Крах тирана

Шапи Казиев, 2009

В романе известного дагестанского писателя Шапи Казиева «Крах тирана» на обширном документальном материале рассказывается о важном, исторически значимом событии в жизни Дагестана второй половины XVIII века – разгроме объединенными силами народов Дагестана многотысячной армии «Грозы Вселенной» – персидского шаха Надира, покорившего полмира, но позорно бежавшего с поля сражения в местности Хициб близ Согратля в 1741 году. Поражение Надир-шаха и последующее изгнание его из Дагестана повлекли за собой ряд немаловажных изменений на карте мира. Исторически достоверные события того времени разворачиваются, кроме Дагестана, в Санкт-Петербурге, Индии, Персии и других местах. Герои романа – и известные исторические лица, и созданные на документальной основе художественно вымышленные лица. Рассчитана на широкий круг читателей.

Глава 11

Чупалав с Мусой-Гаджи уходили все дальше. Оставив позади Андалал, они миновали земли соседних обществ, не давая отдыха ни себе, ни коням. И чем дальше они уходили, тем больше встречали беженцев, спасавшихся от войны за Кавказским хребтом. Это были женщины с детьми, согбенные старики и раненые.

Если бы не кони, которых нужно было кормить и поить, друзья бы и не подумали останавливаться. Они и сами были голодны, но почти все отдали беженцам и перебивались комочками толокна, смоченными в воде.

Чупалав старался успокоить друга, говоря, что войны всегда полны превратностей, и приводя примеры необыкновенного спасения даже тех, кого считали погибшими.

— А твоя ненаглядная Фируза, наверное, давно уже дома, — утешал Мусу-Гаджи Чупалав.

— Дай Аллах, — вздыхал Муса-Гаджи, сердце которого сжималось от тоски и тревожных предчувствий.

— Или в Ахтах у родственников, — строил предположения Чупалав. — Туда ближе, чем до Согратля.

— Там ее нет, — мотал головой Муса-Гаджи.

— Откуда ты знаешь? — удивился Чупалав.

— Помнишь людей, которых мы встретили у родника? — спросил Муса-Гаджи.

— Мы многих встречали, — пожал плечами Чупалав.

— Ну, когда мы старикам бурки отдали.

— А… — протянул Чупалав, вспомнив, что они действительно остались без бурок, а на перевале было холодно.

— Там были женщины из Ахтов. Сказали, что каджары перекрыли туда дороги.

— Мало ли в горах дорог и тропинок, — разводил руками Чупалав.

— Даже если бы они были открыты, по ним нельзя пройти, — ответил Муса-Гаджи. — Там дорога через Шахдаг — намного выше, чем здесь. Сплошной лед.

— А я все равно думаю, что твоя Фируза уже в безопасности, — стоял на своем Чупалав. — У такого барса — отца и дочь — не ягненок. Сама любого каджара загрызет.

— Это так, — продолжал вздыхать Муса-Гаджи. — Только пока не увижу ее — не поверю.

— Увидишь, — обещал Чупалав. — Когда вернемся.

— Я один не вернусь, — мотал головой Муса-Гаджи.

— Так все равно надо было ехать, — рассуждал Чупалав. — Пора проучить этих каджаров, чтобы не совались, куда не просят.

Уже приближаясь к перевалу Халахуркац у вершины Гутон, откуда дорога вела в Джар, друзья стали замечать, что не одни они идут на помощь восставшим. На перевале лежал снег, но дорога и тропы были глубоко протоптаны. Отсюда Чупалав и Муса-Гаджи могли видеть, как с разных сторон к перевалу тянутся большие и малые отряды горцев, спешивших поддержать своих братьев и отомстить за бедствия, которые принес им Надир, когда являлся в Дагестан.

У самого перевала они остановились, чтобы дать отдых уставшим коням, от которых валил пар. Чтобы обсушить коней и согреться самим, они собрали сучьев и развели костер.

Отсюда перед друзьями открылась величественная панорама. Гора Гутон была как бы узлом, от которого расходилось сразу несколько отрогов Главного Кавказского хребта. Множась и разветвляясь, они уходили в глубь Дагестана, пока не скрывались за горизонтом. В чистом морозном воздухе были далеко видны горные долины, но едва можно было различить несколько аулов, почти слившихся с суровыми горами. Здесь, у вершин Кавказского хребта, брали свое начало несколько рек, потому и назвали эту часть Большого Кавказа Водораздельным хребтом. Рождаясь небольшими ручейками, они текли через Дагестан, вбирая в себя многочисленные притоки, пока не вливались в море полноводными реками Самур и Сулак.

Речка Тлейсерух, давшая название вольному обществу, тоже начиналась здесь. По ее руслу можно было добраться и до Андалала. Только чтобы сделать это, нужно было превратиться в рыбу — русло реки представляло собой глубокие ущелья, водопады и непроходимые для людей теснины.

Но Чупалава тянуло в другую сторону, где за крутыми южными склонами открывалась взору обширная долина реки Алазани. Там, куда стекали другие реки, у подошвы хребта располагались вольные Джаро-Белоканские общества, сильнейшим из которых был Джар. Справа общества граничили с Грузией, к которой относился и невысокий хребет, обнимавший долину с запада. Слева располагались цахурские и рутульские села и множество лезгинских, которые тянулись до берегов Каспийского моря.

По узкой дороге, змеившейся по крутому склону, к перевалу поднималось несколько человек. Это были женщины с детьми на руках. Дети плакали, а увидев Чупалава с Мусой-Гаджи, одни испуганно замолчали, другие заплакали еще громче.

— Не бойтесь! — поднялся им навстречу Чупалав.

— Кто вы? — спросила женщина, прижимая к себе младенца.

— Андалалцы, — сказал Чупалав.

— Мы идем на помощь джарцам, — добавил Муса-Гаджи, улыбаясь малышам.

Дети на мгновение притихли, но затем младшие снова заплакали.

— Скажите им, что нас не надо бояться, — попросил Чупалав.

— Они не боятся, — ответила женщина, которая была старше других. — Они голодны.

— Что у нас было, мы уже отдали, — растерянно развел руками Чупалав.

— Разве что это, — предложил Муса-Гаджи, доставая из седельной сумки горсть толокна.

— Да сохранит вас Аллах, — сказала женщина, подставляя ладони. — Эти проклятые каджары отняли у нас все. Мы сами еле спаслись.

— Разве там не осталось наших воинов? — недоумевал Чупалав.

— Они дерутся, как настоящие мужчины, — сказала женщина. — Но им тоже надо есть. Мы оставили им все, что было, а сами положились на Аллаха, и вот он послал нам вас.

Муса-Гаджи разглядывал женщин, надеясь увидеть знакомое лицо. А затем спросил:

— Не знаете ли вы Фирузу, дочь оружейника Мухаммада-Гази?

— Нет, — переглядывались женщины.

— А про Мухаммада-Гази слышали, люди говорили.

— Что говорили? — насторожился Муса-Гаджи.

— Говорили, сабли хорошие делает.

— И щиты у него самые крепкие…

— А про дочь? — напомнил Муса-Гаджи. — Про Фирузу?

Женщины понимающе переглянулись, но было ясно, что они ничего о Фирузе не слышали.

— Найдется твоя Фируза, — улыбнулась одна из беженок.

— Она еще не моя, — смутился Муса-Гаджи.

— Значит, будет твоей, — уверяла женщина. — Помяни мое слово.

Матери принялись кормить детей смоченным в воде толокном, но Муса-Гаджи видел, что дети едят лишь от голода и им бы хотелось чего-нибудь по-вкуснее.

— Отдохните пока, — сказал Муса-Гаджи, доставая свой лук.

— Нам надо идти, — ответила женщина.

— И согрейтесь, — настаивал Муса-Гаджи. — А я пока пойду поищу тура.

— Тура? — переспросил Чупалав, который был бы не прочь отведать поджаренной на вертеле дичи. — Тут они есть?

— Однажды я их здесь видел, — сказал Муса-Гаджи, доставая из колчана стрелы. — А от войны и все остальные, наверное, сюда забрались.

— Не легче ли просто подстрелить? — предложил Чупалав, доставая из чехла свое ружье.

— Легче, — согласился Муса-Гаджи. — Но, если промахнешься, туры разбегутся, и больше мы их не увидим.

Муса-Гаджи прогрел над огнем свой лук, чтобы не сломался, когда будет гнуться, и друзья отправились на охоту.

— Возвращайтесь скорее, — попросила женщина. — Мы и без мяса обойдемся!

— Мы скоро, — пообещал Муса-Гаджи. — Не беспокойтесь.

Они двинулись по гребню горы. Идти приходилось осторожно, потому что трудно было определить что под снегом — камень или лед.

— Все-таки взял ружье? — оглянулся на друга Муса-Гаджи.

— На случай, если ты промахнешься, — сказал Чупалав.

— Я не промахнусь. А выстрел их распугает, — повторил Муса-Гаджи, всматриваясь в выступы скал, то проступавших, то исчезавших в тумане.

— Покажи мне тура, а я покажу тебе, как надо стрелять, — ответил Чупалав.

Они уже начали замерзать, когда Муса-Гаджи настороженно поднял руку. Чупалав вгляделся туда, куда показывал Муса-Гаджи, и увидел на краю скалы целое турье стадо. Красивые животные с огромными изогнутыми рогами легко перескакивали по едва заметным выступам, поднимаясь туда, где притаились Чупалав и Муса-Гаджи.

Муса-Гаджи медленно достал стрелу, вставил ее в лук и натянул тетиву. Чупалав тоже взял на мушку крупного вожака, но не стрелял, ожидая своей очереди.

Стрела просвистела в воздухе и вонзилась в шею тура под самой его бородкой. Тур на мгновение замер, копыта его судорожно забили по камню. Затем тур осел, соскользнул с уступа и покатился вниз. Остальные в страхе разбегались, преодолевая головокружительные подъемы как на крыльях.

Муса-Гаджи бросился за подстреленным туром, который повис на своих рогах, зацепившихся за острый камень. И Чупалав не успел опомниться, как его друг пропал из виду. Чупалав пошел следом и увидел, что Муса-Гаджи слезает вниз. Но когда Муса-Гаджи оказался на том же камне, за который зацепился тур, камень вдруг зашевелился. Чупалав понял, что он не выдержит и вот-вот рухнет вниз вместе с туром и Мусой-Гаджи.

— Прижмись к скале! — крикнул другу Чупалав и вскинул винтовку.

Он прицелился и отстрелил край камня, на котором висел тур. Тот соскользнул и полетел в пропасть.

— Что ты наделал? — кричал снизу Муса-Гаджи. — Он был у меня в руках!

— А ты был в руках смерти, — ответил Чупалав, протягивая Мусе-Гаджи ствол своей винтовки. — Хватай, если жить хочешь!

Они вернулись обратно и сели у костра, стараясь не смотреть в глаза тем, кто их ждал.

— Мы слышали выстрел, — сказала женщина.

— Я промахнулся, — сказал Чупалав, протягивая к огню замерзшие руки.

— А твой друг — нет, — улыбнулась женщина, показывая куда-то в сторону.

Друзья оглянулись и увидели появившихся на перевале всадников. Один из них тащил за рога тура, из шеи которого торчала стрела.

— Ваша работа? — улыбался молодой джигит, бросая у костра тушу. — Мы едем, а он с неба падает.

— Стрела моя, — кивнул Муса-Гаджи.

— А мясо общее, — обрадованно сказал Чупалав и принялся разделывать тура.

Вскоре на перевал поднялось еще несколько отрядов. Здесь были лезгины, аварцы, табасаранцы, рутульцы, агулы, лакцы… Среди них Чупалав и Муса-Гаджи встретили старых знакомых — бывалых воинов, с которыми они и прежде ходили в походы. Большинство же составляла молодежь, горевшая жаждой расквитаться с врагами, но еще не видавшая настоящих битв.

Поджарив на костре душистое турье мясо и хорошенько подкрепившись, джигиты двинулись дальше, а женщины с детьми пошли в Дагестан по протоптанной конями дороге.

Муса-Гаджи, хорошо знавший дороги, повел теперь уже довольно большой отряд вниз по крутым склонам.

Здесь, на южной стороне хребта, было намного теплее. Горы вокруг были укрыты еще зелеными лесами. Дубы, грабы, буки, ореховые деревья поднимали в небо свои пышные кроны, в садах дозревали яблоки и хурма. Здешняя природа напоминала андалалцам их родину, хотя осень там была холоднее и наступала раньше.

Приближаясь к своей цели, горцы сначала увидели высокие оборонительные башни джарцев, а затем и то, как все кругом готовились к серьезным сражениям. В Закаталах, которые стояли на бегущей от хребта реке Талачай, люди рыли окопы и укрепляли позиции на подступах к селу. Вместо прежних крепких мостов были устроены другие, которые можно было легко разрушить, отрезав путь неприятелю. Сами же села, и без того всегда готовые к обороне, превращались в настоящие крепости. Улицы перегораживались каменными стенами, повсюду устраивались «волчьи ямы», на стенах и крышах собирались пирамиды из камней, готовых обрушиться на головы врагов. В тайных местах делались запасы воды, пороха и свинца, без которых долгая оборона была невозможна.

Прибывших на подмогу дагестанцев тут встретили с радостью. Каджары были сильны, и восставшим был дорог каждый человек, встававший на их сторону. Вдали дымились сожженные аулы, и разведчики доносили, что Ибрагим-хан строит укрепления на захваченных позициях.

Пока Чупалав выяснял, как обстоят дела, Муса-Гаджи с тоской вглядывался вдаль, туда, где теперь выжидали чего-то каджары и где остался аул, в котором еще недавно жила его любимая Фируза.