Ахульго

Шапи Казиев, 2008

В книге писателя Шапи Казиева в художественно-историческом плане воссоздаются события времен Кавказской войны в Дагестане (первая половина XIX века). Героями увлекательного повествования стали многие известные исторические личности, а также образы, созданные воображением автора. Книга представляет интерес для широкого круга читателя.

Глава 22

Крепость Темир-Хан-Шура была центром военного управления Дагестана. Здесь же располагалась штаб-квартира Апшеронского пехотного полка — непременного участника всех баталий с горцами. Крепость располагалась у одноименного аула, получившего свое название от завоевателя Тимура, который некогда стоял здесь лагерем. Ермолов не счел необходимым менять столь значимое название.

Крепость страдала от недостатка хорошей воды и от пыли, которая после дождей обращалась в непролазную грязь. Однако стратегическое положение Шуры, считавшейся воротами в горный Дагестан, превосходило ее недостатки. Крепость была обнесена рвом, защищена батареями крепостных пушек, у трех ворот — Дербентских, Ишкартынских и Кафыр-Кумухских — стояли часовые.

Отсюда был ясно виден хребет, отделявший владения Шамхала Тарковского, на земле которого располагалась Темир-Хан-Шура, от горной обители свободы.

Вокруг крепости стояли кавалерийские части, дозоры и сторожевые башни, между которыми сновали патрули. Но после перемирия, заключенного Шамилем с Фезе, плоскость никто не тревожил, и жизнь в Шуре стала напоминать жизнь губернского городка. Вдоль прямых улиц выросли каменные здания, появилась церковь, образовалось кое-какое общество, по тротуарам прогуливались офицерские жены с детьми. Вечерами давались представления, ночами кутили и играли в карты. Была даже небольшая библиотека, но офицеры читали мало и больше были заняты обсуждением штабных интриг, грезами о повышении в чинах, гипотезами о предстоящих военных действиях и следующих затем наградах.

В городке открывались магазины, торговцы, откупщики и подрядчики из разных народов быстро находили общий язык и заметно развивали свои предприятия. Ремесленники и портные удовлетворяли потребности все более взыскательного населения. По воскресеньям у крепости разливался большой базар.

Попов, получивший полк после гибели прежнего командира графа Ивелича под Ашильтой, во время похода Фезе, старался поддерживать на своем участке спокойствие. В том, что военные действия возобновятся, он не сомневался, но излишне горячим подчиненным твердил: «Не буди лиха, пока оно тихо».

Однако по всему было видно, что спокойствию приходит конец. Сначала в город слетелись «фазаны», взбудоражившие полусветскую жизнь Шуры столичным лоском. Затем начались лихорадочные инспекции, обнаружившие не только финансовые злоупотребления, но и значительную убыль в войсках, когда ни одна часть не могла похвастать полным комплектом, а порой не хватало и половины. И вот теперь пожаловал сам командующий Линией, генерал с богатой боевой биографией и не заглаженной виной перед государем.

— Этот наделает делов, — невесело размышлял Попов.

— Такому только дай.

Подъехавшего к штаб-квартире Граббе встретили хлебом-солью. Он откушал, надломив каравай и тронув им соль. Затем полковой священник осенил генерала иконой и пропел «Многая лета». Граббе был лютеранского вероисповедания, но православному обряду не противился и только радовался, видя, как воодушевленно крестятся тысячи его подчиненных.

Устроившись в гостевой квартире и отобедав, Граббе взялся за дела.

— А что господа местные владетели? — спрашивал он Попова.

— Все извещены, ваше превосходительство, — сообщил полковник.

— И где же они?

— Не сегодня-завтра будут, ваше превосходительство.

— Отчего задержка? — недовольно смотрел Граббе.

— Разве они не на службе его величества?

— Так точно, и жалование получают, — подтвердил Попов.

— И не малое, я полагаю.

— По две тысячи рублей серебром. И прочие также ассигнования. К примеру, на содержание милиции.

— Любопытно было бы взглянуть на отчетность в полученных деньгах, — с подозрением сказал Граббе.

— Боюсь, ваше превосходительство, что это будет затруднительно, — развел руками Попов.

— В каком это смысле? — возмутился Граббе.

— Прошу принять во внимание, что они понятия не имеют об установленных формах насчет денежного содержания, — объяснял Попов.

— Но это еще полбеды…

— Я самоуправства не допущу! — стукнул кулаком по столу Граббе.

— Я уже имел честь докладывать по начальству, — продолжал Попов.

— С ханами приходится иметь особое обхождение. Одним словом, если станем требовать от них отчета в законном употреблении сих денег, то вряд ли чего дождемся. А то, что мы не увидим их милиций, когда возникнет надобность, — это уж как Бог свят.

— Дас, — недовольно протянул Граббе.

— Так уж тут заведено. Податей предписанных — и тех не платят. И даже арбы для походных нужд присылают через раз, хотя арбяная повинность возложена по закону. А не заплатишь — такую арбу пришлют, что волы на ходу дохнут.

— Так явятся эти мошенники или нет? — вопрошал Граббе.

— Будут, — заверил Попов.

— Потому как Шамиль им уже поперек горла стал. Задержка проистекает лишь по удаленности их от Шуры.

— Изъясняйтесь точнее, господин полковник.

— Во владениях у них неспокойно, — объяснял Попов.

— Агитаторы Шамиля подбивают жителей к неповиновению.

— А ханы что же? — вскинул брови Граббе.

— Приводят подданных своих в покорность, ваше превосходительство.

— Надеюсь, успешно?

— Отчасти, — кивнул Попов.

— Говорите, как есть, — велел Граббе, начиная терять терпение.

— По правде сказать, ваше превосходительство, — развел руками Попов, — ханы здешние — еще те правители.

— Пьяницы? — предположил Граббе.

— Пить — не пьют, вера не позволяет, — говорил Попов.

— Зато так распоясались, что народ готов их растерзать и без шамилевских проповедей.

— Что же, и закона на них нет? — недоумевал Граббе.

— Мы в их дела не вмешиваемся, — рассказывал Попов.

— А они под нашим крылом осмелели и принялись такими податями народ обкладывать, каких никогда и не было. Вот население и склоняется к Шамилю.

— Зачем же своими руками бунтарей плодить? Неужто нельзя этот произвол как-то пресечь?

— Стали мы к ним помощников наших назначать, офицеров, для ведения переписки и наблюдения за прочим.

— И что, присмирели?

— Куда там! — покачал головой Попов.

— Это же сущие деспоты! А уж про вольные общества в горах и говорить не приходится.

— То есть как — вольные? — не понял Граббе.

— Дагестан, изволите ли видеть, большой, — пустился объяснять Попов, раскладывая на столе карту.

— Почти все, что вдоль моря Каспийского, издавна в руках князей местных — шамхалов, уцмиев, ханов и прочих владетельных лиц.

— А то, что в горах?

— В горах тоже есть влиятельные дома, — показывал на карте Попов.

— К примеру, Кази-Кумухское ханство. Или вот ханство Хунзахское, которое теперь в Нагорном Дагестане, наш главный союзник. Остальное все по природной недоступности, или вовсе независимо ни от какой власти, как веками сложилось, или приняло сторону Шамиля.

— А сам-то он где засел? — разглядывал карту Граббе.

— Вот здесь его ставка, — показывал Попов.

— По полученным сведениям, имам новый замок опять на Ахульго возводит. Место, доложу вам, ужасное, головоломной крутизны.

— Господин поручик, — обернулся к Милютину Граббе.

— Полюбопытствуйте.

Но Милютин, стоявший с Васильчиковым за спиной у Граббе, и без того уже рассмотрел карту.

— Осмелюсь доложить, карта никуда не годится, — заявил Милютин.

— В каком смысле? — запротестовал Попов.

— Я по ней с генералом Фезе на Ахульго… Вернее мы ее потом нарисовали, после похода.

— Оно и видно, — сердился Граббе.

— Где были, то и обозначили. Одну только дорогу и вижу, до Хунзаха. А если другим путем идти?

— Тут, ваше превосходительство, особенное дело… — замялся Попов.

— Бывает, известна дорога, а как сунешься — ее и нет.

— Как это нет? — не понял Граббе.

— Выходит, лазутчики ваши даром хлеб едят?

— Осмелюсь пояснить, ваше превосходительство, — оправдывался Попов.

— Дороги в здешних горах, что у нас тропинки, вот горцы их и портят нещадно. Или завалят, или и вовсе взорвут.

— А касательно перевалов, высот, рек, мостов, переправ? — допытывался Милютин.

— Где можно путь пробить, а где, я слышал, и пропасти невозможные?

— Тут всего хватает, — вздыхал Попов.

— А как в поход двинешься, там все и видно бывает. И проводники у ханов имеются.

— Проводники надежные? — сомневался Граббе.

— Когда как, — признался Попов.

— Могут так завести, что не выберешься. Все они тут заодно.

— С такой картой только по паркетам шаркать, — теребил ус Граббе.

— Одна бутафория.

— Других не имеется, — пожал плечами Попов.

— Да мы и без них ходили.

— Скажите лучше — бродили, — поправил Граббе.

— Двадцать лет уже, и безо всякой пользы.

— И масштаб неясен, — вглядывался в карту Милютин.

— Это не карта, а шарада какая-то, — заключил Граббе.

— Надобно же знать, куда день идти, а куда неделю.

— А это и вовсе невозможно, — объявил Попов.

— Зависит — встанут ли на пути мюриды.

— Господа, — обратился Граббе к Милютину с Васильчиковым.

— Потолкуйте с бывалыми людьми, может, что и выяснится.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — козырнул Милютин и принялся сворачивать карту.

— Спросите в штабе Жахпар-агу, — посоветовал Попов.

— Капитана дагестанской милиции. Он из Гимров, может, чего и укажет.

Дождавшись, пока Милютин и Васильчиков выйдут, Граббе вперил тяжелый взгляд в Попова.

— А как, позвольте полюбопытствовать, у вас обстоит с лазутчиками?

На сей счет полковник был достаточно осведомлен и тут же представил генералу полную картину этого щекотливого дела.

— Всех лазутчиков — двадцать пять, — докладывал Попов.

— Каково их содержание? — вникал Граббе.

— Двадцать рублей серебром в месяц.

— Всего-то? — удивился Граббе, знавший, как бывший тайный агент, цену важным сведениям.

— Они и того не выслуживают, — развел руками Попов.

— Да еще по десяти рублей накидываем, если важное что выведают.

— И много ли выведали?

— Знаем маленько. Кто-где, кто к Шамилю перекинулся, кто на нас надеется. Вообще теперь чрезвычайно трудно иметь полезные сведения. Даже и хорошие лазутчики не могут ничего верного узнать.

— Вы правы-с, — начинал сердиться Граббе.

— Грош цена таким лазутчикам.

— Где же других-то взять? — разводил руками Попов.

— И учат их наши жандармские, и карты рисуют, и в беглые записывают, а толку мало. Или без вести пропадают, или сведений приносят с гулькин нос.

— А нет ли у вас особенно надежного человека? — едва слышно спросил Граббе.

— На какой предмет? — насторожился Попов.

— Для дела экстренной важности, — сказал Граббе, многозначительно глядя на Попова.

— И чтобы смел был, и желание имел горячее…

Попов понятливо прищурился:

— Насчет чтобы самого Шамиля того?..

— Вы весьма догадливы, полковник.

— Пробовали, — сообщил Попов.

— Его превосходительство генерал Головин, корпусной командир, тоже надеялся, что среди преданных нам горцев найдутся отважные люди, которые за хорошую награду возьмутся доставить голову возмутителя.

— Выходит, не нашлись?

— Отчего же, нашлись, — нахмурился Попов.

— Испытать эту меру было возложено на вашего покорного слугу. Желающих тайно убить Шамиля было несколько, причем людей, известных мне отважностью, преданностью и предприимчивостью. По тысяче рублей предлагал.

— Ну и?

— Вместо головы возмутителя прислана была голова нашего лучшего агента. В мешке, с записочкой: «Голова ваш, мешок наш».

— Скверно, — вздохнул Граббе, которому очень бы хотелось превзойти своих предшественников каким-нибудь необычайно быстрым и эффектным образом.

— А если за три тысячи?

— К Шамилю не подобраться, — покачал головой Попов.

— Там все свои. Нашего за версту чуют. Да и кто теперь возьмется? Разве что, прошу прощения, безумец какой-нибудь.

— А за пять? — в упор посмотрел Граббе на полковника.

— Даже за десять тысяч. Золотом!

Попов побледнел, приложил руку к козырьку и прошептал:

— Найдем!