Неточные совпадения
Я видел, как приходили крестьянки с ведрами, оттыкали деревянный гвоздь, находившийся
в конце колоды, подставляли ведро под струю воды, которая била дугой, потому что нижний конец колоды
лежал высоко от
земли, на больших каменных плитах (бока оврага состояли все из дикого плитняка).
Передо мной стоял великан необыкновенной толщины;
в нем было двенадцать вершков роста и двенадцать пуд веса, как я после узнал; он был одет
в казакин и
в широчайшие плисовые шальвары; на макушке толстой головы чуть держалась вышитая золотом запачканная тюбетейка; шеи у него не было; голова с подзобком плотно
лежала на широких плечах; огромная саблища тащилась по
земле — и я почувствовал невольный страх: мне сейчас представилось, что таков должен быть коварный Тиссаферн, предводитель персидских войск, сражавшихся против младшего Кира.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже
лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
От родины далеко, // Без помощи, среди чужих людей // Я встречу смерть. Прощайте, золотые // Мечты мои! Хотелось бы пожить // И выслужить себе и честь и место // Почетное. Обзавестись хозяйкой // Любимою, любить ее, как душу, // Семью завесть и вынянчить детей. // Да не дал Бог — судьба не то судила, // Судила мне
лежать в земле сырой, // Похоронить и молодость и силу // Вдали от стен родного пепелища! // В глазах темно, то ночь ли наступает, // Иль смерть идет, не знаю.
На дворе толклись мужики в синих вытертых портках, в розовых и красных рубахах, босоногие, растрёпанные, и, хотя одёжа на них была цветная, все они казались серыми, точно долго
лежали в земле, только что вылезли из неё и ещё не отряхнулись. Молча дёргали его за руку, щупали хитрыми глазами, некоторые мычали что-то, а дурашливый Никита Проезжев, плотник, спросил тенорком:
Он будет глубоко и блаженно дышать свежим воздухом чистой, новой жизни, а в это время она, эта больная, измученная женщина, будет где-то в одиночестве озлобленно исходить в проклятиях и хулениях на жизнь, а возможно, — будет уже
лежать в земле, изрезанная в куски колесами увезшего его поезда, — как Анна Каренина, «жестоко-мстительная, торжествующая, свершившая угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния».
— Сыны мои! чехи! Скорей! Смотрите, вот-вот тот вещий русский камень, о котором я вам говорил! Коварный сибиряк! он все был зелен, как надежда, а к вечеру облился кровью. От первозданья он таков, но он все прятался,
лежал в земле и позволил найти себя только в день совершеннолетия царя Александра, когда пошел его искать в Сибирь большой колдун, волшебник, вейделота…
Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, //
Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Раскольников протеснился, по возможности, и увидал, наконец, предмет всей этой суеты и любопытства. На
земле лежал только что раздавленный лошадьми человек, без чувств, по-видимому, очень худо одетый, но
в «благородном» платье, весь
в крови. С лица, с головы текла кровь; лицо было все избито, ободрано, исковеркано. Видно было, что раздавили не на шутку.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту пору у ней
в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который
в эту самую минуту с извозчика встал и
в подворотню входил об руку с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к
земле,
лежал на нем и его тузил, а тот ему
в волосы вцепился и тоже тузил.
— А! вот вы куда забрались! — раздался
в это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал перед молодыми людьми, облеченный
в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию.
Лежа на «
земле», глядеть
в «небо»… Знаете ли —
в этом есть какое-то особенное значение!
Ушел. Диомидов
лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал
землю. Истерически лаяла испуганная собака.
В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии
лежит полуидиот.