Медное королевство

Шеннон А. Чакраборти, 2019

Жизнь Нари навсегда изменилась в тот момент, когда она случайно призвала Дара – таинственного джинна. Увезенная из дома в Каире, она оказывается при ослепительном королевском дворе Дэвабада – и быстро понимает, что без ее уличных инстинктов там не выжить. Теперь, после битвы, Дэвабад погрузился во мрак, и Нари вынуждена искать новый путь. Принц-джинн Али изгнан за то, что бросил вызов своему отцу. Он близок к раскрытию страшной семейной тайны и скрывается от ассасинов среди медных песков. И когда приближается новый век, назревает угроза, невиданная в пустыне. Эта сила принесет огненный шторм прямо к воротам города.

3

Нари

Ясно было одно: старейшины племени не разделяли ее энтузиазма по поводу больницы Нахид.

Низрин вытаращилась на Нари.

— Ты убежала из-под охраны? Снова? Ты хоть представляешь, что будет, если Гасан узнает?

— Зейнаб меня вынудила! — оправдывалась Нари. И тут же, решив, что будет несправедливо по отношению к золовке обвинять ее в приключении, от которого сама осталась в восторге, добавила: —  Она сказала, что часто совершает подобные вылазки и еще ни разу не попалась. И в случае чего обещала взять вину на себя.

Картир выглядел не на шутку встревоженным. Обычно верховный жрец более снисходительно относился к… неортодоксальным выходкам Нари, но недавняя история, похоже, переполнила чашу его терпения.

— И ты ей веришь? — спросил он, взволнованно супя щетинистые брови.

— В этом вопросе — да.

Нари с золовкой не всегда находили общий язык, но несложно было догадаться, что и Зейнаб время от времени отчаянно нуждалась в глотке свободы.

— Может, хватит, наконец, делать из мухи слона? Это ведь отличные новости! Только представьте! Больница Нахид!

Картир и Низрин переглянулись. Несмотря на мимолетность этого взгляда, нельзя было не заметить, что на лице жреца вспыхнул виноватый румянец.

Нари заподозрила неладное.

— Вы и так знаете про это место? Почему вы ничего не рассказывали?

Картир вздохнул.

— Потому что судьба этой больницы — в равной степени нелицеприятная и неблагоразумная тема для разговоров. Сомневаюсь, что о ней вообще кому-либо известно помимо короля и узкого круга завзятых летописцев Дэвабада.

Услышав такое расплывчатое объяснение, Нари нахмурилась:

— Но откуда знаете о больнице вы?

— Бану Манижа узнала о существовании больницы — и о ее печальной судьбе, — еле слышно ответила Низрин. — Она никогда не расставалась со старинными фамильными книгами. Она-то нам и рассказала.

— Что значит «о печальной судьбе»?

Когда ее вопрос остался без ответа, терпение Нари лопнуло.

— Око Сулеймана, к чему эти секреты на каждом шагу? За пять минут я узнала от Разу больше, чем от вас двоих за пять лет!

— Разу? Разу бага Рустама? — В лице Картира читалось облегчение. — Слава Создателю. Я боялся, случилось непоправимое, когда сгорела ее таверна.

Нари стало жаль добрую авантюристку, оказавшую ей такой сердечный прием.

— Я — бану Нахида. Я должна быть в курсе, если на освобожденных рабов объявлена охота.

Низрин и Картир снова переглянулись.

— Мы хотели как лучше, — проговорила наконец Низрин. — Тогда ты еще глубоко скорбела по Даре, и я не хотела сыпать соль на рану, рассказывая о судьбе его товарищей по несчастью.

При упоминании имени Дары Нари вздрогнула. Она и сама знала, что на время стала сама не своя после его гибели.

— И все-таки не вам принимать за меня подобные решения. — Она посмотрела на них по очереди. — Я не могу быть бану Нахидой в храме и лазарете, если со мной обращаются как с маленькой, как только речь заходит о политических вопросах, которые, по вашему мнению, могут меня расстроить.

— Которые, по нашему мнению, опасны для твоей жизни, — непреклонно поправила Низрин. — В храме и лазарете у тебя хотя бы есть право на ошибку.

— А больница? — не унималась Нари. — Какая политическая подоплека заставила вас утаить от меня ее существование?

Картир разглядывал свои руки.

— Дело не в одном ее существовании, бану Нахида. Дело в том, что там произошло во время войны.

Он снова умолк, и Нари осенило.

— Если я не услышу более внятного объяснения, мне придется каким-то образом вернуться туда. Один из джиннов был историком и наверняка знает ответ.

— Ни в коем случае, — вмешалась Низрин и обессиленно вздохнула. — Больница пала первой, когда Зейди аль-Кахтани захватил Дэвабад. Все произошло так быстро, что оставшиеся там Нахиды не успели бежать во дворец. Шафиты подняли бунт, как только воины Зейди вторглись в город. Они взяли больницу штурмом и истребили всех Нахид в ее стенах. Всех до единого, бану Нари. От престарелых аптекарей до подмастерьев, вчера вышедших из-за школьной скамьи.

Заговорил Картир. Его голос звучал мрачно, а у Нари от их рассказа кровь стыла в жилах.

— Рассказывают, бойня была чудовищная. Гезири, понятное дело, были вооружены зульфикарами, а вот шафиты орудовали «огнем Руми».

— «Огонь Руми»? — переспросила Нари. Название показалось ей смутно знакомым.

— Человеческое изобретение, — объяснила Низрин. — Вещество, которое липнет, как деготь, и сжигает кожу даже Дэвам. «Огонь — огнепоклонникам», — так они кричали, шафиты. — С болезненным видом она опустила глаза. — Его до сих пор используют. Именно так джинны, убившие мою семью и обокравшие наш храм, и подожгли его.

Нари вмиг переполнило острое чувство вины.

— Прости меня, Низрин, я и понятия не имела.

— Ты не виновата, — ответила она. — Откровенно говоря, я боюсь, что в больнице все происходило гораздо страшнее. Я не читала тех мемуаров, что бану Манижа, но, обнаружив их, она почти не разговаривала в течение долгих недель.

— Некоторые нюансы наводят на мысли о том, что это был акт возмездия, — осторожно добавил Картир. — Такая жестокость… не бывает беспричинной.

Низрин нахмурилась.

— Этим джиннам не нужна причина, чтобы проявить жестокость. У них это в крови.

Жрец покачал головой.

— Не будем обманываться, госпожа Низрин, и у нашего племени руки бывали в крови. И я бы не хотел внушать эти мысли нашей юной Нахиде. — На его лице промелькнула тень. — Бану Манижа говорила в подобном духе. Это сильно ей навредило.

Низрин сузила глаза.

— У нее были причины, чтобы так говорить, и тебе это известно.

В дверь постучали. Низрин сразу смолкла. Находясь в Дэвабаде, всегда, и даже в Великом храме, нужно было проявлять осторожность в высказываниях о Кахтани.

Но сейчас в дверь просунул голову отнюдь не шпион.

— Бану Нахида. — Джамшид сложил пальцы домиком в знаке почтения. — Не хотел прерывать, но из дворца прислали за тобой паланкин.

Нари рассердилась.

— Ну конечно. Упаси Создатель, чтобы я провела в собственном храме хоть минуту сверх дозволенного времени. — Она встала и поглядела на Низрин. — Ты идешь?

Низрин отрицательно покачала головой.

— У меня здесь остались кое-какие дела. — Она пригвоздила Нари строгим взглядом. — И, пожалуйста, ради всего святого, постарайся воздержаться от экскурсий по городу.

Нари закатила глаза:

— Держу пари, даже родная мать не висела бы у меня над душой так, как ты.

Она прошла мимо Низрин, и та вдруг взяла ее за руку — жест, строго запрещенный правилами храма. Ее взгляд был полон теплоты.

— Но ее здесь нет, дитя, поэтому оберегать тебя — наша обязанность.

Искреннее беспокойство на лице женщины отчасти усмирило гнев Нари. Сколько бы они ни спорили, Низрин оставалась единственной мало-мальски родной для Нари душой в Дэвабаде. Нари не сомневалась, что наставница желает ей только самого лучшего.

— Ладно, — проворчала она и, сложив ладони, обратилась к Низрин и Картиру вместе: — Да будет гореть ваш огонь вечно.

— Взаимно, бану Нахида, — ответили ей.

— Экскурсия по городу? — спросил Джамшид, когда дверь за ними закрылась. — У тебя такой вид, словно только что получила нагоняй.

— Узнала еще одну темную страницу из истории Дэвабада. — Нари надулась. — Хотела бы я хоть раз услышать рассказ о том, как наши предки наколдовали радугу, вышли на улицы, дружно пустились в пляс, и больше ничего не произошло.

— Легче держать обиду, когда помнишь только плохое.

Нари поморщилась:

— Да, наверное, ты прав.

Она отбросила мысли о больнице и повернулась к нему лицом. Тусклый свет коридора особенно сильно выхватывал тени у него под глазами и обрисовывал острые углы носа и заострившихся скул. Пять лет прошло с того дня, когда Дара чуть его не убил, а Джамшид так и не выздоровел до конца. Однако все это время шел на поправку — тягостно-медленным темпом, который у всех вызывал только недоумение. От плечистого лучника, которого Нари впервые увидела, когда он, верхом на несущемся в атаку слоне, ловко метал стрелы из лука, осталась лишь бледная тень.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто ты ежедневно задаешь мне один и тот же вопрос, хотя ответ всегда один и тот же.

— Я — бану Нахида, — сказала она, когда они вышли в главный молельный зал храма. Это было огромное помещение, предназначенное вмещать тысячи Дэвов. Высокий потолок держался на нескольких рядах разрисованных колонн, а вдоль стен протянулась череда алтарей, посвященных самым почитаемым фигурам за многовековую историю их племени. — Это мой долг.

— Я в порядке, — заверил он, останавливаясь, чтобы рассмотреть посетителей храма. — Здесь сегодня толпа.

Нари проследила за его взглядом. Действительно, в храме яблоку негде было упасть. И, похоже, многие пришли сюда издалека: отшельники в поношенных хламидах и целые семьи паломников с круглыми глазами делили место с дэвабадскими буржуа.

— Твой отец не преувеличивал, когда говорил, что народ начнет съезжаться за месяцы до Навасатема.

Джамшид кивнул.

— Это самый важный из наших праздников. Наступает новый век свободы от оков Сулеймана… Целый месяц мы чествуем жизнь и славим предков.

— Это повод тратить деньги и много пить.

— Это повод тратить деньги и много пить, — согласился Джамшид. — Но тебя ждет настоящая феерия. Состязания и гуляния на любой вкус, на прилавках — только самое новое и интересное со всех концов света. Парады, фейерверки…

Нари застонала.

— Работы в лазарете будет невпроворот.

Джинны подходили к увеселениям со всей серьезностью, а к опасностям перебрать — без должной серьезности.

— Думаешь, твой отец вернется к этому времени?

Не так давно Каве отбыл в Зариаспу, где находилось родовое имение э-Прамухов, пролепетав что-то о производственном конфликте между фермерами и кошмарном нашествии прожорливых лягушек, которые положили глаз на посевы серебристой мяты.

— Непременно, — ответил Джамшид. — Вернется помогать королю с последними приготовлениями к торжеству.

Они пошли дальше, мимо огромной огненной купели. Купель была такой красоты, что Нари всегда задерживалась ненадолго, чтобы полюбоваться — даже когда ей не нужно было проводить церемонии. Великолепные купели, свой главный символ веры, Дэвы пронесли сквозь века. Каждая представляла собой чашу с очищенной водой, в центре которой возвышалось некое подобие жаровни. В ней горел огонь кедрового дерева, гасившийся лишь после смерти хозяина. Каждое утро, на заре, жаровню тщательно очищали от пепла, тем самым знаменуя возвращение солнца, и зажигали стеклянные масляные лампады на поверхности воды, чтобы вода в чаше постоянно кипела на слабом огне.

За благословением к жрецу выстроилась длинная очередь. Взгляд Нари упал на маленькую девочку в желтом войлочном платьице, вертевшуюся вокруг своего отца. Нари подмигнула ей, девочка заулыбалась и стала тянуть отца за руку, показывая пальцем на Нари.

Шедший рядом Джамшид оступился. Он споткнулся, зашипев от боли, но только отмахнулся, когда Нари потянулась, чтобы взять его под руку.

— Я сам, — сказал он решительно и постучал тростью. — Я рассчитываю разделаться с этим к Навасатему.

— Хороший план, — похвалила Нари, хотя упрямое выражение, застывшее на его лице, внушало тревогу. — Но постарайся не переутомляться. Организму нужно время для полного выздоровления.

Джамшид поморщился.

— Оказывается, проклятия существенно осложняют жизнь.

Нари остановилась на месте и развернулась к нему лицом.

— Ты не проклят.

— У тебя есть другое объяснение, почему мой организм так плохо реагирует на лечение Нахиды?

Нет. Нари закусила губу. Она многому научилась за годы, но неспособность вылечить Джамшида серьезно подтачивала ее уверенность в своих силах.

— Джамшид… Я все еще новичок в этом деле, а Низрин — не то же самое, что Нахида. Скорее всего, есть какая-то другая магическая или медицинская причина тому, что твое выздоровление так затянулось. Вини меня, — добавила она, — не себя.

— Ни за что на свете. — Они поравнялись с алтарями, украшавшими стену храма. — Но раз уж зашел разговор… Я хотел бы еще раз попытаться, и поскорее, если можно.

— Ты уверен? В прошлый раз… — Нари помедлила, не зная, как тактичнее напомнить ему, что в прошлый раз, когда она пыталась его исцелить, он не продержался и пяти минут, после чего взвыл в агонии и принялся расцарапывать себе кожу.

— Знаю, — ответил он, не глядя на нее, словно пытаясь не дать надежде и отчаянию отразиться у него в лице. По мнению Нари, в отличие от многих дэвабадцев, Джамшид никогда не умел врать. — Но я хочу попробовать. — Его голос сник. — Отец эмира вынуждает его назначить нового начальника личной охраны.

— Ох, Джамшид, это всего лишь должность, — ответила Нари. — Ты должен знать, что вне зависимости от этого ты навсегда останешься ближайшим доверенным лицом Мунтадира. Он никогда не устает тебя нахваливать.

Джамшид упрямо замотал головой.

— Я должен его защищать.

— Ты чуть не погиб, защищая его.

Именно в этот неудачный момент они вышли к алтарю, посвященному Даре. Это был один из самых популярных алтарей в храме: латунную статую, запечатлевшую воинственного Дэва верхом на коне, выпрямившимся в полный рост на стременах, чтобы прицелиться в своих преследователей, увешали венками из роз, а пол вокруг статуи завалили подношениями. Проносить оружие в храм запрещалось, поэтому к алтарю возлагали глиняные поделки в виде традиционного воинского снаряжения — в основном стрел.

На стене позади статуи висел большой серебряный лук. Нари увидела его, и к горлу подкатил ком. Она провела немало времени, глядя на этот лук, но впервые оказалась здесь в компании мужчины — друга, — у которого, как она прекрасно понимала, были все основания ненавидеть Афшина, которому он принадлежал.

Но Джамшид не обращал внимания на лук. Он присматривался к подножию статуи.

— Это… крокодил? — спросил он, показывая на маленький обгоревший скелет.

Нари поджала губы.

— Похоже на то. Ализейд-победитель-Афшина, — произнесла она вполголоса, презирая каждый звук этого «титула».

Джамшид смотрел на скелет с отвращением.

— Возмутительно. Я отнюдь не поклонник Ализейда, но те, кто зовет Аяанле крокодилами, ничем не отличаются от тех, кто зовет нас — огнепоклонниками.

— Не у всех такие широкие взгляды, как у тебя, — ответила она. — Я уже видела здесь такие скелеты. Некоторые верят, что Даре понравилось бы видеть, как перед ним сжигают его убийцу.

— Возможно, ему бы и понравилось, — мрачно отозвался Джамшид. Он взглянул на нее и смягчился. — И часто ты сюда приходишь?

Нари помедлила с ответом. Разговоры о Даре все еще задевали ее за живое, даже пять лет спустя после его смерти. Чем больше она пыталась распутать терновый клубок собственных эмоций, тем сильнее запутывалась в них. Ее воспоминания о прекрасном угрюмом воине, который успел стать ей дорог за время их путешествия в Дэвабад, омрачались пониманием того, что он был преступником и на нем лежала вина за гибель невинных жителей Кви-Цзы. Дара покорил ее сердце, и он же разбил его на мелкие кусочки. Вознамерившись спасти Нари во что бы то ни стало, он пренебрег ее собственными желаниями и был готов даже ввергнуть их мир в пучину войны.

— Нет, — ответила она наконец, не позволяя голосу задрожать. В отличие от Джамшида, Нари превосходно владела умением скрывать свои чувства. — Стараюсь не приходить. Здесь поклоняются не тому Даре, которого я помню.

Джамшид оторвал взгляд от алтаря и посмотрел на нее:

— В каком смысле?

Нари разглядывала изваяние всадника, запечатленного в момент атаки.

— Для меня он не был легендарным Афшином. Сначала все было не так. Кви-Цзы, война, его восстание… Он мне ни о чем не рассказывал.

Она сделала паузу. В этом храме между ними с Дарой произошел тот самый разговор, который почти стал разговором о возникшем между ними чувстве, и та ссора, что развела их по разным углам, а Нари впервые начала осознавать, как много отняла у Дары война и как сильно надломила его потеря.

— Думаю, он не хотел, чтобы я знала. Под конец… — Ее голос стал вкрадчивым. — Думаю, ему не нравилось то, кем он стал. — Она покраснела. — Прости. Зря я тебя обременяю разговорами о Даре.

— Можешь обременять меня сколько угодно, — пообещал Джамшид негромко. — Тяжело видеть, как этот город убивает тех, кого мы любим, — вздохнул он и отвернулся, опираясь на трость. — Нам пора возвращаться.

Погрузившись в свои мысли, Нари молчала, когда они покинули храм и через ухоженный сад вышли к ожидающему их паланкину. Сверкнув на прощание, солнце упало за дальние горы, растворяясь в зеленом горизонте, и из глубины храма послышался бой барабана. По всему городу начали раздаваться призывы к молитве, которые подхватывали другие джинны и волнами передавали дальше. Прощание с заходящим солнцем пусть ненадолго, но объединяло джиннов всех верований.

В паланкине она расслабленно откинулась на подушки. От покачивающегося движения паланкина, везущего их через сектор Дэвов, ее начало клонить в сон.

— Устала? — спросил Джамшид, когда она зевнула.

— Как всегда. Вчера задержалась допоздна с пациенткой. Ткачиха из Агниванши, надышалась газом, который использует для работы ковров-самолетов. — Нари потерла виски. — На этой работе не соскучишься.

Приободрившись, Джамшид покачал головой.

— Могу побыть на подхвате, когда вернемся.

— Я буду очень тебе благодарна. И попрошу повара организовать нам ужин.

Он застонал.

— Только не эта непонятная человеческая пища.

— А мне нравится непонятная человеческая пища, — оправдывалась Нари. Одним из поваров на дворцовой кухне служил старик из Египта — шафит, наловчившийся вовремя готовить для нее утешающие сердце блюда с ее бывшей родины. — И вообще…

С улицы раздался оглушительный женский крик:

— Отпустите его! Умоляю, заклинаю вас! Мы ни в чем не виноваты!

Нари подскочила. Паланкин резко остановился. Она отдернула парчовую занавеску на окне. Они еще не выехали из сектора Дэвов и сейчас проезжали по тихой улице, на которой располагались древнейшие и богатейшие дома города. Перед самым большим из них была свалена куча мебели, и дюжина солдат Королевской гвардии проводила обыск. Двоих взрослых Дэвов и одного мальчишку, которому не могло быть еще и двадцати, связанных и с кляпами во рту, поставили на колени посреди улицы.

Женщина в возрасте молила гвардейцев:

— Прошу вас, мой сын еще ребенок, он не был замешан!

Еще один гвардеец вышел из дверей, которые были выломаны и теперь болтались на петлях. С довольным видом он выкрикнул что-то по-гезирийски и швырнул на каменную мостовую резной деревянный сундук с такой силой, что тот разлетелся в щепки. На мокрую землю, сверкая всеми цветами, посыпались монеты и неограненные драгоценные камни.

Недолго думая, Нари соскочила с паланкина.

— Что здесь происходит, скажите на милость? — воскликнула она голосом, не терпящим пререканий.

— Бану Нахида! — В глазах женщины проблеснула надежда. — Моего мужа и его брата обвиняют в государственной измене и хотят забрать моего сына! — Она сдавленно всхлипнула, переходя на дивастийский. — Но это неправда! Они только лишь провели собрание, на котором обсуждали новый земельный налог для Дэвов. Об этом узнал король и теперь наказывает их за то, что они высказали все как есть!

Нари так разозлилась, что ее бросило в жар.

— Где постановление? — требовательно спросила она, поворачиваясь к гвардейцам. — Сомневаюсь, что хозяева дали свое согласие на этот погром.

Но ее командный тон не произвел впечатления на гвардейцев.

— Новые правила, — отрезал один. — Теперь гвардии причитается пятая часть всего конфискованного у неверующих — вас, то есть Дэвов, — имущества. — Его лицо приобрело грозное выражение. — А то интересно получается, все в городе страдают, а огнепоклонники — нет, значит.

Дэва упала Нари в ноги.

— Прошу вас, бану Нахида! Я готова отдать им любые деньги и драгоценности, все, что попросят, только не позволяйте им забрать и мою семью! Если их бросят в темницу, я больше никогда их не увижу!

К ним подошел Джамшид.

— Ваших родных никуда не заберут, — пообещал он. Повернувшись к солдатам, он строго распорядился: — Отправьте гонца за эмиром. И до его приезда — чтобы ни один волос не упал с головы этих Дэвов.

Гвардейский командир хмыкнул.

— Приказы я получаю непосредственно от короля. А не от эмира, и уж тем более не от какого-то недоделанного Афшина, — его голос окрасился жестокостью, когда он кивнул на трость Джамшида. — Твое новое оружие не внушает того же трепета, что прежде, Прамух.

Джамшид отпрянул, точно получил пощечину, а Нари сделала шаг вперед, возмущенная хамством гвардейца.

— Да как ты смеешь говорить с ним таким тоном? Он сын старшего визиря!

В следующую секунду солдат уже обнажил зульфикар.

— Его отца здесь нет, как и твоего проклятого Бича. — Он смерил Нари ледяным взглядом. — Не испытывай мое терпение, Нахида. Я выполняю королевский приказ, и уж поверь на слово, я не стану долго церемониться с огнепоклонницей, натравившей своего Афшина на моих собратьев. — Он поднял зульфикар выше, остановившись в опасной близости от горла Джамшида. — Так что, если не хочешь, чтобы я прямо здесь начал казнить Дэвов, советую тебе возвращаться обратно в свой паланкин.

Нари застыла. Эта угроза и откровенная враждебность со стороны гвардейцев могли значить только одно. Гасан железной рукой правил Дэвабадом, и если его солдаты не боялись угрожать двум самым высокопоставленным Дэвам в городе, значит, были уверены в том, что не понесут за это наказания.

Джамшид отступил первым и взял Нари за руку. Его ладонь была ледяной на ощупь.

— Пойдем, — тихо проговорил он по-дивастийски. — Чем быстрее уйдем, тем скорее я доложу обо всем Мунтадиру.

В расстроенных чувствах, Нари едва могла смотреть женщине в глаза. Несмотря на боль, которую причиняли ей воспоминания о воинственном Даре, в эту минуту она как никогда желала, чтобы он оказался рядом, оживил статуи шеду и наставил оружие на тех, кто посмел обидеть их соплеменников.

— Простите, — прошептала она, проклиная себя за бессилие в сложившейся ситуации. — Обещаю вам, мы поговорим с эмиром.

Из глаз женщины лились слезы.

— К чему? — спросила она с болью и отчаянием в голосе.

Ее следующие слова поразили Нари в самое сердце.

— Как вы можете защитить нас, если не способны даже защитить себя?