Ошибки, которые мы совершили

Кристин Дуайер, 2022

«Ошибки, которые мы совершили» – трогательный, глубокий, пронзительный роман о первой любви, поисках дома и надежде на лучшее будущее. У восемнадцатилетней Эллис было трудное детство. Отец отбывал срок в тюрьме, а мать страдала алкоголизмом и закатывала истерики. К счастью, Эллис встретила Истона Олбри, и он и его братья стали для нее семьей. Они были неразлучны, но неожиданно в их судьбах случился резкий поворот. Одно поспешное решение перевернуло всю их жизнь, и отношения испортились. Эллис пришлось переехать на другой конец страны, подальше от всего, что было ей дорого. Спустя год мама Истона приглашает ее в гости на день рождения. Сначала Эллис отказывается, но потом решает приехать. Несмотря на боль и предательство, она все еще хочет увидеть своего лучшего друга, которого никогда не переставала любить. Для поклонников творчества Сары Дессен, Джона Грина, Адама Сильверы и Кейси Уэст. «Душераздирающая, болезненно романтичная и глубоко человечная книга». – Стефани Гарбер, автор серии бестселлеров «Караваль» «Роман, в котором чувствуешь себя как дома. Герои настолько реалистичны, что кажется, будто вы знакомы всю жизнь. Эта история непременно западет вам в душу». – Дженна Эванс Уэлч, автор бестселлеров по версии New York Times «Любовь и мороженое» «Великолепное размышление о разбитых мечтах и попытках загладить вину, обретении семьи и верности, а еще о том, что значит пожертвовать всем ради людей, которых мы любим сильнее всего. Дебютный роман Дуайер полон надежды и любви посреди тревоги тоски, сердечной боли и горькой сладости взросления. Он нежен и романтичен, чувственен и искренен, без единой капли пошлости». – Эшли Вудфолк, знаменитый автор романа «Когда ты была всем»

Kristin DwyerSOME MISTAKES WERE MADE

Copyright © 2022 by Kristin Dwyer

Published by arrangement with HarperCollins

Children ’s Books, a division of HarperCollins Publishers.

© Иванова В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Дэвиду, который всегда думает обо мне.

И совершенно точно не Эдриенн Янг, которая сказала, что купит шестьсот копий этой книги, если я посвящу ее ей, и сожжет их. Эта книга целиком и полностью посвящена не тебе

1

Я думаю о нем. Снова. В это самое мгновение, в котором ему нет места. Там, куда его не приглашали. И мне приходится быть осторожной, потому что воспоминания подобны дождю: сначала одна безобидная капелька падает на мой разум, затем другая, а потом я вдруг оказываюсь под ливнем.

Верх академической шапочки, что я держу в руке, совершенно пуст. Темно-зеленый атлас покрывает головной убор без единого украшения — в отличие от других шапочек, принадлежащих остальным выпускникам из моего класса. Ничего, что характеризовало бы человека, который ее носит. Ничего о ее владельце.

Был бы верх моей академической шапочки так же пуст, будь здесь он? Я гоню от себя эту мысль и глубоко вздыхаю, освобождая проход. Группа однокурсников протискивается мимо меня на огромном стадионе, а я стою у них на пути. Поднимаю глаза к голубому небу, уже начинающему розоветь.

Закаты здесь кажутся не такими, как на Среднем Западе, — ярче, словно свет по-настоящему золотой.

— О боже, — произносит одна из девушек с мелодичным калифорнийским акцентом. Здесь говорят по-другому. Как бы мне хотелось оказаться сейчас дома! Как бы мне хотелось…

На другой стороне покрытого зеленой травой поля я вижу Такера Олбри. Он не тот, кого мне так не хватает. Парень явно направляется ко мне. Глаза его скрыты за солнечными очками, а светлые волосы растрепаны после занятий серфингом. Такер выглядит так, будто он здесь родился. Руки засунуты в карманы идеально сидящих джинсов, последние пуговицы рубашки расстегнуты, приоткрывая треугольник загорелой груди. Он прекрасен безо всяких усилий, будто он родом не из того же городка на равнине в Индиане, где мы оба выросли, а его дом — Южная Калифорния.

Это не так. Такер улыбается и подмигивает группе девушек, что проходят мимо него. Они хихикают, и одна из них оглядывается через плечо, а я уже не в первый раз испытываю чувство благодарности к Такеру за то, что со мной он не флиртует. Улыбка Такера — мощное оружие. Таковы все братья Олбри.

Мой взгляд выражает суровость, хотя на самом деле это не так. Я так смотрю с детства: что-то среднее между искренностью и нахальством.

— Что? — Такер беззаботно пожимает плечами.

— Мой выпускной не место для твоего флирта.

— Эллис Трумэн, — он прикладывает к сердцу загорелую руку, — когда, если не сейчас? Кто, если не я?

Я закатываю глаза.

— Поищи следующую жертву в другом месте.

— Я оскорблен твоими словами! — Его рука ложится мне на плечи, и я испытываю глубокое чувство облегчения, что он здесь. По крайней мере, Такер со мной. Я сотни раз представляла себе этот день, но ни разу именно таким. Я благодарна, что хотя бы что-то пережило прошлый год. И это Такер.

Он достает телефон.

— Покажи нам свой сертификат «Об окончании страданий средней школы».

Я показываю.

— Не у себя перед лицом, глупая.

Я со вздохом опускаю диплом пониже, чтобы камера сняла и меня. Темные волосы, не вьющиеся и не прямые, веснушки, которым, кажется, теперь не суждено сойти из-за бесконечного местного лета, блеклые голубые глаза.

Мне не хочется улыбаться. В нескольких метрах от нас стоит группа сияющих загорелых блондинок, лощеных и безупречных.

— А теперь, — говорит Такер, — тебе осталось только сделать вид, что ты слегка рада.

Я широко улыбаюсь и приоткрываю рот, будто говорю: «Ура! Я свободна!»

Такер снимает фото и опускает руку, ворча:

— С тобой ужасно сложно… Ты знаешь, что девушкам обычно нравится фотографироваться с горячими парнями?

Я смеюсь. Такер не горячий парень. Уж точно не для меня. Он мне почти как брат, лучший и единственный друг в Сан-Диего.

Я не успеваю ответить — меня кто-то обнимает.

— Ты это сделала!

Я напрягаюсь всем телом, когда тетя Кортни громко чмокает меня в щеку. Увидев оставленный ее помадой след, она со смущенной улыбкой пытается его стереть.

— Прости, — бормочет она. Рядом со мной она всегда где-то между слишком дружелюбной и слишком беспокоящейся.

Я пытаюсь быть благодарной за то, что она сделала для меня в этом году. Но не могу перестать думать о том, что потеряла, приехав в Калифорнию.

Убрав за ухо прядь каштановых волос, тетя прокашливается.

— Теперь ты выпускница. — Ее слова звучат по-доброму, но робко. — Как ощущения?

Как и относительно всего остального — все неправильно.

Но она ждет не такого ответа. Я приподнимаю уголки губ.

— Все отлично, наверное.

Ее улыбка чуть тускнеет, когда она смотрит на кисточку моей шапочки. Я рассеянно перебираю пальцами оранжевые и белые синтетические нити. Мне не нравятся эти цвета, потому что они не те. Вместо них должны быть голубой и серебряный школы «Сильван-Лейк-Хай».

— Ты сможешь повесить ее на зеркало заднего вида, когда у тебя появится машина. — Тетя смотрит на меня, поправляя очки на носу. — А может, ребята так больше не делают.

Как будто я знаю, как делают ребята. Она, похоже, упустила тот факт, что у меня тут нет друзей.

Такер издает стон, закидывая руку мне на плечо.

— Никуда не вешай эту отвратительную кисточку. — Он выхватывает у меня шапочку и поднимает ее. Темно-зеленая ткань переливается на солнце. — Но я бы все равно разукрасил эту дурацкую шапку. Диксон в прошлом году маркером нарисовал на моей пенис.

— Такер, — произносит тетя, притворяясь возмущенной.

— По правде говоря, я нарисовал ему сзади на мантии женские груди, когда он выпускался. И он так и проходил с ними всю церемонию.

У меня в голове вспыхивают воспоминания. Чуть позже тем вечером Диксон швырнул Такера в озеро и оставил синяк под глазом. Я почти чувствую запах летней травы, вспоминая кое-что еще.

Истон под темнеющим небом. Взгляд вверх на звезды. Ноги, опущенные с пирса в воду. Кожа так близко к моей, что я чувствую ее жар.

Воспоминания накрывают меня дождем, и я закрываю глаза. Слишком солнечно для всего этого.

— Ты пойдешь на выпускную вечеринку? — Тетя Кортни спрашивала меня уже пять раз, как будто мой ответ от этого изменится. — Тот парень говорил, что-то будет на пляже?

— Парень? — Такер наклоняется к нам. — Симпатичный?

Мягко кладу ладонь ему на лицо и отталкиваю.

— Не собираюсь идти ни на какую вечеринку. Я даже не знаю этих людей.

Красные губы тети сжимаются в тонкую линию.

— Ты занят, Так? — спрашиваю я. — Мы могли бы сходить на пляж. — Пытливый взгляд тети заставляет меня добавить: — Другой пляж.

Я слышу в его голосе неуверенность, когда он отвечает:

— Конечно.

Он лжет насчет того, что у него нет планов. Такеру всегда есть куда пойти.

У меня жужжит телефон. «@duckertucker отметил вас на фотографии». Открываю уведомление и вижу нас обоих, улыбающихся на фоне синего неба. У меня в руке диплом, а на плечах мантия, зеленый цвет которой мне совершенно не к лицу. Но я кажусь счастливой. Очередное подтверждение, что социальные сети — ложь.

Три дня назад моя новостная лента пестрела такими же фотографиями из моей прежней школы в Индиане. На снимках — мои бывшие одноклассники с улыбками и в голубых мантиях. Почему этого нет у меня? Эти фотографии должны были принадлежать мне.

— Ужин? — спрашивает тетя Кортни.

Я представляю, как сижу напротив тети в каком-нибудь сетевом ресторане, мы едим, и она пытается расспросить меня о том, о чем, по ее мнению, должен спрашивать взрослый, родитель. Но она мне не мать, а всего лишь младшая сестра отца, которой не повезло остаться единственным достаточно надежным взрослым, чтобы взять меня под опеку. До этого года я видела ее только на Рождество. Тетя, которую ты видишь раз в год, не тот человек, с которым хочется отмечать одну из самых памятных дат своей жизни.

— Я не настолько голодна.

— О, — улыбка сходит с лица тети, но быстро возвращается. Как и мое чувство вины. — Деньги нужны?

— У меня есть, — отвечаю я. Это еще одно, что я не позволяю ей делать.

— Ладно. Вернешься не слишком поздно? — спрашивает она, но в этом «не слишком поздно» нет никакого смысла. Я ни разу не приходила позже десяти, после того как переехала к ней.

Такер продолжает набирать сообщения в телефоне, и мне становится интересно, с кем он переписывается. Я подавляю любопытство, потому что оно слишком напоминает надежду.

— Эй! — Я толкаю его бедром, и он поднимает взгляд, на мгновение смутившись.

— Прости, — он извиняется и сует телефон в карман, — я просто писал…

Мне так хочется задать вопрос, он уже вертится на кончике языка. Это могли быть просто слова. Но я боюсь, что в них проявится нечто большее, чем вопрос.

Своей маме? Своей семье? Истону?

Глаза Такера меняются. В них появляется жалость, и я сглатываю досаду. Я всегда вызываю сочувствие, но получать его от Такера — это невыносимо. Он должен видеть меня иначе. Он должен понимать.

— Пляж?

Я глубоко вздыхаю.

— Да.

Это всего в двух кварталах отсюда, потому что в пляжном городке Сан-Диего все неподалеку. Тетя Кортни машет нам на прощание и уходит на парковку, а я игнорирую собственное чувство облегчения. Как же паршиво испытывать его по отношению к человеку, который всегда так добр ко мне.

Я шагаю навстречу волнам, а Такер подходит к фургончику, где продают буррито. Тихий океан так шумит, что вокруг почти тихо. Тишина, в которой ты оказываешься, подобна туману, в какой-то момент ты перестаешь в нее вслушиваться и начинаешь чувствовать. Я зарываю ноги в песок и смотрю, как солнце погружается в черную воду.

Такер бросает на песок между нами коричневый пакет с чипсами, и я опускаюсь рядом с ним. Он протягивает мне буррито.

— Аль пастор^[1], без риса, без бобов, потому что ты невыносима.

Я обшариваю пакет.

— А где зеленый соус? — спрашиваю я.

— Сказали, закончился.

Я смотрю на него.

— Ты знаешь, что у тебя голос становится выше, когда ты врешь?

Он насмешливым тоном подражает моему голосу:

— Спасибо за буррито, Такер. Ты лучше всех. Спасибо, что бросил все, чтобы погулять. Схожу за зеленым соусом сама, я же не трусиха.

У меня вырывается стон. Как будто соус — это сейчас самое важное и я без него умру.

— Ты знаешь, что продавщица меня ненавидит. А тебе всегда дает зеленый соус с добавкой.

— Как драматично, — бормочет он, разворачивая фольгу, — ничего не могу поделать с тем, что Марии нравится все красивое.

Мы поднимаем буррито, и Такер делает снимок на фоне волн. Он подписывает его как «Праздничные буррито с моей девочкой». Я откусываю край лепешки и смотрю на горизонт. До нас доносятся крики людей, играющих в воде. Море уже начало выползать на берег.

Доев, Такер откидывается назад, опираясь на локти, и смотрит на закат.

— Ну, что дальше?

Он спрашивает не про сегодняшний вечер и не про завтрашний день. Он спрашивает о том, чем я собираюсь заняться теперь, когда я окончила школу. Теперь, когда мне восемнадцать. Теперь, когда я свободна.

Я провела весь последний год жизни в ожидании. Ожидании, когда наконец сделаю выдох, что сдерживала с последнего лета. Ожидании, когда забуду обо всем том, чего у меня нет. Ожидании, когда забуду о нем.

Мы с Истоном собирались попутешествовать, закончив старшую школу. И только после того как мир проникнет в нас до самых костей, а мы разбросаем по нему частички себя, мы пошли бы в колледж. Вместе.

Но вместо участия в празднике полной луны в Таиланде и планирования лучших способов потеряться в Праге я провела выпускной год, пытаясь разобраться, кто я, когда все это исчезло.

Без Истона.

— Калифорнийский университет в Сан-Диего. — Мой ответ звучит как набор слов, но мне хочется, чтобы в нем слышался оптимизм. В колледже я могу решить, кем хочу быть. — Летом буду работать, а осенью пойду учиться.

— И это все? — спрашивает он.

Я набираю пригоршню песка и выпускаю его струйкой.

— Наверное.

Такер задумчиво мычит.

— Она тобой гордится, — я не спрашиваю, кого он имеет в виду. К чему тратить наше время — он говорит о своей маме. — Она хотела бы быть здесь.

Естественно, она хотела, но у нее нет такого права. Я еще глубже погружаю ноги в песок.

— Да мне как-то все равно.

Такер смеется, но невесело.

— Ты худшая из всех лгунов.

Я чувствую необходимость оправдаться перед ним, что уже само по себе раздражает.

— Я сделала все, как она просила. Переехала в Калифорнию. Окончила старшую школу. Поступила в колледж. Она хотела быть здесь ради нее самой. Потому что все получилось именно так, как хотела она.

Но я не уверена, что все получилось так, как хотела я.

— Эллис, я знаю, ты сама в это не веришь, и только поэтому я сейчас не закапываю твое мертвое тело в песок. Моя мама тебя любит. И всегда любила.

Может, когда-то и любила. Вероятно, было время, когда Сэндри Олбри любила меня как свою дочь, но так давно.

— Ты сказал ей про Калифорнийский университет в Сан-Диего? — спрашиваю я.

Он открывает рот, чтобы ответить. Закрывает. Снова открывает.

— Думаю, об этом она должна услышать от тебя, так ведь?

Он прав, и эта мысль меня раздражает. Я хочу рассказать Сэндри. Хочу увидеть, как на ее лице отразится гордость, даже если это лишит меня моей собственной, потому что в глубине души я все время надеялась: мои достижения означают, что я заслужила право вернуться домой. Думала, если я буду достаточно хорошей, достаточно тихой, достаточно послушной, то меня сочтут достойной прощения.

И теперь, пожелав Такеру доброй ночи, умывшись и довольно рано отправившись в постель, я лежу и трачу бессонные мысли на то, как расскажу ей о Калифорнийском университете. Но, если честно, сейчас меня больше беспокоит не она… а он.

Меня беспокоит, что Истон узнает. Будет ли ему больно? Или все равно, что я поступила? Неважно! Он больше не является частью моего плана.

Теперь, когда меня ничего не отвлекает, я ощущаю вес пустоты. Она оплетает меня подобно веревке и режет до крови. Я открываю страницу Истона в социальной сети — привычка, от которой мне, кажется, никогда не избавиться.

Он. Друзья. Улыбки. Сара. У Истона Олбри все отлично.

Он окончил старшую школу в окружении своей семьи. Дома ему устроили большую вечеринку. Он получил все то, что бывает у учеников, когда они прощаются со старшей школой. Из меня словно прорывается поток, и я делаю то, что не должна: звоню ему.

Пальцы набирают номер, который я запомнила в тот же день, как он у него появился, но свой блокирую. Многие не принимают звонки с незнакомых номеров, но Истон берет трубку — каждый раз.

Я задерживаю дыхание и жду, когда мне ответят.

— Алло? — Голос такой, каким я его помню: глубокий и слегка сиплый, словно Истон подавляет в себе чувства.

Я ничего не говорю.

А потом… потом слушаю его дыхание на другом конце линии. На другом конце страны.

Мне так много хочется ему рассказать. О выпускном, об отце, о его маме, о Такере, о пляжах Калифорнии. Мне хочется услышать звуки, которые он станет издавать, притворяясь, будто слушает меня.

Мне хочется узнать, так ли легко ему удалось вырезать меня из жизни, как это выглядело со стороны. Но чего мне хочется больше всего — так это услышать, как он произнесет мое имя. Всего один раз! Но он не произносит, он молчит. Он просто там, он дышит. Вдох и выдох — тихо и размеренно.

Истон — привычка, от которой я не могу избавиться. Чувство, которое не в силах отпустить. Правда, в которой я признаюсь лишь в моменты большой слабости. И именно я первой кладу трубку.

Но лишь после того, как скатывается моя последняя слеза.

Примечания

1

Al pastor (исп.) — «по-пастушьи». Начинка из свинины, замаринованной в специях и приготовленной на вертеле (Здесь и далее прим. пер.).