Запрет

Эмилия Марр

Наша первая встреча закончилась провалом – я нахамила, а он затаил обиду. И расставил сети, как настоящий паук. Работа, учеба, дом, друзья – теперь все в моей жизни зависит только от него! Он меня ненавидит. Мстит. Только вот не понятно – за что?!

Глава 6

Вспышками сознание то возвращается, то снова исчезает.

Периодически слышу гул рядом, а потом все опять затихает. Я будто в тумане брожу, ничего не вижу, иду на голоса.

Иногда они исключительно мужские, незнакомые, но так мне неприятны, так угрожающе звучат, что тело трясет будто в лихорадке.

— Ты не перегнул палку? Может, не следовало так жестко с ней? Видишь, она не вывозит твой напор.

— Да я и не собирался так далеко заходить, — без какой-либо доли сожаления просто отвечает второй собеседник. — Хотел, чтобы убралась из города, оборвав все связи, но не за решетку, естественно. Просто все пошло наперекосяк, и вот итог…

— Да уж…

— Что это ты за нее запереживал? Если тебя это успокоит, то дела не завели, и вообще, ее имя нигде не фигурирует.

— Да мне все равно. Но так вроде неплохая девчонка. Ты и сам видел отчет.

Дальше пауза, и я думала, что разговор окончен, но он продолжился.

— Что врачи сказали? — заговорил вновь первый.

— Пневмония, почки застудила, ангина… Короче, с букетом болячек вышла. Только за одну ночь в отделении все, что могла, подхватила.

— Бедная девочка.

— Не преувеличивай. С ней все будет нормально. Выкарабкается, а после еще и, собравшись с силами, нападет. По ее венам течет не та кровь, чтобы сдаться и сложить лапки, поверь мне.

— Да, ты рассказывал… но… не знаю, не знаю. По мне, ты перегнул.

Разговоры прерываются, и я снова хожу как в тумане, на ощупь пробираясь куда-то. Мое внимание привлекает новый голос — женский, молодой, но очень недовольный. Ранее я его не слышала.

— Так это правда! — слышу звук каблуков, нервно постукивающих по паркету. — Что она тут делает?

— Лежит, — а этот голос я уже слышала в другой беседе.

— Не ерничай! Я это и так вижу!

Вновь тишина, и я решила, меня опять унесло от говорящих. Но нет, я тут, просто надо было обождать паузу.

— Что она делает в твоем доме?

— Мой ответ все тот же — лежит, — грубее, чем следовало, отвечает ей обладатель второго голоса, явно теряя терпение.

— А твоя мама знает?

— Что? — недоумевает мужчина.

— Что ты держишь у себя левую девчонку! Устроил тут ей госпиталь на дому!

— Ты думаешь, ей следует об этом знать? — угрожающе шипит мужчина, а я прям чувствую, как по телу пробираются мурашки, заставляя меня дрожать. Он опасен, как хищник, который в любой момент готов совершить прыжок и настигнуть свою цель. — Я еще выясню, кто из домработниц тебе настучал. И тогда ни тебе, ни ей не поздоровится за то, что устроили за мной слежку.

— Никто ничего не устраивал, — не совсем уверенно оправдывается девушка, как будто придумывает все на лету. — Просто я позвонила и спросила, дома ли ты, один или, может, с гостями… хотела подъехать. И тогда мне рассказали.

— Да, да. Сейчас мне с этим некогда разбираться, но поверь, тебе лучше прекратить. Либо сдавай ее, и я уволю твою наводчицу, либо просто уволю всех, но и тебя больше не пущу в дом.

— Ты не посмеешь! — на эмоциях выкрикивает девушка. — Мой отец спонсировал твой бизнес, и если бы не он…

— Если бы не он, ты бы тут не стояла. И учти, дивиденды по акциям, которыми владеет твой отец, уже давно перекрыли вложения в несколько раз.

— Но, но… по-человечески, ты разве не испытываешь к нему благодарности? Он помог тебе вернуть все магазины твоего отца! — предпринимает последнюю попытку образумить мужчину девушка.

— «По-человечески», Элина, ты серьезно? — горько усмехается мужчина. — В бизнесе нет таких слов. Вроде ты окончила Высшую школу экономики, а этому так и не научилась.

— Ладно, хорошо. А как же твоя мама? Она видит невесткой только меня.

— И? В чем проблема? — небрежно интересуется мужчина.

— Как в чем? У тебя в постели девица! И как мне это понимать?

— Полуживая, Элина, полуживая девица. Не забывай об этом. Или ты думаешь, я некрофил? — грозно, повысив голос на девушку, вопрошал мужчина.

— Боже! Нет, ты что?

— Ну что тогда за беспочвенная истерика?

— Просто я была в шоке, что у тебя в спальне девушка и…

— Уточняй в следующий раз у своих кротов, в какой именно спальне… в моей или соседней.

— Хорошо, ты прав. Извини. Может, спустимся вниз, выпьем чего-нибудь… м? — окончание предложения явно соответствовало заигрыванию со стороны девушки.

— Пошли, — и это первое слово мужчины, которое было произнесено с легкостью и нормальным тоном.

И снова тишь да гладь, ни звука. От этих двоих только голова разболелась. Уж слишком истерический голос у девушки.

Сколько времени прошло в обманчиво чуткой тишине? И вновь голоса мужчин тревожат мою душу:

— Что говорят? Когда очнется?

— Сказали, что из критического состояния вывели, через день, край два, должна открыть глаза.

— Хорошо, хоть смерти невинных на тебе не будет, — прикалывается первый мужчина.

— Придурок, — парирует второй, насмехаясь.

Я снова во всеобъемлющей, безмолвной тишине, которую неожиданно нарушает чужое присутствие. Я явно чувствую прикосновение к своему лицу, как будто кто-то нежно проводит ладонью по щеке, и вслед за этим слышу спокойный, тихий мужской голос. Хочу открыть глаза, посмотреть, кто это, но веки тяжелы, и мне ничего не удается.

— Девочка, и зачем ты приехала в столицу? Тут моя территория. И они это прекрасно знают. Сами же установили это правило. Так почему же отпустили тебя ко мне? Неужели они передумали?

Сознание проясняется, каждый прожитый миг моей жизни за последние несколько дней проносится перед глазами.

И я с ужасом понимаю, что знаю, кому принадлежит этот голос…

*********************

Открываю глаза и вновь их прикрываю от ослепляющих солнечных лучей, которые пробрались в комнату сквозь распахнутые окна. Инстинктивно выставляю ладонь, чтобы защититься от их наглого вторжения, но ощущаю ограниченность в движениях. Осмотревшись, замечаю катетер, прикрепленный к руке, а проследив за трубкой — вставленную в него капельницу с каким-то раствором, который в данный момент вводится в мой организм.

Ненавижу больницы! Умело освобождаюсь от всех этих иголок и катетера и, наконец почувствовав свободу, с облегчением вновь падаю на подушку.

Звук открываемой двери привлекает внимание.

И, оглядевшись, понимаю, что это не больничная палата, а если это и клиника, то точно бизнес-класса! Просто таких комнат я даже в кино не видела.

В комнату входит невысокая коренастая женщина средних лет, по-простому одетая. В ее глазах читается радость, которая, впрочем, тут же сменяется возмущением: я же отсоединила систему.

— Зачем ты это сделала? — начинает она причитать, поднимая с пола капельницу и прочие принадлежности. — Лекарство еще полностью не докапало, осталось же совсем чуть-чуть, надо было подождать.

— Я себя хорошо чувствую, не надо в меня вливать непонятно что, — остро реагирую на ее замечания, неосознанно грублю. Откуда они знают, на что у меня аллергия, а на что ее нет! Без моего ведома мне нельзя все подряд ставить.

Женщина внимательно на меня смотрит, а после говорит:

— Вроде милая девушка, а ведешь себя как эти выскочки, которые наведываются к… эх… — задетая моим тоном, махнув на меня рукой, она отвернулась и поспешила выйти из комнаты, а я поняла, что перегнула и обидела ни в чем не повинного человека.

Черт!

Попыталась встать, но общая слабость организма сказывалась, и я завалилась опять в кровать.

На эмоциях бью по постели рукой, а после, собравшись с силами, кричу:

— Извините.

Надеюсь, она услышит. Меня всегда грызет совесть, если кого-то обижаю. Иной раз, даже если я не виновата, но человек обиделся, я все равно первая делаю шаг навстречу и пытаюсь наладить комфортное общение.

Откинув голову на подушку, смотрю в потолок.

Что происходит? Где я? Все же это не больница. Хотя комната пропахла медицинскими препаратами.

— Остыла?

На пороге стоит эта же женщина и ждет моего ответа.

Осторожно киваю. И она проходит вглубь комнаты и подходит ко мне.

— Я не врач, ничего не знаю о тех лекарствах, которые тебе кололи. Но Геннадий Иосифович — очень хороший доктор, и абы что он бы не назначил. Так что, можешь не переживать.

— А где я? — с опаской спрашиваю, надеясь услышать, что произошло и как тут оказалась.

Она удивилась, а после тихо произнесла:

— Ты не помнишь, как сюда попала? Или кто тебя привез?

И как бы ей мягко сказать, что у меня нет ответа ни на один из ее вопросов?

— Я не помню ничего. Может, вы объясните?

— Ну, — обрадовавшись, что ее спрашивают, и почувствовав свою значимость, женщина, отвернув простыню, присела на край кровати, — тебя принес Кай Викторович, на руках. За ним сразу приехал и Геннадий Иосифович с бригадой врачей и переносным оборудованием. Уж не знаю, почему тебя не в больницу повезли, а сюда… Но мой руководитель никогда не совершает необдуманных поступков, значит, на то были причины.

Когда она произнесла имя «Кай Викторович», мое сердце зашлось от страха. Все-таки мне не показалось, и я видела его тогда, рано утром, когда вышла из камеры. Но зачем? Сам же меня отправил за решетку, сам же и вызволил? Это он что, показывает мне свое всемогущество?! Но зачем? Я и так с первой нашей встречи все поняла: мужик при деньгах и властью не обделен. Зачем нужна была столь яркая демонстрация силы?! Или он передумал и пожалел меня? Нет, такого быть не может! Но тогда что? И вообще, когда это было?!

— А сколько я тут уже дней?

— Ну, если считать сегодняшний, то три.

— Ох, черт! — резким движением откидываю одеяло, приподнимаюсь на кровати, опускаю ноги на пол и… в глазах темнеет, теряя ориентацию, вновь обессиленно падаю назад.

— Ох, девочка. Ты что творишь?! — бьет меня по щеке женщина. — Эй, ты меня слышишь?

— Да, — тихонько проговариваю, — не надо бить… я в сознании… просто слаба.

— Ну ты даешь! Тебя с того света вернули, а ты тут, как ракета, вскочила! Лежать тебе надо. Геннадий Иосифович ясно сказал: постельный режим до полного выздоровления!

Растерянно тру рукой лоб. Ноги все еще на полу, но сама вновь лечь на кровать я не смогу. Просить ее о помощи тоже неудобно. Снова моя импульсивность вводит меня в унизительное положение.

— Давай я тебе помогу, — добродушно предлагает сама женщина, чем очень упрощает ситуацию.

С благодарностью принимаю ее помощь. И вновь улегшись на кровать, спрашиваю:

— Как вас зовут? Вы так добры ко мне, а я до сих пор не знаю вашего имени.

— Тамара Ивановна. А тебя?

— Майя.

— Красивое имя, — добродушно проговаривает она, — давай я тебе подушку взобью, и ты нормально ляжешь.

Улыбнувшись, жду, когда она проделает все манипуляции с подушкой. А закончив взбивать и расположив ее сзади меня, интересуется:

— Кушать хочешь?

— Не особо, — честно признаюсь ей.

— А надо. Сейчас принесу лечебный бульон, он тебя сразу поставит на ноги.

Тамара Ивановна ухаживала за мной еще четыре дня. Как она и говорила, бульон творил чудеса, и уже к вечеру первого дня я смогла сама встать.

Ко мне приехал этот самый Геннадий Иосифович, внимательно осмотрел, послушал легкие, спросил о моем самочувствии. Подправил список лекарств и уехал. Так он меня навещал каждый день. Я уже спокойно сама расхаживала по комнате. Но покидать ее пределы мне было запрещено. Однако я не чувствовала себя запертой в неволе. У комнаты был застекленный балкон, и я из окна наблюдала за людьми на улице. А самое главное, тут не было решеток, и я сама решала, какой у меня будет распорядок дня. К комнате прилегала душевая. Каждое утро Тамара Ивановна приносила новую пижаму и свежее постельное белье. Если бы еще и на прогулки на улицу пускали, я бы ощутила себя в пятизвездочном отеле. Тамара Ивановна принесла мне несколько книг классиков, за чтением я проводила часы одиночества.

Я не знала точно, на каком этаже нахожусь, но вид из окна мне определенно нравился: широкий проспект, постоянное движение машин, а ночью зажигались огни. И вообще, я ощущала себя как в сказке. Более беззаботных дней в столице у меня еще не было.

Меня не запирали на замок. Нет. Но Тамара Ивановна ясно дала понять, что она принесет все, что нужно, а я должна отдыхать и выздоравливать. Но я и не стремилась выйти, не хотела случайно встретиться с хозяином квартиры. Пока я его не видела, у меня было ощущение, что я в больнице и за мной производят надлежащий уход. Но если я встречу его, вся легкость испарится. И я почувствую себя обязанной. А я этого не хотела, тем более он тоже виновен в моем плохом самочувствии. Как и Артемий. Из-за друга Снежинского я протопала немало километров в одних туфлях в зимний мороз, ночью! А сам Кай отправил меня за решетку, в холодную и сырую камеру! Так что, они оба виноваты в моем сегодняшнем состоянии!

В первый же день, когда я пришла в сознание, мне дали позвонить и немного поговорить с Полиной.

Моя бедная подруга вся извелась, пока искала меня в отделении полиции. И когда ее в очередной раз прогнали оттуда, она написала заявление о пропаже. Моя родная и любимая подруга, нет, она еще ближе — она как сестра!

Успокоив ее и рассказав все, что знала сама, я с ней попрощалась. Телефон мне больше не давали.

Раздается стук в дверь, и в комнату входит взволнованная Тамара Ивановна.

— Вот, — протягивает она мне халат, — накинь. Кай ждет тебя в кабинете. Я провожу.

Ее волнение передается и мне, руки вспотели, меня потряхивает. Путаюсь в длинных рукавах, но кое-как справляюсь. Запахиваюсь и затягиваю пояс — все, я готова к встрече с палачом моей жизни.

Спустя несколько минут я в растерянности стою у дверей комнаты, где меня ожидал этот тиран.

Тамара Ивановна ушла, а я все не решаюсь войти, дрожала перед встречей с тираном, как маленькая девочка.

А потом, послав все к черту, постучала и резко отрыла дверь! Ну не убьет же он меня, правильно? Не для этого выхаживал!

Оглядела просторную комнату, которая служила Снежинскому кабинетом.

Массивный деревянный стол у панорамного окна, его рабочее кожаное кресло медно-рыжего цвета, напротив него этого же цвета, но другой формы диванчик для посетителей.

Сам Кай Викторович сейчас стоит ко мне спиной и рассматривает прекрасный вид, открывающийся из окна.

Я молчу, ничего не говорю, жду, когда он начнет. А Снежинский, как будто испытывая меня на прочность, продолжает хранить молчание.

Так мы и стоим, не желая уступать друг другу.

Не выдержав, прохожу вглубь комнаты и присаживаюсь на диванчик. А он словно этого и ждал, заговорил именно в этот момент, заставив меня с визгом подскочить на месте.

— Как ты себя чувствуешь? — небрежно бросает в мою сторону. И вроде интересуется моим здоровьем, но выглядит так, как будто не дождется, когда я исчезну.

— Возможно, завтра меня Геннадий Иосифович окончательно выпишет.

— То, что говорит врач, я сам знаю. Я тебя спросил о другом.

О чем другом?!

— Нормально я себя чувствую! — с вызовом бросаю ему в ответ.

— Дерзишь — значит действительно приходишь в себя. Иди, свободна. — Так ни разу и не обернувшись, указывает мне этот человек, что делать.

Эх, взять бы в руки что-нибудь тяжёлое да как врезать ему по темечку!

— Чего медлишь? Освободи кабинет, у меня дела.

Не сдержавшись, топнула ногой! Да что же такое, как он со мной разговаривает!

— Зачем привезли сюда? Могли бы отвезти в «скорую», и дело с концом! Не надо было ждать, пока я выйду! Я не нуждаюсь в милостыне, наши больницы ничем не хуже той «тюрьмы», в которую вы меня заточили, — я, конечно, утрирую называя просторную комнату со всеми удобствами — тюрьмой, но его тон очень меня задел.

— А я и не подаю! Как только выздоровеешь, выставлю из дома в том, в чем пришла.