Неточные совпадения
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать
все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои
своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое
время.
Во
все время моего детства и в первые года отрочества заметно было во мне странное свойство: я не дружился с
своими сверстниками и тяготился их присутствием даже тогда, когда оно не мешало моим охотничьим увлечениям, которым и в ребячестве я страстно предавался.
Мать скучала этими поездками, но считала их полезными для
своего здоровья, да они и были предписаны докторами при употреблении кумыса; отцу моему прогулки также были скучноваты, но
всех более ими скучал я, потому что они мешали моему уженью, отнимая иногда самое лучшее
время.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились в
своих детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой учился неохотно, —
все это увеличилось само собою, потому что прибавилось
времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило дело даже до «Древней Вивлиофики».
В самое это
время, как я вслушивался и всматривался внимательно, в комнате дедушки раздался плач; я вздрогнул, в одну минуту
вся девичья опустела: пряхи, побросав
свои гребни и веретена, бросились толпою в горницу умирающего.
По просухе перебывали у нас в гостях
все соседи, большею частью родные нам. Приезжали также и Чичаговы, только без старушки Мертваго; разумеется, мать была им очень рада и большую часть
времени проводила в откровенных, задушевных разговорах наедине с Катериной Борисовной, даже меня высылала. Я мельком вслушался раза два в ее слова и догадался, что она жаловалась на
свое положение, что она была недовольна
своей жизнью в Багрове: эта мысль постоянно смущала и огорчала меня.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же
время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском
все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на
свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему
вся губерния.
Мы с сестрицей во
все время плакали потихоньку, и даже Параша утирала
свои глаза.
После я имел это письмо в
своих руках — и был поражен изумительным тактом и даже искусством, с каким оно было написано: в нем заключалось совершенно верное описание кончины бабушки и сокрушения моего отца, но в то же
время все было рассказано с такою нежною пощадой и мягкостью, что оно могло скорее успокоить, чем растравить горесть Прасковьи Ивановны, которую известие о смерти бабушки до нашего приезда должно было сильно поразить.
Она высказала
свои опасения отцу, говоря, что боится, как бы без господ в ночное
время не подломали амбара и не украли бы
все ее добро, которое она «сгоношила сначала по милости покойного батюшки и матушки, а потом по милости братца и сестрицы».
Захотелось ей осмотреть
весь дворец, и пошла она осматривать
все его палаты высокие, и ходила она немало
времени, на
все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и
все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы
свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали
своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Походив
время немалое, почитай вплоть до вечера, воротилась она во
свои палаты высокие, и видит она: стол накрыт, и на столе яства стоят сахарные и питья медвяные, и
все отменные.
Госпожа была ей также радошна, принялась ее расспрашивать про батюшку родимого, про сестриц
своих старшиих и про
всю свою прислугу девичью, опосля того принялась сама рассказывать, что с нею в это
время приключилося; так и не спали они до белой зари.
Мало ли, много ли тому
времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — стала привыкать к
своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и
все ее повеления исполняют; и возлюбляла она
своего господина милостивого, день ото дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой
своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Неточные совпадения
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича;
все это свидетельствовало, что в
свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той поры прошло много лет, и ни один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то же
время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил
всю свою деятельность на успокоение общественного мнения.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести
свой новый мундир, надел его и во
всей красе показался Аленке. В это же
время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
Наконец, однако, сели обедать, но так как со
времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал
всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.
Но Прыщ был совершенно искренен в
своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив
все дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже завел стаю борзых и гончих собак, с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о
своем предместнике, томившемся в то
время в заточении.