Небесное служение. Пророк

Эмилия Витковская, 2020

Я не смогла сбежать из монастыря и, возможно, никогда не смогу. С каждым днем Пророк становится все опаснее. Его безумие пропитано кровью, и если я не буду осторожна, эта кровь будет моей. Несмотря на растущий риск, я все еще продолжаю поиски истины, даже несмотря на то, что они могут привести меня к Адаму. В его темных глазах – чувство вины. Я знаю, что под личиной монстра скрывается душа, но до нее так трудно добраться. Когда я приехала сюда, я знала, что мне придется сражаться, но не понимала, что война будет идти на многих фронтах. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Адам.

Желание захлестывает меня, пока я не иду по коридору общежития в комнату Далилы. Когда я распахиваю ее дверь, она подпрыгивает и скатывается на пол, дергая за платье.

Я так сильно хочу ее обнять, что вынужден остановиться и перевести дух. Если бы я сделал это — просто обнял ее, — мой отец увидел бы. И тогда он все поймет. Далила стала еще большей пешкой в его игре.

Оставаться спокойным — это худшая пытка, которую я когда-либо перенес, а я прошел через многое. Я сижу перед ней и просто смотрю. Когда я думаю о том, как она убегала от меня, я хватаюсь за край кровати. Когда я думаю о том, как я хотел ее отпустить, все внутри меня восстает.

— Адам? — От звука ее мягкого голоса что-то глубоко внутри меня начинает раскручиваться.

Я снова смотрю на нее. Темные круги портят кожу под глазами, щеки ввалились, а губы в нескольких местах потрескались. Худые запястья, сутулые плечи и желтоватая кожа говорят мне, как плохо было в доме священника.

— Что они сделали, ягненок? — Я провожу рукой по ее щеке и обнаруживаю, что она такая же теплая, как и всегда. — Что случилось после того, как ты сбилась с пути?

— Ты отвез меня в дом священника. — Ее голос становится резким.

— У меня не было выбора.

Я мог бы отпустить ее и убить приближающихся мужчин. Но мой разум играет на результат. В любом случае, она была бы схвачена, а я мертв или навсегда погребен в доме священника.

Она опускает взгляд, пряча от меня лицо. Я должен сказать ей, чтобы она смотрела на меня, следовала моим правилам, всегда делала то, что я говорю, и, самое главное, что любое дальнейшее неповиновение приведет к жестокому наказанию. Вместо этого я хочу прижать к себе эту раненую фею со сломанными крыльями. Блядь, я сошел с ума.

— На кровати. — Несмотря на то, что она уничтожена, моя кровь все еще дрожит при мысли о прикосновении к ней.

Она не сопротивляется, просто забирается на матрас и ложится на спину, даже раздвигает ноги, прежде чем я успеваю об этом сказать. Я не смотрю на нее там, несмотря на то, что мне велит страсть. Я ложусь на нее, балансируя на локтях и глядя ей в глаза. Они серые и непостижимые, и мне интересно, смогу ли я когда-нибудь заглянуть в них и увидеть всю ее.

— Ты не можешь попробовать что-то подобное снова. — Я говорю тихо. Возможно, Грейс и Пророк уже установили аудиоустройства в комнате Далилы.

— Я знаю.

Я просеиваю ее волосы между пальцами.

— Расскажи мне, что случилось в доме священника. — Мне нужно это знать, чтобы почувствовать, через что она прошла. Если бы я мог взять на себя ее пытки, я бы это сделал. Но мой отец не дал мне такой возможности. Он никогда не оставляет мне вариантов. — Я хочу знать.

— Разве ты не собираешься сначала мне угрожать? Может, ударишь меня ремнем? — Она начинает злиться.

— Я делаю это только тогда, когда это весело. — Я смотрю на нее. — Когда ты в таком состоянии, это все равно что убить муху базукой. Ярко, но неудовлетворительно.

— Ты засранец. — В ней снова появляется огонь, пламя, которое влекло меня с того момента, как я увидел ее.

— Я знаю. Теперь скажи мне.

Она закрывает глаза, прячась от меня.

— Я был привязан к столу. И текла вода. Постоянная текла вода. — Она касается пятна на лбу и морщится. — Капала. И я знаю, это звучит безумно, но эти капли… это было так…

— Это вид пыток, старый как цивилизация. — Я прижимаюсь лбом к ее лбу, пытаясь стереть призрак ощущений, которые она испытывает.

— Приятно слышать. — Она прочищает горло. — И там была кромешная тьма. Там была Грейс. Она дразнила меня.

Во мне закипает убийственная ярость, но я остаюсь расслабленным, настолько спокойным, насколько это возможно, чтобы унять ее кошмар.

— Да.

— Они затащили меня в эту комнату. И…

Я жду, пока она продолжит, и ловлю слезу, катящуюся из уголка ее глаза. Слова «теперь ты в безопасности со мной» кРуфьятся у меня на языке, но они ненастоящие. Это ложь. И я не могу заставить их сорваться с губ. Впервые.

— Твой отец был там. Он давал мне пищу и воду. — Слова выливаются из нее мучительным потоком. — И я не могла сказать «нет». Я был так голодна и так устала, и, Боже, я просто хотела, чтобы это прекратилось, а он продолжал мне все это рассказывать. — Еще больше слезинок текут из уголков ее глаз, и я вытираю каждую. — Он был так добр, но потом меня тащили обратно в ту комнату. Опять и опять.

— Мне жаль. — Извинения от меня неубедительны. Но мне действительно очень жаль.

— Жаль? — Она смотрит на меня недоверчиво. — Ты отправил меня туда! Ты мог бы меня отпустить. Ты мог бы всех нас отпустить. Ты можешь положить этому конец прямо сейчас!

— Говорите тише. — Я хватаю ее за предплечья. — И я не могу положить этому конец, не сейчас. Ты многого не знаешь…

— Я прекрасно понимаю, что я в темноте.

— Боюсь, тебе придется оставаться здесь. — Я не могу рассказать ей о своих планах, о том, чего я хочу для нее — для нас.

— Убирайся. — Она пытается освободить руки, но не может. — Пожалуйста, просто уходи.

Она снова закрылась, ничто не может пробить ее броню. Я наклоняюсь к ее уху.

— Проверь под подушкой, ягненок. Но не позволяй им видеть. — Я встаю и иду к двери, не оглядываясь, выхожу из ее комнаты. Каждый шаг от нее — это новый шрам на моей душе, но ей нужно поправляться. И у меня всего два дня, чтобы закончить подготовку к зимнему солнцестоянию.

Сестры в знак уважения опускают подбородки, пока я несусь по коридорам к двери Грейс. Он распахивается. Она наблюдала за мной с того момента, как я вошел в Монастырь. Сука.

— Чем обязана? — Она садится на край стола, а я опускаюсь в одно из ее слишком мягких кожаных кресел.

— Ты собираешься присутствовать на празднике Солнцестояния?

— Конечно. — Она водит пальцами по серебряному ожерелью, лежащему на краю стола. — Мои Девы будут там. Я постоянно общаюсь с часовней. Они готовы. Как насчет тебя? — Ее глаза сужаются. — Ты все подготовил?

Я киваю:

— Костер, развлечение, жертвоприношение.

Ее глаза загораются при этом последнем слове. Мне хочется пожалеть то существо, в которое она превратилась, но я не могу простить ей ни один из ее грехов. Она такая же мерзость, как и я.

— Ты изменил свое мнение о том, что я сказала в прошлый раз? — Она начинает задирать юбку.

— Прекрати! — Я держу ее взгляд.

Она опускает юбку и надувает губы:

— Все еще сердишься?

— Перестань терроризировать Далилу. — Я испытываю радость, когда она морщится.

— Она моя Дева. Пророк разрешил мне делать то, что…

— Если я найду на ней еще один синяк или даже царапину, я вернусь к тебе.

— Это угроза? — Она хлопает ресницами.

— Ты знаешь место на реке примерно в акре от того места, где похоронена Вера? — Когда я произношу это имя, у меня в душе открывается рана, которая никогда не переставала кровоточить. Но это нужно сделать, и я должен это сделать сейчас.

Она бледнеет и обходит вокруг стола, по глупости полагая, что кусок красного дерева может защитить ее от меня.

— Почему ты это говоришь?

— Потому что это то место, где я тебя утоплю. Я столько раз думал об этой глубокой воде. — Я смотрю на нее и вижу каждую частичку ее извращенного сердца и разбитой души. — Скалы там гладкие, ты знала? Вода со временем очистила их шероховатостей. Когда я захожу в воду, я делаю это босиком, чувствуя эти круглые камни под пальцами ног. Ты будешь биться, кричать, умолять. Твое платье пропитается водой. Там под дубами так холодно, что даже летом можно простудиться. — Она скрещивает руки, когда я встаю и подхожу к ней. — Ты будешь врать, как и всегда, и я запихну тебя под воду. А потом… — Я наклоняюсь и хватаю ее за подбородок, сильно сжимая его. — Блаженная тишина. Я оставлю твое тело там. Никто тебя не найдет. Я забуду о тебе, и вскоре ты станешь пищей для рыб, енотов, койотов. А потом ты просто исчезнешь. — Я улыбаюсь ей.

— Адам, — шепчет она, ее глаза слезятся.

Ее слезы больше не трогают меня. Надеюсь, она прольет их достаточно, чтобы утонуть.

— Не надо. Обижать. Далилу. — Я выпускаю, поворачиваюсь и выхожу за дверь.