Загадки олигархов, или Я всегда договорюсь со своей совестью

Юлия Шилова, 2019

Любящий муж, сын – что ещё нужно для тихого семейного счастья? Совсем недавно Катя была счастлива, но в одно мгновение её жизнь круто изменилась. Обычная поездка на отдых обернулась катастрофой. Таинственный незнакомец, который оказывал ей знаки внимания, погиб при весьма загадочных обстоятельствах… И теперь Катю обвиняют в убийстве. Да ещё и влиятельный олигарх требует вернуть долг покойника. Как поступить, если всё против тебя? Есть только один выход – победить! А для этого надо хорошо изучить врага, среду его обитания, повадки и предпочтения! – так решила хрупкая Катя и объявила свою собственную войну.

Глава 11

Я попыталась упорядочить свои мысли. Если бы я знала, что шапочное знакомство с мужчиной обернётся против меня, я бежала бы от него, словно от проказы.

Посмотрев на следователя опустошённым взглядом, я вскинула голову и тихо сказала:

До моего сознания вдруг дошло, что теперь я подследственная. Во мне накопилось столько негативных чувств. Это были страх, отчаяние, безысходность, агрессия, злоба, тревога и лютая ненависть. Я не знала, как мне доказать свою невиновность и с достоинством выйти из этой ситуации. Сидя в СИЗО в подследственной камере, я проклинала себя, что тогда не осталась со своим мужем, а улетела первым же рейсом, наведя на себя лишние подозрения. Я думала о Даниле, о его девушке, которая обвиняла меня в его убийстве, и пыталась понять, почему Данила подарил эти часы именно мне. Возможно, девушка говорила правду, и он действительно показал ей эти часы перед поездкой. Возможно, он действительно ехал на разговор к какой-то замужней женщине, которая вылетела туда со своей семьёй. Быть может, он хотел подарить ей эти часы, серьёзно поговорить и определиться в отношениях. Всё могло быть именно так, но я не была той женщиной, которую он любил. Я была просто очень похожа на неё. Муж, сын… Этим вполне оправдывается повышенный интерес к первой встречной женщине, которая приехала на курорт со своей семьёй. Все говорят, что Данила принадлежал к криминальным кругам, а это значит, что именно там и нужно искать убийцу. Если человек ходил с оружием, значит, он чего-то боялся.

Мой адвокат пытался добиться, чтобы до суда меня отпустили домой, но эта попытка не увенчалась успехом. Говорят, что человек ко всему привыкает, но я никак не могла привыкнуть к своей новой жизни. Впереди у меня был суд, и от этого мне становилось ещё тяжелее. Мне вспоминался Владик, который тянул ко мне свои ручки и спрашивал, почему я пропала. Я вспоминала Мишу и то, какой же он всё-таки хороший муж и отец. Я лежала на шконке, иногда спускалась вниз для того, чтобы справить нужду, ела хлеб, пила воду и опять забиралась наверх. Несколько раз я виделась с адвокатом, который убеждал меня в том, что всё обойдётся, и что скоро я буду на свободе. Я отвечала на какие-то вопросы, молча кивала и тупо смотрела перед собой. Я спала на втором ярусе и прямо перед моей кроватью висела лампочка без абажура. Глаза постоянно слезились, болели, кололи, и по ночам мне приходилось накрывать их полотенцем.

Иногда по ночам я молча глотала слёзы, потому что понимала, что я не могу дать волю своим чувствам. Тут ни в коем случае нельзя обращать на себя чужое внимание. Я постоянно отрицала свою причастность к убийству, и чем больше я её отрицала, тем всё яснее понимала тот факт, что ещё немного — и у меня больше не останется сил для борьбы.

Последняя надежда была на моего адвоката. В камере говорили о том, что с хорошим адвокатом всегда можно выкрутиться, поэтому у меня ещё оставалась маленькая надежда на чудо. Самой страшной новостью для меня оказалось то, что погибшего Данилу неоднократно видели в машине у моего дома. Его по фотографии опознали мои соседи. Это известие убило меня окончательно, и я вообще перестала что-либо понимать. Получается, что до этой злосчастной поездки Данила приезжал к моему дому и просиживал там часами.

Я вспомнила тот момент, когда увидела его в первый раз. Тогда я подумала о том, что я где-то видела его раньше, но так и не смогла вспомнить где. Вот почему его лицо показалось мне знакомым.

Ночью я почти не спала. Я думала про погибшего мужчину и пыталась понять, почему незнакомец просиживал несколько часов в своей машине около моего дома. У меня было слишком много вопросов, на которые не было ответов. Больше всего я боялась думать о сыне и муже. Особенно о сыне. Мне была ужасна сама мысль о том, что мой сын может узнать, что его мать сидит в тюрьме за убийство. Когда мне было совсем плохо и я начинала думать о смерти, я вспоминала слова адвоката, который обещал меня вытащить и уладить все недоразумения.

Я смотрела на других женщин и видела, что многие из них смогли смириться со своей судьбой, приспособиться к тем условиям, в которые попали, и, несмотря ни на что, в глубине души на что-то надеялись. Чтобы выжить, нужно лишь здраво взглянуть на ситуацию и принять её такой, какая она есть.

Я не знала, что ждёт меня впереди, но от слова «тюрьма» у меня поднималась температура, и я начинала бредить. Подняв голову, я попыталась наладить дыхание, но почувствовала себя ещё хуже.

— Мама, мамочка! Почему я здесь? — прошептала я, глотая слёзы, и посмотрела на спящих женщин.

Кто-то из них громко храпел, кто-то стонал прямо во сне, я смотрела на них глазами, полными ужаса, и пыталась понять, как можно спать в подобных условиях. Остановив свой взгляд на бельевой верёвке, я стала думать о том, как же можно её развязать. Это было сложно, и, чтобы это сделать, мне бы пришлось пролезть над головами других женщин, а это значит, что я всех разбужу и не смогу осуществить задуманное. А задуманное было довольно простым и понятным. Впервые в жизни я захотела повеситься. Я поняла, что не смогу есть овсяную кашу с хлебом, пить воду, крепко спать по ночам и на что-то надеяться, чем больше проходило времени, тем меньше и меньше надежд оставалось, а глядя на эту верёвку, я подумала, что надежд не осталось вообще.

На верёвке было слишком много узлов, которые мне не удастся развязать. Я оглядела камеру и не нашла ни одного предмета, который бы помог мне свести счёты с жизнью. Чтобы где-то там, вдалеке, осталась эта страшная камера с этими чужими женщинами, многие из которых уже давно позабыли об элементарных правилах личной гигиены. Мне бы больше никогда не пришлось общаться с этим ушлым и невоспитанным следователем, который переворачивал все мои показания против меня.

Я не знаю, как я дожила до утра. Я лежала с открытыми глазами и понимала, что меня уже нет. В первые дни, проведённые в камере, у меня было жуткое желание кричать от навалившегося на меня кошмара, от ужаса и от бессилия. А сегодня у меня не было сил, чтобы произнести даже одно-единственное слово. Лежащая рядом со мной женщина сказала, что, если я буду себя изводить, то долго не протяну. Она попыталась меня успокоить и сказала, что тяжело только сначала, а потом начинаешь ко всему привыкать. Самое главное, чтобы попалась хорошая зона.

Я смотрела в глаза своей соседки и не могла понять, о чём она говорит, потому что не представляла, как зона может быть хорошей. Она говорила, что если я попаду на хорошую зону, то за соответствующую мзду смогу встречаться со своим мужем на трёхдневных свиданиях. Я не могла представить Мишку, приехавшего ко мне на зону. У меня не было сил для того, чтобы его увидеть, и уж тем более для того, чтобы что-то ему объяснить. Видя мою болезненную реакцию, моя соседка пыталась меня успокаивать дальше и сказала, что если у меня есть дети, то за всё ту же мзду на зону можно провести даже ребёнка… Услышав последнюю фразу, я почувствовала себя ещё хуже и, не сдержавшись, заплакала. Господи, лучше не жить, чтобы мой маленький сын увидел, где его мать, и начал меня стыдиться.

— Я не хочу жить, — как можно тише прошептала я своей соседке и тихонько всхлипнула.

— Мы все поначалу не хотим, только потом это проходит. Даже не думай. Тут для этого нет никаких средств, и даже если найдёшь, то попадёшь в лазарет и нарвёшься на крупные неприятности.