Крах тирана

Шапи Казиев, 2009

В романе известного дагестанского писателя Шапи Казиева «Крах тирана» на обширном документальном материале рассказывается о важном, исторически значимом событии в жизни Дагестана второй половины XVIII века – разгроме объединенными силами народов Дагестана многотысячной армии «Грозы Вселенной» – персидского шаха Надира, покорившего полмира, но позорно бежавшего с поля сражения в местности Хициб близ Согратля в 1741 году. Поражение Надир-шаха и последующее изгнание его из Дагестана повлекли за собой ряд немаловажных изменений на карте мира. Исторически достоверные события того времени разворачиваются, кроме Дагестана, в Санкт-Петербурге, Индии, Персии и других местах. Герои романа – и известные исторические лица, и созданные на документальной основе художественно вымышленные лица. Рассчитана на широкий круг читателей.

Глава 15

Утром Ибрагим-хан послал горцам свой грозный ультиматум. А затем велел Мусе-Гаджи и своим слугам выследить и загнать для него леопарда.

Мусе-Гаджи вернули коня и кинжал и отправили с ним троих охотников. Другие, с гончими собаками, расположились у лощины, куда Муса-Гаджи пообещал выгнать леопарда. Сам Ибрагим-хан в сопровождении свиты и телохранителей выехал из лагеря и ждал сигнала, чтобы собственноручно подстрелить редкого зверя.

Муса-Гаджи с сопровождавшими его всадниками углубился в лес. Так ничего и не узнав о Фирузе, отчаявшийся, он думал лишь о том, как заманить хана в лес, чтобы попытаться его убить, а затем вернуться к своим. Ему было что им рассказать о войсках хана и о нем самом. Это могло помочь горцам в сражении с неприятелем, во много раз превосходившим их по числу сабель.

Муса-Гаджи надеялся, что, плутая в лесной чаще, он сможет одного за другим убить сопровождавших его слуг шаха. Затем подаст сигнал охотничьим рогом, который был у одного из них. А когда Ибрагим-хан прискачет убивать леопарда, Муса-Гаджи всадит пулю ему в лоб.

Оставив сигнальщика с конями неподалеку от знакомой пещеры, Муса-Гаджи повел двух других кызылбашей за собой. Пройдя немного, велел одному укрыться за большим камнем, а с другим двинулся дальше. Тот настороженно оглядывался кругом и старался не отставать от Мусы-Гаджи. Хорошо помня эти места, Муса-Гаджи направился к дубу, в дупле которого оставил ружье и саблю. Увидев нужное дерево, он стал искать глазами ветку, которая должна была привести в действие закрепленный на дереве лук. Ветка находилась в том же положении, в каком оставил ее Муса-Гаджи. Сделав еще несколько шагов, Муса-Гаджи дернул ветку и бросился на землю. В то же мгновенье зазвенела тетива, и над ним пролетела стрела, угодив в не успевшего ничего понять охотника. Тот рухнул, как подкошенный. Убедившись, что один мертв, Муса-Гаджи снял с дерева лук, достал из дупла ружье, саблю, колчан со стрелами и поспешил назад, чтобы разделаться со вторым. Тот по-прежнему сидел за камнем, настороженно водя кругом ружьем. Муса-Гаджи решил его обойти, чтобы хорошенько прицелиться из лука. Стрелять из ружья он не хотел, чтобы не вызывать шума — берег пулю для Ибрагим-хана — любителя невольниц и чужих земель.

Прицелившись, Муса-Гаджи уже начал натягивать тетиву, когда краем глаза заметил в зарослях что-то знакомое. Это был леопард. Вернее, это была самка с детенышами, но с такими же страшными, оскаленными клыками, какие были у сраженного Мусой-Гаджи отца звериного семейства. Шахский охотник не замечал приближающейся опасности. Самка леопарда двигалась бесшумно, все ближе подбираясь к своей жертве. Мусе-Гаджи стало немного жаль этого каджара, который не предполагал, что жизнь его висит на волоске. Горец осторожно поднял с земли ветку и бросил ее между леопардихой и камнем, за которым сидел охотник. Тот оглянулся и увидел выходившего из чащи зверя. Охотник онемел от страха, но успел сообразить, что вот-вот расстанется с жизнью, и выстрелил. Пуля только задела леопардиху, и она кинулась на своего врага. Тот в панике бросился бежать. Но в тот момент, когда его должны были настигнуть страшные когти, охотник провалился в глубокую промоину, которую Муса-Гаджи заранее прикрыл валежником. На шум прибежал сигнальщик, и самка леопарда бросилась уже за ним. Сигнальщик оказался очень ловким, успел вскочить на своего коня и тут же пустил его вскачь. Леопардиха сделала гигантский прыжок и едва не настигла жертву, но конь успел ударить зверя задними копытами.

Муса-Гаджи взобрался на высокое дерево, чтобы увидеть, чем кончится эта погоня и не появится ли возможность осуществить свой план до конца. Но все обернулось не так, как он предполагал. Перепуганный сигнальщик забыл про свой рог и мчался во весь опор. Следом неслась самка леопарда, но рана не давала ей бежать так быстро, как она умела. Увидев эту картину, загонщики спустили собак. Леопардиха, тяжело дыша, остановилась, распорола брюхо первой же добежавшей до нее собаке и быстро скрылась в лесу.

Муса-Гаджи видел, как она отыскала своих котят и стала уводить их в горы, взбираясь по каменным уступам, недоступным для собак.

Ибрагим-хан так и не тронулся с места, не дождавшись нужного сигнала. И отсюда Мусе-Гаджи было его не достать. Окружив особу своего повелителя, ханская свита повернула к лагерю.

Муса-Гаджи спустился с дерева, забрал коней и отправился посмотреть, что случилось с рухнувшим в промоину каджаром. Тот все еще лежал там, опасаясь, что зверь где-то рядом, и боясь поднять голову.

Муса-Гаджи саблей смахнул с него валежник и сказал:

— Сними оружие и поднимайся.

Пораженный этим не меньше, чем нападением страшного зверя, воин отстегнул саблю, отпихнул ногой ружье и показал пустые руки.

— Что ты задумал? — спросил он, еще не веря, что осыпанный милостями хана горец заговорил теперь по-другому.

Наставив на него ружье, Муса-Гаджи вытащил пленного из ямы и велел сесть на землю.

— Измена! — догадался каджар, но сказал это тихо.

— Я никому не изменял, — ответил Муса-Гаджи. — А твой хан был и останется моим врагом.

— О благородный воин, — заговорил охотник, сообразив, что дела его плохи. — Пощади меня! Я дам тебе все, что имею!

И он начал выгребать из карманов серебряные монеты.

— Оставь это себе, — сказал Муса-Гаджи. — Унесешь с собой в могилу.

— Бери, бери все! — умолял охотник, доставая из потайных карманов еще и еще.

Среди того, что охотник бросал к ногам Мусе-Гаджи, были не только монеты, но и женские украшения. И вдруг Мусу-Гаджи будто что-то ударило. Среди блестящих серег и браслетов он заметил скромное кольцо. Муса-Гаджи поднял его и узнал в нем то, серебряное, с бирюзой, которое он сделал сам и которое подарил своей любимой Фирузе.

Муса-Гаджи выхватил кинжал и приставил его к горлу охотника:

— Где ты его взял?! — гневно вскричал Муса-Гаджи.

— Я… Когда делили добычу, — сбивчиво говорил пленный. — Юзбаши забрали золото, а нам оставили серебро.

Мусе-Гаджи хотелось убить грабителя, но тот мог знать хоть что-нибудь о Фирузе.

— Чье это кольцо? — тряс его за шиворот Муса-Гаджи. — Говори!

— Не знаю, мой господин, — оправдывался несчастный. — Я всего лишь охотник… Когда собрали пленных, там было много девушек…

— Что с ними случилось? — торопил Муса-Гаджи, водя кинжалом по горлу пленного.

— Клянусь жизнью, я не знаю, — говорил тот. — Я слышал, что девушек увезли продавать, а двух из них послали в подарок Надир-шаху.

У Мусы-Гаджи помутилось в глазах. Он опустил кинжал и отошел.

— Убирайся.

Но охотник не уходил. Он сложил перед Мусой-Гаджи свое оружие и сказал:

— Ты сохранил мне жизнь. Но я не хочу служить каджарам.

— Что? — не понял Муса-Гаджи. — Уходи, пока цел.

Охотник не трогался с места.

— Чего ты медлишь? — спросил Муса-Гаджи.

— Я — туркмен. Меня зовут Ширали, — отвечал охотник. — Надир-шах набросился на наши аулы, как его брат теперь нападает на ваши.

— Как же ты оказался в его войске?

— Шах пригрозил, что выселит всех наших людей, если они не дадут ему воинов, — говорил Ширали, — а девушек раздаст своим подручным.

— Надо было драться, а не дрожать за свою жизнь, — ответил Муса-Гаджи.

— Мы дрались. И не раз ходили на каджаров. Но потом шах привел столько войск, что от наших воинов почти никого не осталось. И еще… Они бы убили всю мою семью, если бы я не пошел в войско шаха. Племя, которое решило сопротивляться, они вырезали до последнего младенца. Я видел трупы этих несчастных, которые пожирали собаки. А головы их стариков торчали на копьях сарбазов. Земли их и воду шах сделал собственностью своей короны.

Но Мусе-Гаджи было не до чужих бед, здесь хватало и своих. Муса-Гаджи мучительно пытался понять: что ему теперь делать? Отправляться в Персию? Искать самого Надир-шаха? Это было безумием, однако Муса-Гаджи был готов и не на такое. Но что скажет Чупалав? Что скажут другие, если он бросит своих друзей перед сражением с Ибрагим-ханом и отправится неизвестно куда, хотя бы и из-за большой любви к Фирузе? Если бы она была где-то здесь, он бы не пожалел жизни, чтобы ее спасти, но теперь… Теперь нужно было покарать Ибрагим-хана, а затем уже думать, где искать Фирузу.

— Говорят, местные нападали на караваны с пленными. И многие смогли убежать, — припомнил Ширали.

— Смогли? — с надеждой переспросил Муса-Гаджи.

— И девушки убегали. Одна из них даже заколола известного воина из гвардии хана. У нее был такой маленький кинжал.

Мусе-Гаджи хотелось верить, что это была его Фируза. А тот кинжал он видел не раз. Она всегда держала его при себе на всякий случай и обрезала им нити, когда ткала ковер. Но такие кинжалы были и у других девушек Джара. Постоянная опасность диктовала свои правила.

— Она у тебя красивая? — спросил Ширали.

— Не твое дело, — резко ответил Муса-Гаджи, но это заставило его вспомнить свою любимую. Красивая ли она? Разве могут быть девушки красивее, чем Фируза? Она… Она — как рассвет после темной ночи. Как глоток прохладной воды, когда умираешь от жажды. Она…

— Как ее зовут?

— В гаремах девушкам дают новые имена, — глухо произнес Муса-Гаджи.

Вопрос туркмена подействовал на Мусу-Гаджи успокаивающе. Ширали сказал «зовут», то есть считал, что она жива. Это было что-то вроде надежды.

— А мою жену зовут Дюрли, — вздыхал Ширали. — Это значит — жемчужина.

Они помолчали, глядя в разные стороны и думая каждый о своем.

— Я хочу драться с каджарами, — прервал молчание Ширали. — На вашей стороне.

— Дерись, — сказал Муса-Гаджи, приторачивая оружие убитого охотника к седлу своего коня. — А мне нужно возвращаться.

Муса-Гаджи вскочил на коня и тронулся в обратный путь. Ширали сел на своего и направился вслед за Мусой-Гаджи.

— Я вам пригожусь, — обещал Ширали. — У Ибрагим-хана много войска, но люди воюют не за него.

— Тогда что им здесь надо? — не оборачиваясь, спросил Муса-Гаджи.

— Кто ради добычи воюет, а кто из страха, — отвечал Ширали. — Гвардия и та из наемников. Шах платит им хорошее жалование.

— Мы тебе платить не будем, — предупредил Муса-Гаджи. — И нам никто не платит. Мы бьемся за свою родину.

— А я буду воевать за свою, — сказал Ширали. — Вместе с вами.

— А твоя семья? — напомнил Муса-Гаджи.

— Семья?.. — будто очнулся Ширали.

— Что с ней будет, если ты перейдешь к нам? Если тебя не найдут ни убитым, ни раненым?

— Тогда от моей семьи ничего не останется, — с болью в голосе ответил Ширали.

— Возвращайся в лагерь, — сказал Муса-Гаджи, обернувшись к Ширали.

— Ты сохранил мне жизнь, теперь я твой должник…

— Я тебя пощадил по своей воле, — сказал Муса-Гаджи. — А что с тобой сделают джарцы, многие из которых потеряли свои семьи из-за таких, как ты,

— одному Аллаху известно.

— Что же мне делать? — растерянно спрашивал Ширали.

— То, что подскажет твоя совесть, — сказал Муса-Гаджи. — Но если я, Муса-Гаджи из Андалала, встречу тебя в бою — берегись!

— Я не стану драться с врагами шаха и его брата, — пообещал Ширали.

— Тогда подумай, как помочь тем, кто будет драться с каджарами, — сказал Муса-Гаджи.

Он привязал уздечку коня убитого охотника к своему седлу и поскакал прочь.

— А хану скажи, что не ты меня упустил, а что меня растерзали леопарды, — кричал он, удаляясь. — Как и того, что был с тобой. Пусть Ибрагим придет посмотрит, если не боится.

Проводив взглядом Мусу-Гаджи, Ширали собрал оружие и нехотя двинулся к ханскому лагерю.

Когда Ибрагим-хану доложили о случившемся, он пришел в ярость. Ширали получил сто ударов палкой и был сослан чистить ханские конюшни.

Мучимый желанием наказать всех и вся, Ибрагим-хан велел готовиться к выступлению на Джар и Дагестан. Но оказалось, что перейти Куру невозможно — слишком тяжелы были пушки, громоздок обоз, и даже закованная в латы кавалерия тонула в мутных водах широкой реки. Тогда было приказано строить крепкий мост, а пока были посланы курьеры поторопить войска, тянувшиеся к ставке Ибрагим-хана из Грузии, Карабаха и других провинций.