Медальон

Элейн Чаротти, 2021

Амо девушка, жизнь, которой соткана из таинственных эпизодов прошлого. Перед тем, как уйти в Царство Вечного сна, бабушка нехотя вручает ей медальон, и с этого момента жизнь героини наполняется тревожными буднями. Странные, а зачастую страшные события приводят Амо в самое сердце индейского племени. Сможет ли она быть сильнее обстоятельств и обрести долгожданную свободу?

Глава 10

Вечером того же дня мы разбили лагерь высоко в горах. Когда я раньше смотрела на них снизу, мне казалось просто невообразимой задачей забраться даже по проложенной тропинке — острые скалистые породы пугающе смотрели вверх. И я не ошибалась.

Путь дался мне тяжелее предыдущего. Чем выше мы поднимались, тем сложнее становилось дышать. Каждый шаг буквально сжимал воздух в легких. От этого неприятно кружилась голова, а перед глазами все предательски плыло.

Я впервые испытывала подобного рода ощущения — подъем в гору, так ещё и извилистыми путями — задача не из легких.

На закате мы забрались так высоко, что дух захватывало. Мой спутник заметно расслабился, мне даже показалось, что льды северно-ледовитого океана, разделявшие нас, дали трещину.

— Запасов у нас не так много, но я вижу, ты устала, — разжигая огонь как-то подозрительно заботливо говорит индеец.

— Немного, — соврала я. Устала дико, на подъёме хотелось лечь пластом и не двигаться больше никогда. Но кажется нравится воспитывать в себе силу духа и превозмогая боль двигаться вперед.

— Ты последи за огнём, подбрасывай сухие ветки. Я пойду, поищу что-нибудь съедобное пока совсем не стемнело.

Киваю.

На самом деле мне, и в правду, необходимо остаться одной.

В горах я чувствую себя поспокойнее, несмотря на ощутимый физический дискомфорт здесь больше открытого пространства — все как на ладони. Невероятные красоты раскрываются перед взором. Каменистые выступы, жадно окутанные дикой травой, неизвестные растения, устало свесившие голову. А совсем наверху шапки перламутровых ледников окрасились закатным светом почти в персиковый цвет.

Но несмотря на всю красоту, что пленила бы даже полуслепого, мысли все равно тянутся куда-то далеко вдаль, за верхушки пушистых деревьев.

Мой дом.

Как быстро меняются приоритеты в жизни?

Буквально недавно я ненавидела крошечное помещение, в котором мы ютились с бабушкой, сейчас же я тоскливо называю это домом. Так хочется быстрее оказаться где-то, где можно на худой конец смыть с себя всю грязь и закрыть дверь на все засовы.

Нас отделяет небольшой перевал от резервации Мэкхьи. Мы могли бы легко добраться к утру, если бы не мои стертые в кровь ступни.

Ближе к ночи Мэкхья возвращается с приличным уловом.

Раздраженно расстилает плед и предлагает присесть на него. В горах куда прохладнее чем в лесу, пока я его ждала вся задубела.

И почему раньше не догадалась достать покрывало?

Сам он, игнорируя погодные условия, усаживается прямо на сырую землю и передает не добрые пригоршни красных ягод.

Я скручиваюсь, поджимая ноги под себя, и жадно поглощаю шиповник и бруснику.

На огне жарятся грибы и жёлуди.

И если грибы на вид вполне съедобные, то вот жёлуди! Я с опаской наблюдаю, как индеец хрустит ими, точно кабан.

— Попробуй, сейчас самое время для них, — протягивает дымящийся жёлудь, который больше похож на зажаренного пузатого таракана, — Ну же, не бойся, как орехи на вкус.

Брезгливо морщусь.

— Нет, — отказываюсь от греха подальше.

В памяти сразу всплывает случай, как в клинику приползла девушка с признаками тяжелой интоксикации, накануне съевшая банку самодельно-консервированных желудей.

Я в очередной раз оглядываюсь вокруг, никакого намёка на цивилизацию.

— Но ягоды отменные. Раз я все ещё жива, значит ты умеешь их выбирать, — пытаюсь задобрить его и отвлечь от грустных мыслей себя.

Мэкхья молча выдувает клубы дыма, при этом никак не реагируя на мое замечание. На лице полное блаженство. Впервые вижу, чтобы он закурил.

— Что ты имел ввиду говоря, что индейцы индейцам рознь?

— То и имел ввиду.

Минуты две тщетно жду продолжение. Но нет. Молчит.

С этим человеком явно не построить диалог, что ещё взять с необразованного индейца, мысли даже свои выразить не может.

— Ты шлепаешь губами…. — решает оповестить он меня.

Понимаю, что выгляжу глупо, но стараюсь смотреть в его сторону как можно более пренебрежительней.

Улыбается.

Со скорбью признаю, что чрезвычайно завишу от его настроения. Но все ещё держусь. Улыбаться не буду.

— Меня ругаешь? — допытывается он.

— Да, как раз откручиваю тебе голову.

Мэкхья громко смеётся, почти так же, как тогда, на берегу. Я тоже больше не могу сдерживать улыбку. Глупое сердце тает моментально.

Мне нравится вот так у костра сидеть, разговаривать, шутить. Я представляю, что не убегаю, не скрываюсь. Представляю, что ноги не болят и, что вовсе не сыро вокруг.

— Человек должен сам сделать свои стрелы, — серьезно говорит он.

— Зачем? Почему? Что ты имеешь ввиду?

— Ты не сможешь всю жизнь прятаться и убегать. Однажды этому наступит конец. Будь охотником, Амо. Перестань быть жертвой. В твоих руках лук, так научись же стрелять из него, либо брось и освободи руки для подходящего орудия. Но что бы не было, всегда борись.

— Ты говоришь загадками.

— Я говорю вполне понятно, тебе полезно будет научиться слушать сердцем. Иначе нет смысла во всем этом.

Снова закуривает.

— В чем нет смысла? Я не понимаю тебя. Ты же элементарно не рассказываешь, как нашёл меня и для чего помогаешь мне? Почему после встречи с тобой происходят необъяснимые вещи?

— Необъяснимые вещи? — переспрашивает, как обычно игнорируя неинтересные ему вопросы.

— М..м..медальон например. Что вчера было? Для чего мы опускали его в воду?

— Ты серьезно ничего не знаешь? Сначала я думал, ты притворяешься! Я бы тоже с опаской относился к первому встречному. Но сейчас для меня необъяснимо, — он делает упор на последнее слово, — как раз то, что ты не понимаешь элементарные вещи, которые даже индейский ребёнок знает с колыбели.

Я отшатываюсь, как от пощёчины, еле хватая воздух ртом. Больше не собираюсь продолжать этот унизительный разговор.

Встаю и ухожу. Он меня не останавливает. Даже не шелохнулся.

Горло терновым венком сдавливает гнев. Мерзкий индеец ничего не знает обо мне. Он не имеет право меня осуждать. Я была рыбкой в тесном аквариуме всю жизнь. Крупицы информации, что как корм скупо подбрасывала мне бабушка — все, что я знаю о прошлом.

Стоя на обрыве, я безуспешно пытаюсь подавить бушующее негодование. Но обида в итоге берет верх над разумом.

«Не позволю какому-то неотесанному индейцу меня отчитывать».

Я круто разворачиваюсь и размашистыми шагами иду к потрескивающему костру, на ходу приказывая бешено бьющемуся сердцу успокоиться. Бранные слова так и вертятся на кончике языка. По привычке, набираю полные легкие воздуха, хочу выпалить ему все в лицо, чтоб он захлебнулся в той же боли и отчаянии, что принесли мне его слова.

Однако, добравшись до"поля битвы"моему разочарованию нет предела.

Мэкхья исчез.