Глава 5
— Астрид, иди скорее!
Бланка уже стояла наготове с велосипедом у школьной калитки и махала мне. Только что прозвенел звонок, и нам пора было на гимнастику.
Я закрепила спортивный мешок на багажнике и запрыгнула в седло. Краем глаза я увидела, как Марьям и Элли, держась друг за дружку, поковыляли на продлёнку. Меня окатило волной ревности. Не то чтобы я хотела вернуться в ту тюрягу, которая называется продлёнка, конечно нет. Но мне бы тоже хотелось идти под ручку с Марьям, как это было раньше.
Я почти догнала Бланку, когда заметила, что кто-то едет рядом со мной, совсем близко.
Это был Амир.
— Астрид, я нашёл твою тетрадку по математике! — пропыхтел он.
Я затормозила. Он протянул тетрадь.
— Она валялась на полу среди ботинок. Но ведь надо ещё домашнее задание делать, — напомнил Амир и ослепительно улыбнулся.
— Ага, спасибо, — пробормотала я.
— До завтра! — крикнул Амир и укатил прочь.
Я догнала Бланку, и мы отправились на тренировку.
В спортзале уже вовсю шла разминка, и Авичи[2] грохотал во всю мощь.
С тех пор как я стала ходить в группу Бланки, мне приходится стараться, чтобы не отставать от остальных. Хорошо, что я сильнее большинства, вот только самая негибкая.
Как только я закончила разминку, наш тренер Захе потянул меня к беговой дорожке. Он хотел со мной отдельно потренироваться.
Мне пришлось сделать столько рондатов и фляков, что на месяц хватило бы. Но Захе считал иначе.
— Теперь потренируем темповый фляк, — сказал он. — Пора тебе научиться. Начнём с двух подряд.
— Прямо сейчас? — спросила я, потому что раньше никогда их не делала.
— Да, у всего есть первый раз. Давай — рондат, фляк, фляк. Я слежу. Получится как получится.
— Ладно. Как получится.
— Ну, давай!
Я попятилась и попыталась представить, что надо сделать. Рондат, фляк и сразу ещё один. Я заметила, что некоторые старшие девочки стоят и смотрят на меня, и занервничала. Но подняла большой палец вверх и показала им.
— Давай же, Астрид! — крикнул Захе.
Сердце сильнее забилось в груди, я почувствовала, что справлюсь, если хорошенько разбегусь. И я побежала, сделала рондат, фляк, но, когда надо было это повторить, вдруг замешкалась и, вместо того чтобы выполнить сальто назад, лишь подпрыгнула вверх и тут же упала на спину. Я опёрлась на руку, чтобы подняться. Хрясть! В руке что-то хрустнуло.
— Ой! Ой!
Я медленно вытянула руку вперёд. В ней что-то кололо, и боль резала, словно ножом. В то же время мне было обидно, что я струсила и не сделала фляк, так что я попробовала усмехнуться.
— Как ты? — спросил Захе.
— Уфф! — процедила я сквозь зубы, стараясь улыбаться. Только бы не расплакаться прямо в зале!
— Дай-ка погляжу, — сказал Захе.
Он осмотрел мою руку, она уже покраснела и начала опухать. Бланка тоже подошла.
— Что случилось?
— Я упала на руку, — простонала я.
— Бланка, отведи Астрид в раздевалку и остудите руку холодной водой, — велел Захе и помог мне встать на ноги.
Боль отдавалась в ладони и в руке, но я пыталась улыбаться. Представляю, какая была картинка, когда я плюхнулась!
Бланка открыла кран и стала лить ледяную воду мне на руку.
— Ты, наверное, её вывихнула, — сказала она.
Я простояла, держа руку под холодной водой, минут пятнадцать.
Бланка вернулась в спортзал, а Захе пришёл проверить, как я.
— Ничего опасного, — сказала я.
— Посиди и отдохни на скамейке, когда как следует охладишь руку, — сказал он. — Боль скоро пройдёт.
Но боль не проходила. Конец тренировки я сидела и смотрела, как другие выполняли упражнения.
По дороге домой мне пришлось держать руль одной рукой, потому что другая очень болела. Я ругала саму себя: если бы я не растерялась, ничего бы не случилось.
Когда мы пришли, мама наводила порядок на кухне. Она нервничала, как бывает всякий раз, когда книга, которую она редактировала, должна уходить в печать. Мама волнуется, потому что всё должно быть в самом лучшем виде. Однажды она выпустила книгу, где под картинкой маленького ребёнка оказалась подпись «Оке, 67 лет», это было ужасно, так сказала мама.
— Привет, девочки! — крикнула она. — Можете разогреть себе пиццу, потому что мне надо проверить кое-какие картинки в почте. Включи духовку, Бланка.
— Я ушибла руку, — сказала я.
— Какую? — спросила мама, водружая ноут на стол и открывая крышку.
— Левую, — ответила я в тот самый момент, когда компьютер издал сигнал начала работы.
— Мама, ты же знаешь, что необязательно включать компьютер на полную громкость, — проворчала Бланка и поставила пиццу в духовку.
— Что ж, левую — не так плохо. Пиццу к тому же можно есть без ножа и вилки, прямо руками, — сказала мама. — Только не это! Она всё ещё не прислала картинки! Как можно быть такой копушей! — Мама надела очки для чтения и уставилась на экран.
Я пошла мыть руки. Левой рукой я пошевелить не могла, так что осторожно намылила только ладонь. Когда я вернулась на кухню, мама была ещё больше раздосадована и стучала пальцами по клавиатуре.
— Мне очень больно, — пожаловалась я. — А что, если я сломала руку?
Шуух! — донеслось из маминого компьютера, когда она отправила кому-то сердитое письмо.
— Бланка, пахнет подгорелым, — сказала мама, не отрывая глаз от экрана.
— Разве надо ставить не на 275 градусов и гриль?
— Нет! При такой высокой температуре может загореться бумага снизу. Ну вот, наконец-то я получила картинки. Но… Нет, я так с ума сойду! Пойду позвоню, — сказала мама и ушла с мобильником.
— Ай, моя рука! — пожаловалась я громче. — Ай, как больно!
— Но Астрид, — сказала Бланка, — ты же говорила в спортзале, что ничего опасного нет.
— А вот и есть! ТЕПЕРЬ!
— Астрид, поешь немного, и тебе станет лучше! — крикнула мама из коридора.
Бланка положила пиццу мне на тарелку и помогла отрезать несколько кусков. Пока мы ели, я сидела и смотрела в окно, любуясь осенними красками — красными, оранжевыми и жёлтыми. Я люблю осень, но порой она наводит на меня меланхолию. Меланхолия — это когда грустишь без причины. Но теперь мне в самом деле было очень грустно и больно, грустно на сердце и больно в руке. Рука стала похожа на полено, так сильно распухла. Или на рождественский окорок. Деревянный рождественский окорок.
Мама вернулась и схватила мою пиццу, оторвала кусок и затолкала в рот:
— Господи, как же я проголодалась! Покажи-ка руку. Больно? А где же Юлле?
— Мне в самом деле чертовски больно, — проворчала я. — Спорим, что это перелом. А кто-то преспокойно ест чужую пиццу!
— Не чертыхайся, — сказала мама и отщипнула теперь от куска Бланки.
— Мне чертовски больно! — повторила я. — Да ты сама всегда чертыхаешься!
— Какие страсти! — вздохнула Бланка.
— Ну, немножко опухла, — сказала мама. — Но явно не перелом, иначе бы ты давно уже потеряла сознание. Хватит с нас уже гипсов. Достаточно того, что Юлле учудил весной — соорудил себе фальшивый гипс!
Бланка рассмеялась. А мне было не до смеха.
— А теперь надо всё-таки отправить эту чёртову книгу в печать, — проговорила мама и уткнулась снова в компьютер. — Папа уложит вас спать.
Когда папа пришёл домой, он дал мне таблетку от боли и осмотрел руку.
— Нет, она не сломана, — сказал он. — Иначе бы она неестественно выгнулась, а ты бы не смогла говорить нормально.
— Но мне больно, — пожаловалась я.
— Ну, ты в самом деле сильно ушиблась. Завтра всё пройдёт, вот увидишь.
Но наутро ничего не прошло. Рука горела и болела, и я с трудом оделась. Во время обеда Амир помог мне донести поднос до стола. Гина, увидев это, подошла и спросила, в чём дело.
— Ты какая-то бледная, Астрид, — заметила она.
— Я вывихнула руку, — сказала я.
— Сходи к школьной медсестре, если тебе больно.
— Я пойду с тобой! — вызвался Амир, прежде чем я успела остановить его.
Осмотр медсестры занял две секунды.
— Здесь нужен рентген, — сказала она. — Сейчас же. Кому мне лучше позвонить — маме или папе?
— Папе, — ответила я, потому что не решалась беспокоить маму, она и так была вся на нервах из-за работы.
Папа, когда пришёл, казался очень встревоженным. В машине по дороге в больницу он всё молчал и лишь время от времени посматривал на меня. Мне было так больно, что я и сама едва могла говорить.
К счастью, мы быстро попали на рентген.
— И сколько же ты так проходила? — спросил доктор.
— Со вчерашнего вечера, — ответила я.
— Целые сутки? Ох! Очень плохо, — сказал он и покачал головой.
Папа засунул снюс под губу и откашлялся.
— Да, у тебя перелом, — сказал доктор. — Видишь, вот здесь на снимке — перелом прямо у запястья.
— Я так и знала! — выпалила я. — Что я говорила!
— Придётся наложить гипс, — сказал доктор.
Я с торжеством посмотрела на папу, но он избегал моего взгляда. Он очень внимательно рассматривал рентгеновский снимок, где скелет моей руки и ладони был похож на жутковатые кусочки костей на чёрном фоне.
Снимок показался мне очень красивым, и мне дали его с собой. Повешу его на доску объявлений рядом с картой мира.
Гипс был приятным — влажным и прохладным. Немножко похоже на то, как мы с Марьям делали в детском саду отпечатки наших рук.
Пока гипс высыхал, я успела посмотреть по телевизору несколько серий про покемонов.
Когда мы вышли из больницы, папа решительным шагом направился в кафе напротив.
— Теперь попьём кофе, — сказал он. — Заказывай что хочешь. А потом пойдём в книжный магазин, и ты выберешь себе книжки.
Папа сидел и смотрел на меня печальными собачьими глазами, пока я уписывала огромный шоколадный бисквит. Ему так было жалко меня, что он даже не проверял биржевой курс по мобильнику, хотя обычно делает это каждые четверть часа.
