Карусель, или Матриархат

Юрий Юрков

Отличительная черта талантливого автора – использование разнообразных литературных жанров, тяготение к малым формам самовыражения, самобытный язык, умение многое видеть и отразить в сатирическом и юмористическом плане.

КТО СОТРЕТ ТОЧКУ?

Юмореска

— Тьфy. Ээхх, л-и-им-о-н-ончики, зачем цветете вы в моем саду? Я говорю молчать, любoгo зашибу.

— Товарищ, нехорошо, здесь дети, — неуверенно заметил пожилой мужчина. — Если выпили?

— Что-о? Видел очкарик. Огромный, грязный кулак, очутился перед носом очкарика и произвел на него, явно, невыгодное впечатление.

— Ишь, указывает. Ты меня поил? Я спрашиваю, ты, меня поил?

Тьфу. Да я шофер первого класса, а ты, тьфу… козявка! Это я щас без руля. А то! Эх, жизнь была! Приезжаешь из рейса, бутылок пустых пол-кузова. Сдашь и опять похмел обеспечен. Гуляю. А вот, весной, не повезло. Не помню, сколько врезал с дружками… Только просыпаюсь. Ух-х! Милиционер рядом стоит… Вставай, говорит, приехали.

Я ему: «Начальник, да я дома… Гляделки продрал, значит, и давлю косяка… ы-ы, не верю, мать моя. — „Maз“ мой на газоне у дворца культуры… Все разворотил, елку подмял. Ы-а-а. Заплатить пришлось. Какой выпивон пропал. И права отобрали на полгода. Не понимают. Я же — первый класс…»

А ты, что угнулся, видать… умный. Да, я хоть и слесарь первого разряда все равно, а как щас дам!

— Да, ты что, я тебе друг, Петя, — промямлила фигура в желтой фуфайке.

— Ну, смотри, камса, а то враз… схлопочешь.

— Эх, пропадаю. Раньше, хоть через раз пил, а щас каждый день. Тьфу. С утра начинаешь, соображать. К концу смены, вдрызг. Вчера всю ночь ходил остановку искал. Просыпаюсь. Тьма. Башка трещит. Говорю: «Мать, дай-ка махотку с молоком». Слышу: «Бензинчику не хочешь, боров. Очухался. Заправка! Тетя Дуся заметает. Ну, хоть на работу, не опоздал. Вот так идет, то на троих, то похмел. Права не отдают. Сегодня с горя опять хорошо подали…

— Петя, — пискнула старая учительница, по-воробьиному вертевшаяся справа у окна, на скамье «Для детей и инвалидов». Не хорошо, Петрушаю, выражаться

— A-a-ычч, Маргарита Андреевна, извиняюсь. Вот, вас люблю, учили вы мене, эхе-хе-е… на собак брехать. Вот так, весь автобус к ногтю. Тьфу-у. Тс-с, тес, т-есс. А ты, что, Николай Иванович улыбаешься? Вывеснка у тебя безобразная и я ее сейчас поправлю… Подумаешь, инженер, Бракодел, ты, а не инженер. Две девки у тебя, а у меня сын, в меня бандит. Ухх! Вчера таз малированный проткнул напильником. Не слушается с-с-с-стервец. Нюрка родила Серегу-то. Н-е-ет, Маруська родить не успела, я ей по пьянке, по тыкве…

— В милицию бы тебя, супчик, — мечтательно произнесла фельдшерица с шахтного медпункта. Она была зла. Обычно она без устали трещала на весь автобсус, высыпая на уставших людей ворох сведений, почерпнутых из медицинских справочников.

— Кто сказал? А-а-а! Вы-ы студентики-химики, брысь. Тьфу. Химичите. Знаю, таких, бывало глазом моргну, уже в машине. Го-го-го: Тьфу. Не пищи, знаю, говорю, таких. Слушай мою историю. Кто меня не знает — узнает Петьку Клячкина. Двоих побил. Сунули восемь лет. Подфартило, под амнистию попал. А потом дружки подвели. Еще — три года… Тайга. Овчарок голыми руками душил…

— Молчать! Тьфу! Кому говорю. Бот сидение, все видите и слышите. Ставлю пальцем точку. Кто сотрет — покойник! Я, значит, держу верхушку… Сотрешь ты — твоя верхушка!

— Ты, что разбубнился, хам? Сил нет терпеть больше, — вдруг раздался тихий голос белобрысой кондукторши. — Ну-ка, давай на билет. В прошлые раз не заплатил, катался, пока дружки не выволокли.

— Что, да я тебя, вобла. Сомну, подшибу подставки, Ишь, краля. Знаем таких. Начальник в кабинет вызовет и план готов, с премией. Ого-о-го!

— А, ты, еще и семечек нагрыз, хулиган и платить не хочешь. Миша давай-ка в милицию, быстро протрезвеет.

— Что-о-о? Граждане, это не это, не по-нашему. Дорогуша, голубчик! Да, я возьму. Мы с тобой, Маруся, тьфу, завербуемся на Север, «Волгу» зашибем. На руках тебя понесу, как куколку. — Бросай работу. Дай, билетик.

— Заметай, на веник.

— Да, что ты, Сонюшка, тебя давно признал, как можно? Не позволю при честном народе.

— Миша, вези.

— Да, я мигом, руки трясутся. Раз и в ведерко. Чистенько, как в стакашке… Наврал, наврал и про кабинет, и про премию, и про тюрьму с овчарками, и в тюрьме не был, все больше по 15 суток отбывал.

— Точку сотри, дурак, мажешь тут грязными руками.

— Это мы быстро, твоя верхушка, золотце, твоя. Ишь, смеются, не уважаете, не стыдно вам, детей имею малых…