«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже!?

Глава 10. Как лучший в русской армии мастер арьергардных боев уходил на восток

До начала военных действий командующий 2-й Западной армией русских князь Петр Иванович Багратион квартировал со своим штабом в Луцке. Поддержать его в случае войны могла только 27-я пехотная дивизия генерал—майора Д. П. Неверовского. Тогда как стоявший рядом под Гродно казачий корпус генерала от кавалерии (полного генерала) М. И. Платова, отношения к нему не имел, будучи приписан к 1-й Западной армии Барклая.

Против всех них действовала мощная, почти что 80-тысячная, правофланговая группировка Жерома Бонапарта, военачальника, правда, непервостатейного дарования. Ей следовало сковать демонстрационными действиями войска Багратиона на границе, пока главные силы Великой армии под началом самого Наполеона будут громить 1-ю Западную армию Барклая. Только после того как император расправится с ней, его младшему брату надлежало перейти к активным действиям.

Таков был план действий на бумаге, но в реальности все, как известно, происходит несколько иначе, поскольку — а la guerre comme a la guerre.

Багратион всегда был приверженцем суворовской манеры ведения войны — атаковать врага первым! — перед началом войны был готов к немедленному вторжению в герцогство Варшавское и навязыванию Бонапарту своего плана войны. Но он получил царское предписание категорически воздерживаться от наступательных действий. Ему полагалось сразу же после начала военных действий со стороны неприятеля начать отход на соединение с 1-й Западной армией, или, в случае иного приказа — продолжить отступление через Минск к Борисову.

Но уже 13 (25) июня Багратион с Платовым получили новый приказ от командующего 1-й Западной армией, где в ту пору все еще находился сам государь, а значит, Барклай предпочитал «брать под козырек». Платову полагалось действовать от Гродно во фланг и тыл неприятеля, а Багратиону — поддерживать первого.

Правда, спустя несколько дней — 17 (29) июня — Платову была поставлена новая задача — более конкретная: начать движение на Свенцяны для соединения с армией Барклая. Казачий атаман пошел туда, куда ему указали, а войска Багратиона в тот же день стали отходить к Минску.

«Любопытно» — на войне так бывает, но уже в пути Багратиона «догнал» рескрипт самого Александра I: двигаться на соединения с войсками Барклая иным маршрутом.

И вот, повинуясь приказу своего императора (по сути дела негласного главнокомандующего), Багратион меняет согласно новому предписанию направление движения и 19 июня (1 июля) направляется из Слонима в Новогрудок. Туда же по его (Багратионову) приказу надлежало прибыть и уже бывшей на марше 27-й пехотной дивизии Неверовского.

Пройдя 150 км за 5 дней, 21 июня (3 июля) 2-я Западная армия, прибыла-таки в Новогрудок, где соединилась с пехотинцами Неверовского, но с фланга ей уже грозил Даву, у которого была заслуженная репутация вояки, с которым лучше не сталкиваться один на один — даже если у тебя весомое численное превосходство и, тем более, когда силы примерно равны.

22 июня (4 июля), когда войска Багратиона уже начали было переправляться через Неман у Николаева, он получил неприятное известие от генерала И. С. Дорохова, вскоре подтвержденное мобильными казаками Платовым, что неприятель, причем, большим числом, уже перерезает дорогу его армии в Вишневе.

На следующий день — 23 июня (5 июля) — неприятности лишь усугубились: возникла угроза и от войск Жерома Бонапарта, ранее совсем не активничавшего.

Уходя от двойного удара, Багратион меняет маршрут своего отступления. В тот же день его армия начинает отход назад через Делятичи, Негиевичи и Кореличи. Прикрыть свою поспешную ретираду он просит, уже находившегося хоть и не в «шаговой доступности», но еще не успевшего уйти далеко, всегда дружественного к нему Платова, хотя тот тогда и не был у него в подчинении.

Чехарда с высочайшими приказами продолжается и 25 июня (7 июля) Багратион получает очередной царский рескрипт. Ему надлежит идти на соединение с 1-й Западной армией через Минск.

Но уже через день — 26 июня (8 июля) — город был занят войсками Даву, который в очередной раз подтвердил свою расторопность и неуступчивость. При таком раскладе, Петр Иванович, узнав, что Даву его уже опередил, все же, решил продолжить свое движение на соединение с Барклаем. Правда, проделать его уже по-другому: на Бобруйск, а оттуда на Могилев. При этом, он ему следовало всячески избегать согласно царской воле любых «решительных столкновений с сильнейшим неприятелем». Не теряя времени, еще 25 июня (7 июля), т.е. сразу же после ознакомления с волей государя, Багратион с основными силами двинулся в путь.

…Безостановочным маршем по яростной жаре постоянно меняя направление — то сыпучими песками, то болотами, то узкими путаными проселками войска Багратиона упрямо выдиралась из стальных клещей неприятеля. Изнуренные полковые и артиллерийские лошади не могли двигаться дальше. Буквально валилась с ног пехота. В полках недосчитывались отставших. Санитарные фуры были переполнены больными. Но остановиться хотя бы на сутки для передышки было невозможно — грозило окружение. Поэтому Багратион требовал идти еще быстрее. Вдоль колонн скакали на взмыленных лошадях адъютанты с его строгим приказом: не задерживаться, ускорить движение. Багратион, лично, проезжая вдоль растянувшихся колонн, торопил: «Быстрее, ребята… Быстрее…»…

Уже на следующий день он был в Несвиже. Здесь его, стоптавшие ноги, а кое-кто и обувку (за десять дней солдаты отмахали аж 240 верст!), войска получили трое суток на приведение себя в порядок («покурить-оправиться»).

Пока «царица полей» (пехота) приходила в себя, казаки М. И. Платова в боях у местечка Мир «дали прикурить» кавалерийскому авангарду Жерома под началом дивизионного генерала Мари-Виктор-Никола Латур-Мобура де Фэ, нанеся ему 27 — 28 июня (9 — 10 июля) чувствительный урон, хотя и не без помощи регулярных сил.

Вот как это было по рассказам очевидцев.

…Шедшие в авангарде кавалерийских колонн полки польских улан горели нетерпением быстрее ринуться в бой. Их вела против России мечта о великой и неделимой Польше. На словах Наполеон поддерживал идею воссоединения польских территорий, но отнюдь не собирался ее воплощать. Считая, что русские в панике отступают, польские уланы двигались вперед беспечно, в полном пренебрежении к противнику. Именно на это и рассчитывал смекалистый и гораздый на уловки Матвей Иванович, решивший действовать внезапно и хитро.

27 июня под Миром казаки применили свой любимый тактический прием — «вентерь» (рыболовная снасть — «верша» — с помощью которой рыба, попавшая в ловушку через узкое отверстие, уже не может выбраться назад). На самом деле это был давний монгольский прием, когда противника заманивали ложным отступлением, после чего внезапно наносился мощный удар из заранее выставленной засады.

…Над строгими синими мундирами и конфедератками, вознесенные на остриях пик в нежно розовеющее небо, плавно колыхались бело-малиновые флюгера. Заприметив на подступах к Миру казачью заставу, уланы немедля бросились в атаку. Казаки, изобразив великий испуг, кинулись от них прочь вдоль дороги. Передовой неприятельский полк, увлеченный погоней, почти проскочил Мир. Но на дальней окраине перед ним как из-под земли выросли лихие казацкие сотни. Круто развернув коней, обратилась лицом к неприятелю с пиками наперевес и только что стремительно отступавшая застава.

Как это часто бывает на войне, все решила внезапность.

Казаки, молча кололи пиками, а потом рубили саблями. Сеча была короткой и жестокой.

Оставшиеся в живых польские уланы в беспорядке отступили и буквально врезались в свои идущие следом полки, вызвав великую сумятицу. Тогда оставленные в засадах отборные казачьи сотни ударили с флангов и тыла. Ловушка захлопнулась.

Неприятеля прижали к болотистой речке. Кони вязли в зыбкой трясине. Казаки остервенело рубили и кололи заляпанных коричневой грязью и зеленой тиной польских улан…

Целых два польских полка улан из бригады генерала К. Турно оказались втянуты в «вентерь», в котором полегло 300, а в плен попало 248 человек! Платов, если верить его рапорту Багратиону, потерял не более 25 человек убитыми и ранеными. Справедливости ради скажем, что в том бою у казаков было подавляющее численное превосходство: 3500 человек против 1300 у поляков и при этом последние рубились отчаянно.

Такая же печальная участь ожидала на следующий день — 28 июня — и кавалерийскую дивизию поляков А. Рожнецкого.

На этот раз казакам помогли гусары с драгунами из отряда генерала Иллариона Васильевич Васильчикова 1-го (1775/1776 — 1847). Бой был намного упорнее и тяжелее, чем в предыдущий день: католический священник успел предупредить поляков о грозящем им очередном «вентере». Интерпретации случившегося весьма разнообразны. Сами поляки на этот раз действовали намного осторожнее, на рожон не лезли и, все же, снова проиграли. Подлинные потери сторон не известны: Платов в своем рапорте был очень «туманен», что впрочем, весьма присуще ему: «урон невелик по сему ретивому делу». Вроде бы поляки лишились еще 600 всадников, в том числе, 250 пленными.

Но казаков опять было больше: 6500 человек с 12 орудиями против 3600 с 3 пушками!

28 июня (10 июля) 2-я Западная армия уже снова шла форсированным маршем на Бобруйск и 1 (13) июля вошла в Слуцк.

Тем временем, после вступления в Минск силы Даву разделились на две неравноценные части. 21 тыс. штыков и сабель под началом самого Даву направилась на Бобруйск, чтобы вместе с Жеромом взять армию Багратиона в клещи. 9 тыс. солдат генерала Э. Груши надлежало первыми войти в Борисов и перерезать возможный путь отступления Багратиона. Не дожидаясь подхода французов 30 июня (12 июля) немногочисленный гарнизон Борисова (не более 400 человек), разрушив, спалив и уничтожив все, что только можно (вплоть до моста через р. Березину) покинул город и ушел на Могилев.

1 (13) июля авангард Даву занял Игумен, а передовые отряды его кавалерии уже достигли Свислочи, что в 40 км от Бобруйска, куда так рвался Багратион. Такой неприятный «пасьянс» вынудил Багратиона ускорить свою ретираду до предела. Для убыстрения движения, большая часть обоза 2-й Западной армии была отправлена в глубокий обход через Петраков в Мозырь (Минская губ.) под защиту войск генерала Ф. Ф. Эртеля (12.1.1768, Лабиау, Пруссия — 8.4.1825, Могилев), совершавшего рейды в местности, занятой неприятелем. Для прикрытия обозников Багратион вновь выставил против конного авангард Жерома казачий заслон Платова у местечка Романова. И снова донцы не подкачали: правда, опять при поддержке регулярных войск.

…По словам очевидцев, тогда — 2 июля — в плен к русским гусарам чуть было не попал сам Латур-Мобур. За ним кинулась погоня генерал-майора Акима Акимовича Карпова, но чистокровный арабский скакун, стоивший целое состояние, в роковой для своего хозяина час унес изрядно потрепанного и помятого французского генерала от преследования…

Раздосадованный неудачами Латур-Мобур без разведки опрометчиво кинул всю свою кавалерию к болотистой переправе на Романово. Перед самым его носом казаки успели запалить мост. Один из любимцев Наполеона, согнавший в одно место огромные массы кавалеристов, метался по берегу, не зная, что предпринять…

Платов же, быстро сосредоточив на противоположном высоком берегу, срочно приданные ему Багратионом конные батареи, начал планомерный и массированный артиллерийский обстрел теснящейся в сомкнутых порядках вражеской конницы. Не решившись форсировать реку под прямым огнем противника, Латур-Мобур позорно ретировался…

…Один из самых известных кавалерийских генералов наполеоновской эпохи, дивизионный генерал (14.5.1807), граф Империи (22.3.1814), маркиз королевской Франции (31 июля 1817 г.) Мари-Виктор-Николя Латур-Мобур (де Ла Тур-Мобур) маркиз де Фэ, (22 мая 1768, Ла-Мотт-де-Галор, пров. Дофине — 11 ноября 1850, Даммари-ле-Ли, департ. Сена и Марна) происходил из дворянской семьи графа Клода-Флоримона де Фэ де Ла Тур-Мобура (1712—1790) и его супруги Мари-Франсуазы Вашерон-Бермон (1712—1793). А его старшим братом был известный в королевской Франции полевой маршал Мари-Шарль-Сезар-Флоримон де Латур-Мобур (1756—1831). Службу в армии Мари-Виктор начал 15 июля 1782 г., когда его определили в лейтенанты Бойольского (Божоле) пехотного полка. 24 марта 1784 г. он был переведён в Орлеанский кавалерийский полк. С 25 сентября 1785-го — уже в чине капитана служил в полку Дофина (лейб-гвардия). 6 марта 1789 г. был направлен в королевскую гвардию с чином младшего лейтенанта гвардии, что соответствовало рангу армейского подполковника. С 25 июля 1791 г. — подполковник 3-го конно-егерского полка. Некоторое время состоял адъютантом генерала Лафайета. 5 февраля 1792 г. произведён в полковники, а затем командовал авангардом Лафайета. 16/18 августа 1792 г., спасаясь от революционного террора, бежал вслед за старшим братом и Лафайетом из Франции, где 20 августа был включён в проскрипционные списки. Проживал в Голландии и Бельгии, в октябре 1799 г. был арестован в Брюсселе, но вскоре получил свободу и жил в Голландии, а затем на севере Франции. Порой, в популярной литературе утверждается, что он будто бы с самого начала участвовал в Егпетском походе генерала Бонапарта, но это не так. На Востоке полковник Латур-Мобур появился только 12 января 1800 г., когда был направлен в Египет с посланием к командующему французской экспедиционной армией генералу Клеберу, на которого ее остатки бросил генерал Бонапарт, ретировавшийся «дерзать во Францию», с известием об удачном исходе переворота 18 брюимера в пользу последнего, ставшего Первым консулом французской республики. С 22 марта 1800 г. — командир бригады (полковник) и адъютант Клебера в Восточной армии, c 22 июля — временно исполнял обязанности командира 22-го конно-егерского полка. Отличился в сражении при Александрии 13 марта 1801 г., где был тяжело ранен в голову осколком разорвавшегося снаряда. Долго лечился от раны. После возвращения во Францию утверждён 30 июля 1802 г. в должности командира 22-го конно-егерского полка. В 1805 г. вместе с полком участвовал в Австрийско-русской кампании 1805 г. в составе бригады Мийо. С отличием участвует в самой знаменитой битве Наполеона — под Аустерлицем и 24 декабря 1805 г. был произведён в бригадные генералы. 3 октября 1806 г. возглавил 3-ю бригаду 3-й драгунской дивизии. Участвовал в Прусской кампании 1806 г. С 31 декабря 1806 г. в связи с назначением Ласалля командиром дивизии легкой кавалерии принял командование его знаменитой «Адской бригадой» (фр. Brigade Infernale). 3 февраля сражался при Бергфриде, 5 февраля серьезно ранен пулей в левую руку при Деппене. 14 мая 1807 г. произведён в дивизионные генералы, и получил под своё начало 1-ю драгунскую дивизию у Мюрата. Отличился в сражении при Гейльсберге, был серьезно ранен в сражении при Фридланде (14 июня 1807 г.). Там он был особенно хорош: его тяжелые кавалеристы внесли большой вклад в разгром русских. Именно его драгуны сначала отразили опасную контратаку кавалергардов Кологривова на правофланговую пехоту Нея, а затем проломили оборону правого фланга генерала Алекс. Иван. Горчакова 1-го. 14 октября 1807 г. отбыл на лечение во Францию. 5 августа 1808 г. вернулся в свою дивизию и в ноябре того же года во главе неё отправился в Испанию, дабы принять участие в Испанской кампании Наполеона. Участвовал в следующих делах: бои при Медельине, Талавере, Оканье, Бадахосе, Геборе, Альбуэре, Кампомайоре. С 1809 г. возглавлял резервную кавалерию Армии Испании. В мае 1811 г. временно сменил маршала Мортье на посту командира V-го корпуса Армии Испании. Одержал победу при Элвасе 23 июня 1811 г. С июля командир кавалерийской дивизии в Андалусии у маршала Сульта. 5 ноября 1811-го возглавил всю резервную кавалерию Андалусии. 9 января 1812 г. Латур-Мобур был назначен командиром 3-го корпуса резервной кавалерии, но через 3 недели был заменен генералом Э. Груши. С 7 февраля 1812-го командовал 2-й кавалерийской дивизией, а с 24 марта — 4-м кавалерийским корпусом. В должности командира 4-го кавкорпуса дивизионный генерал Латур-Мобур принял участие в Русской кампании 1812 г. На момент начала кампании в составе его корпуса находилось 8 тыс. чел. 30 июня 1812 г. его корпус перешел на русский берег Немана у Гродно. Латур-Мобур, командуя кавалерийским авангардом Наполеона, одним из первых генералов Великой Армии столкнулся в этой кампании с противником. Его части схлестнулись с казаками в бою при местечке Мир и бою при Романове и дважды были опрокинуты и это еще литературно выражаясь. До начала августа 1812 г. Латур-Мобур преследовал Багратиона, дабы не позволить его армии соединиться с армией Барклая-де-Толли. Осуществлял в это время кавалерийские рейды вглубь русской территории и дошел до Бобруйска. Во второй половине Бородинского сражения вместе с кавалерией Э. Груши вступил в ожесточенный бой с русскими кавалерийскими корпусами Ф. К. Корфа и К. А. Крейца в районе Горецкого оврага (позади Курганной высоты), в котором обе стороны действовали с переменным успехом, но поле боя все же осталось за наполеоновской кавалерией, хотя она и потеряла здесь ранеными и Груши и Латур-Мобура. Со своими кирасирами он внес вклад не только во взятие Курганной батареи, но и Багратионовых флешей. Но цена этих тактических побед была очень дорогой: полсостава наполеоновской кавалерии тогда полегло на русских позициях. Сражался под Можайском. 15 февраля 1813 г. перед началом Саксонской кампании того года 1813 г. ему пришлось возглавить 1-й кавкорпус, но состав некогда превосходной наполеоновской кавалерии был уже не тот. Латур-Мобур сражался почти во всех боях и битвах той долгой кампании — при Баутцене, Рейнбахе, Гольдберге, Вахау. Особо отличился он под Дрезденом — последнем «звездном часе» наполеоновской кавалерии. В «битве народов» под Лейпцигом он получил тяжелейшее ранение пушечным ядром в бедро (правое колено?) в первый день «Битвы народов» под Лейпцигом (в Вахау), подвергся ампутации. По сути дела на этом боевая карьера отважного кавалериста закончилась, но не его военная биография.

…Кстати, рассказывали, что вроде бы эта потеря больше всех расстроила его денщика. В ответ на его причитания Латур-Мобур заметил: «К чему слёзы? Ты должен радоваться, ведь теперь тебе придётся чистить мне один сапог вместо двух». Впрочем, то ли быль, то ли солдатская байка…

После Первого Отречения Наполеона стал пэром Франции (4 июня 1814 г.) и членом Комитета обороны (18 декабря 1814 г.). После высадки Бонапарта с Эльбы во Францию ему было приказано оказать тому сопротивление: поручено формирование роялистских волонтёров в Венсенне. При приближении Наполеона он предпочел покинуть Францию и уехать в Гент к Людовику XVIII. После Второй Реставрации был осыпан королевскими милостями, хотя по состоянию здоровья и не мог занимать высокие посты в армии. Тем не менее, его влияние при дворе было очень велико. Голосовал за смертный приговор маршалу Нею! 23 апреля 1817 г. был введён в Административный совет Дома инвалидов. 31 июля 1817 г. получил титул маркиза. С 29 января 1819 г. — посол в Лондоне. С 19 ноября 1819 г. по 15 декабря 1821 г. — военный министр. С 15 декабря 1821 г. — государственный министр и губернатор Дома инвалидов. После Июльской революции 1830 г. последовал за Карлом X в изгнание в Мелён. С 1835 г. был воспитателем его внука герцога Бордосского. Незадолго до смерти — в 1848 г. — уже 80-летним стариком Латур-Мобур возвращается на родину, чтобы в 1850 г. уйти подобно своим многим «братьям по оружию» в «последний солдатский переход» — в мир Боевых Тревог, Трудных Походов, Славных Побед и Былых Поражений… Пятикратный кавалер орд. Почетного легиона (Легионер — 11 декабря 1803 г., Офицер — 14 июня 1804 г., Коммандан — 14 мая 1807 г., Великий офицер — 20 мая 1811 г. и Большой крест — 23 августа 1814 г.) скончался в 82 года и 66 из них он отдал армии, пройдя путь от мл. лейтенанта (15 июля 1782 г.) до див. генерала (14 мая 1807 г.) за четверть века…

Это были первые серьезные успехи русских в Отечественной войне 1812 года: они обеспечили отход армии Багратиона из приготовленного ей капкана.

…Кстати сказать, казаки Платова сыграли в ходе ретирады Багратиона очень важную роль. Помимо боевой силы, легкая казачья конница превосходно выполняла разведывательные функции и всегда держала князя Петра в курсе всех неприятельских передвижений. У Багратиона, находившегося в цейтноте, всегда была самая точная информация при принятии единственно верного решения. Именно это помогало ему избегать ударов превосходящих сил противника…

Пока арьергард, согласно принятому в таких случаях приказу «Всем лечь — врага не пропустить!», действительно ложился костьми, 2-я Западная армия после труднейшего марша 5 — 6 (17 — 18) июля пришла-таки в Бобруйск раньше неприятеля.

Тут 7 (19) июля ее командующему был вручен очередной царский рескрипт-«молния»: прикрыть Смоленск. Следуя приказу, в тот же день армия снова двинулась к новой цели — на Могилев, через Старый Быхов.

Одной из причин успешного отходного маневра Багратиона, чьи солдаты, выбиваясь из последних сил, рвались к Могилеву, была труднообъяснимая нерасторопность Жерома Бонапарта. Младший брат императора вовсе не спешил «наседать на хвост» неприятелю. Наполеон, недовольный пассивностью «своего» вестфальского короля, 2 (14) июля подчинил его маршалу Даву. После этого младшенький, как им и полагается по возрасту и статусу (общих любимцев в семье) разобиделся и самочинно сложив с себя командование, покинул армию ради более интересных занятий, в частности, чувственных.

Даву, славившийся бульдожьей хваткой, не стал «ждать корректировки прогноза погоды» от своего императора и 8 (20) июля своими силами занял Могилев. Но поскольку части Жерома еще не поспели к нему, то «железный» маршал оказался один на один с Багратионом, который недаром слыл лучшим в русской армии мастером арьергардно-авангардных боев. И уже 9 (21) июля к Могилеву с юга подошел багратионовский авангард в лице 5 казачьих полков полковника Вас. Алексеев. Сысоева 3-го (1772/74 — 1839). Напав на 3-й конно—егерский полк Даву, он взял в плен более 200 человек.

Получив от Сысоева известие о взятии Могилева, Багратион предпочел не ввязываться в решительное сражение за его обладание, а попытаться через встречный бой разведать истинные силы неприятеля, который, кстати, так же не имел данных о численности русских. И только потом следовало постараться прорваться и переправиться, не входя в Могилев, в 60 км южнее него, через Днепр, у Нового Быхова. И снова казаки Платова, уже получившего очередной приказ немедленно соединится с 1-й Западной армией, остались для решения насущной проблемы — успешного соединения Багратиона с Барклаем под Смоленском.

Утром 11 (23) июля произошел очередной встречный бой (Багратион образно называл их — «усиленной рекогносцировкой») между противниками под деревнями Салтановкой и Дашковкой (11 км вниз по Днепру от Могилёва).

Принято считать, что со стороны Даву было порядка 20—21,5 тыс. чел. и 55—60 пушек, тогда как у противостоявшего ему 7-го пехотного корпуса Раевского (26-я и 12-я пехотные дивизии и Ахтырский гусарский полк), подкрепленного Киевским, Харьковским и Черниговским драгунскими и тремя казачьими полками, сил было несколько меньше — от 11 до 16,5 тыс. чел., но при 84 (108?) оруд. Преимущество у Даву было, но — для «рекогносцировочного мероприятия» не столь опасное.

Повторимся, что по результатам этой еще одной «разведки боем» Багратион собирался либо прорываться со своими главными силами на Могилев, либо переправляться через Днепр ниже города.

Природные условия не позволяли противникам применять кавалерию в полной мере и в основном друг с другом сходилась «царица полей». По приказу командующего 7-м пехотным корпусом Раевского 26-я пехотная дивизия генерал—майора И. Ф. Паскевича — очень крепкого профессионала без заметно слабых мест — пошла в обход правого фланга неприятеля. Сам он с 12-й пехотной дивизией генерала—майора П. М. Колюбакина двинулся на Даву в лоб. Раевский написал тогда Багратиону: «Неприятель остановился за речкой. Мы отошли 6 верст, у них место крепкое, я послал Паскевича их обойти, а сам, с Богом, грудью».

По началу у напористого Паскевича все складывалось удачно и его дивизия взяла д. Фатово, но Даву очень во время ввел в дело резервы (часть 108-го и 61-го линейных полков) и отбил врага, хотя перейти в наступление его пехоте, все же, не удалось. Правда, и лобовая атака Смоленского пехотного полка с самим Раевским во главе со словами: «Солдаты! Я и мои дети откроем вам путь к славе! Вперед за царя и отечество!» на плотину возле Салтановки тоже не принесла успеха. А кое-кто и вовсе полагает ее неудачной.

…Между прочим, сугубо по легенде, рядом с Николаем Николаевичем в этот момент шли сыновья: 16-летний юнец Александр и совсем еще мальчишка — 10-летний Николаша. Якобы в момент решительной атаки на французские батареи бесстрашный отец повел их во главе колонны Смоленского полка. Если меньшого он держал за руку, то старший, схватив знамя, лежавшее подле убитого в одной из предыдущих атак русского подпрапорщика, сам кинулся впереди строя на врага. Беспримерный героизм командира и его детей сделал русскую атаку неотразимой. Так своей жене он писал: «Вы, верно, слышали о страшном деле, бывшем у меня с маршалом Даву… Сын мой Александр выказал себя молодцом, а Николай даже во время самого сильного огня беспрестанно шутил. Этому пуля порвала брюки; оба сына повышены чином, а я получил контузию в грудь, по-видимому, не опасную». Однако позднее сам Раевский отрицал, что его сыновья, в частности, младший Николай, ходили с ним в штыковую контратаку. И, тем не менее, после сражения под Салтановкой имя Раевского, готового ради Отечества пожертвовать своими единственными сыновьями, стало известно абсолютно всей армии. Именно после Салатановки Николай Николаевич стал одним из самых любимых солдатами и всем народом генералов той поры, богатой на храбрецов и умельцев в ратном деле. Ныне о подвиге Раевского и его юных сыновей под Салтановкой напоминает часовня-памятник, стоящая на месте того памятного для каждого русского человека боя под Могилёвом…

Восхищённый геройством генерала, знаменитый русский поэт В. А. Жуковский посвятил ему такие строчки:

Раевский, слава наших дней,

Хвала! Перед рядами

Он первый грудь против мечей

С отважными сынами!

Впрочем, чему тут удавиляться? Так пишется славная история того или иного народа, причем, во все времена…

Сам Раевский был ранен картечью в грудь и в правую ногу, но его геройство (и его сыновей — подростка и отрока) не привело к победе. Понеся большие потери (2.504 чел., тогда как противник: по русск. данным — от 3 до 5 тыс., а по франц. — лишь чуть более 1 тыс. чел.) войска Раевского остановились, так и не сбив врага с его выгодных позиций. В сгущающихся сумерках Даву, полагая, что скоро должны подойти основные силы Багратиона, приказал отложить сражение до следующего дня, когда он сам рассчитывал сосредоточить под Салтановкой весь свой корпус.

Первое серьезное (10-ти часовое!) полевое сражение части 2-й армии Багратиона с противником не принесло ей победы.

…Кстати сказать, в том памятном для россиян сражении со стороны Багратиона было допущено несколько ошибок. Так, плохо сработала разведка и Раевский был брошен в бой в надежде, что французов всего лишь 6 тыс. чел.! К тому же, позицию Даву выбрал наилучшую из всех тех, что можно было там найти: его генерал-квартирмейстеры знали свое дело крепко и «ели горький солдатский хлеб не зря»! По сути дела она была «почти неприступная». Оказавшийся тогда в войсках Багратиона, человек Барклая, знаменитый разработчик план «скифской войны» с Наполеоном подполковник-квартимейстер П. А. Чуйкевич, писал своему шефу: «… позиция неприятеля была прекрепкая, мы ее упустили накануне». Мало того, что русские недостаточно искусно провели рекогносцировку, так они еще и слишком поспешно пошли в атаку. И, наконец, в решающий момент Багратион не рискнул подкрепить Раевского новыми силами. Он не желал «пирровой победы»: у него была иная задача — прорваться на соединение с Барклаем…

Столь нерадужные последствия «усиленной рекогносцировки» Багратиона убедили его в невозможности успешного прорыва через Могилев и необходимости переправы основных сил 2-й Западной армии через Днепр южнее Могилёва у Нового Быхова. В связи с этим корпусу Раевского было однозначно приказано отойти к Дашковке и «стоять на смерть» весь следующий день, сдерживая неприятеля, пока будет идти переправа. Именно эти маневры Багратиона вынудили ожидавшего (в течение суток либо даже двух?) повторного сражения Даву стянуть в единый кулак все свои наличные силы. Ведь ему был дан суровый приказ не допустить 2-ю Западную армию к Витебску. Действуя согласно предписанию своего императора, наполеоновский маршал упустил время и переправа у Нового Быхова прошла успешно. Багратион со своей армией быстрым маршем двинулся к Смоленску на соединение с армией Барклая.

…Кстати сказать, казаков Платова наконец-то «отпустили» на соединение с 1-й Западной армией, где его давно ждали. Правда, проделать это ему по-военному «доходчиво» приказали по… левому берегу Днепра и мимо Могилева, т.е., по-прежнему, прикрывая ретираду Багратиона. У Платова, как известно, не сложились отношения с Барклаем (тот с недоверием относился к слишком ушлому «во всех отношениях» казачьему атаману, ехидно «величаемому» в армейской среде… «немного пьянюгой», за его пристрастие к «кизлярке», «горчичной» и прочим разновидностям «спотыкачей»! ) и, будучи в приятельских отношениях с Багратионом, Матвей Иванович отнюдь не спешил покидать 2-ю Западную армию и перейти под начало человека, которого он терпеть не мог…

Тем временем, Раевский, прикрыв по приказу Багратиона отход последнего у деревни Дашковка, 12 (25) июля в арьергарде 2-й армии тоже начал движение на Смоленск.

Даву узнал обо всем этом лишь спустя сутки. Наполеона весть о спасении армии Багратиона от, казалось бы, неминуемого разгрома, привела в ярость.

…Кстати, сражаясь с Раевским под Салтановкой, Даву был абсолютно уверен, что ему противостоит вся армия Багратиона и по сути дела вот-вот начнется генеральное сражение. Взбешенный Бонапарт, отчитал Даву за промах — неумение разгромить уступавшего ему численно Раевского. Единственно, что удалось наполеоновскому маршалу: не пустить Багратиона к Витебску…

13 (25) июля войска Багратиона под казачьими конными завесами (платовские удальцы постоянно совершали тревожащие противника поиски к Шклову, Копысу и Орше) через Пропойск, Чириков, Кричев, Мстиславль, Хиславичи выйдут к Смоленску, где 22 июля, наконец, соединятся с частями Барклая.

Так, за 35 дней 2-я Западная армия, искусно маневрируя и совершая суточные переходы по 30 — 40 км, пройдут 750 км и сумеет избежать ударов превосходящего противника. Успеху Багратиона в немалой степени поспособствовуют разобщенность и несогласованность действий между Жеромом Бонапартом и Даву, отсутствие у них верных сведений о его армии и, очень полезные действия казаков Платова, хоть и приписанных к 1-й Западной армии, но «волею судеб» оказавшихся в арьергарде 2-й Западной армии.

А ведь Бонапарту было очень важно разгромить именно Багратиона. Последнего ведь было принято считать выучеником самого непобедимого Суворова и к тому же, признанным мастером арьергардных боев (повторимся — самых сложных на войне!). Следовательно, его поражение по расчетам французского императора должно было оказать серьезное воздействие на боевой дух русских солдат, не любивших отступать и жаждавших «вволю помахаться в открытом поле»!

Но не случится: «a la guerre comme a la guerre» или, действительность оказалась совсем иной…