Ахульго

Шапи Казиев, 2008

В книге писателя Шапи Казиева в художественно-историческом плане воссоздаются события времен Кавказской войны в Дагестане (первая половина XIX века). Героями увлекательного повествования стали многие известные исторические личности, а также образы, созданные воображением автора. Книга представляет интерес для широкого круга читателя.

Глава 17

Ставропольских казаков сменили терские. С виду это были чистые горцы, если бы не вихры, торчавшие из-под папах.

Миром здесь давно не пахло, но близкое соседство все равно давало о себе знать, и куначество между горцами и казаками были привычным делом.

Но еще больше Граббе удивляло другое: если в России крестьяне кланялись ему чуть ли не до земли, то тут никто не думал даже шапку снять перед барином, а господином величали только из вынужденной вежливости. Впрочем, баре сюда никогда и не заглядывали, в этих вольных местах им бы пришлось несладко.

Через несколько часов пути они оказались в Дагестане. Граббе спешил в крепость Внезапную, где предполагал устроить главную базу своих будущих походов.

Желая поскорее проникнуться кавказским духом, Милютин с Васильчиковым ехали верхом. Веселый урядник, унтер-офицер казачьих войск, охотно рассказывал им о местных обыкновениях, между делом упоминая о страшных историях, которые якобы случались тут на каждом шагу.

— А вот давеча сунулись чечены в ночное, коней наших уводить, а казаки в секрете поджидали.

— И как же вышло? — с замиранием сердца спрашивал Васильчиков.

— Да так и вышло, — говорил урядник.

— Баш на баш.

— То есть как это? — не понимал Милютин.

— Мы — ихнего, они — нашего.

— Насмерть? — округлил глаза Васильчиков.

— А то как же. Мы им не спускаем, — сказал урядник.

— А кони? — спросил Милютин.

— А что кони? Кони свое место знают. Сами вернулись.

— Откуда вернулись? — допытывался Васильчиков.

— Из-за реки. Один уводил, а другой отстреливался. А как подмога в другом месте реку перешла, так этот коней и бросил, чтобы товарища унести, раненого.

— Так он ранен был только?

— Царапнуло малость.

— А казак что же — убит?

— Его разве убьешь? Тот еще кабан. Кинжалом только полоснули, — разъяснил урядник.

— А вот когда мы за их баранами полезли, тут другое было…

— Что же? — спрашивал Васильчиков.

— Резня.

— М-да, — протянул Васильчиков, начиная жалеть, что покинул тихий Тифлис. Пил бы теперь кахетинское после персидской бани да шашлыками лакомился.

— И кто кого? — спросил Милютин.

— Чечены двоих зарезали, — сказал урядник и, насладившись произведенным эффектом, продолжил: — Баранов!

— Как — баранов? — не понимал Васильчиков.

— А оченно просто. Кунаки оказались.

— Так это вы шутить изволите? — негодовал Васильчиков.

— Война — дело нешуточное, — сказал урядник.

— Веселись, пока жив.

Затем вдруг стегнул нагайкой свою лошадь и бросился вперед.

— Митрий! — кричал урядник молодому казаку, который остановился и встал на седло, чтобы сорвать яблоко с нависшего над дорогой дерева.

— Зелены ишо! Давай ходу!

Встречать Граббе выехал полковник Пулло, управляющий Сунженской линией, и командир Куринского егерского полка. Сын командира Керченского адмиралтейства, Александр Павлович Пулло был завзятым служакой. Выше всего он ставил волю начальства, которую умел ловко применить к своим личным интересам. Чаяния местного населения были для него пустым звуком, что и возбуждало кругом ропот. Но Пулло полагался только на силу, убеждал начальство, что горцев следует держать в постоянном страхе, и регулярно отправлялся в экспедиции, когда был уверен, что не встретит сильного сопротивления, а добыча сулит оказаться немалой.

Ко всему этому теперь прибавилась жажда отомстить за то, что в приезд императора народные представители, вместо принесения безусловной покорности, посмели представить императору истинное положение вещей и пожаловаться на безобразия и лихоимства, творящиеся на линии.

Граббе внимал Пулло благосклонно, видя в нем средство обезопасить себя от восстаний в тылу, когда генерал примется за самого Шамиля. Пулло совершенно его заверил в водворении на Линии строгого порядка и полного повиновения. Наиба Шамиля Ташава-хаджи, не дававшего Пулло покоя, он представил заядлым бунтовщиком, которого он, Пулло, загнал в глухие леса. О том, что наиб сам не раз прогонял Пулло за Терек и в народе весьма уважаем, полковник предпочел не упоминать.

Крепость Внезапная была расположена у реки Акташ, чуть выше древнего кумыкского села Эндирей. Форма крепости была не столь правильная, как у Грозной, зато вполне соответствовала местности. Ермолов заложил Внезапную как стратегический пункт у подножья дагестанских гор, с одной стороны, и для контроля над приморскими равнинами — с другой.

Соседство крепости с большим аулом, где мало что делалось без разрешения наиба Шамиля Ташава, имело, тем не менее, и свои преимущества. Отсюда шли наезженные дороги в разные концы края, собирались большие базары и хватало простора для учебных маневров. Войска и обозы, присылаемые на Кавказ из России, имели тут отдых и перевалочные пункты. Здесь же перед большими походами собирались туземные милиции.

По некоторой отдаленности от самих гор нападения мюридов были редки, хотя и чувствительны. Имам Гази-Магомед едва не взял Внезапную после правильной осады, отбивая вылазки и подбираясь шанцами к самим стенам. Гарнизон спас подоспевший генерал Эммануэль, которого имам разбил затем в Ауховских лесах.

Во Внезапной, приняв надлежащие доклады и отобедав, Граббе вышел прогуляться. Гарнизон стоял в торжественном построении, ожидая смотра.

У Пулло был заметен порядок. И, хотя роты напоминали дикие ватаги, ружейные приемы исполнялись хорошо. Упражнения в стрельбе Граббе тоже одобрил, увидев, как мишень превратилась в решето после первых же залпов.

В дальнем углу, в скрытом от глаз сарае, Милютин и Васильчиков обнаружили местных жителей, закованных в кандалы. Они мрачно поглядывали на молодых офицеров, без слов объясняя, что с ними будет, встреть они их на горной дороге.

— Кто такие? — уставился на горцев Граббе.

— Абреки, ваше превосходительство, — объяснил Пулло.

— Подстрекатели. От Шамиля засланы.

— Сидят смирно? — спросил Граббе часовых.

— Никак нет, вашество! — взяли под козырьки часовые.

— Буянят! Начальство требуют!

— Ну, я начальство, — улыбнулся горцам Граббе.

— Что имеете заявить?

Горцы переглянулись и начали говорить:

— Я на базар ходил, зачем взяли?

— Мы — мирные.

— Знаю я вас, чертей! — усмехался Пулло.

— Разбойники да конокрады!

— Зачем врешь? — говорили горцы.

— Но-но, — прикрикнул на горца Пулло.

— Поговори у меня!

— Баранов тоже отняли, — сообщали горцы.

Граббе оглянулся на Пулло.

— Конфисковали, ваше превосходительство, — развел руками Пулло.

— Другой раз поостерегутся бунтовать!

— Мы не мюриды, — уверяли горцы.

— Чем докажешь? — не верил Пулло.

— Если бы мюрид, вы бы меня не взяли, — осклабился горец.

— Мюриды в плен не ходят.

Граббе хмыкнул, резко развернулся и двинулся дальше, бросив через плечо:

— В каторгу негодяев.

— А как же суд? — не понимал Милютин.

— По закону надлежит сначала судить.

— Судить? — удивился Пулло.

— Этих-то башибузуков?

— Но когда вина еще не доказана, — поддержал приятеля Васильчиков, — разве можно наказывать?

— Господа хорошие, — снова развел руками Пулло с совершенно невинным видом.

— Убивать, значит, можно, а наказывать нельзя?

— И убивать без приговора не положено, — стоял на своем Милютин.

— Так на войне каждый день убивают, — напомнил Пулло.

— Без всяких резолюций. Не то, пока будете разбирать правых и виноватых, сами голов лишитесь.

Оставив офицеров недоумевать, Пулло поспешил за Граббе.

— Неугомонный народ, ваше благородие, — объяснял часовой.

— Толкуешь им: не спорь с начальством, а они опять за свое. Не признают новых порядков, бестии, хоть на кол сажай.

Милютин и Васильчиков были подавлены увиденным. Но Граббе, напротив, Внезапная пришлась по душе. Пулло свое дело знал.

— Вы насчет беглых солдат говорили, — напомнил Граббе.

— Много ли таковых дезертиров?

— Раньше мало было, — отводил глаза Пулло.

— От долгов бежали, от расправ да муштры. Сапоги пропьет, вахлак этакий, и поминай как звали. А как стал Шамиль власть забирать, так не поймешь, с чего и бегут, особенно поляки.

— Известные смутьяны, — поморщился Граббе.

— Совершенно справедливо, — заметил Пулло.

— И чего их на Кавказ шлют? Слали бы в Сибирь остудиться.

Граббе хотел было высказать свое особое мнение насчет Чернышева и его военного управления, но сдержался.

— Кого куда посылать — на то есть Военное министерство, — поднял палец Граббе.

— А наше дело службу нести.

— Рады стараться, — кивал Пулло.

— Не щадя живота своего…

— Беглыхто ловите? — с надеждой в голосе спросил Граббе.

— Как поймаем — так расстрел по новому положению, чтобы неповадно было.

— А которые в плену у горцев, с ними как?

— Выкупаем, если солдат хороший, — объяснял Пулло.

— Или на соль меняем.

По крайности — на ихних же пленных или аманатов.

— Тех, что на цепи сидят?

— На них, разбойников. Вы бы, ваше превосходительство, распорядились, чтобы не всех в Сибирь. Они и тут пригодятся, для вымена.

— Там видно будет, — ответил Граббе, задумчиво покручивая ус.

— Да, вот еще что. Известите здешних владетелей, чтобы явились ко мне для совещания.

— Сюда вызвать мошенников? — спросил Пулло.

— Ханов, — строго поправил его Граббе.

— Пусть явятся в Шуру, я намерен отправиться туда в ближайшее время.

— Будет исполнено, — кивнул Пулло.

— Да уж извольте распорядиться, — велел Граббе.