Глава вторая
Все оказалось не так плохо, как я предполагал. Ботаники — нормальные ребята, без особых там их природных завихрений. Те, кого раньше называли «заучками», попав в этот класс, обрели гордое звание «целеустремленных». Они наконец вышли из тени, стали движущей силой коллектива. Их маленькие странности, над которыми мы прикалывались все эти годы, вдруг резко эволюционировали в талант. Блатные же тыкались в разные стороны, пытались хаотично сбиваться в кучки, пока еще не понимая, по какому принципу выбирать окружение. Я выбрал для себя роль созерцателя. К чему суетиться, если за одной партой с тобой сидит Антоха — твой самый лучший друг.
Это была забавная история. После того как я целый вечер плакался Антону, что родители лишают меня самостоятельности, он, естественно, тут же проболтался своей матери. Тетя Алла подумала и пришла к выводу, что умные люди плохого для сына не выберут, и было бы чудесно, чтобы мы с Антоном продолжали учиться вместе. Но поскольку со вступительными экзаменами Антоха опоздал, а медиков в их семье не было ни в одном поколении, она обратилась за помощью к ближайшему знакомому врачу. Естественно, им оказалась моя мама. Заключительным звеном дальнейшей логической цепочки стал очередной визит моего отца к директору. Только на этот раз я был абсолютно не против — пусть вмешивается! Ради хорошего человека не жалко!
Единственное, что огорчало, так это Нина Васильевна. Не она сама, конечно, а то, что теперь она классный руководитель десятого «В». Все правильно, все как положено: литература для гуманитариев, чего я ожидал? Только каждое утро, заходя в класс, я чувствовал, что приперся куда-то не туда. Из соседнего кабинета доносились общий смех и ее голос (интересоваться делами своих учеников было ее привычкой), и я испытывал жгучее желание бросить все и присоединиться к ним. Я застывал на пороге на несколько секунд, как будто у меня был выбор, и нехотя входил внутрь. Холодный металлический свет, гораздо ярче, чем в коридоре, с непривычки резал глаза. Я щурился, почти на ощупь пробирался в конец кабинета, плюхался за нашу парту и подпирал руками тяжелую голову. Дальше все приходило в норму. Несколько высказываний Антохи по поводу моей физиономии — и я уже ржал как конь. Внезапное чувство улетучивалось, не оставляя после себя ничего печального, но обязательно возвращалось на следующий день в том же месте в то же время, как будто боялось опоздать на свидание. Наверное, это и были первые признаки (почему-то хочется сказать «болезни», но ведь это не так; скажем, признаки того, чему я не сразу придумал название), только я понял это совсем недавно.
Мы проучились почти неделю, а классного руководителя нам так и не назначили. В учительской по этому поводу велись ожесточенные споры — то ли нас не могли поделить, то ли не удавалось никому впихнуть. По логике обязанности контроля нашего обучения должны были лечь на биологичку, но она не спешила к ним приступать, поэтому завуч лично держал нас на коротком поводке. А мне было наплевать. Какая разница — кто? Главное, чтобы не химичка, иначе это будет реальный ходячий кошмар! Для нее я что-то вроде уксуса для соды: что бы я ни делал, в итоге она обязательно вспенится. Она меня ненавидит за одно только присутствие, хотя на ее уроках я обычно все время молчу. Ну да, на вопросы тоже не отвечаю и знаниями не блещу, но ведь и не травлю ее, как, скажем, Чибис. Не отпускаю в ее сторону всякие пошлые шуточки, но почему-то являюсь избранной мишенью. А ее меткости можно только позавидовать. Антоха однажды выдал, что я, скорее всего, напоминаю ей бывшего. Тогда я, конечно, от души повеселился, а сейчас думаю: «Ну а что еще, если не это?»
Имя классного руководителя нам назвали лишь к концу второй недели учебы. Им оказалась… Внимание! Снежана Анатольевна! Браво! А-а-а! Что же я за везунчик?! Я мог теперь думать только об одном: «Она меня в порошок сотрет и использует его в какой-нибудь химической реакции».
Но так уж вышло, что в первые дни ей было совсем не до моих химических превращений. Она меня будто и вовсе не замечала, ходила с кислым лицом и вообще вела себя как запрограммированная: начинала говорить только после звонка и исключительно по заданной теме, а со звонком на перемену тут же умолкала. Причиной была одна нехорошая история с Чибисом и еще двумя парнями. Ходили слухи, что в новом, гуманитарном, обществе они попытались сразу же установить что-то вроде жесткой системы кастового неравенства. Зная Чибиса, в этом можно не сомневаться. А зная Нину Васильевну, можно не сомневаться в том, что товарищ неприкасаемый вместе со своими брахманами тут же с треском вылетает из ее класса. Она так и заявила директору: «Либо я, либо они». Нужно быть идиотом, чтобы лишиться Нины Васильевны, а наш директор, к счастью, человек здравомыслящий, поэтому крутая троица оказалась в свободном полете. Тут и возник вопрос, что с ними делать. Из школы не выгонишь, вроде как не за что. На второй год в сентябре не оставляют, да и с успеваемостью у них все нормально. Что тогда? Конечно! Давайте засунем их к ботаникам! Заодно и коллектив разбавим, а то слишком они там какие-то отсортированные… Наверное, так и рассуждали. А может, и не задумывались, а просто впарили их химичке, потому что она самая молодая и отмазываться еще не умеет. Промолчит перед начальством, а потом неделю будет злющая ходить и вечерами репетировать перед зеркалом, как ей нужно было тогда ответить. Страдать-то в итоге нам…
С приходом Чибиса кривая реальность нашего класса выпрямилась чуть ли не за один день. Целеустремленные вновь превратились в заучек, а очкарики — в ботанов. Было заметно, что ребята сильно напряглись, потеряв завоеванные высоты, но зато блатные ликовали. Они наконец нашли своего лидера и поспешили к нему примкнуть. То, что одним несло кучу неприятностей, для других оказалось спасительной свободой.
Я лично ничего не имел против Чибиса, поэтому к маленькой революции отнесся спокойно. Так даже лучше — привычнее, что ли… Я не слишком любил резкие перемены обстановки, а с переходом в десятый и так уже сталкивался с ними чуть ли не на каждом шагу.
Взять хотя бы тот факт, что учиться мы теперь должны по особому графику. Как минимум раз в неделю нас будут погружать в естественную для медиков среду — поликлинику или больницу. Жесть! Я пару раз был у отца в отделении, мне хватило. Спасибо, больше что-то не тянет. Для меня это территория ужаса. Большая удача, если ты, пройдя от начала до конца по коридору, не встретишь чего-то такого, от чего потом несколько ночей спать не сможешь. Так что по доброй воле я туда ни ногой. Отец говорит: это его вина, что он меня без подготовки привел. Нужно было постепенно привыкать. Это как, интересно? В первый день на крыльце постоял, потом в вестибюле, потом дополз до отделения — и опа! Все нормально! Подумаешь, перебинтованные люди! Подумаешь, без сознания! Ерунда, я в вестибюле и похуже встречал! Бред какой-то! Лично я считаю: человеку либо дано, либо нет. Только мои почему-то уверены, что к медицине можно приучить. Смешно! Как будто котенка к лотку. Родители слишком переоценивают тот факт, что я их единственный ребенок. По их странной логике, все лучшие гены должны были достаться мне. Интересная мысль! Только относительно меня в корне неверная. Мне определенно перепало от них много хорошего, но того, что они хотели бы во мне видеть, я пока не обнаружил и не питаю никаких надежд на то, что это качество когда-нибудь выстрелит.
Быть единственным ребенком в идеальной, любящей семье круто и одновременно ужасно тяжело. Это такая ответственность, которая может расплющить тебя в лепешку, если ты вдруг слабак. В детстве я получал все, о чем мечтал. Со мной постоянно занимались, никогда не оставляли одного, советовались при принятии важных решений — я был наравне со взрослыми. При этом у них копились какие-то ожидания на мой счет, и я всегда их оправдывал. До сих пор… Однажды я очень долго просил собаку. Они не могли мне ее купить из-за маминого стремления к чистоте, а я все просил, просил… Идиот, лучше бы брата просил! Природа дважды не ошибается. Был бы сейчас рядом подрастающий хирург.
