Медное королевство

Шеннон А. Чакраборти, 2019

Жизнь Нари навсегда изменилась в тот момент, когда она случайно призвала Дара – таинственного джинна. Увезенная из дома в Каире, она оказывается при ослепительном королевском дворе Дэвабада – и быстро понимает, что без ее уличных инстинктов там не выжить. Теперь, после битвы, Дэвабад погрузился во мрак, и Нари вынуждена искать новый путь. Принц-джинн Али изгнан за то, что бросил вызов своему отцу. Он близок к раскрытию страшной семейной тайны и скрывается от ассасинов среди медных песков. И когда приближается новый век, назревает угроза, невиданная в пустыне. Эта сила принесет огненный шторм прямо к воротам города.

6

Нари

— Ай! Силы Создателя! Вы что, специально? В прошлый раз было не так больно!

Нари пропустила жалобу пациента мимо ушей, сосредотачиваясь на аккуратном надрезе в нижней части его живота. Металлические зажимы, не позволявшие краям надреза сомкнуться, были раскалены добела, чтобы не допустить заражения. Внутренности лицедея мерцали переливчатым серебром — точнее сказать, мерцали бы, если бы не были усыпаны зловредными каменистыми наростами.

Она сделала глубокий вдох и собралась с силами. В лазарете было нечем дышать, а Нари билась над своим пациентом уже третий час. В ходе операции одну ладонь она держала на его разгоряченной коже, унимая боль, чтобы пациент не скончался от агонии. В другой же руке она держала стальной пинцет, которым ловко обрабатывала очередной нарост. Процедура была сложной и затяжной. У нее на лбу выступили капли пота.

— Проклятие!

Нари опустила камень в лоток.

— Прекратите превращаться в статую, и вам не придется больше мучиться, — она прервала свои манипуляции, чтобы наградить его строгим взглядом. — Это уже третий раз, когда вы оказываетесь в моем лазарете… Джинны не приспособлены к окаменению!

Пациент принял пристыженный вид.

— Но это так успокаивает.

Нари метнула в него недовольный взгляд.

— Научитесь расслабляться каким-то другим способом, заклинаю вас. Швы! — крикнула она, но, не получив ответа, обернулась через плечо. — Низрин?

— Секундочку!

В другом конце переполненного лазарета Низрин металась между двумя столами: на одном громоздилась целая гора медикаментов, а на другом копились инструменты, которые предстояло магически стерилизовать. Низрин подхватила серебряное блюдо и подняла его высоко над головой, лавируя между плотными рядами коек и стайками посетителей. В лазарете сейчас яблоку было негде упасть, многим даже приходилось дожидаться своей очереди в саду.

Низрин протиснулась между вертлявым художником из племени Аяанле, в которого угодило заклятие чрезмерного энтузиазма, и кузнецом-сахрейнцем, чья кожа была сплошь покрыта дымящимися спорами.

— Только вообрази, Низрин, как хорошо было бы иметь в распоряжении целую больницу. Огромную больницу, где всем хватит места, а у тебя появятся помощники, которые возьмут часть твоих хлопот на себя.

— Пустые мечты, — отмахнулась Низрин, ставя перед ней блюдо. — Все для швов — здесь. — Она задержалась, удовлетворенно отмечая результаты трудов Нари. — Превосходно. Мне никогда не надоест наблюдать за тем, как прогрессирует твое мастерство.

— Мне запрещено покидать лазарет без разрешения, я работаю круглые сутки. Было бы странно, если бы мое мастерство не прогрессировало.

И все же на ее лице показалась улыбка. Несмотря на изнурительный труд и работу допоздна, Нари ценила свою позицию целительницы и возможность помогать пациентам даже тогда, когда ничего не могла поделать с миллионами проблем в собственной жизни.

Она оперативно заштопала лицедея зачарованной нитью и перевязала рану, после чего вручила больному чашку чая с добавлением опиума.

— Выпейте и отдыхайте.

— Бану Нахида?

Нари вскинула голову. В двери, ведущие в сад, просунулся приказчик, облаченный в цвета королевского дома. Глаза приказчика поползли на лоб, как только его взгляд упал на Нари. Из-за жары и влажности, от которых в лазарете не было спасения, волосы Нари совсем растрепались, и черные кудри выползли из-под головного платка. Ее фартук был забрызган кровью и пролитыми зельями. Только горящего скальпеля в руке не хватало, чтобы полностью соответствовать образу обезумевшей кровожадной Нахиды из древних джиннских сказаний.

— Чего? — спросила она, пытаясь обуздать недовольство.

Приказчик отвесил поклон.

— Эмир желает говорить с вами.

Нари обвела руками царящую вокруг суматоху.

— Сейчас?

— Он ожидает вас в саду.

Кто бы сомневался. Мунтадир прекрасно знал, что по правилам королевского этикета она не имеет права дать ему от ворот поворот, если он явится собственной персоной.

— Ладно, — проворчала она.

Помыв руки и сняв с себя фартук, она следом за приказчиком вышла на улицу.

Выйдя на яркий солнечный свет, Нари зажмурилась. На участке возле лазарета буйная растительность гаремных садов, больше смахивающих на джунгли, была приведена в порядок и красиво подстрижена бригадой садоводов-энтузиастов из Дэвов. Они подошли к работе со всем рвением, горя желанием восстановить былые величественные ландшафты королевских садов, которыми в свое время так славились Нахиды, хотя бы и в одном отдельно взятом его уголке. И вот теперь вокруг лазарета красовалась россыпь серебристо-голубых прудиков и аллей, засаженных аккуратно подстриженными фисташковыми и абрикосовыми деревьями, и пышными розовыми кустами, на которых вовсю цвели нежные бутоны самых разных оттенков, от солнечного нежно-желтого до темнейшего цвета индиго. Травы, которые Нари использовала в работе, выращивались преимущественно в Зариаспе, в фамильном имении Прамухов, однако те растения, которые требовалось использовать исключительно свежими, высаживались прямо здесь, на опрятных угловых огородиках, где теснились кусты мандрагоры и желто-рябая белена. Над всей этой красотой возвышалась мраморная беседка с резными каменными скамейками и подушками, которые так и манили своей мягкостью.

В беседке, спиной к Нари, стоял Мунтадир. Похоже, он пришел прямиком из тронного зала, потому что до сих пор был одет в дымчато-черную мантию с золотой оторочкой, в которую всегда облачался перед торжественными церемониями. Яркий шелковый тюрбан на солнце переливался золотом. Положив руки на перила беседки и приняв волевую позу, Мунтадир взирал на сад Нари.

— Ну? — грубо бросила она, проходя в беседку.

Он обернулся, прошелся по ней взглядом.

— Однако у тебя и вид.

— У меня много работы. — Она утерла со лба пот. — Чего ты хотел, Мунтадир?

Он развернулся и встал к ней лицом, прислоняясь к перилам.

— Тебя не было прошлой ночью.

Так вот к чему этот визит.

— Я задержалась с пациентами. Сомневаюсь, что твоя постель долго пустовала, — добавила она не удержавшись.

Уголки его губ дрогнули.

— Ты поступаешь так уже третий раз подряд, Нари, — продолжал он. — Можно было хотя бы предупредить, чтобы я не ждал впустую.

Нари сделала глубокий вдох, чувствуя, как с каждой секундой чаша ее терпения, и без того полная, переполняется окончательно.

— Прошу прощения. В следующий раз я пошлю гонца с этим известием в очередное злачное место, где ты вечно пропадаешь. Разговор окончен?

Мунтадир скрестил руки на груди.

— А у тебя сегодня хорошее настроение. Нет, разговор не окончен. Мы можем продолжить подальше от чужих глаз? — Он махнул рукой на яркие цитрусовые деревца поодаль. — Скажем, в твоей апельсиновой роще?

Сердцем Нари почувствовала внутренний протест. Апельсиновую рощу еще давно посадил ее дядя Рустам, и это место многое для нее значило. Рустам, хоть и уступал в целительском даровании ее матери, Маниже, сумел снискать славу как искусный ботаник и фармацевт. Спустя даже несколько десятилетий после его смерти тщательно отобранные для рощи деревья продолжали уверенно расти, а их целебные свойства и аромат год от года только крепчали. Нари была так очарована этим райским уголком, уединением, которое дарила тень густой листвы и кустарников, окутавшая рощу, что распорядилась вернуть роще ее первозданный вид. Стоя на земле, некогда возделанной ее предками, она испытывала ни с чем не сравнимое чувство.

— Я никого туда не впускаю, — напомнила она. — И ты это знаешь.

Мунтадир, привыкший к ее упрямству, только покачал головой.

— Тогда давай прогуляемся. — Не дожидаясь Нари, он спустился по ступенькам.

Нари пошла следом.

— Что стало с той семьей Дэвов, о которых я тебе рассказывала? — спросила она, когда они вышли на извилистую садовую тропинку. Раз уж Мунтадир все равно оторвал ее от работы, грех этим не воспользоваться. — С теми, кого третировали гвардейцы?

— Я разбираюсь.

Она остановилась как вкопанная.

— До сих пор? Ты обещал поговорить с отцом еще на прошлой неделе.

— Я и поговорил, — отозвался Мунтадир раздраженно. — Я же не могу взять и ни с того ни с сего освободить преступников против воли короля, просто потому, что вас с Джамшидом это огорчило. Все устроено немного сложнее. — Он посверлил ее взглядом. — И чем больше ты лезешь, тем труднее исполнить твою просьбу. Сама знаешь, как отец относится к тому, что ты суешь нос в политические вопросы.

Нари как ушатом воды окатило. Она расправила плечи.

— Хорошо, — процедила она. — Отцу своему можешь передать, что предупреждение я получила.

Мунтадир перехватил ее руку, пока она не успела развернуться.

— Я пришел не по его приказу, Нари, — сказал он. — Я пришел потому, что я твой муж, как бы мы с тобой ни относились к этому факту, и я не хочу, чтобы ты пострадала.

Он отвел Нари к спрятанной в тени скамейке с видом на канал, примостившейся за ветхим деревом ним, чьи ветви низко провисали под весом густой изумрудной листвы, надежно скрывая их от посторонних наблюдателей.

Мунтадир опустился на скамейку и усадил Нари рядом с собой.

— До меня дошли слухи о ваших с моей сестрой давешних приключениях.

Нари сразу напряглась.

— Это тебе отец…

— Нет, — успокоил Мунтадир. — Мне рассказала Зейнаб. Да, — добавил он, видимо, подметив ее изумление. — Мне известно о ее маленьких прогулках по сектору Гезири. Я знаю об этом уже не один год. Но ей хватает ума не нарываться на неприятности, и к тому же ее охранник в курсе, что в случае чего нужно сразу идти ко мне.

— О-о.

Это стало неожиданностью для Нари. Как ни странно, она даже немного позавидовала Зейнаб. Пусть Кахтани были коварными предателями и заклятыми врагами ее семьи, но все же безоговорочная взаимная преданность младших Кахтани свидетельствовала о такой братско-сестринской любви, которой Нари никогда не знала, и эта мысль наполняла ее белой завистью и грустью.

Но Нари подавила в себе эти чувства.

— Про больницу она тебе тоже рассказала?

— Говорит, никогда не видела тебя такой воодушевленной.

Нари постаралась изобразить незаинтересованность.

— Это было любопытно.

— Любопытно? — переспросил Мунтадир, не веря своим ушам. — И это говоришь ты, готовая без умолку болтать о своей работе с больными? Ты обнаружила старую больницу, принадлежавшую твоим предкам, а в больнице встретила компанию освобожденных рабов ифритов, и хочешь ограничиться одним лишь «любопытно»?

Нари прикусила губу, размышляя над тем, что ему ответить. Разумеется, визит в больницу далеко выходил за рамки «любопытного». Но фантазии, которым она постоянно предавалась с того дня, казались такими зыбкими, что лучше было держать их при себе.

Однако Мунтадир не вчера родился на свет. Он снова взял ее за руку.

— Я бы хотел, чтобы ты могла со мной поделиться, — сказал он негромко. — Да, никто из нас не желал этого брака, но, Нари, мы могли бы попытаться построить нормальные отношения. Я ведь даже не представляю, что творится у тебя на уме, — взмолился он, но в его голосе сквозила и какая-то усталость. — Ты возвела вокруг себя больше стен, чем в лабиринте.

Нари промолчала. Да, она отгораживалась от окружающих, это естественно. За редким исключением, все, кого она знала, предавали ее — а некоторые и не единожды.

Подушечкой большого пальца он погладил ее ладонь. Пальцы Нари непроизвольно дернулись, и она скорчила гримасу.

— Сегодня я наложила столько швов, что, кажется, мой внутренний целительский радар перестал распознавать мышечную боль.

— Позволь мне.

Мунтадир обеими руками обхватил ее ладонь и начал массаж, умело, словно всю жизнь этим занимался, разминая узлы.

Нари выдохнула, чувствуя, как напряжение в больных пальцах начинает таять.

— Кто научил тебя этому?

Он потянул за пальцы, вытягивая их. Восхитительные ощущения.

— Подруга.

— Вы с этой якобы подругой были одеты во время этого урока?

— Ну, зная, о ком идет речь… очень может быть, что и нет, — усмехнулся он бесстыжей улыбкой. — Хочешь узнать, чему еще она меня научила?

Нари закатила глаза.

— Я не захотела изливать тебе душу, и тогда ты решил соблазнить меня с помощью опыта, полученного от другой женщины?

Он заулыбался еще шире.

— Жизнь в политике научила меня творческому подходу к решению проблем. — Он легонько провел пальцами по ее запястью, и Нари непроизвольно вздрогнула от его прикосновений. — Очевидно, что ты слишком занята для супружеского ложа. Но как иначе мы поддержим мир, ради укрепления которого и затевался наш союз?

— У тебя нет совести, ты в курсе? — спросила она, уже беззлобно. Мунтадир был слишком хорош в этих делах.

Его пальцы вычерчивали замысловатые узоры на коже ее запястья, а в глазах блестел озорной огонек.

— Ты не жалуешься, когда все-таки приходишь в нашу постель.

К щекам прилил жар, и виновато в этом было не одно только смущение.

— Ты переспал с половиной Дэвабада. Было бы странно, если бы за это время ты не набрался опыта.

— Звучит как вызов.

Его хулиганское выражение лица ничуть не охладило предательского жара, расплывающегося у нее в животе.

— У меня работа, — стала отпираться она, когда он усадил ее к себе на колени. — Дюжина пациентов ждет своей очереди, если не больше. И вообще, мы в саду. Кто-то может…

Нари умолкла, когда Мунтадир прижался губами к ее щеке и начал нежно целовать шею.

— Никто ничего не увидит, — невозмутимо пообещал Мунтадир, и с каждым словом ее кожу обдавало горячим дыханием. — Тебе явно необходимо снять напряжение. Считай это своим профессиональным долгом. — Его пальцы скользнули Нари под тунику. — Наверняка твои пациенты останутся довольны, если бану Нахида займется их лечением, когда будет не в таком скверном настроении.

Нари вздохнула и вопреки себе прижалась к нему ближе. Его губы опустились ниже, борода уже щекотала ее воротник.

— У меня не скверное…

Из-за дерева донеслось вежливое покашливание, и кто-то пискнул:

— Эмир?

Мунтадир не убрал от нее ни своих рук, ни губ.

— Что?

— Ваш отец желает говорить с вами. Говорит, по срочному делу.

Нари оцепенела. Напоминание о Гасане вмиг охладило ее пыл.

Мунтадир вздохнул.

— Ну, конечно, по срочному. — Он отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. — Поужинай сегодня вместе со мной, — попросил он. — Я прикажу подать твой странный цветочный чай, а ты можешь попрекать меня моим бесстыдством, сколько твоей душеньке будет угодно.

Нари вовсе не хотелось ужинать в его компании, но она бы точно не стала отказываться от продолжения того, что они здесь начали. В последнее время она действительно была слишком напряжена, а за ночи, проведенные в спальне Мунтадира, она, как правило, высыпалась лучше обычного: слуги попросту не рисковали нарушать покой эмира и его супруги, если только пациент не был совсем при смерти.

К тому же промелькнувшая в его глазах надежда взывала к той малой толике нежности, которая еще теплилась в сердце Нари. При всех его недостатках, каковых у Мунтадира было предостаточно, он как никто умел очаровать.

— Я постараюсь, — сказала она, сдерживая улыбку.

В ответ он широко улыбнулся. Казалось, что он искренне рад ее ответу.

— Вот и чудесно. — Он убрал с нее руки.

Нари поспешно расправила тунику. Нельзя возвращаться в лазарет в таком виде, как будто… как будто она только что занималась тем, чем действительно только что занималась.

— Не знаю, что хочет твой отец, но удачи тебе.

Мунтадир закатил глаза.

— Уверен, очередной пустяк. — Он приложил ладонь к груди. — Мир.

Она проводила его взглядом, пользуясь моментом, чтобы надышаться свежим воздухом и послушать птичьи трели. Денек стоял дивный, и ее взгляд лениво блуждал по аптекарскому огородику.

Пока не упал на шафита, крадущегося в кустах.

Нари нахмурилась, наблюдая за мужчиной, который торопливо перескочил грядку шалфея и остановился у ивы. Он вытер бровь и нервно оглянулся через плечо.

Странно. Среди садовников иногда попадались шафиты, однако им запрещалось прикасаться к целебным травам — да и кроме того, этот мужчина не показался ей знакомым. Он вынул из-за пояса секатор и разомкнул лезвия, словно намереваясь срезать одну из веток.

Нари мигом вскочила на ноги. Благодаря шелку ее туфель и многолетнему воровскому стажу она бесшумно приблизилась к незнакомцу. Тот обернулся лишь тогда, когда она подобралась к нему вплотную.

— Что ты собрался делать с моим деревом? — спросила она требовательно.

Шафит подскочил и так резко повернулся, что с него слетела шапка. Его человеческие карие глаза округлились от страха.

— Бану Нахида! — ахнул он. — Я… Простите меня, — запричитал он, складывая руки в умоляющем жесте. — Я всего лишь хотел…

— Обстругать мою иву? Да, это я вижу.

Нари дотронулась до поврежденной ветки, и дерево под ее пальцами начало затягиваться свежей корой. Нари и раньше замечала за собой ботанические таланты, однако пока никак не реализовывала этот дар, чем очень огорчала Низрин.

— Ты хоть понимаешь, что с тобой сделали бы, если бы на моем месте…

Она осеклась. Ее внимание привлекла непокрытая голова шафита. Она была обезображена: волосы по вискам росли длинными, а на макушке торчали колючими неровными островками, словно отрастая после грубого бритья. Кожа головы, покрытая лиловыми пятнами, слегка припухла вокруг неестественно плоской проплешины формой и размером с монетку. По краям проплешины красовался шрам в форме полумесяца — здесь был наложен шов, притом весьма умелыми руками.

Нари переполняло любопытство. Она протянула руку и легонько прикоснулась к набухшему участку. На ощупь он оказался мягким — слишком мягким. Прощупав шафита с помощью своего врожденного дара, Нари получила подтверждение своим догадкам, которые казались невозможными.

Из-под кожи его головы был извлечен небольшой фрагмент черепа шафита.

Она ахнула. Рана зарастала. Нари буквально ощущала импульсы, идущие от новой костной ткани, затягивающей брешь, однако… Она опустила руки.

— Кто-то сделал это с тобой?

Мужчина продолжал испуганно глазеть на нее.

— Это был несчастный случай.

— Несчастный случай проделал тебе дырку в черепе, а потом аккуратненько заштопал рану? — Нари опустилась рядом с ним на колени. — Я не причиню тебе вреда, — пообещала она. — Мне просто нужно понимать, что случилось… Мне нужно удостовериться, что никто сейчас не разгуливает по Дэвабаду, вырезая монетки из черепов.

— Все было совсем не так. — Он закусил губу, оглядываясь по сторонам. — Я просто упал с крыши и раскроил себе череп, — зашептал он. — Врачи объяснили моей жене, что в черепе у меня начала скапливаться кровь и нужно удалить фрагмент кости, чтобы ослабить давление и спасти мне жизнь.

Нари захлопала глазами.

— Врачи?

Она перевела взгляд на дерево, с которого он срезал ветки. Ива. Ну конечно. В медицине ценились как листья ивы, так и ивовая кора, из которой готовились порошки для избавления от разных типов боли… для избавления людей от боли.

— Это они попросили тебя достать иву?

Он помотал головой, до сих пор не прекращая дрожать.

— Я сам вызвался. В одной из их книжек на картинке я увидел дерево и вспомнил, что видел точно такое же, когда в прошлом году латал здесь кровлю. — Он не сводил с Нари умоляющего взгляда. — Я один виноват, а они хорошие, я им жизнью обязан. Я просто хотел помочь.

Нари стоило большого труда обуздать свое воодушевление. Врачи-шафиты, обученные проводить операции и располагающие медицинскими книгами!

— Кто? — спросила она нетерпеливо. — Кто эти врачи?

Он опустил взгляд.

— Нам не положено говорить о них.

— Я не причиню им вреда. — Она положила руку на сердце. — Клянусь прахом своих предков. Я даже сама принесу им ивы, пожалуйста. И не только ивы — у меня в аптеке полно лекарств, которыми можно лечить шафитов.

Мужчина колебался. Нари внимательно изучала его, примечая босые ноги, потрепанную джелабу, грубые мозолистые руки.

Слегка презирая себя за это, Нари вынула свое золотое кольцо. Она забыла снять его перед началом рабочего дня в лазарете и решила спрятать его в карман. Ободок кольца украшал цветочный узор, выложенный мелкими инкрустированными рубинами.

Нари вложила кольцо ему в руку.

— Имя и адрес.

Мужчина уставился на кольцо, и его глаза поползли на лоб.

— Честное слово, я никому не желаю зла. Я хочу помочь.

По его лицу было видно, что он борется с искушением. Нари понимала, что деньги, которые можно выручить за такое кольцо, станут серьезным подспорьем для трудяги шафита.

— Субхашини Сен, — выдохнул он. — Дом с красной дверью на улице Сакария.

Нари улыбнулась.

— Спасибо.

Когда Нари закончила работать, ее уже поджидала небольшая армия слуг, которые окружили ее сразу, едва она ступила ногой в распаренный хаммам. Слуги подхватили и унесли восвояси ее перепачканную кровью и зельями одежду, как следует отерли ее тело мочалками, омыли кожу розовой водой, натерли ноги и руки дорогими маслами и предприняли попытку усмирить ее непослушные кудри в красивый венок из кос.

Нари, однако, не желая всецело отдавать себя в чужое распоряжение, настояла на том, чтобы самостоятельно выбирать себе наряд. Сегодня выбор пал на платье, сшитое из нежнейшего льна, к какому только прикасались ее пальцы. Платье нежно-сливочного цвета без рукавов мягко спадало к щиколоткам, а сверху было прикрыто узорчатым воротником, расшитым сотнями бусин: ляпис-лазурь, золото, сердолик и топазы. Узор был как будто скопирован с какого-нибудь древнего храма в Египте и потому напоминал Нари о родине.

Одна служанка едва закончила застегивать изящный воротник на шее Нари, как другая поднесла неброский горшочек для косметики из слоновой кости.

— Не желает ли госпожа припудрить кожу? — поинтересовалась она.

Нари уставилась на сосуд. Этот, казалось бы, невинный вопрос всегда заставлял что-то внутри болезненно сжиматься. Она машинально подняла взгляд на свое отражение в зеркальце из полированного серебра, водруженном на туалетный столик.

Несмотря на социальную пропасть между шафитами и чистокровными джиннами, вырытую за долгие столетия вражды и подкрепленную законодательно, внешне разница между ними была не так колоссальна, как разница в правах. Да, у чистокровных были заостренные уши и глаза цвета драгоценных металлов, в зависимости от племени. И да, их кожа как будто мерцала — от нее исходило свечение и легкая дымка, напоминающая о горячей чернильной крови, струящейся по их венам. Шафиты же, в зависимости от наследства и простого везения, в той или иной пропорции сочетали в себе черты джиннов и людей: встречались шафиты с человеческими глазами и идеально острыми ушами, а металлические глаза Агниванши могли принадлежать шафиту с немерцающей кожей.

Но с Нари был особый случай.

На первый взгляд во внешности Нари не наблюдалось ровным счетом ничего магического. Кончики ее ушей были по-человечески округлы, а кожа обладала матовым землистым оттенком. Да, ее темные глаза были чернее ночи, но ей всегда казалось, что им недостает того глубинного блеска, который отличал взгляд ее соплеменников. Глядя в ее лицо, Дара принял ее за шафитку, в чьих жилах растворилась лишь крохотная капля джиннской крови. И, по всей видимости, ее лицо было обманкой, дымовой завесой, фокусом маридов — во всяком случае, так утверждали преследовавшие ее ифриты, и за это предположение с готовностью ухватился Гасан, чтобы публично признать ее чистокровной Нахидой.

Впрочем, в разговоре с глазу на глаз он завел совсем другую песню. Хотя какое это имело значение. Нари боялась, что никогда до конца не раскроет тайну своего происхождения. А после того как она вышла замуж за Мунтадира, выяснилось, что нетрадиционную внешность Нари нельзя и дальше оставлять без изменений: будущая королева Дэвабада должна и выглядеть соответственно. Поэтому служанки стали укладывать Нари косы таким образом, чтобы те скрывали кончики ее ушей, подмешивать пепел в сурьму, чтобы ее глаза казались темнее… А потом появился горшочек из слоновой кости. В нем содержалась баснословно дорогая, Создатель знает из чего приготовленная, пудра, которая на несколько часов придавала ее коже мерцание, приличествовавшее любому чистокровному джинну.

Иллюзия, пустая трата времени и пыль в глаза. И все это — ради будущей королевы, которая не в состоянии помочь даже своим соплеменникам, когда тех грабят и избивают у нее на глазах. Вдобавок рисовать этот образ приходилось ее служанкам-шафиткам, для которых вопрос чистоты крови предопределил всю дальнейшую жизнь… От этой мысли Нари становилось противно.

— Нет, — выдавила она наконец, стараясь ничем не выдать своего отвращения. — Мне это не нужно.

В дверь постучали, и в комнату вошла Низрин.

Нари застонала.

— Нет. Мне нужен отдых. Не знаю, кто опять пожаловал, но пусть сами себя лечат.

Наставница улыбнулась ей чуть обиженно.

— Пациенты — не единственная причина, по которой я могу навестить тебя. — Она перевела взгляд на служанок. — Вы нас не оставите?

Они молниеносно ретировались, и Низрин подсела к Нари за туалетный столик.

— Хорошо выглядишь, — заметила она. — Какое красивое платье. Новое?

Нари кивнула.

— Подарок от сахрейнской швеи за избавление от серебряной оспы.

— Твой муж не сможет отвести глаз от такой красоты.

— Возможно, — отозвалась Нари, силясь побороть смущение.

Она не вполне понимала, ради чего так старается. Мунтадир взял ее в жены за имя, а не за милую внешность. Его постоянно окружали ослепительно красивые джинны — мужчины и женщины с ангельскими голосами и улыбками, способными сводить смертных с ума. Любые попытки обратить на себя его внимание казались заведомо обреченными на провал.

Низрин метнула взгляд на дверь и поставила перед Нари небольшую серебряную чашу, которую до этого прятала под складками своей шали.

— Я заварила тебе чай.

Нари покосилась на чашу. Бледно-зеленая жидкость источала терпкий травяной запах. Они обе прекрасно понимали, о каком «чае» идет речь — этот чай Нари пила всегда перед посещением Мунтадира.

— До сих пор боюсь, что рано или поздно нас застукают.

Низрин пожала плечами.

— Возможно, Гасан что-то и подозревает, но ты — Нахида и целительница. На этом поприще ему едва ли удастся тебя обскакать. Если ты хочешь выиграть немного времени, то игра стоит свеч.

— В том-то и дело, что выиграю я лишь немного.

Гасан пока не наседал на нее с требованием внуков. Зачатие давалось джиннам тяжело, поэтому никого не удивляло, что у эмира и его супруги до сих пор не появился наследник. Но Нари боялась, что недолго он будет так терпелив.

Похоже, Низрин услышала неуверенность в ее голосе.

— На данный момент этого достаточно, — сказала она, вкладывая чашу ей в руку. — Живи сегодняшним днем.

Нари выпила чай большими глотками, встала и накинула поверх платья халат с капюшоном.

— Мне пора.

Время было раннее, но если она выйдет прямо сейчас, не дожидаясь приказчика Мунтадира, который вызовется проводить ее во дворец, то успеет пробраться туда окольными тропами и хоть несколько минут побыть наедине с собой.

— Не буду тебя задерживать. — Низрин тоже встала из-за столика и устремила на Нари взгляд, полный непоколебимой решимости. — Не теряй веры, госпожа. Ты даже не представляешь, какое светлое будущее ждет тебя впереди.

— Ты всегда это говоришь, — вздохнула Нари. — Завидую твоей уверенности.

— Однажды ты и сама убедишься, — заверила Низрин и замахала на нее руками. — Ну, ступай, ступай. Не обращай на меня внимания.

И Нари ушла, выбрав один из уединенных маршрутов, соединяющих сады гарема с королевскими покоями, расположенными на верхнем этаже дворцового зиккурата, откуда открывался восхитительный вид на Дэвабадское озеро. Здесь проживали все члены семьи Кахтани, за исключением Зейнаб, которая предпочитала гаремные сады.

«Как и Али», — пришла непрошеная и нежеланная мысль. Ей не нравилось вспоминать Али — не нравилось, что даже пять лет спустя она по-прежнему испытывала острую обиду, когда в памяти всплывало то, как принц, которого она считала своим другом, преспокойно заманил их с Дарой в смертельную ловушку. Казалось, этот наивный юноша не мог обвести ее, Нари, вокруг пальца, однако ему это удалось.

А больше всего ей не нравилось то, что, несмотря на все это, в глубине души она все-таки переживала за него. Потому что было ясно как день: вопреки заверениям Кахтани, Али отнюдь не просто «возглавлял гарнизон» на своей исторической родине. Он находился в изгнании, и Нари оставалось только догадываться, насколько серьезными были условия этой ссылки.

Она вышла на просторный балкон, огибающий покои Мунтадира по всей длине. Как и все, что принадлежало Мунтадиру, балкон выглядел сказочно элегантно. Деревянные перила и ставни, увитые зеленью наподобие шпалеры, создавали ощущение, будто ты находился в саду — даже развернутые шелковые с вышивкой полотна образовывали здесь своеобразный шатер. В жаровне напротив горы расшитых подушек, разложенных под таким углом, чтобы с них открывался лучший вид на озеро, курились благовония.

Только в настоящий момент подушки отнюдь не пустовали. Нари застыла на месте, увидев Джамшида и Мунтадира, сидящих друг напротив друга. Присутствие Джамшида ее не удивило — удивило то, что они жарко о чем-то спорили.

— Скажи отцу вернуть его обратно! — говорил Джамшид. — Почему нельзя просто сбросить чертов груз на пляже и развернуть караван?

— Я пытался. — Мунтадир был на грани истерики. — Я умолял его, и знаешь, что он мне сказал? — У него вырвался сдавленный нервный смешок. — Пойти и сделать наследника моей жене, если меня так беспокоит мое положение. Мы для него никто. Просто пешки в политических играх, будь они прокляты. А теперь его любимая и самая резвая фигура возвращается.

Нари нахмурилась в недоумении. Игнорируя чувство вины за то, что сует нос в чужие дела — преимущественно перед Джамшидом, которого считала своим другом, а не перед супругом-политиком, который наверняка и сам внедрил пару верных шпионов в ее лазарет, — она на цыпочках подобралась ближе и спряталась в уголок между папоротником в горшке и резной узорчатой ставней.

Она сделала глубокий вдох. Магия дворца была непредсказуемой и мощной. Нари училась потихоньку контролировать ее, но понимала, какой это большой риск. Вне всякого сомнения, пронюхай Гасан о том, что она замышляет, то сурово покарал бы ее за это.

Но иногда стоило пойти на небольшой риск. Нари сосредоточилась на тени у себя под ногами. «Расти, — приказала она, притягивая тени ближе и высвобождая свой страх быть обнаруженной. — Защити меня».

И тень защитила, накатив и укутав Нари покровом темноты. Вздохнув чуть свободнее, Нари подкралась к ставням и выглянула в деревянные прорези. Мужчины были одни. Джамшид сполз на край подушки и наблюдал за Мунтадиром с нескрываемым беспокойством.

Мунтадир вскочил на ноги. Его трясло.

— Его мать убьет меня. — Он вышагивал по балкону, дергаными жестами теребя бороду. — Аяанле много лет только этого и добивались. Стоит ему вернуться в Дэвабад, как меня найдут с удавкой на шее.

— Этому не бывать, — горячо вставил Джамшид. — Мунтадир, сейчас нужно успокоиться и продумать все… нет. — Он перехватил руку ее супруга, когда тот потянулся к бутылке вина на столе. — Прекрати. Этим делу не поможешь.

Мунтадир поверженно улыбнулся.

— Не соглашусь, — протянул он слабым голосом. Казалось, он вот-вот расплачется. — Вино всегда составит компанию, когда ты летишь в пропасть.

— Никто не полетит ни в какую пропасть. — Джамшид усадил Мунтадира на подушки рядом с собой. — Нет, — повторил он, когда Мунтадир отвернулся в сторону. — Мунтадир… — Джамшид помедлил, а потом продолжил с опаской: — Путь до Дэвабада неблизкий. И небезопасный. Ты всегда можешь приказать…

Мунтадир отчаянно замотал головой.

— Не могу. Это выше моих сил. — Он закусил губу и с горьким смирением уставился себе под ноги. — Пока — выше. — Он утер глаза и набрал в грудь воздуха, как бы собираясь с силами, перед тем как снова заговорить. — Прости. Я не должен был вываливать это на тебя. Ты и так настрадался из-за политических дрязг нашей семьи.

— Не говори ерунды. — Джамшид коснулся щеки Мунтадира. — Я хочу, чтобы ты всегда рассказывал мне о таких вещах. — Он улыбнулся. — Если честно… все остальные твои друзья — обычные подхалимы, от которых никакого толку.

В ответ на это ее супруг посмеялся.

— Я всегда могу рассчитывать на то, что ты искренне меня отругаешь.

— И не позволю тебе угробить себя. — Ладонь Джамшида переместилась ниже, на скулу Мунтадира. — С тобой ничего не случится, даю слово. Я не позволю. А я невыносимо честен, когда дело касается данного мной слова.

Мунтадир снова засмеялся.

— Это я знаю. — Он снова глубоко вздохнул и вдруг зажмурился, как от резкой боли. Когда он заговорил снова, в его голосе сквозила печаль. — Мне тебя не хватает.

Гримаса исказила лицо Джамшида, хорошее настроение как рукой сняло. Только в этот момент он заметил, где находится его рука, и его взгляд упал на губы ее мужа.

— Извини, — прошептал он. — Я не хотел…

Но он не успел объясниться до конца, потому что в следующую секунду Мунтадир принялся целовать его, целовать с отчаянием, которое чувствовалось и в ответном поцелуе. Джамшид запустил пальцы в темные волосы Мунтадира, притягивая его ближе…

А потом оттолкнул его.

— Не могу, — выпалил Джамшид, задыхаясь и дрожа всем телом. — Прости, не могу. Больше — никогда. Я же все объяснил, когда ты женился. Она моя бану Нахида.

Ошеломленная Нари сделала шаг назад. Ее шокировали не намеки на прошлую интимную связь между ними — иногда складывалось впечатление, что Мунтадир переспал, без преувеличения, с половиной своих знакомых. Но все его интрижки казались несерьезными: тут — флирт с тем или иным заграничным министром, там — случайная связь с поэтом или танцовщицей.

Но то, что терзало ее супруга в эту минуту, точно нельзя было назвать несерьезным. Эмира, который так уверенно усаживал ее к себе на колени в саду, как не бывало. Когда Джамшид отстранился, Мунтадир отшатнулся назад, как от удара. Казалось, он из последних сил сдерживает слезы. Нари стало его жалко. Она как-то особенно отчетливо осознала, что за внешне привлекательными атрибутами власти и королевским лоском кроется трагическое одиночество, на которое их всех обрек этот дворец.

Мунтадир уставился себе под ноги.

— Конечно, — проговорил он, силясь взять себя в руки. — Я думаю, тебе лучше уйти, — добавил он сдавленно. — Скоро придет она. Не хотелось бы ставить тебя в неловкое положение.

Джамшид вздохнул и медленно поднялся на ноги. Опираясь на трость, он безропотно посмотрел сверху вниз на Мунтадира.

— Тебе так и не удалось освободить тех Дэвов, про которых мы с Нари тебе рассказывали?

— Нет, — ответил Мунтадир еще более сухим тоном, чем в разговоре с Нари на ту же тему. — Крайне сложно отпустить на свободу тех, кто виновен во вменяемом им преступлении.

— Так обсуждать последствия нового экономического курса твоего отца в общественном месте уже стало преступлением?

Мунтадир вскинул голову.

— В Дэвабаде и без того сейчас неспокойно. Ни к чему пускать новую волну слухов. Это скверно влияет на общественные настроения и подрывает веру народа в своего короля.

— Равно как и самовольные аресты джиннов, чье имущество и владения можно конфисковать в пользу королевской казны. — Джамшид сузил глаза. — И под «джиннами» я, конечно, имею в виду Дэвов. Все прекрасно понимают, что остальные племена не страдают от подобной дискриминации.

Мунтадир замотал головой.

— Отец пытается сохранить мир, Джамшид. Давай не будем делать вид, что твой народ так уж облегчает ему задачу.

Джамшид разочарованно поджал губы.

— Это не ты, Мунтадир. И раз уж мы выяснили, что только я честен с тобой… Имей в виду: ты ступил на ту же кривую дорожку, которая, по твоим же словам, и испортила твоего отца. — Он отвернулся. — Передавай от меня привет Нари.

— Джамшид…

Но Джамшид уже ушел, направляясь прямо туда, где пряталась в тени Нари. Она поспешно отбежала к лестнице, решив сделать вид, что только что пришла.

— Джамшид! — воскликнула она с поддельной радостью. — Какой приятный сюрприз!

Он с трудом выдавил улыбку, которая не коснулась его глаз.

— Бану Нахида, — приветствовал он хрипловатым голосом. — Мои извинения. Я не хотел помешать вашему вечеру.

— Все в порядке, — сказала она ласково, с болью разглядывая его лицо, в котором так явно читались душевные муки.

Мунтадир не смотрел в их сторону. От отошел в дальний конец балкона, фокусируя взгляд на мерцании далеких огоньков простертого внизу города. Нари положила руку Джамшиду на плечо.

— Приходи ко мне завтра. Я приготовила новые припарки, которые хочу использовать для твоей спины.

Он кивнул.

— Завтра. — И он обошел ее стороной, скрывшись в глубине дворца.

Нари сделала несколько неуверенных шагов навстречу Мунтадиру.

— Мир твоему дому, — сказала она мужу. — Если ты хочешь побыть один…

— Не говори глупости.

Он обернулся. Нужно отдать ему должное, несмотря на некоторую бледность, в лице Мунтадира уже не угадывалось тех эмоций, которые обуревали его меньше минуты назад. Видимо, за несколько десятилетий при дворе и не такому научишься.

— Извини. — Он прочистил горло. — Не ждал тебя так рано.

Оно и видно. Нари пожала плечами.

— Я рано освободилась.

Мунтадир кивнул.

— Я могу позвать слуг, — предложил он, пересекая балкон. — Пусть вынесут нам ужин.

Нари перехватила его запястье.

— Почему бы тебе не присесть? — ненавязчиво попросила она. — Я не голодна и подумала, мы с тобой могли бы просто поговорить для начала.

Как только они опустились на подушки, Мунтадир потянулся к вину.

— Выпьешь? — предложил он, до краев наполняя свой кубок.

Нари следила за каждым его движением. В отличие от Джамшида, ей было неловко отбирать у него вино.

— Нет… но спасибо.

Он залпом осушил больше половины кубка и сразу долил себе еще.

— У тебя все в порядке? — рискнула спросить она. — Твоя встреча с отцом…

Мунтадир поморщился.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Хотя бы для начала?

Нари задумалась. Ей было безумно интересно узнать, что за разговор состоялся у них с Гасаном и почему это привело к ссоре с Джамшидом, но, возможно, перемена темы отвлечет его от упаднических мыслей.

И у нее как раз была одна такая тема, которую ей не терпелось обсудить.

— Как скажешь. Кстати, сразу после твоего ухода я встретила в саду одного крайне любопытного персонажа. Шафита с дыркой в черепе.

Мунтадир закашлялся, подставляя ладонь под фонтан винных брызг.

— Ты нашла в саду мертвого шафита?

— Живого, — с удовольствием уточнила Нари. — И в остальном более чем здорового. Он сказал, что хирург провел на нем операцию и спас его от верной смерти. И этим хирургом был шафит, Мунтадир! — В ее словах сквозило восхищение. — Достаточно опытный, чтобы просверлить мужчине дырку в черепе, зашить эту дырку и сохранить ему жизнь. И выполнить все это безупречно! Только там, где костная ткань еще не затянулась, на ощупь показалось мягковато, но в остальном…

Мунтадир поднял руку с таким видом, как будто его затошнило.

— Я могу обойтись без таких подробностей. — Он покосился на рубиновое вино, скорчил брезгливую гримасу и отставил напиток. — И что с того?

— Что с того? — воскликнула Нари. — Хирург, способный на такое, обладает выдающимся талантом! Возможно, он даже обучался врачебному искусству в мире людей. Я уговорила шафита назвать мне имя этого врача и адрес его практики.

— Но зачем тебе это знать? — недоумевал Мунтадир.

— Затем, что я хочу найти его. Во-первых… я — бану Нахида. Хочу удостовериться, что он настоящий врач, а не какой-нибудь… шарлатан, пользующийся отчаянным положением шафитов. — Нари прочистила горло. — И кроме того, я просто хочу с ним встретиться. Он мог бы оказаться хорошим союзником. В конце концов, я по сей день нахожу применение многому из того, чему научил меня Якуб.

Мунтадир окончательно потерял нить ее рассуждений.

— Якуб?

У Нари внутри все поджалось. Она и так не привыкла ни с кем обсуждать свои увлечения и дорогие сердцу воспоминания, а растерянность Мунтадира не делала этот разговор легче.

— Это аптекарь, у которого я работала в Каире, Мунтадир. Старик. Мой друг. Я уже рассказывала тебе о нем.

Мунтадир нахмурился.

— Так ты хочешь отправиться на поиски этого врача-шафита потому, что когда ты жила среди людей, у тебя был друг — аптекарь?

Нари сделала глубокий вдох: сейчас или никогда. Возможно, момент она выбрала и не самый удачный, но ведь Мунтадир сам просил ее быть с ним откровеннее, и в эту минуту ее сердце так и рвалось из груди.

— Я хочу попробовать… может, нам удастся работать сообща… Мунтадир, быть единственной целительницей здесь так тяжело, — созналась она. — Мне одиноко. Я загибаюсь под грузом ответственности. Бывают дни, когда мне не удается сомкнуть глаз, у меня пропадает аппетит… — Она перевела дыхание, чтобы обуздать эмоции, захлестнувшие ее речь. — Я думала… больница Нахид… — Спотыкаясь о слова, она попыталась выразить все фантазии, роящиеся у нее в голове с того дня, как она попала в полуразрушенное здание. — Я все думаю: вдруг у нас получится восстановить ее? Пригласить туда на работу врача-шафита, вдвоем принимать с ним пациентов…

У Мунтадира округлились глаза.

— Ты хочешь восстановить больницу?

От его испуганно-шокированного выражения лица Нари непроизвольно съежилась.

— Ты же… ты сам сказал, что я могу открыться тебе, поговорить с тобой…

— Да, но я имел в виду о чем-то реальном. Если ты захочешь представить ко двору еще одного Дэва или принять участие в приготовлениях к Навасатему — пожалуйста. Но то, что предлагаешь ты… — Он как будто не мог оправиться от шока. — Зейнаб рассказала, что здание лежит в руинах. Ты хоть представляешь себе, сколько затрат и сил придется бросить на восстановление?

— Понимаю, но я думала…

Мунтадир встал и стал нервно расхаживать из стороны в сторону.

— И потом, работать бок о бок с шафитом? — презрительно процедил он последнее слово. — Исключено. Отец ни за что этого не допустит. Лучше тебе вообще не искать встречи с этим врачом. Пойми, что он нарушает закон.

— Нарушает закон? С каких пор спасение жизней нарушает закон?

— Шафиты… — Мунтадир пристыженно потер загривок. — То есть… они не… Мы не должны своими действиями… способствовать росту численности шафитского населения.

Нари на секунду лишилась дара речи от потрясения.

— Умоляю, скажи, что ты так не считаешь, — попросила она, уповая на то, что ослышалась, что только вообразила себе неприязнь в его голосе. — Ты — Кахтани. Твои предки свергли — вырезали — моих предков под эгидой помощи шафитам.

— Это было давно. — Мунтадир посмотрел на нее с мольбой во взгляде. — Да и шафиты — вовсе не такие невинные овечки, как тебе кажется. Они ненавидят Дэвов. Тебя ненавидят.

— За что им меня-то ненавидеть? — взъелась Нари. — Я выросла среди людей!

— А сюда заявилась рука об руку с джинном, который прославился тем, что с помощью бича определял цвет крови своих собратьев, — напомнил Мунтадир. — Нравится тебе это или нет, Нари, но у них о тебе сложилось весьма определенное мнение.

Нари поморщилась, но не стала заострять на этом внимание. Разговор и без того принял скверный оборот — не было нужды приплетать сюда еще и ее несчастного Афшина и его жестокие преступления.

— Я не имела ни малейшего отношения к событиям в Кви-Цзы, — попыталась оправдаться она. — Ни я, ни вообще кто-либо из ныне живущих.

— А это неважно. — Мунтадир наградил ее увещевательным взглядом. — Нари, Дэвов и шафитов связывает долгая, полная вражды, история. Это же можно сказать и про подавляющее большинство чистокровных джиннов. Ты не понимаешь, как сильно они нас ненавидят.

— А ты понимаешь? Да ты небось за всю свою жизнь не общался ни с одним шафитом!

— Это правда, зато я видел, как они контрабандой провозят к нам в город человеческое оружие, надеясь учинить очередные беспорядки. Я слышал, как их идеологи перед самой казнью плюются, как ядом, грязной клеветой и угрозами в адрес твоего народа. — Странная тень промелькнула на его лице. — И, уж поверь мне на слово, мне прекрасно известно, как они изобретательны, когда хотят переманить кого-то на свою сторону.

Нари промолчала. Ей стало противно — и отнюдь не из-за напоминания о том, что ей и остальным Дэвам угрожает опасность.

А из-за внезапного осознания, что ее супруг — Кахтани, который, казалось бы, никогда не придавал значения вопросам о чистоте крови, — похоже, разделял худшие предрассудки ее соплеменников. Нари до сих пор не понимала, почему Гасан, лишь взглянув на нее, сразу понял, что она и Нахида и шафитка одновременно, но сам король утверждал, что такую способность даровало ему обладание Сулеймановой печатью.

И однажды эта печать перейдет к Мунтадиру. Он наденет перстень и увидит истинное лицо женщины, на которой женился.

Ее сердце пропустило удар.

— Твои предложения кажутся мне нерациональными с политической точки зрения, Мунтадир, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Если ситуация уже так накалилась, не разумнее ли попробовать найти с шафитами общий язык? Нас соединили узами брака, чтобы мы стали символом мира между Гезири и Дэвами. Так же можно решить и вопрос с полукровками.

Мунтадир покачал головой.

— Так не получится. Я сочувствую шафитам, правда. Но этот конфликт разрастался как снежный ком в течение долгих поколений. А то, что предлагаешь ты, — слишком опасно.

Нари понурила голову. Перед глазами оказался драгоценный воротник красивого нового платья, и она поплотнее завернулась в халат, пряча украшение. Сейчас она чувствовала себя ужасно глупо.

«Он никогда не станет мне настоящим союзником», — снизошло на нее откровение. В памяти всплыл и отказ Мунтадира решать вопрос с преследованием шафитов, и обвинения Джамшида. Как ни странно, Нари не могла даже возненавидеть его за это. Гасан и ее оставил в дураках, а она не была ему родным сыном. Она своими глазами видела, как Мунтадир страдал из-за Джамшида, видела и искреннее сочувствие, когда он завел разговор о тяжелом положении шафитов, а потом резко свел его на нет.

Но Гасан еще не полностью взял над ней верх. И Нари не готова была сдаваться — она и так поступилась слишком многим. И ничего, что на этом поле боя она совсем одна.

Мунтадир заметил перемену в ее лице.

— Я не говорю окончательное «нет», — быстро добавил он. — Но сейчас неудачный момент, чтобы строить такие грандиозные планы.

Нари заскрежетала зубами.

— Из-за Навасатема?

Если он что-нибудь еще свалит на этот дурацкий праздник, она точно что-нибудь здесь подожжет.

Мунтадир покачал головой.

— Нет, не из-за Навасатема. Из-за того, зачем отец вызывал меня сегодня к себе. — На его скулах заходили желваки, и он устремил взгляд на озеро, в черной глади которого отражалась россыпь звезд. — Мой брат возвращается в Дэвабад.