Свободные

Эшли Дьюал, 2022

Книга от автора хитов «Тени наших дней» и «Одинокие души» Эшли Дьюал! Жизнь Зои кардинально меняется после смерти матери. Переезд в большой город. Знакомство с отцом, которого она никогда не знала. Первая любовь. Учеба в элитной школе, открывающей перед выпускникам все двери. Общение с капризными детьми родителей-миллионеров. Зои закручивает в водовороте событий. Вот только она еще не знает, насколько опасными бывают игры богачей. А добиваться справедливости в городе, где всё решают деньги, – значит, подписать себе смертный приговор. Эшли Дьюал – молодой российский автор, настоящий мастер социальной драмы. Эшли удивительно правдиво передает быт своих героев, дает возможность буквально прожить с ними всю историю от начала и до конца. Невероятный вихрь эмоций и сюжетных поворотов – для поклонников сериалов «Молокососы», «Эйфория» и романа Ирвина Уэлша «На игле»!

Глава 2

У меня не было своей комнаты, поэтому и вещей мало. Все поместилось в одну большую черную сумку, подаренную маме каким-то ухажером в надежде, что она начнет путешествовать или, может, куда-то с ним уедет. Однако едва мужчины узнавали, что вместо двух фигур в их романе будет присутствовать третья, они тут же испарялись, оставляя после себя лишь эти нелепые, ненужные подарки. Так что удивительно, что сумка оказалась полезной. Прочий хлам, то есть декоративные вазы, набор желтых чашечек, пепельница в виде голой русалки — мама в жизни не притрагивалась к сигаретам, — уродливые настенные часы, два фикуса, три азалии: все это я оставляю за порогом съемной квартиры, даже не моргнув глазом. В этих вещах нет смысла. В этих вещах лишь одни воспоминания. А я не хочу ни о чем помнить. Хочу потерять память, абстрагироваться и забыть о тех днях, когда что-то для меня имело значение.

Я решительным шагом спускаюсь по лестнице, выбегаю на улицу и сильно кусаю губу. У подъезда уже ждет машина. Социальный работник — сорокалетняя, миловидная блондинка в сером, прямом пиджаке — стоит возле левого крыла «десятки» и одаряет меня снисходительным взглядом. Пожалуй, это единственный человек, с которым я перекинулась хотя бы парой слов после аварии. Она забирает из моих рук сумку. Кидает ее на заднее сиденье и кивает мне в сторону передней двери. Я послушно усаживаюсь в салон.

— Ты всегда можешь мне позвонить, — говорит она, заводя «десятку». Ее ногти аккуратные, покрытые блестящим лаком. И я бы решила, что она хорошо зарабатывает, если бы не знала о том, сколько платят тем, кто в нашей стране делает хотя бы что-то полезное. — Зои, ты меня слышишь?

— Да. Слышу.

Смотрю в окно — раннее утро. Мой родной город исчезает из вида. Дома, пейзажи, люди, машины — все это проносится с дикой скоростью, и я даже не успеваю испугаться из-за того, что на меня вновь нахлынут воспоминания. Я понимаю, я ничего не почувствую, но все равно упрямо продолжаю глазеть по сторонам, создавая видимость живого интереса.

— Надо потерпеть, милая. Просто потерпеть. Еще три месяца, и ты выпустишься из школы, сможешь поступить в институт и съехать. Тут же!

Киваю.

— А еще, — продолжает блондинка, — тебе не придется делить с кем-то комнату, волноваться из-за еды, и я буду спокойна. Понимаешь?

— Понимаю. — Ремень стягивает тело. Я хватаюсь за него пальцами и как-то судорожно выдыхаю: не знаю, когда смогу вновь сидеть на пассажирском сиденье и не думать о широкой, прекрасной улыбке самой обольстительной в этом городе женщины.

— Ты в порядке?

Недоверчиво смотрю на блондинку. В порядке ли я? Внутри кипит злость, она обжигает все тело, и я испытываю непреодолимое желание выплеснуть весь этот пожар из себя наружу, взорваться, заорать, разлететься на куски! Разве я в порядке?

— Да. — Отворачиваюсь. — Все хорошо.

Не думаю, что она мне верит, но профессиональный опыт и отличная чуйка заставляют ее засунуть язык куда подальше. Возможно, поэтому я и спокойна рядом с этой блондинкой. Она знает: говорить мне невыносимо, отчего и не требует от меня того, что смогло бы перевернуть в моей душе последние остатки гордости, решимости. Воли. Я больше не хочу плакать. И, да, возможно, я выбираю неправильный путь. Однако забыть о том, что случилось, проще, чем смириться. А быть сильной? Важно ли в таком случае отличаться особой смелостью? Черт с ней. Лучше я буду слабой, чем искалеченной собственными же мыслями.

Поджимаю губы и зажмуриваюсь: подумать только, я еду к отцу. Просто поразительно. Я собираюсь жить с человеком, которого никогда не видела и поклялась вечно ненавидеть. Что может быть ироничнее неизбежности? Ты знаешь, что вот-вот сорвешься с края, но все равно продолжаешь по нему идти: других-то вариантов особо не наблюдается. И ты обязательно спотыкаешься, и падаешь, и расшибаешься в лепешку, и вдруг наивно удивляешься, ведь, черт подери, пусть конец и был предрешен, ты все равно упрямо надеялся. Вот она человеческая природа во всей ее красе: умение талантливо и забвенно обманывать не только окружающих, но и самого себя. Я открываю глаза и опускаю взгляд на свои руки. Они дрожат, и мне приходится сцепить их на коленях. Не хватало, чтобы еще блондинка начала свой допрос.

— Зои? — Черт, заметила. — Нам ехать сутки. Может, остановимся отдохнуть?

Не заметила. Пожимаю плечами и отрезаю:

— Ваше дело.

— А ты как считаешь?

— Я считаю, что это ваше дело.

Блондинка почему-то улыбается. Странно. Наверно, я слишком долго не общалась с людьми, и умение грубить стало поводом подружиться.

— Ты интересная девушка.

— Да что вы говорите, — закатываю глаза и вновь смотрю в окно. Ненавижу говорить, не хочу говорить, не говорите со мной.

— Я думаю, у тебя все будет хорошо. Да, сейчас тебе страшно, но вскоре рядом появятся близкие люди, и они поддержат тебя.

Не собираюсь отвечать, но слова сами срываются с языка.

— Какие же такие близкие люди? Костик?

— Заметь, Зои, я ничего не говорила о твоем отце. Ты сама о нем вспомнила.

— Тогда кого же вы имели в виду?

— Понятия не имею, — улыбается она, и я недоверчиво хмыкаю. — Кто знает, кого ты встретишь? Питер — чудесный город. Он не просто красив наружностью, он красивый внутри. И люди там есть такие же. Слышишь?

— Хорошо. — Я киваю и вымученно улыбаюсь. — Как скажете.

Блондинка выдыхает, и мы продолжаем ехать молча. Постепенно темнеет. Вместо полей — только черные лоскутки и тусклые пятна от фонарей. Они сливаются в одну линию и несутся за нами, оставляя след, будто хотят, чтобы потом я смогла найти дорогу домой. Но у меня больше нет дома. Без мамы — все не так. Нигде нехорошо. Без мамы нет ни смысла, ни целей. Она умерла, и умерло все. Над головой потухло солнце, и теперь я иду на ощупь в поисках какого-то мнимого спасения. Вот только нужно ли мне оно? Может, я тоже не прочь умереть. Да, это странно, но уже два долгих месяца я задаюсь одним и тем же мучительным вопросом: почему выжила я? Мы ведь были в одной машине, нас обеих хорошенько потрепало, однако почему-то именно я пришла в себя. Искать в этом злой умысел попросту глупо. Правда, мне больше ничего и не остается, кроме как надеяться на то, что выжила я не для галочки в каком-то небесном списке, а с определенной целью. Вот только с какой? Может, я должна стать ученым? Спасти мир? Сшить себе геройское трико? Над последним тихо хихикаю и удивляюсь своей способности еще растягивать губы в улыбке. Если честно, от этого становится страшно. Страшно, что жизнь действительно продолжается. Кто бы мог подумать. Смысл я вроде как и потеряла, однако Земля не остановилась, а время не замедлило своего хода. И даже самое нещадное событие, расколовшее на две части все мое существование, не смогло что-либо изменить.

Мы делаем остановку часов через восемь, я снимаю наушники и вываливаюсь из машины, едва не падая. Выпрямляюсь, поправляю задравшуюся чуть ли не до подбородка кофту и оглядываюсь: что может быть лучше ночи, проведенной в каком-то мотеле. Я даже не думала, что у нас такие бывают. Маленькие, одноэтажные, со старыми дверьми и побитыми оконными рамами.

— Не думала, что магистраль будет забита машинами, — извиняющимся тоном щебечет блондинка и поправляет мятый пиджак с мокрыми кругами под мышками. Зачем она вообще его напялила? Не на собеседование ведь направляемся. — Мы отстаем от графика. Придется рано проснуться.

— Уже и так рано, — буркаю я. — Часа три, наверное.

— Ты перекусить хочешь?

— Нет, спасибо.

— Зои, мы в пути полдня.

— И что с того?

— Ты не могла не проголодаться.

— Вполне даже могла.

— Зои, пожалуйста.

— Вы не обязаны обо мне заботиться. Я не ваша дочь. Я вам вообще никто.

— Не говори так! — Впервые в голосе блондинки звучит обида. Женщина сердито хлопает дверцей, и тут же эхо разносится по пустой стоянке. — Прости.

— Боже, да за что вы извиняетесь? Со мной все в порядке, я в порядке! — Я разворачиваюсь и быстрым шагом несусь в сторону мотеля.

Не хочу, чтобы она шла следом, но она идет, ведь как иначе? Не смотрю на нее, когда мы бронируем номера. Не смотрю на нее, когда она вручает мне ключи. Не смотрю на нее, когда ухожу. Мне не нужна чья-то жалость, не нужна чья-то забота. Единственный человек, который мог обо мне беспокоиться, умер! И сейчас я не желаю никого видеть, слышать, не могу просто. Врываюсь в комнату и со всей силой хлопаю дверью. Облокачиваюсь об нее всем телом и повторяю: никого. Новая волна страшной безнадеги накатывает на меня, когда я ее совсем не жду. Я же пообещала себе больше не плакать. Так, не реви же, Зои, не реви! И тут же по щекам скатываются слезы. Вытираю их, отпрыгиваю назад и хватаюсь руками за голову: мама не вернется. Никогда уже не вернется.

Сажусь на кровать, она так сильно прогибается, что я проваливаюсь и опускаю на колени голову. Мне совсем не больно. Только лишь, когда дышу.

Проходит немало времени, прежде чем я беру себя в руки. Сморкаюсь, подхожу к старому зеркалу и вытираю пальцами мокрые глаза, щеки, затем заправляю за уши светлые волосы. Моя мать была самым обычным человеком, таким же, как и мы все: с недостатками, с грешками, с ошибками. Но что в ней и было особенным, так это безумная воля к жизни. Брошенная всеми, покинутая и растерянная, она продолжала идти, несмотря ни на какие препятствия. И сейчас она бы злилась, увидев мое лицо. Она бы сказала: «Будь свободна от предрассудков и от жизненных помех. Мы думаем, именно проблемы делают нас людьми, но людьми нас делает обыкновенное счастье, и счастье — редкий дар, не упускай его, Зои. Живи и радуйся даже тогда, когда хочется плакать. Наслаждайся, даже совершив ошибки. Находи хорошее даже в плохом, и тогда ты не пропадешь».

Я улыбаюсь, представив перед собой мамино лицо. Встречаюсь со своим отражением в зеркале и вдруг вижу эту похожую улыбку. Вскидываю брови, касаюсь пальцами груди, там, где бьется сердце, и понимаю: мама — во мне, в моих жестах, в моих словах. Она никогда меня не покинет. Неожиданно я понимаю, что хочу сделать.

Выбегаю из комнаты. Несусь к круглосуточному магазину и сосредоточенно осматриваю прилавки. Возвращаюсь, сжимая в руке упаковку с краской. Порывисто разрываю ее и извлекаю баночку. Да, это то, что мне нужно. Через полчаса мои волосы темно-каштановые, и я ошеломленно изучаю их в зеркале. Перебираю пальцами. Если люди и совершают странности, ведясь на поводу у эмоций, то это определенно одна из них.

Непривычно быть так сильно похожей на нее. Локоны мокрые, почти черные. Мне недостает только ярко-алой помады. Тянусь за маленьким, пожелтевшим от времени феном, как вдруг раздается стук в дверь. Неужели блондинка? Надо бы узнать ее имя и запомнить его. Эта женщина пытается помочь мне, а я даже спасибо ей не говорила. Заслуживает ли она такого отношения? Если каждый проблемный ребенок вдруг решит в отместку поиздеваться над ней — она сойдет с ума. Я, наверное, погорячилась. Распахиваю входную дверь и тут же замираю: это не блондинка.

Вместе с запахом алкоголя в комнату влетает худощавый парень, хватает меня за рот и сжимает его с такой силой, что мне становится больно.

— Я отпущу, — задыхаясь, говорит он мне на ухо, — а ты не кричи, договорились?

Киваю. Однако едва он ослабляет хватку, как тут же я вырываюсь и открываю рот для пронзительного ора.

— Стой, стой! — выставив перед собой ладони, восклицает незнакомец. Я вижу, что у него разбита губа и из носа течет толстая красная полоска. — Мне надо спрятаться. У тебя единственной горел свет.

Мне страшно. Не знаю, что делать, так и стою, растопырив пальцы, будто жду, что этот парень сорвется с места и решит разодрать мне глотку. Говорю:

— Уходи.

— Пять минут. Пять минут, и я исчезну, прошу.

— Но что с тобой? — Сам парень слишком худой, чтобы первым лезть в драку. Собственно, поэтому я невольно воспринимаю его как жертву. — На тебя напали?

— Можно и так сказать.

— Ты не уверен?

— Скорее я сам напросился. — Незнакомец неуклюже горбит спину и вытирает руками уже опухший и бордовый от удара нос. — Черт, — парень пьяно морщится, — жжется, дрянь.

Так и тянет полюбопытствовать, что же на самом деле происходит, однако здравый смысл подсказывает мне не начинать беседу с каким-то неизвестным психом.

— Я не хотел тебя напугать.

— Может, — сглатываю и нерешительно продолжаю, — может, тебе нужен доктор?

— Обойдусь.

— Но ты в крови. Тебя хорошенько разукрасили.

— Я еще легко отделался.

— Что же ты натворил?

— Проиграл. — Парень усмехается и тут же морщит лоб. Наверняка нос жутко щиплет. Смотреть на подобные душевные терзания трудно, поэтому я решаю проявить сочувствие. Беру полотенце, иду в ванну, подставляю край под холодную воду и возвращаюсь уверенная в своем желании хотя бы немного спасти ночку этого парня. — Держи.

— Спасибо. — Он удивленно хмыкает. Придавливает полотенце к носу и облегченно выдыхает. Осматриваю его кудрявые угольные волосы, торчащий чуб, крупные, безобразные веснушки — не дай бог, самой иметь такие — и зеленые, мутные от алкоголя, глаза. Цвет как у меня. С коричневыми, мелкими крапинками. Думаю, мы с ним одногодки. Интересно, каким же образом он умудрился нажить себе неприятности, не успев достигнуть совершеннолетия? — Считаешь, я ненормальный?

— Есть такая мысль.

— Просто никогда не приходи на закрытые вечеринки.

— Подожди, что? — недоверчиво вскидываю брови. — Тебя избили потому, что ты без спроса пришел на танцы?

— Меня избили не за то, что я пришел, а за то, зачем я пришел. Сечешь?

— И зачем же ты туда пришел?

— Совет номер два: никогда не влюбляйся в шикарных, рыжеволосых отличниц. Говорю по своему опыту. У нее сто процентов есть тот, кто захочет тебя избить. И у него есть парочка дружков, вызвавшихся составить компанию. И в итоге у всех кто-то есть, кроме тебя самого.

В глубине души я знаю, что должна прогнать парня, пинком вытолкнуть за дверь. Но не делаю этого. Не хочу. Он ведь не представляет угрозы. А главное, я неожиданно понимаю, что именно в общении ключ к моему спокойствию. Раньше мне казалось, быть наедине с мыслями — проще, чем ими делиться. Однако сейчас до меня доходит: необязательно рассказывать о том, что у тебя на сердце. Можно ведь и слушать других. Чем не осознанное забвение? Специально быть внимательным, лишь бы не концентрироваться на собственных проблемах.

— Я, наверное, должен уйти.

— Уверен? — Потираю глаза: их немного щиплет. — Может, тебе нужна помощь?

— А тебе?

Он смотрит мне прямо в глаза и, кажется, понимает, что я нахожусь в отвратительном состоянии, колеблясь между девушкой-само-спокойствие и девушкой-разбитой-истеричкой. Когда люди вдруг стали такими проницательными?

Наверное, алкоголь разбудил его шестое чувство.

— Пьян ты…

— Верно.

— И кровь течет у тебя.

— Тоже факт.

— Тогда зачем помощь мне? Кажется, это у тебя проблемы.

— У всех есть проблемы. Просто мои, — он обводит пальцем гематому у носа, опухшую губу и смеется, — отражены на лице.

Внезапно раздается грохот. Я испуганно отпрыгиваю в сторону, а мой новый знакомый эмоционально выругивается. Переводит на меня растерянный взгляд и говорит:

— Мне крышка.

— Это что, за тобой? — В дверь вновь стучат так сильно, что меня всю передергивает, и я сердито свожу брови. — Что им нужно? Что ты на самом деле натворил?

— Да ничего такого! Просто…

— Что просто? Из-за рыжеволосых отличниц людей не разыскивают посреди ночи!

— Возможно, дело не только в них. — Парень кладет на тумбу полотенце, покачивается назад и наигранно кланяется. — Открывай. Я все равно — труп.

Так и тянет спросить: кто эти люди, что ты натворил, почему не борешься, почему опускаешь руки? Но я не говорю ничего. В голове что-то срабатывает. Я вдруг понимаю, что должна помочь, обязана, ведь, черт подери, не зря этот человек оказался именно в моем номере. К тому же у меня имеется немалый опыт в общении с опасными кретинами.

— В ванной есть окно. — Я смотрю на парня. Его брови ползут вверх, а у меня внутри все возгорается, будто я сделана из бумаги. — Беги. Я задержу их.

— Но…

— Беги.

Мы глядим в похожие глаза друг друга и молчим. Дверь вновь трещит от ударов, кто-то за ней кричит и злится, а мы не двигаемся. Все никак не решаемся сделать то, что в моем случае подвергнет опасности жизнь, а в его — подвергнет опасности совесть. Наконец мои пальцы касаются дверной ручки, они сжимают ее, холодеют.

— Ты же совсем меня не знаешь, — как-то нервно хрипит парень. — Совсем.

С этим не поспоришь, поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю:

— Беги.

На этот раз парень не медлит. На заплетающихся ногах он срывается с места и исчезает за дверью ванны. Я слышу, как через несколько минут хлопает оконная рама, глубоко втягиваю в легкие воздух и, смирившись с чем-то ужасным и до нелепости глупым — ведь действительно смешно умереть во вшивом отеле по счастливой случайности, — распахиваю дверь. На пороге меня встречают три незнакомца. Предполагаю, именно они избили моего нового знакомого. Костяшки пальцев у них разукрашены запекшейся кровью. По бокам — два лысых громилы. В центре молодой, светловолосый парень со взглядом как у коварного, мерзкого кота.

Он ухмыляется и делает шаг вперед.

— Добрый вечер.

Так и хочется спросить — какой, к черту, вечер? Но страх не дает даже бровью повести, поэтому я прилежно затыкаю своему сарказму глотку.

— Тут был человек.

— Какой человек?

— Обычный такой. Невысокий, худой, с кровью на лице. — Незнакомец смотрит мне прямо в глаза, а я чувствую запах сигарет, исходящий от его выглаженного, идеального костюма.

— Не понимаю, о чем вы. — Пальцы с силой сжимают край двери. — Я никого не видела.

Белый воротник парня заляпан красными пятнами. Громко сглатываю, когда представляю, как незнакомец жестоко избивал моего нового знакомого. Что же тот натворил и за что так поплатился? Не думаю, что тут дело действительно в девушке. Скорее всего, стоит вопрос денег. Иначе как объяснить, что по бокам незнакомого парня два огромных секьюрити, а на испачканных кровью рукавах — золотые запонки.

— Мы не хотели тебя беспокоить, — мурлычет незнакомец, а сам испепеляет меня ядовитым взглядом. Осматривает, выискивает что-то. — Прими наши извинения.

— Ничего страшного. — Говорить сложно: в горло будто навалили сотню камней, но я все же собираюсь с мыслями и отрезаю: — Доброй вам ночи.

Господи, какая глупость! Доброй вам ночи? Да они же наемники какие-то, Зои! О чем ты думала? Однако отступать уже поздно. Я закрываю дверь, и последнее, что вижу — довольную, чеширскую улыбку незнакомца. Почему он так улыбается? Что он заметил?

Оставшись одна, облокачиваюсь спиной о стену и хватаюсь руками за лицо. Вот так ночка! Растерянно бегаю взглядом по комнате. Что же увидел этот жуткий парень? Может, он просто спятил? Глаза у него действительно безумные. Я со многими подонками общалась, но так жутко мне давно не было. Эти люди — опасные. Они способны на то, на что мы — обычные смертные — никогда бы не решились.

И тут я вдруг замечаю это чертово полотенце на моей тумбе.

Окровавленное полотенце.

— Вот же… черт!

Закрываю дверь еще на два оборота. Задергиваю шторы. Бегу в ванную и с силой хлопаю оконной рамой. Руки дрожат, не слушаются. Почему мне так страшно? Ведь все позади. Они ушли. Они знали, что я обманываю, но все равно ушли. Это обозначает лишь то, что до меня им нет никакого дела. Так ведь? Я попросту им не нужна. Я ложусь в постель. Не выключаю свет. Закрываю глаза. Но не сплю. Ни минуты.