Амулет Островов

Яна Вальд, 2023

Юной деве предстоит первое испытание – поединок с настоящим врагом. Таковы обычаи народа бесстрашных мореплавателей и безжалостных разбойников, перед которыми трепещет Побережье. Она точно знает, что ей повезло родиться дочерью Островов. Она свободна, в отличие от женщин с другого берега. У нее есть море и названые братья. Она бесконечно предана своим, а другие народы существуют, чтобы их грабить.Много лет спустя женщина Островов вспоминает свою жизнь. Позади много крови и вражда между самыми близкими. Впереди жестокий суд. О своем народе она теперь знает больше, чем хотела бы знать, а иные враги оказались достойны уважения. На что готова воспитанная в преданности дочь Островов?

Танец

Приближался месяц жатвы, а потом отплытие. Островитяне соберут свой урожай прежде, чем отправиться за чужим. Сбор черепашьих яиц закончился, Дельфина вернулась домой, а Теору надоело ждать, пока приятель наберется смелости. Как всегда, он решил все сам.

Названых сестер юноши нашли неподалеку от деревни, близ одного из самых примечательных и опасных мест на Островах — прибрежных пещер, наземных и подводных, где девушки в отлив собирали моллюсков. Для разговора место самое удобное — со множеством уединенных переходов, скрыться от чужих глаз. Дельфина тактично оставила Ану с Теором наедине, Наэв отошел как можно дальше. В рейдах отнюдь не трус, он в жизни не признался девушке бы в любви. Особенно той, что пренебрегала им много лет.

Очень быстро это произошло.

Теор появился из темноты перехода, шел к Наэву, улыбаясь, старательно счастливый.

— Она тебя выбрала, брат. Она ждет тебя.

Наэв шарахнулся назад:

— Если это шутка…

— Это правда.

Ана поманила его с порога Пещеры, он пошел, не веря. Ожидая, что в любой момент она рассмеется и прогонит его.

— Ана… я…, — слов он так и не нашел.

Замер перед ней, чувствуя себя последним дураком, которого прогонят заслужено.

Тогда она действительно засмеялась, а лицо лишь чуть-чуть заалело смущением, когда она ответила:

— А я вот так себе все и представляла. Только златовласая Акрина знает, как я ждала именно это от тебя услышать.

Они исчезли в одном из каменных коридоров.

— Теор, — говорила Ана Дельфине, когда они пряли и делились секретами, — словно из легенды. Всегда лучший, всегда первый, Морской Господин благословил его матушку. Я горжусь быть его сестрой. А Наэв…

А Наэв был тем, напротив кого Ана становилась с деревянным мечом и требовала: “Обещай меня не жалеть!”. И Наэв обещание выполнял, сколько бы синяков на ней не осталось. Он был тем, кто не останавливался ее подождать, когда Маргара гоняла детей через весь остров. И не уговаривал хромоножку отдохнуть. Когда девочки стали достаточно большими, чтоб стесняться, но оставались слишком юными для Белых Лент, — Наэв ни разу не прятался за стеной кустарника, подглядывая за ее купанием. В отличие от Теора. Ана, разумеется, об этом знала. Один сгорал от едва проснувшихся желаний в пяти шагах от нее, другой мечтал и не осмеливался взглянуть. Сгорать он будет ночью, воображая во всех подробностях ее тело. А днем сядет на расстояние и будет молчать, поглядывая на нее лишь украдкой. Так же, как молчит теперь, когда златовласка затянула его в Пещеру. Наэв был и будет тем, в чьих темных глазах она отражается солнцем. Ана прижалась к стене, приглашая целовать себя. Сладко велела:

— Просто скажи “Навсегда”. Всегда вместе. Мой.

Как же она наслаждалась в этот миг лицом Наэва, который все поверить не мог, что это не сон. За всю свою хромоногую жизнь; за риск на регинском берегу, больший, чем у других тэру; за вечную боль в ноге и занозу в душе: “недостойна!” — она заслужила побыть богиней. И парня, которые обожает ее самозабвенно.

Они вместе появились из Пещеры. Обнимающиеся, счастливые — никогда Дельфине не доводилось видеть таким счастливым Наэва, и уже не доведется, потому что этот день был в его жизни вершиной. Триумфом. Мигом, когда не мечта его сбылась, а произошло чудо. Пшенично-золотым, нежно-карим сияет солнце, цветут травы, слепит Море, убранное, как невеста — его невеста! Спасибо тебе, Акрина, и Господин Морской, всем богам и богиням, всем рейдам, в которых не убили, спасибо тебе, жизнь!

— Но мы ведь останемся друзьями, — повторил он Теору его собственные слова. Как же легко, оказывается, говорить их победителю!

Теор обнял их обоих:

— Ну, конечно. Я рад за вас.

Они убежали — смеющиеся, сияющие. Рассказать, показать всем, что они вместе, разделить со всеми радость. Они поклонятся родителям, будут просить у них не позволения, а благословения. На Островах отец и мать не вправе запретить детям жениться, такая власть есть разве что у Совета — но с чего бы Совету вмешиваться? Унда с Корвилдом, прежде, чем обнять дочку, округлят глаза: “Но, мы были уверены, что…”. Даже трое правящих Старейшин удивятся, а толпа влюбленных в Теора девчонок завизжит от радости.

Дельфина оставалась в стороне, наблюдала за Теором издали. Ждала, заметит ли он ее. Позовет ли. Пришла бы она поплакаться брату, если б ее отверг любимый? Жрица не могла себе этого представить, бог не предпочтет одну женщину другой, его любовь словно Море, неисчерпаема. Землю можно делить между собой — из-за этого случалось немало войн, но Море принадлежит всем, потому что разделить его никому не под силу. Дельфина мало что знала о человеческой любви, но полагала, что это чувство должно быть подобно воде, а не суше.

Удивление — вот что было на лице Теора. Как поступают, не получив желаемое? Он привык быть на первом месте. Грозная Маргара, и та его числила своим любимчиком. У Дельфины все сжалось внутри — сколь проще было бы Наэву принять отказ.

— Я видел Ану, когда Жрицы проводили малый обряд вместо настоящего.

Это было святотатством, хоть и не таким страшным, как нарушить Обряд Невесты. Теор сказал это, должно быть, назло все слышащему Господину Морей. На кого еще злиться, если любимую и брата он упрекать не желает? Но Теор не верит в богов — Дельфине все чаще казалось, что не верит, хотя она плохо представляла себе, как это возможно. Он не привык, как другие, просить у богов удачи и не понимает: еще нужнее боги, чтобы на них свалить свои беды.

— Ее привели к колодцу, — сказал Теор. — Старухи поддерживали ее с двух сторон и внимательно слушали вздор, который она лепетала. Что-то о береге и скачущих всадниках, — он неестественно засмеялся. — Ты теперь одна из них, сестренка, Синие Ленты носишь. Может, объяснишь, что она предсказала?

Хотела бы Дельфина знать, как наказывает Морской Господин того, кто слышал запретное. Но какого бы ни было наказание, ей к гневу бога нечего добавить. Она не упрекнула, только покачала головой:

— Я не рассказала бы, даже если б знала.

— Тогда я тебе расскажу. Это просто мак. Вашу меркатскую смолу получают, надрезав не вскрывшуюся коробочку. Любой дурак может нализаться и предсказывать. Или ты веришь, что Жрицам ее вручают боги?

Наверняка, и это рассказала ему мать. Что могла ответить Дельфина? Ведь не спорить же о том, чего Теору вообще не полагалось знать. Она видела, как смола облегчает страдания и спасает жизни. Как тут не поверить, что это зелье — дар богов, даже, если его получают из простого цветка человеческими руками? Если Теор думал, что открыл близняшке секрет, то это было не так. Она не то чтобы не знала: Госпожа Дэя, что расчесывала ее волосы в Гроте, была наряженной Хоной. Просто Дельфине не пришло бы в голову полагать, что Хона в тот миг не была Госпожой. Каким же видится мир тому, который равняет истинное с очевидным? О чем думает Тина, когда приходит ее очередь служения в Святилище? Относится к Обрядам, как к хмельной пирушке? Бог таков, каким люди видят его. Если для Тины он — лишь дурман особых трав, то не Дельфине ее наставлять. И тем более судить.

…ну и вот, она лежит на Птичьей Скале, завернувшись в плащ, вспоминает. А внизу играют свадьбу Аны и Наэва.

Жертвы Алтимару и Каэ, красавице Акрине, дарящей любовь, и Госпоже Дэе, чтобы благословила брак детьми. Сладкое зажаренное мясо, пряное вино, чаша для Старика-из-Холма. Десятки гостей, земля, утоптанная хороводом. Даже дэрэ, что живут на окраине деревни, жмутся позади общего веселья. Для Сагитта соорудили деревянный настил. Он, укутанный в одеяла, не встает уже, но счастлив, что дожил. Ана не то чтоб совсем не может вышагивать и подпрыгивать в хороводе, но слишком жалкое это зрелище. Поэтому она сидит подле свекра, на Наэва, которого друзья и подруги закружили в танце, смотрит издали. За двоих отплясывает пышка Меда со своим мужем Кэвом, с маленьким первенцем на спине. Десятилетний Ирис теперь ненавидит, когда его называют малышом. Игн по-прежнему смотрит только на Дельфину — с безнадежной тоской с тех пор, как она выбрала судьбу Жрицы. Мрачная без причины Маргара. Тина, у которой есть причина грустить, — но она веселится.

Теор. Ну, конечно, и он там, в не спящей всю ночь деревне. Убеждает себя, что рад чужому счастью, и опрокидывает чашу за чашей. Он стоит в отдалении от других гостей. Рядом только обожающий его Ирис, остальные поглядывают с любопытством — вот, значит, как вышло. Лучший из лучших, но свадьба не его.

Из сыновей Авы и Сагитта до взрослых лет дожил только один. В Регинии это означало бы, что родительский дом принадлежит ему после смерти отца, но обычаи Островов были не в его пользу. Двойняшки остались в родном доме вместе со своими семьями и настолько же хорошо ладили между собой, насколько не выносили друг друга их мужья. Новое жилье Наэва и Ана выстроено к свадьбе, закончено только что. Дельфина со скалы представила, как родственницы жениха и невесты, шепча благие заклинания, стелют брачное ложе — ей бы быть сейчас среди них. Ана уже гадает, куда делась подруга. В четырнадцать первая красавица Островов смотрелась бутоном, теперь должна быть розой — такой она видится Наэву и Теору. Одному — почти сорванной, другому — за чужим забором навсегда. Она в своем лучшем платье из зеленой парчи, расшитом и чуть потертом, потому что в нем выходили замуж все ее сестры и мать. Солнечно-пшеничные волосы до плеч убраны обручем, красуются в последний раз. Утром платок замужней женщины скроет их от всех мужчин, кроме Наэва. Зимой они будут отрастать и во время работы рассеянно выбиваться наружу; и лишь на регинском берегу ее светлые пряди покинут свою тюрьму. В набегах обычаи слабеют, жены становятся в первую очередь воинами. Но зачем ей теперь регинский берег? Если Дэя милостива, к лету новобрачная уже может носить ребенка.

Дельфина видела, как Теор вручил Ане подарок им вырезанную дудочку.

— На Побережье, — сказал он, — держи ее при себе. Чтобы ты всегда могла позвать на помощь, если будешь в опасности.

Она улыбнулась. Взяла подарок, извлекла из него пронзительный верещащий звук. Любой пастух, умеющий играть на дудочке, сказал бы, что получается у нее отвратительно.

— Спасибо тебе, — сказала Ана очень тепло. — Я буду хранить твой подарок. А ты храни мой.

Это был амулет. Маленький полотняный мешочек, сделанный Аной собственноручно.

— Я зашила сюда Белую Ленту. Я не принесла Островам благословение Алтимара, но Алтимар знает, что я честно и достойно хранила себя для него. Я верю, что моей Ленте хватит сил беречь хотя бы одного человека. Верю — пока носишь мой амулет, не утонешь в Море, не заболеешь, из любой битвы выйдешь цел. Я буду хранить твою дудочку, а тебя пусть хранит мой подарок.

Ана сама надела мешочек ему на шею — прикосновение, что дороже тысячи амулетов. Дельфина издали наблюдала обмен дарами, наблюдал и Наэв. Сегодня на нем дорогой плащ, взятый в бою, меркатский пояс и туника, искусно расшитая его сестрами. Авмита и Авнора на все лады повторяют, как он хорош. Не знают, чего не хватает сегодня их брату, — зашитой в полотно Белой Ленты Аны. Она не жениху ее отдала, а тому, перед кем чувствует вину. Наэву она вручила себя — что может быть больше? Он это понимает.

Он, а не Теор, останется в темноте с ней, еще не тронутой.

Никогда больше не пустит ее в рейд и сломает эту проклятую дудочку, напоминание о сопернике!

Нет, не сломает — ревновать к дудочке смешно.

Сегодня должен был кончиться спор двоих. И Дельфина явно читала в глазах одного: “Я всем лучше. Почему он?”. И в глазах другого столь же ясно: “Почему я? Он же лучше во всем”. Она годами подмечала, как в одном из мальчиков копились ревность и зависть — почему она не видела, каким буйным цветом расцвела во втором избалованная гордыня? Спор не кончен. Он начат.

Вот тогда Дельфина ушла незамеченной к скалам. И щемяще ощущала, как любит их всех: друзей, дом, Острова. Шептала эти слова ночи, чтобы услышала богиня Нат, вплела ее любовь в звездное покрывало, словно куполом, накрыла им ее мир. Но никого не защитила та ночь, и молитва Дельфины не уберегла от ошибок.

— Подхвати меня и кружи, — Ана обхватывает мужа руками, повисает на шее. — Это моя свадьба. Танцевать я буду, даже, если не могу.

Она смеется, запрокинув голову к звездам, отклоняется назад. Волосы хлещут водопадом, платье почти непристойно подчеркивает очаровательные холмики. Знает, что мужчины вокруг млеют, а Теор кидается к первой попавшейся красотке и тянет ее в хоровод. У Наэва в глазах плывет от мысли, что этот жаркий дурман теперь его. И не понять уже, он ли Ану кружит, его ли Ана тянет за собой, словно в водоворот. Она хохочет, наслаждаясь своей и его красотой, силой, молодостью:

— Кружи быстрее! Пока не уронишь!

— Не уроню!

— Скоро получишь то, что самому Господину Морскому не досталось.

Наэв смущенно вздрагивает:

— Нельзя так говорить.

Она словно вызов бросает:

— Мне можно!

Никто вслух не обсуждает, но все помнят, а Ана лучше всех: островитянки не выходят замуж девственницами.

Ночью Наэв ощутил себя первым, последним и единственным мужчиной на земле, королем и богом. А утром Ана лукаво прищурилась:

— Сомневаешься? Боишься, что я однажды передумаю и выберу другого? Ох, боги, какое у тебя сейчас лицо! Словно водой холодной окатили.

Острова и здесь были не на стороне мужа, а женщине, делившей с ним все опасности Моря, не прикажешь, как собственности. Только Совет мог позволить паре расстаться, но он обычно не возражал, при условии, что бывшая супруга немедленно выйдет замуж снова. Наэв, наконец, смог ответить:

— Зачем ты со мной играешь?

Ана, прижавшись в нему, зашептала жарко:

— Потому что мне — можно. Потому что — твоя. Сомневайся всегда, так надежнее.