«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже!?

Глава 14. Пореченская «эпопея» русских: факты, размышления и последствия

Отступление русских войск после жарких боев за Смоленск проходило отнюдь негладко: пытливые историки находят в его изложении то ли «шероховатости», то ли даже «„черные дыры“ вперемежку с „белыми пятнами“».

Одна из трактовок ретирады армий Барклая и Багратиона от Смоленска может звучать примерно так.

<<… 1-я Западная армия отошла на Пореченскую дорогу и, тем самым, оказалась удаленной от 2-й Западной армии, отступавшей по Дорогобужской дороге. Опасаясь вновь оказаться отрезанным от армии Багратиона, Барклай де Толли решил соединиться с ним.

Правда, это движение на соединение вдоль правого берега р. Днепра предстояло осуществить в опасной близости к противнику. Поэтому Барклай принял решение перейти на Дорогобужскую дорогу в ночное время. Для этого следовало выйти к д. Лубино, чтобы потом двинуться к Соловьевой переправе, что в 40 км восточнее Смоленска и восстановить контакт с ушедшим далеко вперед Багратионом.

…Кстати сказать, только этим маневром (возможно, самым рискованным за всю ретираду к Москве!?) некоторые историки склонны объяснять малопонятную потерю ранее таким расчетливым Барклаем целого дня — 6 (18) августа…

С целью опередить неприятеля, к перекрестку дорог у д. Лубино был направлен 3-х тысячный (есть и иные цифры) отряд генерал—майора П. А. Тучкова 3-го — одного из нескольких знаменитых братьев-генералов-участников и героев Отечественной войны 1812 года, в частности, Николая (Тучкова 1-го) и Александра (Тучкова 4-го) — спустя месяц геройски погибших в Бородинском сражении.

В ночь на 7 (19) августа саперные службы Великой армии навели несколько переправ через Днепр для III-го корпуса Нея, VIII-го корпуса генерала (его, порой по невежеству в отечественной литературе «производят» в маршалы!) Жюно, а также I-го и II-го корпусов кавалерийского резерва Мюрата. (К сожалению, их общая численность точно неизвестна: встречающиеся цифры, все же, представляются преувеличением.)

Сам Наполеон остался в Смоленске и поручил преследование русских этим трем военачальникам, чей уровень военных талантов был весьма различен, но в чем-то схож. Мюрат и Ней, при всех их несомненных «плюсах», не отличались разнообразием полководческих дарований столь необходимых для ведения сугубо самостоятельных действий. А друг его молодости Жюно в ту пору уже давно был очень «не в форме». Так, в частности, очевидно, сказывались его очень тяжелые ранения в голову, по мнению многих приведшие (либо обострившее генетически заложенное? спровоцировавшее?) к психическому расстройству, которое видели многие сослуживцы, «коллеги по ремеслу», но «почему-то» не замечал его старинный «брат по оружию» со времен Тулона. К тому же, контингент его войск — вестфальцы, по некоторым определениям, более «пригодные по хозяйству, чем на войне» (впрочем, «сколько людей — столько и мнений») — оставлял желать лучшего.

Итак, около 8 часов утра авангард Тучкова 3-го вышел на Московскую дорогу. Его командир, очень точно оценив всю важность прикрытия этого перекрестка для судьбы всей армии, принял решение остаться в этом месте, вопреки полученному приказанию двигаться дальше, если неприятеля поблизости нет.

А за три часа до этого, у местечка Гедеоново, потерявший направление и сбившийся с дороги 2-й пехотный корпус Багговута и часть 4-го пехотного корпуса Остермана—Толстого столкнулись с частями рвавшегося вперед Нея. Оказавшийся рядом Барклай приказал удерживать позицию у Гедеоново отряду генерал—майора принца Евг. Вюртембергского (царского родственника, но по ряду причин особо не привечаемого Александром) — одного из лучших пехотных генералов в российский армии той поры.

Лишь после 8 часов утра, отбив все атаки Нея, русские оставили Гедеоново после того, как все их войска миновали-таки этот опасный участок.

Наполеон отдал приказание Нею атаковать Тучкова у Лубино с фронта и даже усилил его одной дивизией из образцового корпуса Даву. Тогда как войскам Мюрата и Жюно предписывалось охватить левый фланг русских. По сути дела теперь судьба русских армий напрямую зависела от действий Тучкова: на сколько долго он сможет удерживать лубинскую позицию на р. Колодне по обеим сторонам дороги против все нараставших атак корпуса Нея.

Лишь после 15 часов пополудни Тучков отступил за р. Строгань и, разобрав мост через речку, занял позицию, которую нельзя было сдавать, пока перекресток дорог не минуют остальные русские войска и арьергард.

Несмотря на то, что Тучков получил подкрепления (конницу генерал—адъютанта графа В. В. Орлова—Денисова и 3-ю пехотную дивизию П. П. Коновницына), положение его отряда было очень непростым. С фронта вовсю давил напористый «храбрейший из храбрых» №2 Ней, в обход его левого фланга двинулась многочисленная кавалерия «короля храбрецов» Мюрата. Неподалеку от боестолкновения, у д. Тебеньковой, находился, переправившийся через Днепр у д. Прудищево, вестфальский корпус Жюно — в ту пору уже весьма инертного. Ему было приказано выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые еще находились между Смоленском и д. Лубино. Принято считать, что именно 13-14-тысячные войска генерала Жюно представляли для Тучкова наибольшую опасность. Ведь если бы они двинулись в атаку против левого (или правого?) фланга русских, то их отряду пришлось бы немедленно оставить свою последнюю позицию и поспешно отступить… либо «всем лечь, но врага остановить!!!».

Пока пехотинцы Нея и кавалеристы Мюрата истекали кровью в лобовых атаках на русских, Жюно промедлил с ударом во фланг русских. Он не успел закрыть им дорогу на Москву и, возможно, потерял свой последний шанс получить столь желанный для него маршальский жезл. Он его упустил, видимо, из-за того, что был на войне с 1792 г. и за 20 лет просто устал воевать. Сказались и полученные ранее тяжелые ранения в голову. Наполеон потом свалил на него свои просчеты под Смоленском — «Жюно дал русским спастись. Он мне губит всю кампанию!»

…Кстати, в его последних (тяжело складывавшихся: Испания, Австрия и, возможно, даже в 1806—07 гг. против русских в Польше?) кампаниях это уже стало для него типичным: если, что-то пошло не так, то надо немедленно найти крайнего и публично сделать его «козлом отпущения». Так бывает, в том числе, с Великими или, jedem das seine, причем во все времена и СЕГОДНЯ — ТОЖЕ… Причем, каждый может сам поискать аналогии — пытливый читатель поймет: где и кого…

Но на самом деле, ни одному Жюно уже не хватало энергии в боях с упорными и самоотверженными русскими, стоявшими на своей земле насмерть. Да и сам Бонапарт в тот момент уже явно был не тот (к тому времени его гений уже так устал, что явно «задремал»!? ), он даже не оставил за себя единого командующего в преследовании русских армий! И формально ни маршал Мюрат, ни маршал Ней не могли приказывать генералу Жюно: они могли лишь поносить его последними словами на армейском жаргоне. В результате, ситуация на поле боя была сродни крыловским «лебедь, рак и щука».

Принято считать, что Жюно не мог стремительно осуществить предписанный ему маневр, поскольку прямо перед ним находилось топкое болото. Для его форсирования надо было заготовить фашины и по одному — след в след — попытаться пересечь трясину либо и вовсе пойти в далекий обход. И то и другое были весьма опасными и затяжными по времени маневрами, поскольку никто не знал глубины и обширности болот. На это были способны только такие отчаянные храбрецы как Ней или покойный Ланн, но никак не «уставший от войны» бывший адъютант Бонапарта Жюно. К тому же, для решительных действий у него, все же, было слишком мало сил — 13—14 тыс. неподходящих для серьезных боевых действий рыхлых и инертных розовощеких вестфальцев (как их презрительно звали в Великой армии — «вестфальская ветчина»), по оценкам сослуживцев, более пригодных для конвоев, охраны и хозработ, а не стремительных марш-бросков и рисковых атак на поле боя. Так получилось, что Жюно по ряду вышеизложенных объективных и субъективных причин не хотел атаковать, отговариваясь неимением приказа от императора, что было правдой. Никакие просьбы и уговоры азартного кавалерийского рубаки Мюрата и бывшего гусара-«сорви-головы» Нея (даже упоминание о возможности получения Жюно столь заветного для него — одного из старейших наполеоновских соратников — маршальского жезла) не помогли.

Жестокий бой в теснине у Валутиной горы (так порой, в литературе называют эту серию боев) длился до поздней ночи.

Конница Орлова—Денисова с успехом отразила все попытки Мюрата обхода русской позиции. И хотя Ней все же предпринял подряд несколько фронтальных атак (в 17 часов, в 18 часов, в 19 часов, в 21 час), но все они закончились безрезультатно. Тем более, что Барклай успел поддержать Тучкова полками 3-го пехотного корпуса. А вот Жюно так и простоял со своими «розовощёкими» вестфальцами в тени Тебеньковского леса пока Ней с Мюратом ломились с фронта на стоявших насмерть русских.

И уже в 19 часов на Московскую дорогу стали выходить части Багговута и арьергарда. Ночь еще не успела скрыть своей темнотой все вокруг, а из района военных действий от Гедеоново до Лубино (которые, повторимся, порой, в отечественной историографии связывают в одну цепь сплошных столкновений под названием — бои под Валутиной горой) уже были выведены все русские войска.

Так благополучно завершился этот крайне опасный для 1-й Западной армии, оказавшейся под ударом, день: она вышла-таки на Московскую дорогу.

Дорогу, ведущую на… Москву!

Задача была решена: неприятель после череды этих жестоких боев «в Девственных лесах» — так он их, в свою очередь, называл — пару дней не был готов напирать на русский арьергард.

Правда, «заплатили» русские за эту «передышку» дорогой ценой: 5 — 6 тыс. убитых и раненых (есть и другие цифры), причем, еще живые бедняги так и остались лежать и умирать там, где они и лежали… Считается, что такова была традиция той поры: оставлять на месте арьергардных боев раненых в расчете на милость врага, когда спешная ретирада на позволяет их эвакуировать с собой…

Более того, во время последней ожесточенной атаки наполеоновских маршалов уже при лунном свете попал в плен русский герой дня — жестоко исколотый штыками в рукопашной схватке генерал П. А. Тучков, получивший предельно суровый приказ от Барклая: «Если вы вернетесь живым, я прикажу вас расстрелять!» (Вернувшийся из плена… живым лишь в 1814 г., Павел Алексеевич Тучков, прожил дольше всех своих героических братьев — 83 года!)

…Кстати сказать, в одном из жарких столкновений у Соловьевой переправы чуть не попал в плен к наседавшим польским уланам и сам Барклай. Но все же, командующий был спасен своими самоотверженными адъютантами, лихими рубаками — Сеславиным, который мог сражаться лишь левой, не изувеченной рукой, и Левенштерном (так они его и прикрывали — один слева, а другой — справа) и во время подоспевшим эскадроном изюмских гусар…

Принято считать, что Великая армия недосчиталась после этих боев еще большего числа своих воинов — от 8 до 9 тыс. (есть и другие цифры)

В том числе, смертельное ранение получил прославленный дивизионный генерал (23 мая 1800 г.) из легендарной тройки блестящих командиров маршала Даву (Моран, Фриан) — Сезар-Шарль-Этьен (или наоборот) Гюден (н) де ла Саблонньер (13 февраля 1768, Монтаржи, пров. Орлеан — 22/28 августа 1812, Смоленск), командовавший пехотной дивизией (с 1803 по 1812 гг.). Будущий граф Империи (7 июня 1808 г.) С.-Ш.-Э. Гюден был сыном королевского офицера медицинской службы полка Артуа Луи-Габриэля Гюдена де Валлерена (1732-?) и его супруги Марии-Анны Юмери де ла Буассьер (1745-?). Он был племянником известного дивизионного генерала Этьена Гюдена (1734—1820), вошедшего в историю, тем, что будучи приговорённым в годы революции к смертной казни, чудом спасся благодаря путанице, царившей во времена Великого Террора (до конца жизни хранил список, в котором значился под номером 13 из 36 гильотинированных), а затем гильотинировали главу якобинцев, самого Робеспьера и Гюдена-старшего помиловали. Гюден-младший учился в Бриеннской военной школе (L, Ecole militaire de Brienne) вместе с Наполеоном Бонапартом. Военную службу начал 28 октября 1782 г. в корпусе гвардейских жандармов. В 1791 г. подавлял восстание негров на о. Сан-Доминго. Набирался боевого опыта в разных революционных армиях (Северной, Арденнской Самбро-Маасской, Рейнско-Мозельской, Английской, Майнцской, Дунайской, Гельветической и Рейнской): под началом своего дяди, потом генералов — Феррана, Дюгема, Сен-Сира, Лефевра, Амбера, Сульта и др. Командуя бригадой в дивизии генерала Лекурба, доблестно сражался с самим А. В. Суворовым в Альпах за перевал Сен-Готард, а также при Штоккахе, Мёскирхе, Меммингене, Хохштадте и Нейбурге. 29 августа 1803 г. получил в командование 3-ю дивизию в лагере маршала Даву и с тех пор стал одним из его самых доверенных подчинённых и любимых дивизионных командиров. Принимал участие почти всех наполеоновских походах, став активным участником, а порой, и героем сражений при Аустерлице, Ауэрштедте (цена его героизма была велика: его дивизия потеряла 40% своего боевого состава!), Насёльск, Пултуск (появление его дивизии на поле боя понудило Беннигсена «свернуть» бой и вскоре отступить), Прейсиш-Эйлау, Абенсберге, Ландсхуте, Экмюле, Регенсбурге, Виттенау, Ваграме и многих др. В последней битве его четырежды ранило. Гюденн смог встать в строй, чтобы найти свою смерть во время похода Бонапарта в Россию. 16 августа 1812 г. он отличился при штурме Смоленска, где лично повёл свою дивизию в штыковую атаку на городские ворота. 19 августа Гюденн присоединился к ведущему бой при Валутиной горе корпусу маршала Нея. Одним из первых выстрелов, сделанных из русских орудий, ему — то ли оторвало обе ноги, то ли ранило в бедро (сведения различаются). Гюден был эвакуирован в Смоленск, где и умер 28 августа 1812 г., а похоронен в Сен-Морис-сюр-Авейроне. Ему было всего лишь 44 года и 30 из них он отдал армии. Ценивший Гюденна Бонапарт лично выразил письменное соболезнование его вдове Марие-Жанетте-Каролине-Кристине Крейцер (1780—1868), пережившей мужа на 55 лет: «Милостивая государыня, графиня Гюденн, я разделяю вашу скорбь. Вы и ваши дети всегда будете иметь право на меня. Государственный секретарь посылает вам удостоверение на получение пенсии в 12 тыс. франков, а управляющий государственными имуществами передаст вам указ, которым я обеспечиваю 4 тыс. франков каждого из ваших детей». А их у героя стольких сражений было пятеро: Сезар-Шарль-Габриэль (1798—1874), Адель (1802—1871), Мелани (1803—1874), Пьер (1808-?) и Эме (1812—1877). Теоретически он мог бы стать маршалом, но для этого ему было нужно выйти из-под начала Даву, в корпусе которого он прослужил очень много лет. Для Даву Гюденн был абсолютно незаменим и «железный маршал» никогда бы на это не пошел. «Он давно бы уже получил жезл маршала, если бы можно было раздавать эти жезлы всем, кто их заслуживал» (Gudin il-y-a longtemps a reçu deja la baguette du marechal, si on pouvait distribuer ces baguettes a tous, qui les a merite). Это сказал Наполеон спустя много лет о… Гюденне. Правда, к тому моменту геройская смерть последнего уже давно расставила все по своим местам. Шарль-Этьен-Сезар де ла Гюденн, чье имя выбито на Триумфальной арке площади Звезды, навсегда вошел в пантеон Славы Французского Военного Искусства, как блестящий дивизионный генерал из знаменитого образцового III—го корпуса «железного маршала» Даву, из «Большой Тени» которого его вывела Ее Величество Смерть…>>

Это, так сказать «лаконично-доходчивая версия» серии боев под Валутиной горой или, как принято во французской историографии — «в Девственных лесах».

С другой стороны, не все было так однозначно в жарких делах вокруг лубинского перекрестка.

<<… Начнем с того, что именно тогда, по мнению сколь желчного, столь и авторитетного в армии генерал-майора Алексея Петровича Ермолова, очевидца тех событий, русское командование допустило очень серьезную ошибку, чуть не приведшую к катастрофе в ходе той тяжело складывавшейся войны.

Ретирада русских армий от Смоленска — 1-й Зап. Барклая и 2-й Зап. Багратиона — с самого начала проходило весьма напряжено.

Если Багратион со своими войсками двинулся по Московской дороге, когда еще шел бой за Смоленск, то силам Барклая приходилось отходить в сторону от основного тракта на Москву — на север, по Пореченской дороге. Такой маршрут пришлось выбрать, дабы не попасть под огонь уже занявшей городские кварталы Смоленска наполеоновской армии с противоположного берега Днепра. Считается, что эта обходная дорога была на самом деле непроходимыми проселками.

Дело в том, что 5-тысячный отряд Павла Тучкова, действительно, первым из войск 1-й Западной армии, вышел на Московскую дорогу за речкой Колодней у Валутиной Горы (Лубинский перекресток), где обнаружил, что отсюда дорога на Москву никем не прикрывается!? Потом выяснилось, что командир арьергарда 2-й армии Андр. И. Горчаков 2-й, оставленный Багратионом под Смоленском для наблюдения за врагом, имел от него жесткий приказ «немедленно присоединиться к нему, как только появятся войска 1-й армии Барклая». Как только Андрей Иванович узнал, что тучковцы уже на подходе к Московскому тракту, он, не дожидаясь их (!), покинул свою позицию (!?) и устремился догонять своих, уже приближавшихся к Дорогобужу. По сути дела, (если, конечно, все — так!?) Горчаков оставил основной тракт на Москву без прикрытия. Видя всю катастрофичность ситуации, Тучков 3-й пошел не вслед ретировавшемуся Горчакову, а на приближающегося врага, чтобы прикрыть выход на Лубин колонны войск его брата Ник. А. Тучкова 1-го!

Согласно иной (не столь жесткой!) формулировке… «понуждаемый своим командующим Багратионом, генерал Андр. И. Горчаков, с которым они были на короткой ноге еще со времен легендарных Италийского и Швейцарского походов великого дяди последнего, бросил Лубинский перекресток на Московской дороге и лишь предусмотрительные действия генерала Пав. А. Тучкова 3-го, без приказа занявшего эту позицию, а также беспримерная стойкость его солдат и офицеров спасли русскую армию из почти безвыходной ситуации, чуть не закончившейся катастрофой».

До полудня тучковцы держались, но затем напор врага стал таким, что им пришлось отойти за р. Строгань. На этом рубеже обороны Павел Тучков получил категоричный приказ от Барклая: «Если вы вернетесь живым, я прикажу вас расстрелять!» Начальник штаба 1-й армии А. П. Ермолов прекрасно понимал, что с теми силами, что были у Павла Алексеевича, сдержать неприятеля не удастся и спешно подкрепил его 1-м кавкорпусом графа Ф. П. Уварова, в котором находился лейб-гвардии казачий полк генерал-адъютанта В. В. Орлова-Денисова, а также четыре гусарских полка. Арьергард Тучкова 3-го возрос до 10-ти тысяч, с которым ему пришлось снова «упираться» против 35—40 тысяч Нея, Мюрата и готовившегося обойти его Жюно.

В разгар сражения прибыл сам Барклай.

Убедившись в критичности ситуации, он приказал срочно перебросить на помощь Тучкову 3-ю пех. див. П. П. Коновницына, тем самым, увеличив численность тучковцев до 15 тыс. чел.

Почти на 8 часов солдаты Павла Алексеевича, в том числе, его младшего брата Александра Алексеевича, задержали Нея и Мюрата под Валутиной Горой. Во многом успеху Тучкова поспособствовала малопонятная заминка Жюно с вводом в бой своего уже переправившегося через Днепр корпуса. Русские стояли насмерть, отбивая все атаки противника, продолжая бой даже в уже сгустившихся сумерках.

…Кстати, если бы не предусмотрительность Пав. А. Тучкова без приказа занявшего позицию оставленную Андр. И. Горчаковым, беспримерная стойкость его солдат и халатность (?) Жюно, то у Наполеона была уникальная возможность схватить за горло русскую армию Барклая, выходившую из гористо-холмистого дефиле. Посетивший на следующий день места боев Наполеон указал своему свитскому генералу Раппу: «Узел битвы был не у моста через Колодню, а вон там, в деревне (вышеуказанная д. Тебеньково — Я.Н.), где должен был выйти VIII-й корпус. А что делал Жюно? Из-за него русская армия не сложила оружия, ведь это может мне помешать пойти на Москву…».

Сам Барклай потом в беседе с Беннигсеном признавал, что из ста подобных дел можно выиграть только одно…

В последней штыковой контратаке Екатеринославского гренадерского полка уже при лунном свете был взят в плен, контуженный, раненый штыком в правый бок и несколько раз саблей в голову, Павел Тучков. От смерти его спасло только то, что замахнувшийся на него для последнего удара наполеоновский солдат увидел блеснувшую на груди Тучкова орденскую звезду и решил взять в плен знатного офицера. Рассказывали, что оказавшись в плену, Павел Алексеевич обратился к Мюрату с просьбой о… награждении того, кто взял его плен…

…Им оказался лейтенант Этьенн Теодор (14 ноября 1776, Дэнвиль-о-Форже — 11 апреля 1837, Сен-Жермен-ан-Лэ) родился в семье кузнеца Франсуа Этьенна и его супруги Мари-Анны Бурлие, в 1799 г. поступил на военную службу солдатом 2-й роты 1-го резервного батальона Верхней Марны, 10 июня 1800 г. определён в 12-ю полубригаду линейной пехоты, в 1803 г. — капрал, в 1806 г. — сержант, принимал участие в кампаниях 1805, 1806 и 1807 гг., сражался при Аустерлице, Ауэрштедте, где был ранен, при Чарново, Пултуске, где снова ранен, при Эйлау, Деппене и Фридланде. 8 июня 1809 г. — суб-лейтенант, участвовал в Австрийской кампании 1809 г., сражался при Танне, Абенсберге, Экмюле, Ратисбонне и Ваграме, 28 декабря 1810 г. — лейтенант, в ходе Русской кампании 1812 года состоял в 1-й бригаде генерала Этьенна-Мориса Жерара 3-й пехотной дивизии генерала Гюдена де ла Саблоньера I-го армейского корпуса маршала Даву, сражался при Вильно, Дриссе, Витебске и Смоленске, отличился в сражении 19 августа 1812 г. при Валутиной горе, где нанёс несколько сабельных ударов генерал-майору Павлу Алексеевичу Тучкову 3-му (1775—1858) и пленил его, 20 августа 1812 г. — капитан, 7 сентября 1812 г. ранен при Бородино. Участвовал в Саксонской кампании 1813 г., 14 сентября 1813 г. ранен в сражении при Петерсвальде, 11 ноября 1813 г. попал в плен и возвратился во Францию только в июне 1814 г. Вышел в отставку с производством в командиры батальона в 1831 г. Дважды кавалер орд. Почетного легиона (Шевалье — 20 августа 1812 г. и Офицер — 1813 г.) умер в возрасте 60 лет, отдав армии 32 года…

Бонапарт, восхищенный отвагой пленного Павла Тучкова, похвалил его: «…Таким образом, как вы были взяты в плен, берут только тех, которые бывают впереди, но не тех, которые остаются назади!»

Затем французский император разразился весьма длинной и пространной сентенцией. Сначала Наполеон поинтересовался о том, когда же наконец русские «согласятся» встретиться с ним в генеральном сражении или так и будут драпать до Москвы!? Не получив вразумительного ответа от тяжелораненого русского генерала, Бонапарт впал в настоящую истерику, понося Барклая на чем свет стоит за его трусость на войне: «Если вы хотели воевать со мной, почему не заняли Польшу и не пошли дальше, что легко могли сделать. И тогда вместо войны на территории России вы перенесли бы ее на землю неприятеля. Да и Пруссия, которая теперь против вас, была бы вашей союзницей. Почему ваш главнокомандующий не сделал этого, а теперь, отступая безостановочно, опустошает собственную землю? Зачем оставил он Смоленск? Зачем довел этот прекрасный город до такого несчастного положения? Если он решил защищать его, то почему неожиданно сдал? Он мог бы удержать его еще долго. Если он не имел такого намерения, то зачем остановился в Смоленске и дрался с ожесточением? Для того чтобы разорить его до основания? За это в любом другом государстве его бы расстреляли». Более того, Бонапарт указал, что теперь взятие Москвы стало для него главной задачей. При этом, он прибег к грубой солдатской «терминологии», сказав, что если Москва будет взята, то это обесчестит русских, так как «занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь потом делай, но чести не вернешь».

Так, или примерно так, орал на Тучкова французский император, никак не могущий заставить Барклая принять генеральное сражение «на его, бонапартовых условиях».

…Между прочим, обеспокоенный дошедшей до него грубостью Бонапарта губернатор Москвы Ф. Растопчин, писал приятельствовавшему с ним Багратиону: «Неужели и после этого и со всем этим Москву осквернит француз! Он (имеется в виду Наполеон — Я.Н.) говорил, что п….. Россию и сделает из нее б…., а мне кажется, что она ц….. останется. Ваше дело сберечь»…

Вынужденный все это слушать пленный русский генерал достаточно быстро пришел к выводу, что, очевидно, непроста, лучший полководец той поры — Наполеон Бонапарт — так беситься по поводу хода его войны против русских и, в особенности, их командующего Барклая-де-Толли!? Значит, последний не так уж и плох (и зря его так поносят свои же «братья по оружию» или, вернее, всего лишь «коллеги по ремеслу»!? ), если он сумел вывести из себя самого Последнего Демона Войны!? Если это — так, то Михаил Богданович Барклай-де-Толли, отнюдь не полководец «небольших военных дарований». По всему получалось, что своей тактикой постоянного отступления русский полководец добился своей цели: вынудил Бонапарта — большого поклонника и мастера решать исход войны в одном генеральном сражении — «плясать под его дудку» (вернее, шотландскую волынку — предки Барклая были из сурово-горной Шотландии).

Вот такие предварительные выводы мог тогда сделать раненный Павел Алексеевич Тучков 3-й, выслушивая гневные сентенции Наполеона, которому никак не удавалось закруглить войну в нужный ему момент и в нужном ему раскладе.

Более того, Тучков 3-й отказался передать письмо российскому императору, но вот своему брату Николаю Тучкову 1-му с известием о своем пленении и предложении Наполеона заключить мир он, все же, написал. Его переправили Барклаю, а затем и Александру I, но ответа не последовало.

Так или иначе, но Павел Алексеевич Тучков и его солдаты, ценой вышеуказанных тяжелых потерь, выполнили свой солдатский долг: основные силы 1-й Западной армии Барклая успели выйти на столбовую дорогу, ведущую к Москве, оставив Великую армию позади себя, но не оставили врагу… ни одного орудия и ни одной повозки! Напомним, что потеря пушки в русской армии той поры каралась очень сурово: без наград надолго оставалось все подразделение ее утратившее…>>

Такова «развернутая» версия подвига «„300 тучковцев“ и их славного русского командира Павла Алексеевича Тучкова»: каждый вправе воспринимать ее детали согласно своему менталитету.

Важно другое!

Русские войска в жарком деле 7 (19) августа «под Валутиной горой» или «в Девственных лесах» (кому — как нравится) в который уже раз проявили на той войне столь присущую им стойкость в противостоянии превосходящему противнику.

Правда, отчасти, им повезло, поскольку французские военачальники, оказавшись в деле без непосредственной «поддержки» своего императора, действовали без особой выдумки и должной энергии. Принято считать, что тогда они проявили удивительную несогласованность и упустили реальный шанс нанести поражение армии Барклая. Со своей стороны, и русское командование допустило немало серьезных ошибок. Так, из—за нескоординированности действий русских генералов (в том числе, и по вине Барклая) 1-я Западная армия оказалась в очень опасном положении. Пришлось русским военачальникам срочно исправлять свои, выражаясь современным языком, «косяки», но, к сожалению, ценой беззаветной храбрости простого русского солдата. Как всегда в таких случаях в отечественной истории, на все 100% сработал столь «популярный» в Святой Руси призыв-приказ «Всем лечь: врага не пропустить!!!» (Оборотная сторона этой «медали» звучит еще циничнее: «… русские бабы еще солдатиков нарожа`ють!»)

Не исключено, что в определенном смысле, все «неладное», что происходило в русском командовании в тот, чуть не ставший роковым, день, следует объяснять возникновением в армейских рядах некой «генеральской оппозиции» (если, конечно, здесь применим такой весомый термин?), отчасти, уже обозначившей себя, причем, еще до смоленских перипетий. Правда, до сих пор она не «обнажала свои шпаги-сабли» за спиной у «главнокомандующего», по правде говоря, не обладавшего ни документально оформленным «мандатом» на столь высокую власть, ни «старшинством в генералитете», ни полководческой харизмой.