Небесное служение. Пророк

Эмилия Витковская, 2020

Я не смогла сбежать из монастыря и, возможно, никогда не смогу. С каждым днем Пророк становится все опаснее. Его безумие пропитано кровью, и если я не буду осторожна, эта кровь будет моей. Несмотря на растущий риск, я все еще продолжаю поиски истины, даже несмотря на то, что они могут привести меня к Адаму. В его темных глазах – чувство вины. Я знаю, что под личиной монстра скрывается душа, но до нее так трудно добраться. Когда я приехала сюда, я знала, что мне придется сражаться, но не понимала, что война будет идти на многих фронтах. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Адам.

Три дня. Она пробыла там уже целых три дня, и никто мне ни черта не говорит.

— Ты слушаешь меня, сынок? — Отец щелкает зажигалкой и сильно затягивается сигаретой.

— Да. — Я пытаюсь расслабить плечи и выглядеть беспечным. — Девы возвращаются в строй.

— Возвращаются. — Он позволяет последнему слову повиснуть в воздухе. — Но. — Звучит как выстрел. — Нам нужно обсудить Крейга. Как Защитник Сары, он виноват во всем произошедшем. Дев наказывают, но ему пора столкнуться с последствиями.

Наконец, мы с отцом хоть в чем-то согласны. Крэйг — гребаное животное, и он заслуживает ада.

— Что ты для него приготовил? — У меня тоже много идей.

— Хлыста недостаточно, но крест — слишком сурово. — Он стучит костяшками пальцев по столу.

— Река? — спрашивает Ной робким голосом, предлагая пытки.

Отец улыбается:

— Я думаю, это нормально. — Он поворачивается ко мне. — Нам также нужно обсудить твое наказание, Адам.

Я не реагирую. Я думаю, что готов принять еще несколько ударов плетью. Если Дева не слушается, и особенно если она доходит до попытки сбежать, ее Защитника наказывают. В глазах моего отца мы не выполняем свою работу. К настоящему времени девушки должны быть сломлены, и у них нет духа, кроме одного, служащего Пророку.

— Тоже река? — Я встречаю его ледяной взгляд.

— Сначала я думал, что кнут — лучшее для тебя. — Он делает еще одну паузу. — Но потом я понял, что тебе нужно немного больше.

— Палки с гвоздями? Может, позволишь крысам грызть мои пальцы рук и ног? — Я надеюсь, что один из вариантов правильный. Что бы он ни планировал, я хочу, чтобы это сделали со мной. Но блеск в его глазах говорит мне, что все пойдет не так.

— Привести ее! — Его голос рассекает воздух.

Кастро открывает дверь офиса, заталкивая мою мать внутрь. Мы с Ноем вскакиваем.

Ной начинает:

— Папа, ты не можешь…

— Сядь, черт возьми, Ной! — Его рев пугает моего брата, но не меня.

Я смотрю на него.

— Это ее не касается.

— Все, что связано с тобой, касается ее. Мой отец щелкает пальцами, и моя мать семенит к нему, умоляюще глядя на меня. Она не хочет, чтобы я вмешивался. Как всегда, она пытается защитить меня. Сломанная нога, многочисленные синяки и шрамы никогда не мешали ей защищать меня и Ноя.

— Не надо. — Я сжимаю пальцы в кулаки и шагаю к столу.

Сталь вдавливается в основание моего черепа.

Мой отец ухмыляется.

— Если он двинется, нажми на курок.

— Да сэр. — Кастро сильнее прижимает дулом, хватает меня за плечо свободной рукой и толкает в кресло.

Мои ногти впиваются в кожу ладони.

— Кастро, я обещаю тебе. Однажды на моих руках будет твоя теплая кровь. И я не могу дождаться, черт возьми.

— Посмотрим. — Он все еще дерзкий. Но скоро я позабочусь о том, чтобы он перестал дышать.

— Рэйчел, любовь моя. — Мой отец хватает ее за руки и притягивает к себе.

Ной корчится на стуле, и Кастро пинает его ногой.

— Двинешься, и я тебя пристрелю.

— Пророк. — Она не смотрит ему в глаза.

— Ты скучала по мне?

— Я скучаю по мужу, да. — Ее слова сильны, хотя он столько раз пытался сломить ее дух.

— Хочешь это доказать? — Он делает еще одну затяжку и выпускает дым ей в лицо.

— Как?

— Если ты говоришь правду, тебе не причинят вреда. Но если ты не в полном послушании, боюсь, это будет больно. — Он хватает ее за руку и задирает рукав ее белой рубашки.

Она не шевелится. Когда он прижимает горящую сигарету к коже с внутренней стороны руки, она издает тихий звук, но проглатывает его.

Кастро крепче сжимает мое плечо. Из всего того, что мой отец делал в его присутствии, вот что его беспокоит?

— О, Рэйчел. — Он вытаскивает сигарету и зажигалку. — Ты все-таки солгала. Ты не скучала по мне. Ты не в полном послушании. Вот почему это больно. Но моя дорогая… — он пытается нахмуриться, но не может, его радость при мысли о человеческой боли слишком велика, — ты знаешь, мне это больнее, чем тебе.

Успею ли я выхватить пистолет Кастро до того, как он спустит курок? Смогу ли я убить его, а затем своего отца, не вызвав других Защитников? Мой разум работает, отчаянно пытаясь решить уравнение, а моя мать вздрагивает. Запах ее обожженой кожи портит воздух, когда отец снова и снова прижигает ее. Ной бьет костяшками пальцев по подлокотнику своего кресла, и я ничего не могу сделать, только смотреть.

Я много лет знал, что убью своего отца. Но я не знал, как скоро это произойдет. В последний раз, когда он истязал мою мать, я был слишком молод, слишком потрясен, чтобы что-то с этим поделать. Она все еще хромает из-за невылеченного перелома. Когда он уничтожил Веру, я был слишком потерян в горе, чтобы обратить свой гнев наружу. Но на этот раз все по-другому. Теперь я знаю, что мне нужно делать — для моей матери, для Ноя, для Веры и для Далилы.

И скоро сделаю это.

***

В доме священника темно, снаружи стоит охранник с автоматом. Я брожу среди ближайших деревьев, все мои чувства настроены на это темное здание, где страдает Далила. Три дня и три ночи мучений. Блядь.

Я прислоняюсь к старой сосне, когда что-то проносится сквозь кусты примерно в десяти ярдах от меня. Луна выглядывает из-за быстро движущихся облаков, затем снова исчезает, унося с собой свет.

Спасти ее — не вариант. Только не с вооруженной охраной, находящейся в состоянии повышенной готовности. Попытка побега — хотя и не первая — была единственной, которая почти увенчалась успехом. Все больше мужчин патрулируют территорию, а Монастырь контролируется еще сильнее. Больше не будет ночных рывков за свободу. Кулак моего отца сжимается вокруг этого места, душит всех, кто находится внутри под любовью и руководством Пророка.

Фары пронзают ночь, и я обхожу дерево, чтобы спрятаться. Проезжает белый «Range Rover» и останавливается рядом с домом священника. Мой отец выходит и направляется к входу, охранник спешит открыть ему дверь.

Не знаю, чем занимается мой отец, пока он здесь, но могу догадываться. Больше наркотиков, больше обещаний, скатывающихся с его языка. Я просил Далилу не ломаться, но, глядя на здание из шлакобетона без окон, я пытаюсь оценить ее шансы остаться в здравом рассудке. Она сильная, но пытки могут раздавить кого угодно.

— Привет.

Я поворачиваюсь и беру пистолет.

— Это я. — Ной прижимается к искривленному дубу справа от меня. — Я думал, ты где-нибудь здесь.

Убирая руку с рукоятки пистолета, я снова смотрю на дом священника.

— Что ты здесь делаешь? — В моей голове проносится воспоминание о том, как мы в последний раз разговаривали: как я был жесток с ним, потому что он все еще верил в нашего отца.

— Я просто подумал… — Он тихо вздыхает. — Я не знаю. Кажется, тебя тянет к этой Деве. Так что я подумал, может, тебе нужно…

— Спасибо. — Я не могу сказать ему, что больше всего мне нужно убить нашего отца. Но присутствие Ноя приветствуется, если оно неожиданно. — О том, что я сказал на днях…

— Не беспокойся об этом. А может, ты и прав. После того, что он сделал с мамой, я не знаю. — Его голос становится еще тише. — Я все еще чувствую запах ее кожи.

— Я тоже. — Я хороню память о ее боли, но помню ее, как собака помнит про зарытую кость. Я выкопаю ее позже и использую, чтобы нанести урон тем, кто этого заслуживает.

Он выглядывает из-за своего дерева.

— Отец там?

— Да.

— Дерьмо.

Ветра нет, кристальный воздух неподвижен и тих. Мы ждем долгие минуты — я не знаю чего. Она не выходит. По словам моего отца, пока она не будет «готова». Я скрипю зубами.

— Может, они там просто занимаются обычным делом? — Ной звучит далеко не уверенно.

— Ты имеешь в виду легкие пытки с промыванием мозгов?

— Да, это. — Он пожимает плечами.

— Я так не думаю.

Он не хуже меня знает, что то, что происходит в доме приходского священника, делает Монастырь похожим на Диснейленд.

— Ты думаешь, он собирается… — Он громко сглатывает.

— Требовать ее? — Я хочу сказать, что он не стал бы этого делать, потому что, возможно, он все еще сможет использовать ее. Может, ее не отправят в часовню или собор. Она все еще имеет ценность, пока ее тело не слишком сломано. Я грустно усмехаюсь. Ее тело нельзя сломать — это убьет ее ценность. Но ее разум должен быть полностью разрушен, а затем восстановлен на клее лжи моего отца.

Ной пожимает плечами.

— Он заявил только об одной. Может, на этот раз он будет осторожнее.

— И не выебет их перед тем, как отправить на работу? — Я похлопываю по карманам куртки в поисках пачки сигарет, которые не курил около пяти лет. — Он ничего не может с собой поделать. Он ни в коем случае не отпустит ее, не сняв с не пробу.

— Но, может быть, еще нет. Она все еще могла быть…

— Шшш. — Я хватаю его за руку.

Мой отец выходит из дома приходского священника и садится в ожидающий его внедорожник. Когда он трогается, крик Далилы пронзает ночь.

Что-то происходит внутри меня. Как будто я чувствую ее агонию глубоко в животе. Я не осознаю, что бегу, пока Ной не хватает меня сзади, бросив меня на сосновые иглы и укрыв нас от фар проезжающего внедорожника.

— Черт возьми, что ты делаешь? — Он скатывается со меня и садится. — Ты хочешь, чтобы тебя поймали?

Она снова кричит, и моя кровь стынет в жилах, подталкивая меня к ней.

— Я хочу, чтобы она вышла оттуда! — Я поднимаюсь на ноги, когда ее крики стихает.

— Нет. — Он встает и хватает меня за руку. — Ты не можешь. Если ты хоть попробуешь, и папа узнает…

— Мама. — Я уже знаю, что она заплатит за любые мои ошибки. В очередной раз. Любовь к ней живет в искореженной шкатулке моего сердца, и моя голова напоминает мне, что Ной прав. Если я снова наделаю глупостей, наша мать может заплатить еще более высокую цену, чем обугленная плоть.

— Давай. — Ной отпускает меня, возможно, уверенный, что я не двинусь с места. — Эта Дева того стоит?

Да. Это слово мелькает в моей голове, как молния, но я не смею произнести его вслух. Сказать «да» — это признать слабость.

— Она моя.

— Она принадлежит Пророку. — Его голос мягкок, но колючка все равно попадает в цель.

Он прав. Какую бы связь я ни чувствовал с Далилой, она в конечном итоге будет разорвана — либо моими действиями, либо действиями моего отца. Это знание ни черта не меняет.

— Давай. Давай выбираться отсюда. — Он слегка бьет меня по плечу и кивает подбородком в сторону дома.

Я неохотно поворачиваюсь и следую за ним, хотя оставляю слишком много осколков себя вместе с Далилой. Мы оба страдаем в нашей собственной темной бездне.