Ларец Шкая. Мистический детектив

Юрий Еферин

Жанр мистического детектива. Действие книги происходит в 1973 году. Из Третьяковской галереи похищают картину. Несмотря на мировую известность похищенного полотна, выбор похитителей для всех выглядит более чем неоднозначным. Главный герой книги ищет картину с помощью милиции, криминала и сверхъестественных сил. В процессе расследования громкого преступления выясняется, почему была похищена именно эта картина, но эта информация приводит главного героя к ещё более загадочным поворотам… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 9. Пельменная

Закончив лекцию, Вилен заскочил на кафедру, где в дверях столкнулся с заведующим кафедрой отечественной истории Геннадием Константиновичем. Завкафедрой был человеком по природе добрым, хотя и пытался выглядеть строгим, глядя на собеседника через оправу своих роговых очков. В глубине его глаз всегда таилась хитринка. В отношении сотрудников Геннадий Константинович был гибким, поэтому управлял кафедрой без особого нажима, и коллектив его слушался и за это уважал.

— Вилен Юльевич, пора на защиту выходить, чего тянешь? — в своей привычной демократичной манере начал заведующий кафедрой.

— Да нужно еще кое-какой материал подсобирать, в архивах покопаться. Фактура нужна, Геннадий Константинович, — объяснил Вилен.

— Фактура, дружище, это хорошо, это правильно, без фактуры научная работа — не работа. Только не затягивай, ты помнишь, по плану нашей кафедры у нас в этом году три защиты, и твоя одна из них.

— Я помню, конечно, помню, Геннадий Константинович, вот даже уже в рамках темы статью в университетский журнал набросал.

— А это молодец. Принеси мне почитать, может, посоветую что-нибудь. А по поводу фактуры… будет нужна помощь, скажем, командировка, даже в другой город, подходи, подпишу.

— Спасибо большое, Геннадий Константинович, — улыбнулся Вилен, — обязательно подойду.

— Давай, давай, — похлопал завкафедрой Вилена по плечу, — удачи!

На кафедре, кроме методиста кафедры Тамары Борисовны и секретарши Гали, в этот час никого не было.

— Барышни, привет, — приветствовал их Вилен, — как дела?

— Вы, Вилен Юльевич, как всегда, на подъеме и галантны, — улыбнулась Тамара Борисовна, приятная и внимательная женщина. Она обращалась к нему, старшему преподавателю кафедры, всегда только на «вы».

— Я позвоню? — с чуть вопросительной интонацией сказал Вилен и, не дожидаясь ответа, уселся за стол, где стоял черный, еще, наверное, довоенный телефон, и начал набирать номер Николая.

— Вот вы, Вилен Юльевич, всегда спрашиваете разрешения позвонить, — кокетливо улыбнулась секретарь кафедры Галя, — а сами, никогда не дождавшись разрешения, всегда звоните!

— Милая Галя, я не спрашиваю, я вас, дорогие женщины, просто информирую, — улыбнулся Вилен, продолжая крутить диск телефона.

— Алле, Сухоцвет слушает, — услышал он на другом конце провода.

— Здорово, гражданин начальник, — поприветствовал Вилен Николая в своей привычной манере.

— А, это ты, профессор, привет, чего меня от государственных дел отрываешь?

— Слушай, Николай, я уже на сегодня отстрелялся, давай в нашей пельменной в Серпуховском переулке пересечемся, например, в 14.00. Сможешь?

— В 14.00? — в трубке ненадолго воцарилось молчание. — Годится, буду в 14.00, — подтвердил Сухоцвет и положил трубку.

Ровно в два часа дня Сухоцвет был на месте. Вилен заказал две порции пельменей.

— Ну, как успехи? — с ходу поинтересовался опер.

— Лучше скажи, что у тебя? А потом я тебе кое-что интересное расскажу, — ответил Вилен.

— Да пока особо рассказывать и нечего, — буркнул Николай сурово, — разве что про головомойку от начальства. Зацепиться особо не за что! Все, что пока есть, это охранники. Один в больнице до сих пор без сознания, второго допросили, но ничего. Он бывший вохровец, охранял зону в Мордовии…

— Что? — Вилен чуть не поперхнулся пельменем. — В Мордовии?

Николай с удивлением посмотрел на него:

— Ну да, в Мордовии, там же зон как грязи. А что тут такого? Что ты так удивился?

— Да нет, просто как-то необычно, — попытался хоть как-то скрыть свои чувства Вилен. — Где мордовские лагеря, а где Третьяковка. И как только его сюда занесло?

— Слушай, дружище, меня вот совсем не интересует его доблестный трудовой путь, — раздраженно сказал Николай, — этот вертухай не Пушкин и не Маркс и книгу из серии ЖЗЛ я про него писать не собираюсь. Меня интересуют только факты. А факты таковы, что сотрудник вневедомственной охраны Третьяковской галереи Савва Петрович Филимонов — это бывший контролер по надзору в ИК-18 в поселке Потьма Зубово-Полянского района Мордовской АССР.

— Ты чего завелся, Николя? — Вилен не ожидал от друга подобной реакции.

— Да вот вспомнил, как мне вчера на совместном оперативном совещании с комитетчиками весь мозг вынесли из-за этой кражи, так что я выучил все административное деление Мордовской АССР, будь она неладна. Короче, Виленыч, допросил я этого Филимонова. Гнида та еще, вертлявый весь такой, как уж, и все в рот мне заглядывал. Вертухай он и есть вертухай. Сука… — процедил сквозь зубы Николай.

— Так связи с блатными же наверняка остались, и могли они на него выйти. Это же реальная ниточка, — оживился Вилен.

— Да нет, Вилька, уверен — вертухай этот не при делах. Где он и где искусство! Ты хочешь сказать, блатные из его прошлой жизни, узнав, что он охранник в Третьяковке, находят его и решают тиснуть что-нибудь из всесоюзной галереи, а как не тиснуть, ведь маза-то какая — знакомый вертухай мировые шедевры охраняет, а поскольку они в искусстве как корова в апельсинах, тырят что под руку попало — «Лиловый куб». Так, что ли? — ухмыльнулся Николай. — Ну бред же, Вилен.

— Пожалуй, ты прав, — аргументы капитана звучали вполне убедительно.

— Ну, ладно, проехали, а у тебя есть какая-нибудь версия? — с надеждой спросил Николай.

— Ну, честно говоря, у меня тоже не густо, но кое-что обсудить с тобой все же надо, — серьезно сказал Вилен. — Значит, по порядку. Во-первых, встречался вчера с Пахой. Тебе, кстати, привет от него.

— Спасибо, и ему от меня кивни. Ну и что Паха?

— Сам он еще пока ничего не слышал, но обещал у своих что-нибудь разузнать. И просил, если будет у него от блатных какая-нибудь информация, чтоб ты там поаккуратнее с ней, чтоб ему не срикошетило.

— Как будто когда рикошетило, — улыбнулся опер. — Паха пацан правильный, и подводить мы его не будем. Ну, давай излагай, что там у тебя во-вторых?

— А во-вторых, я позавчера заболел, даже более того, свалило меня наповал.

— Слушай, профессор, по тебе не скажешь! Выглядишь огурцом и за обе щеки со звериным аппетитом трескаешь пельмени, дай Бог многие лета этой замечательной пельменной! — засмеялся Николай.

— То-то и оно, Коля! А теперь послушай самое интересное, — и Вилен во всех подробностях рассказал о событиях прошлой ночи и особенно про сны.

— Да, брат, если бы не знал, что ты у нас не злоупотребляешь, я бы подумал, что… — Николай не закончил мысль. — Но если серьезно, очень странная история. Может, действительно таблетки какие-нибудь не такие, может, просроченные? Говорят же, что там всякие наркотики, ЛСД, человека вводят в какой-то транс, галлюцинации всякие появляются, видения и тому подобное. С алкоголя, слава Богу, такого не бывает.

— Не знаю, Николай, не знаю, с таблеток это было или нет. Мне важно другое: откуда такая четкость и стройность событий и конкретная информация в этих снах?

— А где ты, брат, там стройность нашел? — скептически отреагировал Николай на слова друга. — Давай-ка разберемся. Начнем с мастерской. Перед тем, как тебя окончательно срубило, что ты делал? Читал книгу Валевича, смотрел на фото его с твоим дедом. Верно? Верно. Странность выбора грабителями именно этой картины не давала тебе покоя с самого начала. Я это прекрасно помню. Вот и родился в твоей голове ответ на этот вопрос.

— Хорошо, а откуда такой реализм в диалогах деда и Валевича?

— Мозг, брат, штука непостижимая, туда лучше не лезть. Он такие фокусы с нами может вытворять, мне знакомый психиатр рассказывал. Я вот, например, не удивлюсь, что когда ты был ребенком, ну, мелким совсем, дед в твоем присутствии что-то такое про Валевича и рассказывал, что был разговор с художником в мастерской по пьяной лавочке, художник говорил, что, мол, я, творец и создатель, ничего в этой мазне особого не нахожу, что осталась, мол, фиолетовая краска, ну и нарисовал, что в голову пришло, а скорее всего, что перед глазами было — полупустая мастерская, чем не куб. А эта экзальтированная публика с путанными мозгами чего-то глубокое, чего-то философское разглядели в этом кубе, чего-то додумали, чего там и близко не стояло. Ну, понятное дело, я, великий создатель супрематизма, не стал их в этом разуверять, ну разве что посмеялся в душе. А кому же, как не другу, было в этом признаться, тем более под рюмаху? Забавно же. Мог он такое деду рассказать?

— Мог, конечно. Дед отцу про эти годы много чего рассказывал. Сам отец мне говорил об этом.

— Вот. Мозг это все в твою подкорку, как на магнитную пленочку, и записал. И вот так все под действием антибиотика или там лихорадки неожиданным образом всплыло. Убедительно?

— Вполне, — согласился Вилен. — Ну, а дух этот, Танчутка, он-то откуда в моей голове образовался? Да еще эта забытая Богом Мордовия?

— Это ты из-за нее чуть не поперхнулся, когда узнал, что Филимонов в тех краях урок охранял! — засмеялся Николай.

— И как ты такие совпадения объяснишь?

— Не знаю, не знаю. Я же говорю — игры разума. Короче, расследование в тупике, а лучше сказать, в полной жопе, — невесело резюмировал Николай. — Может, Паха чего от блатных в клювике принесет.

— И все же, друг мой Колька, как безумно это ни звучит, я буду пока держаться версии из сна, что люди, укравшие картину, знали про нее что-то особенное, скрытое от всех, то, что знал Валевич и чего не знаем мы. И этого, как я понимаю, не знает практически никто, раз за столько лет никакой на этот счет информации даже не промелькнуло.

Николай вопросительно посмотрел на Вилена.

— Нужно же хоть на чем-то строить расследование, — объяснил Вилен.

— Давай, давай, Мегрэ, тебе проще. Тебе завтра на оперативном совещании не отчитываться. А может, им про твой сон рассказать? — мрачно усмехнулся Николай. — Ладно, давай доедай пельмень и поехали, подброшу тебя до дома, мне пора.