Ахульго

Шапи Казиев, 2008

В книге писателя Шапи Казиева в художественно-историческом плане воссоздаются события времен Кавказской войны в Дагестане (первая половина XIX века). Героями увлекательного повествования стали многие известные исторические личности, а также образы, созданные воображением автора. Книга представляет интерес для широкого круга читателя.

Глава 20

Слева от въезда в Шуру располагался артиллерийский парк. Вдоль крепостной стены стояли в ряд орудия, отливая на солнце темной медью. Артиллеристы дремали в палатках, а вдоль пушек разгуливал вихрастый ротный воспитанник Ефимка, одетый в белую солдатскую форму. За ним гуськом шли восхищенные местные мальчишки. Они были босы, но при кинжалах, а их стриженые головы украшали драные папахи.

Мальчишки принесли с собой корзину винограда и держали наготове спелые кисти, чтобы их сверстник-пушкарь вдруг не передумал и не прогнал их.

Ефимка состоял на довольствии артиллерийской роты. На самом деле, он ни в каких списках не значился, но канониры относились к нему как к родному сыну. Попал Ефимка на Кавказ необыкновенным образом. Однажды, когда через их деревню следовала конноартил-лерийская рота, тяжелая повозка увязла глубоко в грязи, провалившись в невидимую яму. Ефимка возвращался с речки, где ловил карасей, и был поражен грозным видом орудий, стоявших вдоль дороги.

Пока мужики волокли бревна и извлекали повозку из ямы, Ефимка, сам не зная как, залез в зарядный ящик. Когда пушки двинулись дальше, на дороге остались удочка Ефимки и три тощих карася. Он долго сидел в ящике, боясь высунуться, чтобы его не прогнали. Ему было страшно, но еще страшнее было оставаться в деревне, где барин собирался обменять его на какую-то породистую собаку. Когда Ефимку нашли, артиллеристы не стали прогонять мальчишку и уговорили своего командира оставить его при роте. Так он и уехал с ними на Кавказ.

Ефимке дали фамилию Пушкарев и берегли, как родного. Он и был им родным, потому что свои семьи многие успели позабыть за долгую службу. А этот сорванец грел их простывшие души, напоминая о семье и детках.

Ефимка лакомился виноградом и со знанием дела толковал об орудиях.

— А это видали? — гладил он пушку с торчавшими сверху ручками, стоявшее на длиннохвостом лафете.

— Единорог! Гранаты бросает.

— Эдинрог, — повторяли мальчишки.

— А почему единорог? — важно спрашивал Ефимка.

— Не знаю, — пожимал плечами босой горец.

— Сюда глядите, — показывал Ефимка выбитого на стволе зверя, похожего на коня, но изо лба которого торчал длинный прямой рог.

— Аждаха? — удивлялись ребята.

— Конь рогатый, — объяснял Ефимка.

— Князей Шуваловых герб!

— Киняз? — удивлялись ребята.

— У наш киняз такой нет.

— Толкуй с вами, татарва, — махнул рукой Ефимка и принялся за новую гроздь.

— Мы не татар, — объясняли ребята.

— Мы — кумык, а он, — они показали на самого маленького, — авар.

Но Ефимка уже демонстрировал другое орудие, похожее на бочонок.

— Мортира!

— Ваа-а… — тянули ребята.

Они со страхом трогали пузатую пушку и заглядывали в ее короткое жерло.

— Не тронь! — отогнал ребят Ефимка.

— Чисти потом после вас. И так руки отваливаются.

Ребята нехотя отошли от пушки.

— Это когда крепость или абреки на горе засядут, — просвещал Ефимка.

— А мы их навесным огнем! Ядра — что арбузы ваши, сунешь сюда, а он подскочит и накроет, хотя абреков и не видать.

— Абрек, да, — соглашались ребята.

— Он тебе секир башка будет делат.

— Руки коротки, — важно ответил Ефимка.

— А сунется — мы его картечью! Вона, двенадцатифунтовая, — показывал Ефимка следующее орудие.

— Раз только, и готово!

Затем Ефимка перешел к горной артиллерии.

— А эти — на Шамиля вашего в самый раз.

— Шамиль? — удивлялись ребята и недоверчиво цокали языками.

— Шамиль твоя пушка вниз бросит.

— Куда ему, — качал головой Ефимка.

— Она, знаешь, какая тяжелая. Четыре лошади еле волокут.

Затем Ефимка открыл зарядный ящик и показал ребятам ядра.

— Видали? Против наших снарядов никакая крепость не устоит.

Ребята со страхом смотрели на лоснящиеся, смазанные маслом ядра. Затем старший показал на стоявший у стены пушечный шомпол.

— Эта зачем?

— Банник, дурья твоя башка! — рассмеялся Ефимка.

— Батька твой, когда стреляет, ружье чистит?

— Да, — ответил паренек.

— Вот и пушки чистят. Я тоже умею!

Ефимка ухватил банник и собрался было сунуть его в жерло горной пушки, когда из палатки показался старый фельд фебель Михей с седой окладистой бородой.

— Фимка! — прохрипел он.

— Гони со двора лазутчиков!

— Кунаки мои, — гордо сообщил Ефимка, делая ребятам знаки, чтобы те уходили.

— Винограду вот принесли!

— Тогда и нам тащи, — сказал Михей, зевая и потягиваясь.

— А пущать никого не велено!

Ребята убежали вовремя, потому что к артиллерийскому парку приближалась большая кавалькада.

Уже подъезжая к воротам Шуринской крепости, Граббе заприметил орудия, и пушечная душа его не выдержала искушения.

В парк влетел адъютант Попова и заорал:

— Выходи строиться! Неча на службе дремать!

Палатки зашевелились, из них высыпали солдаты, и через минуту орудийная прислуга уже стояла по своим местам.

— Здорово, молодцы! — крикнул Граббе, любуясь на выправку артиллеристов.

— Здравия желаем, вашество! — грянули пушкари.

— Каково служится?

— Рады стараться, вашество!

Граббе заметил Ефимку, который стоял позади своего расчета с приставленным к ноге, на манер ружья, банником.

— А это что за воин? — повернулся Граббе к Попову.

— Сирота, — доложил Попов.

— Пригрели по милосердию. Расторопный малый.

Граббе подошел к Ефимке, зажмурившему от страха глаза, и одарил его гривенником.

— Благодарствуйте, ваше превосходительство! — заорал Ефимка, зажав монету в кулаке.

— Орел, — похвалил Граббе.

— Из таких генералы выходят.

Ефимка покраснел от удовольствия и сказал:

— Еще увидите, какой я солдат!

— Усердствуй, — кивнул Граббе, похлопал по единорогу и вдруг скомандовал: — Заряжай!

— Холостым прикажете? — осведомился Попов, когда вокруг забегала пушечная прислуга.

— Гранатой.

— Гранатой заряжай! — крикнул Попов.

Артиллеристы по заведенному порядку снарядили орудие.

— Куда прикажете целить? — спрашивал Попов, все еще надеясь, что это только проверка орудийного расчета.

Граббе прикрыл глаза от солнца и отыскал глазами пригорок, на котором упражнялись музыканты. Было слышно, что Стефан опять принялся за неуставные мелодии.

— Поляка видите?

— Так точно, ваше превосходительство, — отвечал Попов.

— Цельте выше.

Когда пушка была наведена, Граббе скомандовал:

— Пли!

Пушка громыхнула, выбросив вслед за гранатой язык пламени и сизое облако дыма. Граната пролетела над музыкантами и разорвалась среди деревьев, спугнув стаю ворон, которые представились Граббе разбегающимися мюридами.

Музыка на мгновенье смолка. Затем послышался еще неумелый сигнал горниста, выдувавшего «На караул!».

— То-то, — удовлетворенно сказал Граббе и пошел к карете.

— Музыка и пушки — это уже кое-что, — думал про себя генерал.

— Как тут в поход не сходить?