Медное королевство

Шеннон А. Чакраборти, 2019

Жизнь Нари навсегда изменилась в тот момент, когда она случайно призвала Дара – таинственного джинна. Увезенная из дома в Каире, она оказывается при ослепительном королевском дворе Дэвабада – и быстро понимает, что без ее уличных инстинктов там не выжить. Теперь, после битвы, Дэвабад погрузился во мрак, и Нари вынуждена искать новый путь. Принц-джинн Али изгнан за то, что бросил вызов своему отцу. Он близок к раскрытию страшной семейной тайны и скрывается от ассасинов среди медных песков. И когда приближается новый век, назревает угроза, невиданная в пустыне. Эта сила принесет огненный шторм прямо к воротам города.

7

Дара

Дара изучал наколдованную им дымчатую карту Дэвабада, при помощи пальцев вращая ее в разные стороны, и думал.

— Допустим, мы нашли проход через завесу и пересекли озеро. Перед нами встает следующая проблема: как мы проникнем непосредственно в город. — Он обвел взглядом свой отряд. Воинов в поход он отбирал тщательно — перед ним стояла десятка самых толковых ребят, каждый из которых в будущем мог претендовать на позицию лидера. — Какие будут предложения?

Иртемида обошла карту кругом, как охотник — жертву.

— Штурмовать стены?

Дара отрицательно покачал головой.

— Через эти стены нельзя ни перелезть, ни сделать под ними подкоп — так их возвела сама Анахида, будь она вечно благословенна.

Тут подал голос Мардоний, кивая на городские ворота.

— Ворота обороняются слабо. Гвардия высматривает суда, пересекающие озеро, и не обратит внимания на солдат, выходящих на берег прямо из-под воды. Мы могли бы прорвать их оборону.

— Чтобы оказаться посреди Большого базара? — напомнил Дара.

В глазах Мардония сверкнула ненависть.

— А что такого? — Он провел рукой по иссеченному шрамами лицу, по рябой коже, узнавшей прикосновение «огня Руми». — Я не прочь поквитаться хотя бы за малую долю того, что с нами сделали шафиты.

— Месть не входит в наши планы, — сказал Дара с укором. — Сейчас мы с вами продумываем стратегию. Поэтому, прошу вас, включите мозг. Большой базар всего в нескольких кварталах от Цитадели. — Он указал на башню, построенную на насыпи близ латунных городских стен, которая нависала над самым базаром. — Глазом моргнуть не успеете, как нас окружат сотни — нет, тысячи гвардейцев. От нас не останется мокрого места, и мы не успеем даже добраться до дворца.

Следующим высказался Бахрам, еще один выживший из Бригады Дэвов.

— Мы можем разделиться, — предложил он. — Половина останется у ворот и отвлечет стражу, а ты проведешь барышню и остальных ребят во дворец.

Он изложил свой план с такой простотой, что у Дары по спине пошли мурашки.

— Для тех, кто останется у ворот, это будет верная смерть.

Бахрам встретился с ним взглядом. В его глазах сверкал огонь.

— Каждый из нас готов на эту жертву.

Дара обвел отряд взглядом. Он ни минуты не сомневался, что Бахрам прав. Лица юных воинов были полны решимости и отваги. Ему бы радоваться: он вложил всего себя в их подготовку и сейчас мог гордиться тем, что идет в бой бок о бок с такими воинами.

Но, силы Создателя, он уже сражался бок о бок со многими юношами, не менее решительными и отважными. А потом забирал их тела с поля боя, предавая их огню как павших смертью храбрых в войне, которой, как ему начинало казаться, не будет ни конца ни края.

Дара вздохнул. Этой войне будет положен конец. Дара лично об этом позаботится. Но в то же время он постарается уберечь вверенных ему ребят.

— Это выиграет нам лишь кратковременную отсрочку. Сначала они убьют вас, потом настигнут нас и не дадут нам дойти до конца.

— Может, гули? — предложил кто-то. — Ифриты ведь теперь на нашей стороне. А один из них как раз хвастался, что может призвать целую армию гулей. Который тощий.

Когда Дара услышал об ифрите, к которому давно питал особую, перетекающую в запредельную, неприязнь, его так и перекосило. А напоминание о злосчастных гулях и о том, что теперь они с ифритами действительно союзники, только подлило масла в огонь. И это не говоря уже о том, что когда-то Визареш — тот самый худощавый ифрит — угрожал Нари «стереть ее душу в прах» за то, что через кровь та отравила его брата… И Дара еще не скоро выбросит из головы эту его угрозу.

— Не желаю видеть этих мерзких отродий в моем городе, — отрезал он.

Иртемида ухмыльнулась:

— Гулей или ифритов?

Дара хмыкнул. Ко всем своим воинам он относился как к членам семьи, но с Иртемидой чувствовал особое родство. Под чутким руководством Дары она оттачивала до совершенства свои навыки стрельбы из лука и умудрялась не терять чувства юмора даже во время самых изнурительных тренировок.

— Обоих, — ответил Дара, после чего снова показал на карту. — Предлагаю вам все обдумать и обсудить между собой, пока я буду в отъезде.

Дара не разделял уверенности Манижи в том, что в результате таинственной встречи между Аэшмой и маридами они получат возможность пройти через магическую завесу, оберегающую Дэвабад, но готовыми нужно было быть к любому исходу.

— Нам продолжать занятия с Абу Саифом?

Дара обдумал вопрос. Абу Саиф согласился посостязаться с его солдатами в фехтовании… Впрочем, «согласился» не вполне соответствовало действительности. Просто Дара пригрозил до смерти бичевать второго, молодого и невыносимо назойливого Гезири, если старший станет упираться. В предстоящей битве за Дэвабад враг будет вооружен зульфикарами, и в лице двух пленных скаутов Гезири Дэвам выпал редкий шанс — набраться опыта в состязаниях с реальными фехтовальщиками на таких мечах. Даре претило прибегать к столь мрачным угрозам, однако он пошел бы буквально на все, чтобы как можно лучше подготовить своих бойцов к битве.

Но только под его присмотром. Он боялся, что в его отсутствие Гезири могут выкинуть какое-нибудь коленце.

— Нет. Я не хочу, чтобы с них даже на минуту снимали оковы, — жестом он дал понять, что собрание окончено. — Можете идти. Перед отъездом я поужинаю вместе со всеми.

Все разошлись, и Дара взмахнул рукой, рассеивая карту в воздухе. На глазах здания обрушились, растеклись дымной волной. Пал и миниатюрный дворец, а башня Цитадели завалилась на стену и рассеялась в воздухе.

Дара замер. Он щелкнул пальцами, снова вылепливая башню из дыма, и снова обрушил ее. Башня была такой высокой, что, падая, ее верхняя часть задевала стену, подминая под себя, пуская трещину и в сердце самой Цитадели, и открывая ход в город.

Такая магия мне не под силу. Манижа считала его неуязвимым, но Дара постепенно убеждался, что старые сказки о немыслимом могуществе их предков в досулеймановы времена слегка приукрашивали действительность. Он готов погибнуть в битве за свой город, но исчерпать внутренний запас магии в самом начале вторжения было бы слишком безответственно.

Он решил придержать эту идею в уме и подошел к большому ковру, скрученному в рулон в углу комнаты. Дара несколько лет не садился на ковер-самолет — последний раз он поднимался в воздух, когда они с Нари летели в Дэвабад. Он провел рукой по всей длине полотна.

Я обязательно найду способ вернуться к тебе. Обещаю.

Но прежде Даре была назначена встреча с самим дьяволом.

Вместе с Манижей они полетели на восток. От пейзажа, раскинувшегося внизу как гигантское полотнище мятого шелка, захватывало дух, изумрудные холмы и серые суходолы сменяли друг друга, исчерченные темно-синими венами извилистых рек и ручьев. Видя такую красоту, Дара впервые за долгое время чувствовал умиротворение. Хайзур — пери, который когда-то выходил тяжело раненного Дару, — учил его ценить такие минуты, когда хочется забыться и раствориться в безмятежной прелести природы. Но этот урок усваивался им с трудом. Дара тогда только вернулся с того света и сразу по пробуждении узнал, что все, бывшее ему знакомо, погибло четырнадцать веков назад, а в памяти своего народа он остался лишь воспоминаниями о пролитой им крови.

За одним исключением. Ковер летел, рассекая воздух, и Дара не мог не думать о первых днях, проведенных с Нари, — тех самых днях, когда начал прикладываться к бутылке. Одно ее существование виделось Даре вопиющим кощунством — она была ходячим доказательством того, что кто-то из благословенных Нахид нарушил священные обеты и возлег с человеком. Ну а то, что она оказалась еще и ловкой воровкой, которая врет, как дышит, лишь подтверждало все нелицеприятные стереотипы о шафитах, известные Даре.

Но потом… она стала для него чем-то большим. С ней он чувствовал себя невероятно свободным — с ней он был не славным Афшином и не презренным Бичом, а просто мужчиной, которому позволено флиртовать и обмениваться остротами с умной и красивой женщиной, и упиваться учащенным биением омертвевшего сердца, вызванным ее манящей лукавой улыбкой. Все потому, что Нари не знала их истории. Она была первой собеседницей Дары за много-много веков, ничего не знавшей о его прошлом — и благодаря этому он сам смог оставить прошлое в прошлом.

Он понимал, что это безнадежное увлечение, понимал, что оно ни к чему не приведет, и все же до последнего пытался скрыть от нее самое страшное — и об этой своей скрытности он до сих пор сожалел. Если бы он был честен с Нари и сразу во всем сознался, если бы дал ей шанс самой сделать выбор… как знать, может, она сама согласилась бы бежать вместе с ним из Дэвабада, и ему не пришлось бы приставлять кинжал к горлу Ализейда аль-Кахтани.

Впрочем, какое это теперь имело значение? Той ночью на борту Нари своими глазами видела, что Дара представляет на самом деле.

— Ты в порядке?

Вздрогнув от неожиданности, Дара поднял глаза и заметил, что Манижа наблюдает за ним с понимающим выражением на лице.

— У тебя такой вид, словно ты размышляешь о чем-то очень серьезном.

Дара выдавил улыбку.

— Ты напоминаешь мне своих предков, — сказал он, уклонившись от ответа. — Когда я был маленьким, мне казалось, вы умеете читать мысли.

Манижа засмеялась — она редко смеялась.

— Ну уж, это выдумки. Но когда пару столетий прислушиваешься к каждому удару каждого сердца, чувствуешь приливы крови к коже и слышишь каждый вздох вокруг, учишься читать окружающих. — Она вонзила в него внимательный взгляд. — Я повторяю вопрос.

Дара поежился. На первый взгляд между Манижей и ее дочерью не наблюдалось особого сходства. Манижа была пониже ростом, миниатюрнее — в этом она сильно напоминала ему собственную мать, которая могла и обедом накормить полсотни дэвов, а могла и ложку сломать об колено, чтобы заколоть врага. Но вот глаза Манижи, такие пронзительные и черные, с внешними уголками, опущенными чуть вниз, — это были глаза Нари. И когда в них загоралась решимость, это действовало на Дару безотказно.

— Я в порядке. — Дара взмахом руки обвел пейзаж внизу. — Любуюсь.

— Действительно, красиво, — согласилась Манижа. — Напоминает мне о Зариаспе. Мы с Рустамом всегда проводили лето у Прамухов, когда были детьми. То были самые счастливые дни моей жизни, — продолжила она с мечтательной грустью. — Мы резвились без устали, лазили по горам, катались на симургах наперегонки, экспериментировали со всеми запретными растениями и травками, которые нам удавалось найти. — Она печально улыбнулась. — Большей свободы мы так и не узнали за всю нашу жизнь.

Дара склонил голову набок.

— Выходит, вам повезло, что у вас не было Афшинов. То, что ты описываешь, звучит крайне опасно. Мы бы никогда вам этого не позволили.

Манижа снова засмеялась.

— Да, никакие легендарные телохранители не портили нам веселье, а Прамухи охотно соглашались предоставлять нас самим себе, когда мы брали с собой Каве. Кажется, они не понимали, что он был таким же сорванцом, как и мы. — Заметив недоверчивую мину Дары, она покачала головой. — Пусть репутация уважаемого старшего визиря не вводит тебя в заблуждение. Когда мы познакомились, он был чумазым деревенским мальчишкой, для которого сбежать из дома и отправиться на поиски огненных саламандр было проще, чем уследить за парочкой непоседливых Нахид. — Она поглядела вдаль, и огонек в ее глазах померк. — Когда мы стали старше, нам запретили так часто наведываться в Зариаспу. А я так по нему скучала.

— Полагаю, он тоже скучал, — осторожно сказал Дара. Он заметил, как поглядывает на Манижу Каве, да и в лагере ни для кого не было секретом, что их гость так ни разу и не ночевал в шатре, который разбили специально к его приезду. Это и убедило Дару: похоже, у чопорного визиря действительно были свои секреты. — Я удивлен, что ты не пригласила его с нами.

— Ни в коем случае, — ответила она незамедлительно. — Не хочу, чтобы ифриты знали о нем ничего лишнего.

То, с каким пылом она это сказала, насторожило Дару.

— Почему?

— Ты готов умереть за мою дочь, Дараявахауш?

Вопрос удивил его, но ответ на него легко сорвался с губ.

— Да. Конечно.

Манижа посмотрела на него проницательным взглядом.

— Но позволишь ли ты ей умереть за тебя? Страдать из-за тебя?

Она уже настрадалась из-за меня.

— Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы этого не допустить, — тихо ответил Дара.

— Вот именно. Привязанность для таких, как мы с тобой, — слабое место. Наши слабые места не должны знать те, кто хочет навредить нам. Угроза любимым — самый эффективный способ добиться своего, намного эффективнее пыток.

Эти слова были произнесены с такой ледяной уверенностью, что у Дары по спине пробежали мурашки.

— Ты говоришь так, как будто судишь по личному опыту, — рискнул он.

— Я очень любила своего брата, — сказала она, глядя вдаль. — Кахтани не позволяли мне забыть об этом. — Она опустила взгляд и принялась разглядывать руки. — Признаюсь, мое стремление назначить осаду на время Навасатема имеет под собой и личный мотив.

— Какой же?

— Свой последний Навасатем Рустам провел в темнице. Я тогда вышла из себя, ляпнула что-то неблагоразумное отцу Гасана. Хадеру. — Имя слетело с ее губ точно проклятие. — Еще больший деспот, чем его сын. Даже не помню, что именно сказала тогда. Наверняка что-то пустяковое — ну чем может обидеть сердитая молодая женщина? Но Хадер воспринял мои слова как угрозу. Моего брата схватили прямо в лазарете и бросили в каморку, куда не проникал даже дневной свет, где-то в дворцовых подземельях. Говорят… — Она прочистила горло. — Говорят, тела погибших в подземельях никогда не выносят оттуда. И ты валяешься там, среди трупов. — Она помолчала. — Рустам провел там весь Навасатем, целый месяц. Несколько недель после этого он не мог вымолвить ни слова. И даже много лет спустя… лампы в его комнате должны были гореть всю ночь, иначе он не мог заснуть.

Даре стало жутко от ее рассказа. Невольно он вспомнил о судьбе своей сестры.

— Мне жаль, — сказал он робко.

— Мне тоже. Но с той поры я усвоила, что безвестность — лучшая защита для моих близких. — Ее губы искривила горькая усмешка. — Впрочем, у безвестности есть свои трагические недостатки.

Он помолчал. Но кое-что из сказанного Манижей он просто не мог оставить без внимания.

— Ты не доверяешь ифритам? — спросил он. Дара не единожды высказывал свое более чем категоричное мнение об этих созданиях, но Манижа и слышать ничего не хотела. — Я думал, ты считаешь их своими союзниками.

— Ифриты — это средство для достижения цели. Мое доверие еще нужно заслужить. — Она откинулась назад, упираясь ладонями в ковер. — Каве мне дорог. Нельзя, чтобы об этом знали ифриты.

— Насчет твоей дочери… — Что-то сдавило ему горло. — Я сказал, что умру за нее, но надеюсь, ты понимаешь, что я готов отдать свою жизнь за каждого Нахида. Дело не в том, что я… — Он смутился. — Я бы не вышел за рамки дозволенного.

В глазах Манижи зажегся озорной огонек.

— Сколько лет тебе было, Афшин, когда ты умер? В первый раз, я имею в виду?

Дара напряг память.

— Тридцать? — Он пожал плечами. — Это было так давно, да и последние годы выдались напряженными. Я точно не помню.

— Так я и думала.

— Не понимаю.

Она криво усмехнулась.

— Иногда ты изъясняешься как юноша, не разменявший даже половины века. Мы ведь уже выяснили… Я Нахида, и мне подвластно то, что ты сравнил с чтением мыслей.

Жарко заполыхавшие щеки, учащенное сердцебиение… теперь понятно, какие сигналы имела в виду Манижа.

Тем временем она прикрыла глаза ладонью.

— А вот, кажется, и озеро, где у нас назначена встреча с Аэшмой. Можешь снижаться.

Он снова покраснел.

— Бану Манижа, пожалуйста, знай…

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Твои симпатии принадлежат только тебе, Афшин. — Она посуровела. — Но не позволяй им стать твоими слабостями. Во всех смыслах этого слова.

От стыда он мог только кивнуть. Дара поднял руку, и ковер накренился вперед, набирая скорость по направлению к отдаленному островку лазурно-голубого блеска. Вода в огромном озере, размером приближавшемся к морю, сверкала ярким аквамарином, как в тропическом океане, странно контрастируя с заснеженными горами, охватившими в кольцо его берега.

— Озеро Оссоун, — сказала Манижа. — По словам Аэшмы, уже на протяжении тысячелетий мариды считают его священным.

Дара опасливо окинул озеро взглядом.

— Я не полечу на ковре над таким массивом воды.

— Нет такой необходимости. — Манижа указала на тонкий столбик дыма, поднимающийся со стороны восточного берега озера. — Похоже, это он.

Подлетая ближе, они пронеслись над красными утесами и узким заболоченным пляжем… Озеро оказалось изумительным по красоте. Шеренги вечнозеленых деревьев выстроились, как сторожа, на склонах гор и вдоль цветущих долин. По светлому небу были размазаны бледные облака, высоко у них над головами кружил сокол. В воздухе пахло свежестью и навевало мысли о холодных рассветных часах, проведенных вокруг костра с ароматом соснового дыма.

В сердце защемила тоска. Даже живя в столице, Дара всегда отдавал предпочтение дикой природе, чистому небу и захватывающим дух пейзажам. Хотелось вскочить на коня, прихватить лук и ускакать в этот простор, ночевать под россыпью звезд и исследовать руины канувших в Лету городов.

Впереди на пляже горел костер. Языки пламени вылизывали воздух с каким-то злорадным энтузиазмом.

Дара принюхался к запаху старой крови и железа.

— Аэшма. Он рядом. — Под воротником у него заклубился дымок. — Я чую эту жуткую булаву, с которой он никогда не расстается, испачканную в крови нашего народа.

— Не хочешь ли ты принять свой естественный облик?

Дара нахмурился.

— Это и есть мой естественный облик.

Манижа вздохнула.

— Нет, ты и сам это прекрасно понимаешь. Теперь это не так. Ифриты предупреждали, что твоя магия слишком мощна для этого тела. — Она похлопала его по руке с клеймом — светло-коричневой руке, которая сейчас не была охвачена огнем. — Ты ослаблен.

Их ковер опустился на песок. Дара не ответил, но и облик не изменил. Изменит, когда — если — объявится марид.

— А, вот и вы, союзники минувших лет.

Заслышав голос Аэшмы, Дара потянулся к длинному кинжалу, заткнутому за поясом. Костер выплюнул искры, и ифрит вышел им навстречу, обнажая в ухмылке черные клыки.

От этой улыбки Даре стало не по себе. Именно так теперь выглядел и он после каждого перехода: ярко-огненная кожа, золотые глаза, когтистые пальцы… Точная копия демонов, заключивших его в рабство. И то, что так выглядели все его предки до проклятия Сулеймана, ничуть не утешало, ведь не ухмылку предков он видел перед собой в последний момент перед тем, как зловонные колодезные воды сомкнулись у него над головой.

Аэшма вальяжно подошел. Он заулыбался шире, словно чуял недовольство Дары. Возможно, так и было — не то чтобы Дара скрывал свое к нему отношение. На одно плечо ифрит вскинул свою булаву — металлический молот примитивной формы, утыканный шипами. Аэшме явно нравилось, как его оружие действует на Дару, и не упускал случая напомнить тому о временах, когда булава была омыта кровью Нахид и Афшинов.

Союзник. Дара покрепче стиснул рукоять кинжала.

— Это кинжал? — Аэшма разочарованно поцокал языком. — Ты ведь можешь призвать смерч и отшвырнуть меня на противоположный берег, если только откажешься от этого беспомощного туловища, — в его глазах появился жестокий блеск. — Да и потом, если уж хвататься за оружие, всем хотелось бы оценить твой знаменитый бич.

Воздух накалился, и Манижа выставила между ними руку.

— Афшин, — осадила она, после чего обратила свое внимание к Аэшме: — Я получила твой сигнал, Аэшма. Что ты слышал?

— Все то же: шепот и предощущения, которые начались сразу после того, как ты вернула Бича к жизни, — ответил ифрит. — Мои товарищи выжгли все известные им места обитания маридов, но ответа не дождались. Однако возникло новое обстоятельство… — Он взял паузу, наслаждаясь вниманием. — Пери спустились с облаков, чтобы исполнить свою песнь предостережения и пустить ее по ветру. В ней поется, что мариды преступили черту, нарушили уговор и должны понести ответственность — а наказание им назначит существо низшего ранга, перед которым у них кровный долг.

Дара таращился на ифрита во все глаза.

— Ты что, пьян?

Аэшма усмехнулся, сверкнув клыками.

— Ах, извини. Я забыл, что в разговоре с тобой нужно подбирать выражения попроще. — Он стал говорить медленнее, издевательски растягивая каждое слово. — Мариды убили тебя, Афшин. Перед тобой у них кровный долг.

Дара замотал головой.

— Может, без их участия и не обошлось, но кинжал был в руках у джинна.

— И что? — вмешалась Манижа. — Вспомни, что ты рассказывал мне о той ночи. Неужели ты всерьез веришь, что какой-то малолетний Кахтани способен зарезать тебя без посторонней помощи?

Дара задумался. Его стрелы пронзили принцу горло и легкие прямо перед тем, как тот рухнул за борт, в пучину проклятого озера. Ализейд должен был быть дважды мертв, однако он взобрался обратно на борт с видом какого-то озерного мстителя.

— В таком случае, что имеется в виду под «кровным долгом»? — спросил он.

Аэшма пожал плечами.

— Мариды — твои должники. Что очень кстати, учитывая, что тебе нужно проникнуть в их озеро.

— Это не «их» озеро. Это наше озеро.

Манижа положила руку Даре на запястье, а Аэшма только закатил глаза.

— Когда-то озеро принадлежало им, — объяснила она. — Мариды помогли Анахиде построить Дэвабад. Тебе должно быть об этом известно. Считается, что драгоценные камни, которыми вымощен двор у Великого храма, были приняты в дар от маридов.

В школе Афшины не штудировали от и до историю своего народа, однако легенду о камнях слышал даже Дара.

— И как это поможет мне пройти через завесу?

— Забудь про завесу, — сказал Аэшма. — Задумайся, как водные твари путешествуют по горам и пустыням? Они перемещаются в природных водах… И давным-давно мариды обучили этому искусству твоих Нахид. — В его глазах сверкнула ненависть. — И это существенно облегчило им охоту на мой народ. Мы к пруду лишний раз не рисковали подойти из страха, что очередной Нахид-кровоотравитель вынырнет из глубины.

— Это безумие, — заявил Дара. — Ты предлагаешь мне выдвигать условия маридам — маридам, которые способны превратить речное русло в змея размером с горную цепь — на основании неких песен пери и мифах о какой-то особой магии, которую ни я, ни Манижа никогда не наблюдали воочию? — Он подозрительно прищурился. — Ты просто хочешь нам смерти, не так ли?

— Если бы я хотел твоей смерти, Афшин, я выбрал бы метод попроще, уж поверь, и мне не пришлось бы терпеть твое общество, — отвечал Аэшма. — Ты должен радоваться! Ты можешь отомстить убившим тебя маридам за собственную смерть. Ты станешь их Сулейманом!

Такое сравнение мгновенно остудило пыл Дары, и гнев сменился ужасом.

— Я не Сулейман, — выпалил он, отказываясь соглашаться с этими словами и покрываясь гусиной кожей от подобного святотатства. — Сулейман был пророком. Этот человек написал наши законы, даровал нам Дэвабад и благословил Нахид…

Аэшма расхохотался.

— Только посмотрите на него, как от зубов отскакивает! Не перестаю поражаться тому, как ловко вас натаскал Совет Нахид.

— Оставь его, — резко одернула его Манижа и снова повернулась к Даре. — Никто не предлагает тебе стать Сулейманом, — мягко заверила она его. — Ты — наш Афшин. Тебе не нужно притворяться кем-то другим. — Твердый взгляд Манижи внушал Даре спокойствие. — Но кровный долг — действительно хорошая новость для нас. Благословение, если угодно. Так мы сможем попасть в Дэвабад. К моей дочери.

Нари. В памяти Дары всплыло ее лицо. Ее разочарованный взгляд в ту ночь в лазарете, когда Дара вынудил ее пойти за собой, ее крики, когда его сразил меч.

«Шестьдесят четыре», — холодно сказал Каве. Шестьдесят четыре Дэва погибли из-за беспорядков, учиненных Дарой.

Он сглотнул образовавшийся в горле ком.

— Как мы призовем маридов?

Лицо ифрита озарилось злорадным весельем.

— Прогневаем их, — сказал он и повернулся. — Идемте со мной. Я нашел кое-что, с чем им точно не захочется расставаться.

Конец ознакомительного фрагмента.