Люди как реки

Юрий Колонтаевский, 2019

В центре повествования техническое училище восьмидесятых годов прошлого века – времени наибольшего подъема профессионального образования в нашей стране. В училище кипит жизнь, падают и поднимаются с колен люди, проявляются репутации и судьбы, рушится и рождается любовь, словом происходит все то, что мы по простоте по-прежнему называем обычной жизнью, но что на самом деле невероятно сложно, противоречиво, запутанно. Перед нами рассказ о причудливом переплетении сложных человеческих жизней, о строительстве и преодолении преград, разделяющих души, о мести за грехи прошлого и об отпущении грехов, о преступлениях и наказаниях, о любви к оступившемуся близкому и ненависти к предательству, о забвении долга, о корысти, разрушающей душу, о бескорыстном страстном служении своему назначению, о непростительном невнимании к детской душе, о трепетном отношении к детям. Эта книга – память о том, что было, что, к сожалению, не получило основательно подготовленного продолжения, но что рано или поздно обязательно возродится в новом качестве.

5

— Не надеялся, что встретимся, — заговорил Сафонов у двери своего кабинета, придержав Вересова за локоть.

— Почему? — удивился Юрий Андреевич.

Не словам удивился, теми же словами встретил его Белов, когда он зашел в училище в августе, вернувшись из второго преподавательского отпуска. Удивился тону, с каким эти слова были сказаны, — прозвучали они тревожно и напряженно, и было это заметно особенно потому, что только минуту назад во время линейки старик был весел, привычно подначивал Кобякова.

— Такой ты был к исходу, прости, пришибленный.

— Был, — согласился Вересов. Он действительно дошел к концу года, едва ноги носил. — Отдышался за лето, теперь вроде порядок.

— Отдышался, — повторил Сафонов и понурился. — Молодец. А вот я опять провалялся август. Понимаешь, чуть дело к отпуску, цепляется какая-нибудь зараза и держит, жует… — Но оживился. — Так, пожалуй, все болячки переберу. — Поднял лицо, посмотрел внимательно в глаза Вересову, сомневаясь словно, что тот верит, усмехнулся обезображенным лицом — получилось, как всегда, криво. — Иди уж, не терпится, вижу, иди. Еще поговорим, есть о чем.

Повернулся круто на негнущейся ноге, вошел в кабинет под дружный грохот отодвигаемых стульев — ребята встали приветствовать. Притворил дверь за собой.

«Сдает старик, — думал Вересов, — Старость пришла, навалилась, подмять норовит. А ведь и не стар он, если разобраться, всего год как вышел на пенсию. Невозможно поверить, что за год так человека скрутило…»

Одни люди появляются в жизни другого человека легко — открывают дверь, входят без спроса, располагаются. Другие стоят в замешательстве перед распахнутой дверью, не выказывая ни малейшего желания войти, но и не отказываясь от этого действия. Наконец, однажды понимаешь, что для них и двери-то никакой нет, что они всегда были с тобой, что отныне твоя жизнь без них отчасти теряет смысл.

Таким человеком для Вересова стал Сафонов — не сразу, проявляясь исподволь, и уже не избавиться от мысли, что он был рядом всегда, что их общее время если и имеет точку отсчета, начало, то распространено оно не только вперед — в будущее, но и в прошлое — вспять.

При появлении Юрия Андреевича девушки недружно поднялись, иные и вовсе остались сидеть, только глянули в его сторону и отвернулись. «Ничего, ничего, — успокоил он себя, — бывает. И обижаться нечего. Подумаешь, птица какая, преподаватель. Видали они таких. Мы все для них на одно лицо и только от нас зависит, будут нас различать или нет».

Он прошел к своему столу, повернулся к классу, оглядел всех, ненадолго задерживая взгляд на лицах, отмечая их выражение.

Теперь поднялись все — проняло столь долгое молчание, принятое за недовольство. «Это хорошо, — подумал он, успокаиваясь, — хорошо, когда сами».

Тридцать пар глаз смотрели на него неотрывно — внимательные, безразличные, вызывающе-веселые, нагловатые.

— Здравствуйте и садитесь, — сказал он и сел сам.

Сели, тишина повисла в кабинете.

Он открыл новый журнал, отыскал свою страницу по оглавлению. По списку в группе значилось тридцать человек, в кабинете тридцать два места, четыре места свободны, значит, двух девушек не хватает. Все это он проделал автоматически — привык за год эксплуатации системы распознавания — ее первого уровня.

— Староста, — сказал он.

— У нас нет старосты, еще не выбрали.

— Верно, еще рано. Тогда будем знакомиться. Андреева…

Они вставали одна за другой и по тому, как они вставали, как заявляли о своем присутствии, как смотрели ему в глаза или только коротко, с вызовом взглядывали и сразу же опускали голову, как садились и что делали после того, как сели, он отмечал мысленно: друг, еще друг, и вдруг недруг, как жаль, и снова друг…

Постепенно класс становился понятным, стройность его четырех рядов нарушалась, приходила в движение, от первоначальной и такой ясной установки — ты пришел учить, а они учиться — ничего не оставалось, все оказывалось не так-то просто: он перед ними действительно для того, чтобы учить, но вот беда, они перед ним далеко не затем, чтобы учиться.

«Ничего, — успокаивал он себя, продолжая копить открытия, — это же как болезнь, она не должна затянуться. От тебя одного зависит, когда вернется здоровье. Нужно время и такт, и еще вера».

Перекличка закончилась. Он встал, прошелся перед первыми столами, собираясь с мыслями, и когда заговорил, почувствовал, что волнение наконец-то оставило.

— Для начала несколько слов о себе. Зовут меня Юрий Андреевич Вересов. Я преподаватель радиоэлектроники — профильной дисциплины для вашей будущей профессии. В мой кабинет вы будете приходить дважды в неделю на два часа. После зимних каникул один раз в неделю тоже на два часа. В мае будет экзамен по всему курсу, и мы распрощаемся. Требования к вам простые и, надеюсь, понятные: регулярное посещение занятий, активная работа на каждом уроке, подробный конспект. Выполнение этих требований гарантирует успешную сдачу экзамена, хорошую или даже отличную оценку. Результаты экзаменов обязательно учитываются при предоставлении рабочего места уже на предприятиях. Чем выше оценки, тем сложнее и перспективнее будет ваша работа. Ясно?

— Ясно! — было ответом.

— Тогда — вперед?

— А у вас жена есть?

— А дети?

— Есть жена и дочь Алена.

— А у нас в группе тоже Алена…

— Очень приятно, я знаю. Сегодня у Алены Денисовой праздничное настроение. Так?

Юрий Андреевич заметил, что нарядная девушка, сидящая за вторым столом среднего ряда, смущенно заулыбалась.

— Вы что же, знакомы с Аленой? — спросил кто-то.

— Только что познакомился, — сказал Юрий Андреевич.

— Вы просто запомнили.

— Нет, не запомнил. У меня триста учеников. Всех не запомнишь. Пришлось придумать систему опознавания. Делая перекличку, я одновременно — карандашом — отмечаю ваши места. Теперь место в кабинете становится вашей координатой. Понятно? Не очень?

Переглядываются удивленно: пристрелка прошла спокойно. Привыкли, что подобные разговоры пресекаются как посторонние, здесь же ничего подобного.

— Удовлетворены? Ну вот и хорошо. В связи с вышесказанным несколько слов о порядках в моем кабинете. Вы теперь сидите так, как успели сесть. Даю вам неделю, чтобы окончательно выбрать место на весь год до конца учебы. Никаких пересаживаний я не разрешаю, и не потому, что нарушится ваша привязка к конкретному месту, не потому, что каждая из вас отвечает за чистоту своего стола, но, главное, потому, что контрольные работы, которые мы будем писать практически каждое занятие, требуют, во избежание путаницы при оценке, постоянства ваших координат в кабинете.

Слушали внимательно, только тоненькая темноволосая девушка, сидевшая за первым столом левого ряда — поближе к двери, не слушала. Зажав ладонями уши, она читала пухлую затрепанную книжку, раскрытую на первых страницах. Плотные крылья волос, павшие завесой, отгородили лицо.

Юрий Андреевич удержался от замечания — бесполезно, но все чаще непроизвольно останавливался на ней взглядом, и скоро это заметили. И тогда он понял, что группа с ним заодно.

— О дисциплине на уроках я не говорю сознательно, — продолжал он, — отличная дисциплина совершенно необходимое условие успешной работы. И конечно же, я не говорю о том, что посторонние книжки во время занятий читать не следует, это само собой разумеется у взрослых людей. Впрочем, Оля Федорова со мной не согласна.

Осторожный смешок послышался в классе. Рывком поднялась коротко стриженная головка, обнаружив детское лицо, милое, чересчур бледное, огромные темные глаза глянули искоса, неприязненно, однако же книжка исчезла в столе. Голова опустилась, понурились плечи, опали плотные крылья волос.

— Вы и ее фамилию запомнили?

— А нам она не называла свою фамилию.

— Дикая девочка.

— Я уже объяснил. Теперь давайте заниматься. Но прежде, чем начать урок, я попрошу вас выполнить небольшую формальность. — Он выдвинул ящик своего стола, достал из него пачку листков плотной бумаги. — На этих листках напишите свою фамилию и имя, а также образование, оценки по физике и математике за восьмой класс. Дежурных прошу раздать листки.

— Дежурных еще нет, — сказали дружно.

— Тогда от каждого ряда по одной девушке. Прошу.

И сразу же стало шумно. Задвигались, заходили по классу те, кто вызвался раздавать листки, их конечно же оказалось не четыре, а все восемь. «Ожили, — думал Юрий Андреевич, наблюдая. — Все же сидели тихо, пусть теперь пошевелятся. Что это за чудо такое — Оля Федорова? Нужно поговорить с мастерицей».

Он не вмешивался, терпел, но и волю давать, знал, опасно — можно легко испортить дело.

— Расшумелись, — сказал он негромко и вроде бы самому себе — проворчал.

Шум немедленно стих — оборвался. Оказалось, что листки всем и давно розданы.

«Ниточка завязалась, — решил Юрий Андреевич, переводя взгляд с одного склонившегося к столу лица на другое. — Чуть потянешь к себе и немедленная реакция — тишина. Укреплять эту ниточку всеми средствами, — твердил он себе, — она пока непрочная, слишком потянешь — порвешь. Знать ее прочность в любой момент — тогда можно работать».

Он так много, упорно думал о первом своем уроке в новом году, думал, решительно отвлекаясь от всего, что мешало сосредоточиться, угнетая Ларису своим невниманием, не умея объяснить ей причины накатывавшей вдруг отрешенности, не надеясь, что она попытается понять его заботу, не разделить — на это он не рассчитывал — хотя бы просто понять и поверить в его серьезность. Готовился тщательно к первой встрече, мысленно проигрывая ее течение. Теперь, когда урок покатился, как нужно, напряжение разом оставило и пришла тишина в его душу — вместе с тишиной, царящей теперь в кабинете.

Одно лицо поднялось от листка, вопрошающе глянуло на него, второе, третье… Скоро все эти девушки вернутся к нему. Он узнал их только сегодня и уже впустил в свою жизнь.

— Пожалуйста, соберите листки, — сказал он. — Начнем урок.