Утешитель

Якуб Суламбекович Султыгов

Жизнь наша на первый взгляд – цепочка связанных событий. С годами из памяти уходят люди, действия, потери и победы, которые казались в свое время судьбоносными. На смену им приходят новые лица, группы, мелкие или грандиозные дела. Мы приучены к тому, что у всякого явления есть начало, середина, конец. Однако один единственный взгляд со стороны, ясно напоминает о параллельных событиях, одновременных шагах носителей различных судеб. И это становится для нас важнейшим уроком.

Пряности и похороны

Наступили первые дни осени. Приехал дядя и повез Дава-Даа на центральный рынок. Он хорошо запомнил этот день. Огромное количество лиц, красок, запахов, одежды, крики и шум, разноголосица и музыка из динамиков. Словно веревки переплелись — так потоки людей заполнили все проходы и многочисленные площадки огромного базара. Дава-Даа застывал у высоких витрин, сверкающих золотом и серебром, переливами синего, красного и желтого света. Словно живые смотрели на него манекены в великолепных одеждах. Вот предстала черноокая красавица с белоснежными волосами в зеленом шелковом платье, расшитом яркими, перламутровыми узорами. Рядом с ней стоял красивый ребенок в сказочно красивом костюме. Дава-Даа мгновенно определил, что в них нет жизни, подумав, что такие большие куклы он видит впервые.

Дядя зашел в парикмахерскую, приказав Дава-Даа далеко не отлучаться. Напротив, в нескольких шагах от этого места расположился торговый ряд, где продавали пряности. Зеленые, черные, оранжевые горки различных приправ пропитали воздух и дурманили сознание. Его внимание привлекла женщина пожилого возраста, широкоскулая, с раскосыми глазами. Из-под тонкого платка виднелась прядь волос с проседью, однако следы былой красоты сохранились на этом лике. Торговка пряностями улыбнулась Дава-Даа и он с почтением, легким поклоном поприветствовал ее. Движения этой женщины были достойны всяких похвал. Мягкой игрой пальцев с помощью плоской деревянной дощечки она ровняла горки с молотым перцем. Затем стала перемешивать пряности и, казалось, что царица небрежно и изящно рассыпает драгоценности по столу. Все было в этой торговке интересным и привлекательным.

«О, как часто кажется, что лучшее место под солнцем достается по счастливой случайности случайному человеку. Интересно, его истинный хозяин занимает его, наверное, так же случайно?», — подумал Дава-Даа.

Женщина подозвала его и протянула пакет жгучего красного перца, все его попытки вежливо отказаться от этого подарка оказались тщетными, и Дава-Даа поблагодарив её, спрятал пряности в боковой карман.

За углом небольшого ларька сидел человек в грязной одежде, небритый, улыбавшийся чуть виновато и пьяно.

— Ты, будь добр, — он обратился к Дава-Даа, — купи мне кусок горячего хлеба и сыр.

Когда он жадно съел половину хлебной лепешки, Дава-Даа, невольно шмыгнув носом от неприятного запаха, обратился к нему:

— Вы так голодны! Почему вы так голодны и оборваны? Чем могу вам еще помочь?

— Я голоден всегда, малыш, — бездомный продолжал медленно жевать хлеб, изредка делая глоток воды из большой бутылки. — Когда над твоей головой нет крыши, еда словно пролетает через желудок, нет покоя душе и нет покоя телу. Спасибо тебе за помощь, однако, помни: среди нищих есть и те, кто не хочет работать и ждет своего часа, чтобы разбогатеть. Помогай им, но будь внимателен с границей своей помощи. Мне ты уже помог. Я привык жить так, словно птица, не успевшая зимой улететь на юг, и я — раб этой привычки.

— Но разве дяденька ты не хочешь это изменить, жить в тепле и благополучие, охраняемый законом? — спросил Дава-Даа.

— Нет, ибо я презираю законы. Когда-то, из-за каких-то бумаг, которые ничего не значат в сравнении с человеческой жизнью, я потерял работу, семью, друзей. Я презираю свою страну и мое равнодушие к ней — плата за ее равнодушие ко мне. Случись большой пожар, атомная война, упади гигантский метеорит на планету, коль миллионы смертей постучатся в ваши дома, разве это потревожит мой сон? Только холод, сырость, крысы и полицейские могут потревожить мой ночной покой. Иди, малыш, спасибо за хлеб и сыр. Сегодня ты спас того, кто не нуждается в целой стране.

***

Дава-Даа крепко держал дядю за руку. Не проронив ни единого слова, он прошел с ним два городских квартала. Они поднялись на второй этаж старинного дома. Окна дядиной квартиры выходили на большую площадь. Белые колонны, фронтоны, балконы с черными чугунными узорами, красные, белые и синие крыши, скульптуры бронзовых коней и небоскреб из стекла. Площадь была выложена темно-зелеными плитами, на ней особенно хорошо были видны в этот день белые голуби.

— Малыш, случилось горе, — к окну подошел дядя, — какие-то варвары убили члена Главного Совета страны. Сегодня после полудня ты не узнаешь этого места. Тысячи людей, достойных и свободных придут сюда проститься с тем, кто отдал свою жизнь за справедливость и единство.

— Ты часто учил меня, что справедливость — это часть силы. Разве сильный мог бы погибнуть так просто, как этот член Главного Совета? Он оказался слаб, а значит и справедливость осталась не за ним? — спросил Дава-Даа.

— Замолчи! Что ты понимаешь, откуда можешь знать, что в действительности случилось. Может быть, на него напало десять врагов, двадцать; и он почти всех уничтожил, но погиб. Нельзя верить слухам, которые распускают мелкие людишки, стараясь очернить власть. Они обвиняют власть в сытости, лицемерии, жестокости, словоблудии. А разве они были бы лучше тех, кто ими правит? Поверь, я по своей работе знаю, дай им возможность в виде силы и права, они нас с дерьмом съедят! Тебе нынешнее время будет тогда казаться путевкой в санаторий.

— Дядя, я тоже слышал сообщение о том, что убийц было с десяток. Это — неправда, и ты это знаешь. В нашей стране десять подобных преступников стали бы заметны как десять слонов на ледовом катке. И слухи люди распускают от несправедливости, они видят и слышат, но боятся. Они не находят утешителя во власти и могут искать его в ненависти. Но более всего — в лицемерии.

— Молчи! Сегодня ты сам увидишь, сколь могуча и сильна сила манипуляторов, команды творческих личностей, готовых взять на себя удар, отвечать за наше будущее. Ты увидишь, сколь велико горе людей от случившейся потери. Как в былые времена, мы обретем единство, пусть и в скорби!

Дава-Даа промолчал, он достал маленькую сковородку из кухонного шкафа, налил в нее немного подсолнечного масла и разжег под ней слабый огонь. Тонкие синие язычки газового пламени были едва видны. Дядя хмуро отказался разделить с ним урок кулинарии и удалился в свой кабинет. Мелко накрошив лук и отрезок домашней говяжьей колбасы, мальчик аккуратно бросил их в сковородку. Через три минуты Дава-Даа разбил туда два куриных яйца, отключил огонь и прикрыл крышкой.

Большие часы на стене, утопленные в кусок черного дерева, показывали двенадцать часов тридцать минут. На площади перед окном появились военные, которые стали выстраиваться в длинные шеренги. Со всех сторон сюда прибывали люди. Через полчаса, когда дядя с торжественным видом, стараясь придать лицу скорбное выражение, смотрел вниз, Дава-Даа понял, что это действительно похороны члена Главного Совета. Он не мог преодолеть чувство недоумения, каждый раз стараясь понять, зачем такое количество людей хоронят одного человека. Ведь через те же полчаса они его забудут.