Антука

Подвели свинаря Якуба и поставили под петлю на переднюю ось из-под другой фурманки. А ксендз Флориан говорит мне:

— Надевай на него петлю и смотри, чтобы непременно пришлось выше косточки.

У меня руки трясутся, — весь растерялся.

— Какая тут у черта косточка!

Флориан говорит:

— А, ты не знаешь косточки?

— Не знаю. Я из простых людей.

— Это ничего не стоит, — говорит, — простого человека сейчас можно все сразу понять заставить. — Да с этим как сожмет меня пальцами за горло, так что я, было, задохся.

— Вот, — говорит, — где бывает косточка. Понял?

А у меня уж и духу в горле не стало.

— Понял, — просипел я без голоса.

Ксендз толкнул меня сзади ногою в спину.

— Делай!

Я взял за ремень и стал по шее гладить — искать косточку, где надевать. А Якуб, вообразите, вдруг оба глаза себе к носу свел! Как это он мог!.. И, кроме того, темя у него на голове, представьте, вдруг все вверх поднимается… Такая гадость, что я весь задрожал и петлю бросил. Флориан опять мне дал затрещину пребольно… Тогда я надел петлю.

Тут сам Флориан говорит мне:

— Палач! Подожди!

Оборотился лицом ко всем и говорит:

— Паны-братья! По старому обозному обычаю, людей так не казнили, как их теперь казнят. Кое-что в старину было лучше. Вы это сейчас же увидите. По старому обозному обычаю, осужденному на смерть человеку оказывали милость: у осужденного спрашивали, что он хочет, не имеет ли он предсмертной просьбы? И если человек объявлял предсмертную просьбу, то исполняли, чего бы он ни попросил. Так и мы поступим.

Все похвалили.

— Ах, как хорошо!

А ксендз Флориан спрашивает:

— Не имеешь ли ты предсмертной просьбы, Якуб?

Якуб молчит.

— Мне все равно, мне только пить хочется.

— Экий дурак! — говорит Флориан: — ничего не умел выдумать. Дайте ему пива!

Подали Якубу пива, а он — было начал губами пену раздувать, а потом говорит:

— Не надо, не хочу.

Флориан говорит:

— Выдерни из-под него передок.

Дернули из-под него передок, он и закачался… Что-то щелкнуло.

Все отворотились, и тихо-тихо стало все; только связанные дышла подрагивали. А когда мы опять оборотились лицом, так уж Якуб только помаленьку сучился на вожжах, и глаза от носа в раскос шли, а лицо, представьте себе, оплевалось.

Ксендз Флориан сказал:

— Это ничего, давайте жида на его место.

— Где же будет гемютлих? — спросил Мориц.

— Погодите.