Парфюм стихов

Шарль Бодлер

«Я руковожу под дождём промокшей страной,богатый, но бессильный и в старости ещё молодой.Я презираю рабские черты своих воспитателей,так же скучно мне со всеми, как со своими собаками.Самая гротескная выходка любимого дуракане успокоит жестокого и больного простака.Алхимик, делающий золото из полного нуля,изгнал испорченную материю из своего бытия,или в кровавых ваннах, что дали римляне,люди у власти вспоминают это возле могилы.»Шарль Бодлер

Лебедь

Cygne

Андромаха, я думаю только о тебе

около узкого печального ручья,

где безмерно величие вдовьего горя,

зияет на выросшей из твоих слез траве.

Вдруг мою память тронуло что-то,

когда я сел на новую карусель.

Старый Париж исчез куда-то

Быстрей, чем из сердца выходит хмель.

Я вижу мысленно эти хилые кабинки,

груды отёсанных столбов и капителей,

сорняки, массивные глыбы зелёнки,

безделушки на витринах магазинов в пыли.

Там раньше был звериный острог.

На рассвете пробуждался труд,

под ясным небом ремонтники дорог

издавали в безмолвный воздух стук.

Я увидел лебедя, вырвавшегося из клетки на мгновение,

ударяя перепончатыми ногами по сухой почве,

раскрыв свой клюв, в бездонной канаве, воочию,

он волок по твёрдой земле своё белое оперение.

Он судорожно купал в пыли свои крылья,

сердце его рыдало по родным ручьям.

Несчастный, странный, роковой символ,

молния ударила к порывам дождя.

Я вижу тебя, как правду Овидия,

мужик преобразился в напряжении

взглядом к жестокой и ироничной синеве,

обращаясь к богам со своим прошением.

Париж. Ничего в моей тоске не меняется.

Новые гостиницы, брусчатка, строй леса,

старые пригороды, всё стало аллегорией, кажется,

мои воспоминания стали тяжелей, чем небеса.

В Лувре изображение угнетает меня и странников.

Я думаю о большом лебеде, его безумных движениях,

смешных, возвышенных, как у изгнанников,

затем гложут бесконечная тоска и сомнения.

Андромаха, выпавшая из объятий

великого героя, имущество в руках гордого Пирра.

В гробнице экстатическая грация в печали,

это жена Елена и вдова Гектора!

Я думаю о негритянке с чахоткой и голодной,

Которая, не сводя глаз, тащится по грязи в саванне,

ночуя под африканской одинокой пальмой,

за огромной пеленой в густом тумане.

Из потерявших то, что нельзя восстановить

когда-либо, навсегда, кто пьёт их слезы,

сосёт грудь печали волчицы-матери и

тощих сирот увядающих, как мимозы!

Так изгнание моего сердца в лесах,

старая память звучит как стих.

Я думаю о моряках, забытых на островах,

о пленных, побеждённых и о многих других!