Метка Зверя

Слава Доронина, 2023

Оставшись без средств к существованию, я устроилась на работу в шикарный ресторан. Холеные лица, баснословные счета, шик и роскошь. Казалось бы, жизнь дает новый шанс, но столкновение с нахальным и самоуверенным миллиардером меняет все. Несколько капель вина, пролитых на дорогие брюки, будут стоить мне нервов, денег и, возможно, сердца…

Пролог

Уже второй день в офисе чинили систему кондиционирования воздуха: после сильной грозы на нескольких этажах произошел технический сбой. И, к сожалению, этаж, на котором располагался офис моей компании, тоже попал под раздачу. Вопреки комфортной температуре за окнами, в помещении был спертый, удушающий воздух. Дышать было невыносимо, хоть смачивай тряпку холодной водой и прикладывай ее к носу и рту.

Я стоял возле панорамных окон в пол и любовался городом, похожим на огромный муравейник. Еще бы в кабинете открывались несколько блоков стеклопакетов на случай неисправности вентиляции, и можно было бы считать это утро не таким уж и плохим. Оставалось лишь перетерпеть неудобства, потому что духота мешала сконцентрироваться на рабочих вопросах. Я мечтал бросить всё и отправиться домой — принять прохладный душ и лечь спать.

Ослабив узел галстука, вернулся в кожаное кресло и откинулся на его спинку, закрыв глаза. До сих пор не мог носить все это, — строгое, темных тонов и из плотной ткани, — но статус обязывал. Распустив узел, я стянул галстук, решив с этого дня покончить с дресс-кодом. И без этого вполне комфортно смогу руководить и задавать тон работе.

Потер влажную шею. В голове яркими вспышками всплыли картинки из детства. Точнее, один-единственный день. Он клеймом остался на сердце маленького мальчика, и вместе с каждым годом, что я взрослел, эта отметина лишь увеличивалась в размерах.

Прикрыв глаза, я вспомнил счастливые мгновения из того самого дня. Как плечи ласкало теплое солнце, и я выставлял поочередно маленькие ладони к небу, думая, что так смогу скрыться от прямых лучей. Улыбался, щурился и ждал старшего брата из магазина.

Мама тогда принесла домой получку и отправила Сашу за продуктами, а я сидел на перевернутом жестяном тазике, весь перепачканный, потому что играл в песочнице, и надеялся, что брат угостит меня какой-нибудь конфетой. Или, например, мороженым. От одной мысли о сладком лакомстве возбужденно подскочил на месте, почти ощущая сливочный вкус во рту. И снова широко улыбнулся, смотря на скособоченную калитку.

Забор накренился, казалось, толкни его кто, и он свалится на землю. Мама подперла его двумя палками и сказала, что теперь забор простоит еще полвека. Но тем не менее запретила подходить к нему близко, чтобы, не дай Бог, нас не придавило.

Я сел обратно на горячую жестянку, дрыгал босыми ногами и снова ждал Сашу. Он все не шел, а я изнывал от жары. Мучила жажда, но в дом идти не хотелось: вдруг не замечу, как вернется брат?

Мы редко ели покупные конфеты, и они вызывали у меня неподдельный интерес. Обычно много сладостей в доме бывало с наступлением холодов, зимой. Мама приносила огромный пакет в разноцветной обертке, на котором было написано красивыми буквами: «Подарок от Деда Мороза». Читал я еще плохо, но маме верил безоговорочно. Сашу и маму я любил больше всего на свете. Больше всяких конфет и красивых упаковок.

И вот калитку кто-то толкнул ногой, я подскочил на месте от возбуждения и собрался уже бежать навстречу брату, но заметил в проеме ссутуленного мужчину. Он выглядел неопрятно и сам замер на мгновение, увидев меня.

— Лёшик, привет.

«Я точно не видел раньше этого дяденьку», — подумал я, рассматривая его лицо.

Длинный черный чуб спадал мужчине на лоб, и он, поправив его, сделал несколько шагов в мою сторону. Я же зачем-то отступил назад и оглянулся на дом. Захотелось позвать маму: рядом с ней я всегда чувствовал себя в безопасности.

— Да не бойся меня, ты просто уже, наверное, забыл… Я твой папа. — Мужчина протянул руку, и я опасливо на нее посмотрел.

Мама учила никогда не разговаривать с незнакомыми людьми, говорила, что прохожие умеют обманывать и верить никому нельзя.

— Мама дома? — Он кивнул в сторону нашего дома.

Очень раздосадованный, сам толком не понимая чем, я развернулся и побежал к входной двери — к маме. Всегда так делал, когда чувствовал себя неуверенно или мне было страшно.

Но не успел я добежать до ступенек, что вели в дом, как мама сама вышла на небольшое крыльцо. Вытерла руки о фартук, не обращая на меня внимания. Грозно посмотрела в сторону мужчины. Я кинулся к ее длиной юбке, крепко обхватил маму руками за ноги. Как будто чувствовал, что ничего хорошего от этого дяди ждать не стоит.

— Тише, Алёша. — Мама похлопала меня по спине. — Ну, ты чего испугался? — спросила она ласково.

Я задрал голову вверх. Такой строгой мама была нечасто, и эта перемена заставляла нервничать.

— Привет, Катерина, — гаркнул мужчина.

От его голоса я зажмурил глаза и почувствовал, как напряглось тело матери. Она перестала гладить по спине. Рука застыла на моем плече и легонько его сжала.

— Ты зачем пришел, Сергей? — спросила мама, продолжая держать меня.

— Да вот, земля слухами полнится. Ты, говорят, вчера выручку за полгода получила?

— И что?

Я прислушивался, ничего толком не понимая.

— Ну так подсоби немного? Я сейчас на мели… Да вон и Алёшку с Сашкой пришел повидать… Не чужие вроде.

Я совсем не помнил отца. Слышал иногда от мамы и бабы Светы, нашей соседки, что будто он беспробудно пил.

— Уходи, Сергей! Это ты мне должен деньги давать, чтобы детей наших прокормить. Уходи, иначе в суд подам, что детям дурной пример показываешь, и родительских прав тебя лишат вслед за разводом. Ты уже несколько месяцев не работаешь! — горячо воскликнула мама. — Посмотри на себя, снова весь грязный, пропитый… — с пренебрежением в голосе добавила она.

Я хотел, чтобы этот дядя ушел и мама больше не переживала. А Сашка, как назло, не возвращался.

— Катерина! — строго сказал басом мужчина.

Сердце в груди зашлось быстро-быстро, и в ушах зашумело. Сильнее прижавшись к коленям матери, я исподлобья глядел на мужчину.

— Лучше дай денег, знаешь же, что могу… — Он замахнулся и потряс кулаком.

Я заплакал. Этот человек вызывал панический страх и ужас. Он мог побить мамочку, причинить ей боль.

Наверное, я был залюбленным ребенком, очень нежным и ласковым. Но все это осталось в детстве, потому что в тот день Саша вернулся из магазина в пустой дом. Меня и мать с проломленным черепом, истекающую кровью, этот подонок уволок по тропинке, что вела к проезжей части. Чтобы я не вырывался и не кричал, создавая лишний шум, он ударил меня камнем по голове. Завернул нас с мамой в одеяло, оттащил к дороге и сбросил в кювет. А в полиции сообщил, будто видел, как нас сбила машина — черный внедорожник — и скрылась с места. Эти подробности мне рассказали позже, когда повзрослел.

Шрам на голове практически был не виден, зарос волосами, а вот дыра в сердце не затянулась до сих пор.

Тот день перевернул всю мою жизнь с ног на голову и вместо лакомой конфеты преподнес такое дерьмо, что даже сейчас, спустя столько времени, я был не в состоянии осознать и принять выходку родного отца, который за бутылку водки убил бывшую жену и покалечил собственного ребенка. Этот поступок стал отрезвляющим пинком. Детство закончилось.

Следствие быстро вывело пьяного негодяя на чистую воду. Я почти месяц провел в больнице, на грани жизни и смерти. А Саша… Уже будучи взрослым и состоятельным человеком, имея связи и имя, я не один раз пытался найти родного брата. Но все попытки закончились ничем. В тот день, когда провожал горящими глазами за калитку, предвкушая скорую встречу, я видел брата последний раз. И иногда, вот как сейчас, перед глазами всплывала его улыбка. Как он машет мне рукой и кричит: «Скоро вернусь…»

Сашу усыновили почти сразу, я еще находился в больнице. А после, как пошел на поправку, меня определили в детский дом. Родственников у нас было мало, и среди них не нашлось желающих взять меня. Баба Света, соседка, приходила очень часто, приносила домашние пирожки, одежду, игрушки. Ходила по инстанциям, выпрашивая надо мной опеку. Но вскоре она умерла, и я остался совершенно один. Семилетний мальчик, который до мельчайших подробностей помнил день, когда потерял близких людей, и забыл о следующих двадцати пяти годах жизни.