Свободные

Эшли Дьюал, 2022

Книга от автора хитов «Тени наших дней» и «Одинокие души» Эшли Дьюал! Жизнь Зои кардинально меняется после смерти матери. Переезд в большой город. Знакомство с отцом, которого она никогда не знала. Первая любовь. Учеба в элитной школе, открывающей перед выпускникам все двери. Общение с капризными детьми родителей-миллионеров. Зои закручивает в водовороте событий. Вот только она еще не знает, насколько опасными бывают игры богачей. А добиваться справедливости в городе, где всё решают деньги, – значит, подписать себе смертный приговор. Эшли Дьюал – молодой российский автор, настоящий мастер социальной драмы. Эшли удивительно правдиво передает быт своих героев, дает возможность буквально прожить с ними всю историю от начала и до конца. Невероятный вихрь эмоций и сюжетных поворотов – для поклонников сериалов «Молокососы», «Эйфория» и романа Ирвина Уэлша «На игле»!

Глава 3

Дом моего отца трехэтажный с массивными, темно-зелеными стенами и колоннами в стиле ампир. Я исследую из окна машины этот замок и еле сдерживаю злость. Почему именно злость? Да потому что я все думаю о том, как мы с мамой едва сводили концы с концами, а этот человек шиковал в роскошных покоях. Да, не мне судить, и ситуация, в которую угодили мои родители, мне неизвестна. Однако я не могу не замечать того, что находится прямо перед моим носом. Например, кирпичных дорожек, бескрайних полей для гольфа и необъятных бассейнов на лужайке каждого дома. Все это для меня в новинку, и первые несколько минут мне кажется, что я сплю.

— Дом — старый, но хорошо сохранившийся, — сообщает блондинка. Она паркуется у входа и переводит на меня серьезный взгляд. — Твой отец богат. Я знаю, тебе не по себе, но постарайся не акцентировать на этом внимания.

— Не акцентировать внимания? — удивленно переспрашиваю я, пусть и не хочу, чтобы в моем голосе звучали хотя бы нотки восхищения. — Это здание больше всего нашего общежития, вместе взятого! Он что — мафиози?

— Городской судья.

— Один грех.

— Зои, зря ты покрасилась, — неожиданно поучает меня блондинка. Я недоверчиво смотрю на нее и пожимаю плечами.

— Захотелось.

— Поговорим об этом?

— Нет.

Открываю дверь и выкатываюсь из салона. Нехотя еще раз осматриваю витые, медные ставни. Злость — сильное чувство. Я знала, что не смогу стерпеть человека, бросившего не только меня, но и мою мать гнить где-то в тесной, разваливающейся комнате. Но думала ли я, что возненавидеть его окажется так просто? Черт, прохожусь рукой по волосам и растерянно поджимаю губы: что я здесь вообще забыла? Это же немыслимо! Жить с отцом, да и какой он мне отец? Как же его называть? Константин Сергеевич? Костик? Папа? Как же все это глупо. Моя мама погибла, а я решилась на переезд в дом человека, не имеющего ни капли совести, ответственности, рассудка; не имеющего ни грамма знания о той жизни, о тех проблемах, о том мире, который сердито поджидает всех за порогом этого чудного, зеленого домика. У этой семьи есть антидот. У моей мамы его сроду не было. Что же имеется у меня, кроме перспективного, потрясающего будущего в логове злейшего врага?

Я постанываю и захлопываю дверь. Блондинка переводит на меня снисходительный взгляд, собирается сказать что-то обнадеживающее — я думаю, — как вдруг на пороге коттеджа появляется высокий, светловолосый мужчина и устремляет прямо на меня свои зеленые глаза. Не знаю почему, наверное, это сродни инстинктам, но я сразу понимаю, что это он — мой отец. Мы никогда не виделись, никогда не разговаривали, но достаточно лишь одного взгляда, и все становится предельно ясно. Он мой папа. Он меня бросил. И я должна злиться, но почему-то ощущаю в груди дикий трепет, словно этот человек — единственная родня, оставшаяся у такой вот несчастной сиротки. Нервно поправляю сумку — он нервно дергает ворот свитера. Растерянно поджимаю губы — он растерянно хмурит лоб.

Первой в себя приходит блондинка. Она откашливается и сокращает расстояние между собой и моим… Хм. Этим человеком.

— Здравствуйте, я Наталья Игоревна. — Она жмет ему руку и зачем-то кивает. — Надеюсь, мы не сильно опоздали. Дороги, как специально, были забиты, поэтому нам пришлось постоять в пробках. Тем не менее я привезла всю необходимую документацию. Электронная копия у вас уже имеется, но начальство потребовало письменного подтверждения. Итак, распишитесь. Вот здесь. И здесь.

Этот человек делает, как она велит. Затем опять поднимает взгляд на меня и как-то нервозно пожимает плечами.

— Здравствуй, — говорит он, а у меня даже язык не поворачивается ответить. Я знаю, я должна сказать хоть что-то. Должна! Но не выходит. Внутри вдруг становится так тяжко, что я отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть в такие похожие, зеленые глаза.

— Это Зои, — будто мне пять лет, сообщает блондинка. Она подтаскивает меня к себе и стискивает за талию. — Я хочу быть уверена, что за эти три месяца с ней ничего не случится. Просьба личная. В документах вы ее не найдете. Просто мне будет спокойнее, если вы дадите слово.

— Наталья, я и рад вам пообещать, что все сложится без происшествий. — Происшествий? Это так он называет внезапно объявившуюся семнадцатилетнюю дочь? Что ж, отличное определение. И ведь не скажешь — ошибка молодости. Куда приятнее звучит «огромное недоразумение». — Может, пройдете? — продолжает он. — Прошу, заходите. Вы долго ехали и наверняка устали. Мы приготовим гостевую комнату.

— Нет, спасибо.

Затем блондинка поворачивается спиной к этому человеку и кладет крепкие ладони мне на плечи. Она смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую себя ужасно глупо, но не сопротивляюсь. Жду, когда же эта странная женщина скажет уже то, что накипело.

— Ты — не твоя мать. — Пожалуй, это самое неожиданное напутствие. Оно бьет по моему лицу, как пощечина, и я обиженно свожу брови. Хочу ответить, вырваться, однако блондинка продолжает: — Вы можете походить внешне, и я не сомневаюсь: внутри вы также поразительно схожи. Правда, это ничего не значит.

— Ясно.

— Подожди. Послушай.

— Зачем? Вы говорите не о моей матери. Вы говорите о том, кем она являлась для вас, для окружающих, для остальных. Но вы понятия не имеете, какой она была на самом деле. Так вот знаете? Я хочу быть как она. И мне не стыдно.

— Я не имела в виду, что…

— Да. Вы не виноваты. Все это уверенность людей, будто они действительно понимают жизнь. Ни черта вы не понимаете. В любом случае спасибо вам, Наташа. — Впервые я называю ее по имени, и блондинка растерянно хмурит нос.

— Я хочу, чтобы у тебя все получилось.

— Я тоже этого хочу.

Пожимаю руку социальному работнику. Знаю, она не специально, она не понимает, она не может понять, ведь никогда не ощущала ничего подобного, и поэтому пытаюсь утихомирить в груди обиду. Нельзя испытывать ярость лишь от того, что другим твои чувства незнакомы. Когда-нибудь они изменят свое мнение. А если не изменят — и слава богу, ведь изменить его смогут только паршивые события.

Блондинка уезжает. Я смотрю, как «десятка» скрывается за поворотом, и внезапно осознаю, что за моей спиной стоит он. Лицо мгновенно вспыхивает: то ли от гнева, то ли от стеснения. Я оборачиваюсь и вижу его. Этот человек небрежно облокачивается плечом о потертый фонарь, и я бы поверила в то, что ему комфортно вот так вот стоять передо мной и криво улыбаться, если бы не красные пятна, выступившие у него на шее.

Этот Константин высокий. Стройный. Волосы короткие и светлые, немного рыжеватые. Почему-то морщусь, понимая, что еще вчера сама ходила с похожим цветом волос.

— Не знаю, с чего начать, Зоя, — наконец проговаривает он, но я тут же вставляю:

— Зои.

— В смысле?

— Не Зоя, а Зои.

— Прости. — Он откашливается. — Знаешь, я хотел сказать, что мне очень жаль. Маргарита была чудесным человеком, что бы и кто о ней ни говорил.

— Поэтому вы ее бросили? — Я не произношу этот вопрос со злостью или с гневом. Скорее просто хочу понять, что же случилось и почему мои родители так и не стали крепкой, дружной семьей. Мужчина пожимает плечами.

— Это сложно. Не думаю, что стоит говорить об этом прямо сейчас. На пороге. Давай пройдем в дом, я все тебе покажу. Не волнуйся, слышишь? Я правда сожалею и хочу помочь.

Так и хочется закричать: да не нужна мне твоя помощь! Мне нужен был отец, моей маме нужен был муж. Нам нужна была опора, поддержка, защита, но у нас ничего из этого не было. Ничего! Но я не произношу ни звука. Пусть во мне и бушует пожар, поддаваться эмоциям глупо, ведь что бы я ни кричала, о чем бы ни говорила — идти мне некуда.

Этот человек — моя единственная надежда хотя бы на какое-то будущее.

Константин водит меня по роскошным, огромным комнатам, то и дело отвлекаясь на звонки. Особняк просто невероятный. Я никогда не видела ничего подобного, но стараюсь держать себя в руках и не расширять глаза слишком уж часто. Также я стараюсь не вздыхать, не охать, не каменеть и не заикаться. Как же так получилось, что люди живут настолько по-разному? Все мы работаем, все мы стараемся достичь лучшего, однако кто-то ест из одноразовой посуды, а кто-то десять минут раздумывает над тем, каким именно по счету ножом разрезать рыбу. Разве не абсурд? Да, оплата каждому своя: кому-то повезло больше, кому-то меньше, и, естественно, мы никогда не избавимся от этого пресловутого социального неравенства. Но есть ли предел безумию? Я два года почти ничего не ела, делила с мамой один кусок мяса на двоих — и то не каждый день. Что же в это время делали люди с этой улицы?

— Прости, — в очередной раз извиняется этот человек. Он убирает телефон в карман и поправляет вязаный светло-бежевый свитер. — Не работа, а сплошное сумасшествие. Наталья говорила, чем я занимаюсь?

— Нет. — Почему-то вру я и вскидываю подбородок. — Мы не говорили о те… вас.

Константин не обижается. Наоборот, понимающе кивает, и это бесит меня еще сильней: с какой стати он вдруг играет роль чуткого отца? Может, и виноватым еще себя считает? С силой прикусываю губу. Мне не по себе от этого места. Пусть здесь красиво — здесь холодно. Много пространства для одиночества.

Мы вновь спускаемся на первый этаж. Идем в зал, который совсем недавно показался мне слишком вычурным: кресла с дубовыми подлокотниками, толстые ковры, люстры, комоды, книги на широченных деревянных полках — не перебор ли? Хотя не мне судить. Я как раз собираюсь спросить, можно ли подышать свежим воздухом — не терпится сбежать, — как вдруг вижу около стеклянного столика высокую, худую брюнетку.

— Зои, хочу представить тебе свою жену. Елену. — Константин подходит к незнакомке и ласково берет ее под руку. Возможно, уголки ее губ и дергаются в чем-то, напоминающем улыбку, однако я не ведусь на этот трюк. Уверена, эта особа уже со всей страстностью и горячностью успела меня возненавидеть.

— Привет, — говорит она, но руку в мою сторону не тянет.

— Здравствуйте.

— Надеюсь, ты добралась без происшествий.

Опять это глупое слово. Боже, да я в курсе, что все вы желаете моей смерти, но, увы, простите, никто пока не пытался пробить дыру в моей тупой башке, и я жива, и я приехала, и я намереваюсь портить вам жизнь своим присутствием. Ведь вы именно так считаете?

— Меня нет, я умер, и до семейных драм мне нет никакого дела! — вдруг раздается голос за моей спиной, но я не оборачиваюсь. Еще один ненавистник?

Эй, парень, выстраивайся в очередь! Дом и так кишит мегерами.

— Подожди, Саша. Стой. — Этот человек хмурит брови и холодно отрезает: — Вернись.

— О боже, я же объяснил, мне плевать. Не хочу разговаривать, не хочу даже думать об этом и вообще лучше не…

Голос замолкает. Я все еще не оборачиваюсь, чувствуя себя полной дурой. О чем я только думала? Приехать в чужой дом, в чужую семью. Кому я здесь нужна, да и кто мне здесь нужен? Это неправильно. В конце концов, в приюте я хотя бы не должна притворяться, что все хорошо, не должна быть благодарна! А тут… зачем же мне быть здесь? Обязана ли эта семья оплачивать мое существование, а главное — смогу ли я с этим смириться? Нет, конечно нет! Мама погибла, но это не их вина. Я твердо намереваюсь убежать из этого дома — без объяснений, без разрешения — разворачиваюсь и… замираю. Где-то на заднем фоне Константин объясняет, что это его сын, что его зовут Саша, что он не хотел меня обидеть, но мне не пошевелиться. Я стою в недоумении: неужели в жизни случаются такие совпадения?

Знакомый уже мне парень неуклюже потирает разбитую губу и усмехается: уверена, он удивлен не меньше моего. Не знаю, что сказать. Робко пожимаю его широкую ладонь.

— Ну привет, — говорит он, а я все пытаюсь осознать, что это тот самый несчастный чудак, улизнувший из рук сумасшедших психопатов через окно в моей ванной. — Ты та самая Зои?

— Видимо, да.

— Вы знакомы? — спрашивает Константин, на что Саша издает нечленораздельный звук и отмахивается.

Видимо, скрывает происхождение своих синяков. Неужели Саша сказал, что наткнулся на дверной косяк? Я хмурю лоб и неожиданно осознаю, что цвет наших глаз неспроста так схож. У нас общий отец, мы практически родные, и мы виделись вчера, ни о чем даже не подозревая.

Что это, если не судьба?

Я покачиваю головой и отрезаю:

— Мне надо на воздух.

Срываюсь с места и со всех ног несусь к выходу. Плутать не приходится. Широкие двери оказываются прямо перед моим носом, едва я выбегаю из зала, и уже через секунду я оказываюсь за порогом этого чертового дома, в котором куча места, но совершенно отсутствует кислород. Не знаю, куда себя приткнуть. Нервно хожу из стороны в сторону, стискиваю пальцами талию, а затем сдаюсь и плюхаюсь на порожек. Пытаюсь привести в порядок дыхание, мысли. Опускаю голову на колени и вдруг понимаю, что сейчас развалюсь, если кто-то неожиданно решит ко мне прикоснуться. Рассыплюсь на части.

— И как теперь быть? — неожиданно спрашивает знакомый голос, но я не реагирую. Все продолжаю жмуриться и медленно дышать. — Я ведь поклялся тебя ненавидеть.

— Аналогично.

— А ты помогла мне.

— Так и есть.

— Это паршиво. — Саша тоже садится на порожек, однако нас все же разделяет приличное расстояние в несколько десятков сантиметров. — Ты как?

— Нормально.

— А если честно?

— Пока рано говорить честно.

Поднимаю на парня взгляд и вижу уже знакомые мне уродливые веснушки. Он молчит, ждет чего-то, а меня так и дерут на куски бешеные, странные чувства, и я не знаю, что сделать, чтобы утихомирить их, что сказать, чтобы избавиться от этого ядовитого огня в груди.

— С тобой все в порядке? — выпаливаю я, на что Саша усмехается.

— Что? — недоумеваю я. — Чего ты?

— Ты за меня волнуешься! — вскинув руки, восклицает он. — Куда уж смешнее? Внебрачная дочь моего отца оказывается адекватным, приятным человеком, который способен не просто на нормальное общение, но еще и на нормальные чувства! Поразительно! А я ожидал встретить убогую, прыщавую малолетку.

— А я думала о горбатом, тощем неудачнике.

— Я и так тощий!

— Ну не настолько же.

Мы вновь усмехаемся. И это так странно. Странно сначала привязаться к человеку — пусть чувство и было мимолетным, — а потом попытаться его возненавидеть.

— Может, провести тебя до комнаты? — неуверенно спрашивает Саша, на что я вскидываю брови. — Тебе ведь нужен гид, брат, друг.

— Друг, — быстро соглашаюсь я. — Именно он.

— Вот и отлично, — поднимаясь, выдыхает парень. — Не знаю почему, но мне кажется, я могу тебе доверять.

— Может, потому, что я спасла твою жизнь?

— Все мы время от времени нуждаемся в спасении. Человек тонет — протяни руку помощи, правильно? Иначе мы не только хладнокровно наблюдаем за его мучениями, но и становимся в какой-то мере соучастниками преступления.

— Наверное.

— Пойдем. Сегодня не я утопающий.

Он протягивает мне руку. Я смотрю на нее, хочу объяснить, что все очень сложно, очень запутано, и в то же время понятия не имею, что сказать. Слова так и застревают где-то в горле. Трудно выдавить из себя хотя бы звук, когда в голове полный кавардак, а внутри — палящая пустота. Тогда Саша присаживается обратно и кладет подбородок на прижатые к груди колени.

— А может, — шепчет он, — и правда не стоит спешить?

Я незаметно киваю, и мы так и сидим на пороге до тех пор, пока наши лица не становятся темными, улицы не покрываются нежным мраком, а фонари не превращаются в высоченные, мутные фигуры, бросающие свет лишь на те места, которые им близки и знакомы.