Есть кто живой?

Юлия Сабитова, 2022

Десятиклассник Максим – единственный ребенок в семье медиков, и родители видят в нем продолжателя их врачебной династии. Но как быть, если не переносишь даже вида забинтованных пациентов? Как отстоять свое право на самоопределение, не испортив отношения со старшими? Эти и многие другие подростковые проблемы: в школе, в компании сверстников, с девушкой – и предстоит решать герою повести. Для среднего и старшего школьного возраста.

Глава четвертая

Кроме продавцов с центрального рынка, который не работает только по понедельникам, никто больше этот день не любит. Вот и я не исключение. Первым уроком алгебра с ее озверевшими логарифмами, вторым — химия с озверевшей химичкой. То есть сначала я сам пойму, что я тупой, а затем мне об этом настойчиво сообщат, и, скорее всего, не один раз.

— По поводу пятницы… — Снежана Анатольевна, любитель начинать без прелюдий, произнесла эти слова прямо с порога, вместо обыденного приветствия. — Все справились, все молодцы. Кроме Ильина, конечно. Я не пойму: ты, Ильин, какой-то особенный?

Я молча покачал головой.

— Тогда с чего ты взял, что можешь отдыхать, пока остальные вкалывают? Что за вседозволенность?

— Но он работал! — вступился за меня Антоха. — Честное слово, мы вместе таскали.

— Антон, это похвально, наверное, выгораживать друзей, но не в стенах школы. У меня на руках табель, в котором Ильин — единственный из всего класса с неотмеченной явкой. Где ты был?

— Человека спасал, — ответил я, глядя на нее в упор.

Химичка поправила очки, вероятно, чтобы лучше видеть мои лживые глаза, и, медленно выговаривая каждое слово, спросила:

— Кто-нибудь может это подтвердить?

Я пожал плечами и отвернулся к окну, давая понять, что большего она от меня не добьется.

— Спасти, значит, не удалось… Мой тебе совет, Ильин, берись за ум. Только не думай, что мы на этом закончили, — после урока продолжим.

— А правда, ты на фига смотался? — пригнувшись к парте, шепотом спросил Антоха. — Докторишка этот тебя искал, просил, чтобы ты ему свою ведомость занес. Он нас даже раньше отпустил в итоге, расписался у всех, удачи пожелал и по домам отправил.

— Надоело — вот и смотался.

— Странный ты какой-то в последнее время…

— Это вы все странные! — Я сам удивился тому, как громко сказал эти слова — почти проорал, затем посмотрел на Антохино изумленное лицо и, пытаясь что-то исправить, шепотом добавил: — То есть они.

— И хорош химичку бесить, — деловито посоветовал Антон.

— Я ее не бешу, она сама от меня бесится. Что мне сделать, если я тут сижу? Извините, бесследно испаряться, как ртуть, еще не научился.

А про себя я подумал, что было бы неплохо испариться и травануть ее разок парами. Не сильно, но чтобы до тошноты. Только для этого придется разбить стеклянный колпак, под которым я все время нахожусь на ее уроке, и извлечься наружу. С другой стороны, кто знает: может, химичку и так от меня постоянно тошнит, от одного только вида?

— Возьми тетрадь да списывай с доски. Что сложного? — продолжил Антоха свои нотации. — Мне, наоборот, со Снежаной Анатольевной проще, чем с другими учителями. Она лишнего вообще не спрашивает. Только что сама задала, слово в слово. Не то что твоя Нина Васильевна — начинает с биографии Толстого, заканчивает правами каких-то крестьян. Попробуй пойми, докуда учить.

Повернувшись к нам спиной, химичка старательно выводила на доске тему урока. Я сощурился, пытаясь соединить размытые плавающие буквы в одну четкую линию, и еле удержался, чтобы не расхохотаться в голос. Слушая мои короткие судорожные смешки, Антоха поинтересовался:

— Сейчас чего ржешь?

— Алкаши! — Я пальцем показал на доску. — Это она нас приветствует?!

— Алканы, баран! На той неделе же предупреждала, что по углеводородам самостоялка будет.

— И что, готовился?

— Ну, так… — Глаз у Антохи предательски дернулся. — Немного совсем.

— Везунчик! — добавил я.

Жаль, что алканы. Про алкашей я бы ей целый доклад накатал. Теперь получается — без шансов. Перспектива будущей двойки не сильно меня пугала (одной больше, одной меньше), а вот видеть в очередной раз торжествующее лицо химички и слышать свою фамилию, произнесенную ее коверкающей интонацией, — это просто испытание для моих нервов. И как у нее получается: произносит «Ильин», а звучит это вроде «Ишак»? А может, это я к ней цепляюсь? Может, и вправду нужно что-то делать? Только сам я уже не справлюсь — больше года учебник толком не открывал. Да и сдача пустого листка после контрольной не лучший способ произвести впечатление.

Хорошенько подумав, я понял, что сближение с химичкой временно недоступно, но при этом отметил для себя необходимость каких-то шагов. В первую очередь к знаниям, во вторую — к оценкам.

— Я не сдал, — честно признался я, проходя мимо ее стола.

— Я не сомневалась, — так же честно ответила она. — Две двойки.

— Почему сразу две? — возмутился я. — Что еще за клонирование?!

— Считай! Одна — за урок, вторая — за пятничный прогул. Все справедливо.

— Ну да…

— Знаешь, — добавила химичка после некоторой паузы, — будь я рядовым учителем, я бы глубоко наплевала на твою успеваемость, но пока я, к несчастью, несу ответственность за ваш класс, вынуждена сказать тебе…

«О нет! Типичное начало занудной и бесполезной лекции, — успел подумать я перед тем, как в дверях появилась Нина Васильевна. — Только не перед ней, пожалуйста!»

— Добрый день! — Она улыбнулась нам с химичкой одновременно. — Представляете, в кабинете литературы слесари колдуют над лопнувшей трубой, поэтому урок перенесли к вам. Вы, Снежана Анатольевна, уже закончили? Я не помешала?

— О, конечно! — спохватилась химичка, хватая со стола свою сумочку. — Пожалуйста, присаживайтесь. С Ильиным у меня давняя история, подождет.

Не вдаваясь в подробности, химичка вышла из кабинета, и мы с Ниной Васильевной, не считая парочки умников, остались практически один на один.

— Что там у вас за история такая? — спросила она, лукаво подмигивая.

Я только улыбнулся в ответ.

— Молчишь, значит. А мы сейчас сами всё узнаем… О, я смотрю, продолжаешь коллекционировать химические двойки… Ого! В чем дело, Максим? Я… Прости, что вмешиваюсь, но я просто не могу понять. Почему ты? Ну иди сюда, посмотри. — Она перевернула журнал, чтобы мне было удобнее разглядеть. — Даже у Сафина трояки. У Сафина, который за всю жизнь ни одного стихотворения от начала до конца не рассказал, потому что у него память дырявая, который из пяти учебных дней три прогуливает? А, Максим? Должна же быть причина. Ну если действительно сложно, хочешь, я помогу?

— Как? — снова улыбнулся я. Глупо было отрицать свидетельствующие против меня факты.

— Ну не сама уж! Есть один знакомый. Он сейчас, конечно, редко берет ребят, но, я думаю, пойдет навстречу. Давай соглашайся! Мне еще в прошлом году нужно было вмешаться, пока вы были моими, но надеялась, Снежана Анатольевна сама с тобой справится. Правда, Максим, ты ведь умный парень. Ты понимаешь, что дальше валять дурака не получится? А отец? Ничего не говорит?

— Он не знает.

— Вот пока не узнал, начинай заниматься. Андрей Михайлович тебя за пару занятий подтянет. Гарантирую! Вечером ему позвоню.

— Ну, я, конечно, думал… — промямлил я, все еще сомневаясь.

— «Думал» он! Тут действовать давно пора.

Нина Васильевна говорила настолько убедительно, что к концу разговора у меня сложилось ощущение, будто я сам просил ее найти мне репетитора.

— Спасибо.

Я прекрасно знал, что она не успокоится, пока не передаст меня в цепкие лапы какого-нибудь фанатика, а значит, секунду назад я добровольно подписался под тем, что буду слушать химическую муть весь учебный год.

— Не за что! А, погоди-ка! По поводу благодарности… Ты почему, голубчик, драмкружок прогуливаешь?

— Ну… я думал, в этом году нету… — растерялся я.

— «Думал, нету»! — Нина Васильевна передразнила меня голосом кота Матроскина. — Лентяй ты стал! Жду в субботу после двенадцати в восьмом кабинете. У нас, к твоему сведению, Шекспир горит!