Безбашенная

Янка Рам, 2021

Очень легко, оказывается, сесть в ноги женщине в сексе. Нет. Не очень легко… Но в этом есть своя прелесть – позволять маленькому чудовищу резвиться. И если откинуть все предубеждения и расслабиться – это несложно. Сложно уйти вниз по-настоящему. Когда ты понимаешь, что связь работает только в один конец. Что ты ничего не можешь сделать для того, чтобы что-то получить. И всё, что ты в истерике пытаешься делать, только отдаляет тебя от результата. Ты можешь только ожидать и быть благодарным. Ты даже не можешь ничего предпринять, чтобы это прекратить. Ломает ли меня это? Неописуемо ломает. И единственное, что я действительно могу сделать, чтобы не сломаться окончательно, это отдать тебе контроль, слепо веря в то, что я тебе нужен, не безразличен…

Глава 9 — Вернуться в строй

Втолкнув Олега вперёд себя в кабинет Ожникова, я захожу следом, выглядывая из-за его широкой спины.

— Ооо! — оживляется Саня. — Наша потеря!

На столе недопитая бутылка коньяка. Крис, улыбаясь, сидит на коленях у Кости на единственном живом, но роскошном Санином стуле. Все остальные предметы мебели завалены платьями. Разглядывая нас, Костя кладёт руку на сердце:

— Вы меня умиляете!

Я показываю ему язык, Олег игнорирует их стёбные выпады. Протягивает руку Сане, потом Косте. Встречается взглядом с Крис. Та очень выразительно и ядовитенько улыбается ему. А он продолжает давить… Цокнув языком, Крис закатывает глазки, сдаваясь в этой схватке.

— Ну что?!

— Совет про другого мужчину я не оценил.

— Сработало же… — ухмыляется она.

— К счастью, не это.

— А что?

— О чём это вы? — прищуривается Ожников, ловя атмосферку.

А я впиваюсь в его бутерброд с салями. Даёт мне разочек откусить, остальное доедает сам.

Вокруг всё порхает от радостных лёгких эмоций, и я, как наркоман, вдыхаю их полной грудью, млея от удовольствия. Наконец-то…

— Штрафную Аронову! — тянется за бутылкой сидящий на столе Саня.

Но стаканчики у них пластиковые, и Олег перехватывает из его рук бутылку, прикладываясь сразу к горлышку.

Я наблюдаю, как двигается на его шее кадык…

Горячие напитки, горячие мужчины, горячие зрелища!

Со стуком ставит пустую бутылку на стол.

— Рассказывайте, чего тут без меня успели накосячить?

— Ммм! — довольно мычит Ожников под наше общее хихиканье. — Олег Андреевич в духе!

— Не без этого.

Вкладывает в Санины руки ключ от своего кабинета:

— В шкафу коньяк и человеческие рюмки.

— Барин вернулся… — снова хихикаем мы.

— О! — подпрыгивает Крис, слетая с колен Томилина. — В Питер Алию и Соню везёт Аронов!

— О, нет! — поднимает руки Олег. — Я лучше по бумажкам.

Крис, взбивая копну волос, переходит на серьёзные интонации:

— С бумажками мы с тобой сегодня ночью посидим — завтра ехать в налоговую, а девочек надо свозить по пиар-теме — там международное событие. Нам нужно засветиться. Заказчики из ближнего зарубежья.

— Да я приехал только! — раздражённо хмурится Олег, забирая из рук Сани рюмки.

— Но без тебя мы пролетаем. Всего двое суток вместе с дорогой! Я не могу Алию отправить туда без сопровождения. Да и толку от них без менеджера? Там же надо…

— Поменяй Афанасьеву на Туманову, и я подумаю.

— Не-не-не! — тормозит их Чеширский, поднимая руки в останавливающем жесте. — Женька — центральный персонаж на показе. Мы всю картинку на неё завязали! Костя уже пару раз кончил на образ! И мне некем заменить её.

— Некем, или ты просто не хочешь этого делать? — поднимает бровь Олег.

Пока они спорят, присаживаюсь на колени к Косте. Легонько целую его в сладко пахнущие губы. Облизываюсь, пытаясь угадать вкус. Мята? Улыбаясь, он показывает мне карамельку, зажатую в зубах. Качнувшись ему навстречу, перехватываю её своими и отбираю.

— Воровка…

— Жадина!

— Я отдал…

— Я отняла сама! Как у тебя дела?

— На личном — отстой. Но сегодня реально кайфанули, подбирая для тебя образы! Пойдём…

Подхватив меня за талию, он забирает в охапку несколько платьев и уводит в первую попавшуюся гримёрку. На работе уже никого, кроме нас.

— Вот это! — достаёт шикарное вечернее платье. — Охренеть, какая красота! Надевай!

Скидываю вещи, оставаясь в трусиках и колготках. Натягиваю на себя «красоту». Едва-едва садится на бёдра… Корсет явно мал.

— Это вы так пошутили, да? — показательно дёргаю за не соединяющиеся края корсета. — Разница в два размера.

— Да! — закатывает он глаза. — Оно на «эльфа»! Ты не эльф, слава Богу… Но, Жень, ради такой красоты можно и скинуть немножко на время! Тем более, Ожников уже набросал сценарий. Ты скинешь, затянем пожёстче корсет…

Я считаю дни до показа, загибая пальцы — пять дней.

— Сколько мне надо скинуть?

Костя делает шаг назад.

— Килограммов пять… Остальное затянем.

Скинув платье, рассматриваю себя в зеркало.

— Кость! — кручусь перед ним и зеркалами, рассматривая своё упругое, подтянутое тело. Я ещё не набрала свой вес после пневмонии. — Ну откуда я это уберу? По килограмму в день? — фыркаю я. — Может, скальпелем срежем? Тебе где больше нравится!? Тут? — сжимаю ладонями попку в спортивных трусиках. — Или тут? — прикрываю руками голую грудь.

— Ленка! — поднимает он вверх указательный палец, словно найдя решение.

— Ленка срежет? — поднимаю с сарказмом бровь.

— Почти. Она же фитнес-инструктор… Поможет тебе скинуть по-быстрому. Они это умеют.

— Ладно… — разглядываю снова полупрозрачную красоту. Очень не хочется ломать концепцию Кости и Ожникова. — Аронову не говори…

— Я — могила!

БОНУС 1 — СЕАНС РЕГРЕССИВНОГО ГИПНОЗА.

— Ты знаешь, что такое регрессивный гипноз?

— Конечно. Это отматывание времени назад, погружение в предыдущие реинкарнации.

— Это ненаучная трактовка. В научной версии откатывание происходит до постнатального периода. Я бы хотел провести с тобой сеанс лёгкого погружения.

— Я не против, доктор, — улыбаюсь я, закрывая глаза и ложась поудобнее.

Свет притушен, играет медитативная музыка тибетских чаш.

— Чтобы у нас с тобой получилось, ты должна быть расслаблена и полностью доверять мне. Говорить без обдумывания, непосредственно, первое, что приходит.

— Я тебе полностью доверяю. Но у меня есть некоторые опасения.

— Какие?

— Если кратко, боюсь сломать твою психику и потерять тебя, как мужчину.

— Что?

— Ты включишь папочку.

— Нет, этого не будет. И я прошу тебя не анализировать нашу связь на сеансах. Здесь мы в других статусах. С тобой происходило что-то ужасное, Женя?

— Со мной происходила жизнь. Не всегда радужная, но в целом некритичная, на мой взгляд.

— Мы сделаем так. Сначала откатимся до младенчества. Потом будем двигаться обратно до «здесь и сейчас». Это будет исследовательский сеанс. Я попробую нащупать ключевые точки напряжения твоей психики.

— Нащупай. Поехали…

— Открой глаза.

Пару минут он молчит, и мы просто слушаем музыку. Я смотрю в потолок. Он белый.

— Сейчас я досчитаю от десяти до нуля, — спокойный бархатный голос. — Твои веки станут тяжёлыми, глаза закроются. Ты увидишь перед собой большой белый экран. И перестанешь слышать всё, кроме моего голоса.

Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один… ноль…

Я послушно смыкаю уставшие веки. Потолок в моём воображении обретает чёрную рамку.

— Ты расслаблена… Ты чувствуешь, что уплываешь на волнах от берега… Тебе не страшно… Это путешествие для тебя безопасно… Ты знаешь, что вернёшься… Этот океан безопасен… Плыви…

И я плыву. И меня даже слегка покачивает на этих волнах.

— Тебе тринадцать. Смотри на экран. Что ты видишь на нём?

— Этимологический словарь…

— Ты читаешь?

— Да.

— Подними глаза. Что видишь вокруг?

— Окно.

— Что на окне? За окном? Отыщи что-нибудь интересное вокруг себя, привлекающее взгляд, тревожащее…

— На окне книги. На столе книги. У кровати книги…

— Почему книг так много?

— Я наказана.

— Как это связано с книгами?

— Ультиматум. Мне нельзя выходить из дома. Месяц. Только в школу.

— Что ты чувствуешь?

— Я ломаю.

— Что ломаешь?

— Родителей.

— Как?

— Не выхожу вообще. Никуда. Третий месяц. Я только читаю. Мне хорошо. Я переехала на страницы.

— Что ты читаешь?

— Остались только справочники, словари и техническая литература. Читаю.

— Дальше… день… два… три… неделя… Что происходит?

— Книги закончились. Я пишу свои, в голове, глядя на стену, у которой стоит кровать. Это очень увлекательно. Я теперь гораздо глубже страниц. В моей голове оживают голоса. Они общаются, я слушаю. Они очень разные.

— Что они говорят?

— Они просто рассуждают… дискутируют…

— Как это заканчивается?

— Мама сдаётся. Она плачет. Боится, что мой аутизм вернулся. Просит меня остановиться. Система сломана.

— Что чувствуешь?

— Удовлетворение.

— Картинка исчезает. Ты плывёшь дальше. Тебе одиннадцать. Экран оживает. Что ты видишь?

— Больничные койки.

— Ты лежишь в больнице?

— Да.

— Почему ты там?

— Обследование. В моей голове опухоль. Она говорит со мной. Никто, кроме меня, её не видит.

— Что она говорит тебе?

— Она говорит мне, что я — сосуд.

— Что ещё?

— Она говорит: в паре «король и шут» свобода и власть у шута. Она говорит: раздави форму — увидишь содержание. Она говорит… говорит… говорит… Он. Это он. Он говорит: расслабься и доверяй мне. Ты всего лишь сосуд.

— Кто он?

— Винайака. Не имеющий господина. Или господа.

— Ты понимаешь, что он говорит?

— Я понимаю…

— Ты читала раньше те фразы, которые говорит это существо?

— Нет. Он открывает мне много нового.

— Тебя влечёт то, что он говорит тебе?

— Конечно. Я хочу диалог. Но мне не хватает сил включить нужный голос в моей голове. Услышать кого-то, кроме него. Он блокирует всех.

— Кого — всех?

— Всех меня.

— Тебя… Он показывает тебе страшные взрослые сны?

— Да.

— Зачем?

— Занижает мои вибрации. Стыд. Страх. Вина. Ненависть. Отвращение. Иначе я его выплесну.

— Как он ушёл?

— Я его выплеснула.

— Как?

— «Обними и поцелуй кровавую пасть».

— Так… Картинка стирается. Белый экран. Ты уплываешь ещё дальше. Тебе девять. Что ты видишь?

— Я вижу мужчину. В очках.

— Кто это.

— Учитель физкультуры.

— Что он делает?

— Он хочет помочь мне переодеться, — улыбаюсь я.

— Он трогает тебя? Вы одни?

— Да, он трогает. Ему очень страшно и горячо. Руки дрожат… И его лицо краснеет… Он кладёт руки на пояс моих шортиков.

— Дальше…

— Я спрашиваю у него, что значит слово «педофил». Он очень пугается. Спрашивает, где я слышала такое слово. Я вру, что так его называют родители…

— Он не трогает тебя больше?

— Больше не трогает. Никого больше не трогает. У нас другой учитель физкультуры.

— Что ты чувствуешь?

— Удовлетворение. Удовольствие. Азарт.

— Экран снова пуст. Плыви… Тебе семь. Что ты видишь?

— Я вижу свой раскуроченный арбалет.

— Арбалет?.. Что за арбалет?

— Я его делаю. Боевой арбалет. Картинка из книги. Отцовский гараж. Рессора… подшипники… шуруповёрт… Я встраиваю его в дерево напротив. Там подходящая вилка из двух стволов. Натягиваю рессору вилами, нужно «плечо»…

— Дальше…

— Пробитая стена гаража… Раскуроченная дверь машины. Мой арбалет уничтожен. И моя спина тоже.

— Тебя били?

— Били.

— Ремнём?

— Да.

— Что ты чувствуешь?

— Больно. У меня жар… Я чувствую удовлетворение.

— Почему?

— У меня получилось.

— Белый экран. Плыви глубже. Тебе три. Что происходит?

— Взрослые не боги. Они просто высокие. Страх… Стыд… Вина… Усталость… Раздражение…

— Тебе страшно? Это твои эмоции?

— Мне — нет. Это вокруг.

— Ещё… Что ты видишь?

— Кошка. Гроза… Мозаика. Красных кнопочек меньше. Симметрии не получится. Я расстроена.

— Ещё… День… два… три… Месяц назад… два… Что там?

— Аутизм. «Ваша девочка аутист». Страх… Стыд… Вина… Усталость… Раздражение…

— Ещё…

— Молоко. Кошка урчит… У неё будут котята. Ей хорошо. Мне хорошо. Я чувствую каждого… Часы тикают… На ковре спирали… Веду по ним пальцем. «Она не заговорит». Я уже давно могу. Я не понимаю, зачем. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Фиолетовый самый красивый. В нём спрятано лето. И цветок фиалки.

— Белый экран. Уплывай… Тебе два… полтора… один… Тебе несколько месяцев… Сколько? Что ты видишь?

— Глаза… Это боги! Я счастлива…

— Почему они боги?

— Я тону в счастье. Это тёплый экстаз… Не о чем беспокоиться. Больше ничего не существует.

— Белый экран. Плыви глубже… Что там?

— Там экран… И я куда-то плыву… Самбандха…

— Ммм… Стоп. Ты плывёшь обратно к берегу. На мой голос. Ближе… Ещё ближе… Тебе год… Что ты видишь?

— Рыба… бьётся… Мне тяжело дышать…

— Плывёшь дальше… Четыре года…

— Кровь…

— Что за кровь?

— Моя.

— Ты поранилась?

— Я изучала.

— Ты разрезала себя?

— Да.

— Смотрела, что внутри?

— Нет. Чувствовала боль.

— Зачем?

— Надо разделить.

— Что разделить?

— Страх и боль.

— Плыви ещё ближе. Пять. Что ты видишь?

— Я вижу игрушки. Очень много. Они все — мои игрушки. Ты говоришь — они чувствуют. Такая игра…

— Это люди?

— Люди.

— Что ты чувствуешь?

— Вкусы.

— Плыви ближе, тебе восемь. Что там?

— Политика…

— Политика?

— Это такая игра. У взрослых. Я изучаю… Очень сложная.

— Что ты чувствуешь?

— Ммм… Мне горячо. Мне щекотно… там, под черепом. Это очень сложная игра. Даже сложнее, чем шахматы. Там ходят словами. Мне нужны слова. Много слов. Я их коллекционирую.

— Белый экран. Тебе тринадцать… Есть кто-нибудь рядом?

— Брат. Мой новый.

— Что вы делаете?

— Я его разбираю на запчасти. Я ищу в себе женщину.

— Как?

— Обнажаюсь, оголяюсь, открываюсь. Мы купаемся раздетыми. Я достаю из него чувства.

— Ты его хочешь?

— Я хочу его ощущений. Почувствовать эту реальность через его ощущения. Он вкусный…

— А что чувствуешь ты?

— Новое блюдо. Закрываю глаза и дегустирую.

— Он прикасается к тебе?

— Нет.

— Плыви ближе… Пятнадцать. Что ты чувствуешь?

— Я очень устала.

— Почему?

— Я устала от всех внутри себя. Я хочу посмотреть в глаза богам и забыться. Но их больше нет.

— Чего ты хочешь?..

— Стать богом сама.

— Я считаю до десяти, ты открываешь глаза и чувствуешь, что просто спала. Эти воспоминания не тревожат тебя. Они в прошлом. Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять… Женечка?

Открываю глаза. Поворачиваюсь набок, подкладываю руки под щёку. И почему-то начинаю молча реветь.

— Детка… — срывается он, откидывая в сторону блокнот. — Как ты себя чувствуешь?

— Можно, я посплю?…

— Поспи.

Закрываю глаза. Засыпая, слышу, как он говорит по телефону с Крис:

— Не могу сегодня. Нет. Чёрт с ними. Значит, будем платить штраф. Нет, я не поеду. Женя плохо себя чувствует. Всё.