Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х

Фёдор Титарчук

О чем эта книга? О молодежи 90-х.Кому она будет интересна? Наверное, той же самой молодёжи, испытавшей свой расцвет в те годыПро что эта книга? О жизни подрастающего поколения в одном небольшом городке на «Краю географии» «Переходного периода». Об их жизни, сиюминутных устремлениях, алкоголе, женском поле, а также абсолютной и беспросветной подростковой наивностиО том периоде, когда Последнее лето навсегда становится тем водоразделом, который отделяет юность от чего-то, что лежит впереди. Книга содержит нецензурную брань.

5. Леха по прозвищу Хомыч

Леха был моим едва ли не наистарейшим другом на районе. По крайней мере, практически с самого момента переезда на ещё недостроенный жилмассив, в грязь, в строительную разруху и в радость, что вот теперь и у на есть приличная квартира, я помню Леху и Саню. А Жеку и прочих уже немного попозже.

Леха жил в соседней пятиэтажке, в однокомнатной квартире с мамой, младшим братом и престарелой бабушкой. «В тесноте, да не в обиде», — как порой невесело выражался он, но, по больше части, дела домашние он на улицу не выносил.

Леха был слегка округл, немного застенчив, любил музыку, порассуждать на отвлечённые темы и хотел стать бизнесменом. А кто, собственно, в те времена таковым стать не мечтал. Пословица «отец инженер — горе в семье» тогда являлась не просто широкоупотребимой, но и до боли для многих правдивой. Но так как у Лехи отца не было, о нем он вообще не вспоминал и тему это всячески обходил, то все, что ему оставалось — это мать и престарелая бабушка да младший брат, ну, и мы, его друзяки, естественно.

Леха всегда был в курсе всех наших дел, но старался в них особо не встрявать. То ли чувство самосохранения, то ли воспитание, а может и ещё что, видимо, брали верх и, как в какой-то сказке, «его уши торчали из каждой истории», но сам он ни разу ловлен ни на чем не был. Меж тем Леха будучи нашим другом, на районе известность имел как Хомыч, откликался на это прозвище, нам даже порой казалось, что гордо его носит, и, естественно, без его участия мало что случалось да происходило.

***

Лето уже во всю набирало силу и тут как-то нежданно-негаданно случился очередной праздник. То ли городское руководство вдруг изыскало средства, то ли он и впрямь был запланирован ещё давно, о чем мы, конечно, догадывались, но особых планов не строили. И по этому поводу были объявлены, как это правильно зовется? — народные гуляния. Гулять у нас было не то чтобы совсем негде, но так чтобы более-менее культурно — это только городской парк. Всё остальное — пьянка, разврат и мордобой. Ландшафт местности такой, не предназначенный для культуры и отдыха, я так думаю. И вот перед нами троими, Жекой, мной и Лехой Хомычем встала дилемма — влиться в компанию и забухать на столике или выделиться, выпендриться, и забухать уже в парке? Вопрос выпивки не стоял в принципе — это святое. Дилемма заключалась в месте его, алкоголя, употребления и дальнейшего брожения, что говориться «под шофе».

И, естественно, решающее слово здесь оказалось за Жекой.

— В парк хочу, — скапризничал он убедительно и мы прогнулись.

— Брать будем? — поинтересовался я. И на меня посмотрели не то с удивлением, а то и вовсе с негодованием.

— Естественно! — заявил Леха.

— Тогда у меня есть! — обрадовал их я.

Стоит отметить, что культура потребления спиртного у нас на районе, как, думаю, и во всех остальных местностях не обремененных избытком денежных знаков, сводилась к желанию «убиться» чем-то спиртосодержащим, желательно при минимальных затратах и без всякой думы о последствиях и здоровье. Слово здоровье и вовсе являлось предметом саркастических шуток и как ценность не котировалось. Именно потому периодически случались истории с отравлениями тормозной жидкостью, омывателем стекла, неправильно выделанным клеем ПФ, а последнее, что нам поведал Жека, чья сестра работала в больнице, — это гудронный человек. Этот человек, сотрудник одной из путеремонтных бригад, то ли на спор, то ли в горячке похмельного синдрома, налакался креозота смешанного с чем-то там ещё — чем там пропитывают шпалы на железке? — и в состоянии полной недвижимости был доставлен в больничку на «реабилитацию». Новость с прибытием такого рода «пассажиров» была не нова, но тут сбежалась едва ли не вся больница поглядеть на «чудо»!, ибо это чудо превратилось в нечто сходное по цвету с деревянной шпалой, пропитанную тем же веществом, что и пило, чудо естественно.

И вот, выскочив из домов и собравшись на колонке чуть ниже района, Жека с воодушевлением рассказывал нам эту историю. Наверное, подчёркивая тем самым необходимость ведения правильного и здорового образа жизни?! Нет, напротив! Констатируя крутизну и известность мужика, что таким образом выпендрился. Это, собственно, и все, что Вам нужно знать о культуре потребления алкоголя, которая была присуща и нам. Дорогой коньяк — это безмерно круто, но, во-первых, не про нас, а, во-вторых, на эти деньги можно напоить всю нашу компанию до состояния полной неописуемости. И как вы думаете, какой выбор был бы сделан, заимейся такая возможность у нас?

— Ты взял? — интересовался Жека, имея ввиду вполне конкретную вещь.

— Ага! — отвечал я.

— Где? — не унимался он. Жека только что вырвался с полевых работ, куда его так не к стати загнали «старики», и сейчас вопрос «выпить» для него стоял очень остро, так как «старики» его все одно спилят за побег с фазенды, так хоть компенсация тому должна была бы весомой.

— Всё пучком! — заверил его я. — Дома не держим.

— Эт как? — не понял Жека.

— Долго объяснять! — прервал его Леха, который и сам-то был не в курсе, но алкогольная тематика последние десять-пятнадцать минут, пока мы катились вниз по одной из крутых и узких улочек, носивших фамилию некоего революционера, что у нас считалась едва ли не ругательством, Лехе изрядно надоело. Он хотел завести песню о реперах, музыке и, возможно, о бабах.

— А пожрать взяли? — вдруг задал неприличный вопрос Жека. Как-то у нас закусывать было не принято. Максимум вода из-под колонки. И всё. А тут такое — пожрать!

— Ты эт чего? — удивился Леха.

— Я с утра ничего не жрал, — объяснял долговязый и несколько выглядевший усталым Жека. — Как бы не случилось такого, как в школе, когда…

Этот случай был известен всем и вызывал каждый раз неудержимый смех. В тот раз Жека принял с товарищами за школой по две соточки чего-то подозрительного, принял наспех, ибо спешил. Закусил зеленым яблочком на голодный желудок и тут же отправился в ту же самую школу, откуда на полчасика с товарищами и сбежал. В актовом зале, где собралась едва ли не вся наша громадная школа, шло некое действо, что само по себе было для нас большим культурным событием. КВН или что-то в этом роде. Не важно. А важно то, что всей — всей школе! — запомнился не КВН! Запомнился Жека!!! Он явился все с теми же своими товарищами, примостился на свободное место рядом с Лехой в первом ряду и уснул. И было все ничего — его посапывание, пускай и в первом ряду, не особо кого-то беспокоило — разве что учителей, что мотали себе на ус и делали записи в блокнотики — не более, если бы тепло, уют и те самые две соточки на голодный желудок да яблочко, не попросились наружу. Естественно, попросились и тут же, не отходя выбрались. Под соответствующие звуки, прямо на пол перед сценой и к «огромной радости» участников культурного мероприятия. Мероприятие, не скажу, что было сорвано, но Жеку вынесли, зал орал, а Лехе — что оказался его ближайшим другом, и не столько по степени дружбы, сколько «потому что под руку попался», под улюлюканье зала была вручена тряпка и ведро… Естественно, после этого Леха жутко злился на Жеку. Злился, выговаривал, бубнел, но нужно было знать Жеку, чтобы понять — он то может и сожалеет, но вот причину Лехиных возмущений, собственно, не понимает и не разделяет: «Это всё яблочки!» — ссылался Жека и не кривил душою, именно так он считал и в том был уверен.

— Так пожрать брали? — не унимался Жека.

Как оказалось, о такой мелочи, как закуска, ни кто и думать не стал. Даже сам Жека. «А нахрена, собственно?!»

— Ничего, сейчас найдем! — уверил нас Леха и нам пришлось сменить маршрут, оминая центр с его «ударенной на всю голову транспортной развязкой», и двигаясь через железнодорожный вокзал, мимо частного сектора и доживающего свои последние времена пивзавода.

— А мы куда идем то? — вновь поинтересовался Жека.

— На лодочную станцию, — пояснил я.

— Нахрена?

— Так надо, — пояснил я. — Там поймешь…

— Только я в воду не полезу! — тут же предупредил на всяк случай нас Жека.

Но, собственно, в воду лезть и не требовалось. Просто лодочная станция, так же и большая часть города, придя в запустение ещё при Союзе, а сейчас и того хуже — обветшав и износившись, давно не функционировала. Старые остовы лодок, груды металлолома и прочего мусора лежали там горами, но, что самое главное, лежали в сторонке, в некотором отдалении от вьющейся вдоль река с одной стороны и громадного мелового холма, на котором и стоял наш город, с иной. Именно такое уютное и заброшенно место нам и требовалось, чтобы неспешно распить то, что было мною припрятано при довольно неоднозначных обстоятельствах прямо под кустом у обочины той самой улочки.

— В воду и не надо. — заверил Жеку я.

Наш спуск занял какое-то время, потом долгая дуга вдоль поросшей камышом речушки Купянки, что можно было бы перепрыгнуть в присяде, но её закопали и облицевали бетоном в свое время так, словом, нам пришлось тащиться до раздолбанного моста, далее по рельсам и шпалам до вокзала, а оттуда, восхищаясь великолепием некогда кругового подъезда к вокзалу, ныне все больше уходившего в болото и порастающего камышом, к тем самым домикам за покосившимися заборчиками и далее…

— Пришли, — пояснил Леха. Почему-то шепотом. — Полезли. — и он указал на яблоню, что своей кроной давно перевалилась через штакетник.

Со стороны улицы на дереве не было ни одной целой веточки, ни единого не пострадавшего листочка, ничего живого — видимо, часто здесь прохаживались веселые компании, срезая путь домой, со стороны больнички или парка.

— Полезли, — и Леха достаточно проворно, невзирая даже на свои габариты, вскочил на штакетник.

Зеленые яблоки, зеленые абрикосы, зеленое все — вплоть до щавеля. Всё это не доживало и своей первой декады, съедаемой нами или пацанами помладше. Сложно поверить — но нельзя было пойти просто в магазин и купить там хоть что-то приличное из овощей или фруктов. Их там просто не было. В лучшем случае перегной из моркови или капусты. Случалось, старушки выносили припасы прошлого года, но трата денег на такую штуку, как яблоки была попросту немыслима!! Вырастут через пару месяцев. Вот тогда… А пока, авитаминоз, молодые растущие организмы, и хана всему зеленому, что может быть съедено. Хана до такого состояния, что на бедной яблоньке одновременно могло сидеть до десятка нас, выискивая последние, размером с горошину, завязавшиеся яблочки.

Примерно в это же время, а то и попозже, когда шла шпанка и черешня, жутко страдали сады и деревья в частном секторе. Потому не было ничего удивительного ни в сноровке лазить по заборам и деревьям не только Лехи, но и нас, ни в том, что это дерево являло собой экспонат многочисленного насилия над собой.

Взобравшись на яблоньку, мы осознали, что бывали у неё не первыми и осталось нам совсем немного. Ну, с десятка три мелких, не сформированных, зеленых и жутко кислых яблочек, что тут же стали пополнять собой наши карманы и пазухи.

— А ну я вам сейчас! — вдруг прозвучало несколько в сторонке и тут же заставило нас сменить крадущиеся движения на более откровенные. На нас несся дедуля и чем-то помахивал в руке.

«Лопата!» — мелькнуло у меня в голове.

— У него ружье, е…! — прокричал Жека и тут же оказался на земле.

«Ружье?» — мелькнуло у меня в голове и почему-то сейчас же захотелось узнать, чем оно заряжено — дробью или солью. Хотя, признаться честно, ни то, ни иное как-то отведать не хотелось.

— Валим! — проорал Леха и подпрыгнул на ветке так, что та дала крен, потом затрещали и вместе с Лехой рухнула вниз. Путь отступления верхом для нас оказался отрезанным — это была та самая ветка, что… Но размышлять было некогда. Прыгнув едва ли не на голову Лехи, откатившись с ним в сторону, мы тут же вскочили и побежали. Леха летел первый и я уж ни как не ожидал от него такой прыти.

— Нахрен! — заорал он и с этим криком вынес на тот же хрен секцию прогнившего забора. Штакетник рухнул в пыль да грязь и открыл нам путь к отступлению. Не к бегству. Нет! К отступлению, так как мы были героями и парнями хоть куда, какое уж тут бегство — отступление и смена диспозиции.

— А вот я вам сейчас! — осерчал дедуля и, видимо вскинул ружье.

— Ложись! — проорал бежавший последним Жека и тут же догнав, повалил нас наземь.

Не знаю, стрелял ли старик или нет, за шумом падения в пыль я как-то того не расслышал, но Жека утверждал, что выстрел был. Леха вновь поносил Жеку на чем свет стоит, но последней все так же недоумевал: «Чего это он? Я же всех спас!»

Как-то убравшись подальше от старика, сломанной яблони и изувеченного забора, мы вышли на старинный спуск, что бы ему быть неладным, и проклиная все на свете, взяли обязательство на восхождение по этой мощеной отвесной скале, размытой дождями, разбитой временем и частично разворованной на бутовый камень и заросшей едва ли не вековыми деревьями с обоих сторон. Что не говори — исторический центр города, однако. Правда, нам от этой истории было как-то не очень…

И как-то претерпев лишения восхождения по этому спуску (и чего его называют спуском, когда это натуральный подъем?!) мы тут же перенеслись совсем в иную эпоху — «местный палац лордов», ни дать, ни взять — совковое админздание с площадью, памятником вождю и любителю детей, как утверждается, — всему тому, что так недавно нами было отринуто и что всем нам уже набило такую оскомину, что даже Жека скривился, проходя мимо чахлых розочек на клумбах по поросшим травой в стыках кладки бетонных квадратов площади.

— Прошлой зимой ему на грудь табличку повесили — куплю рубли! — повторил в который раз историю Жека. Мы с Лехой улыбнулись, вспоминая любительские фото этого плаката, сделанные мною по случаю. Плакат, говорят, провисел едва ли не с неделю, с мольбой взирая в окна горисполкома у которого, видимо, не было не только рублей, но и купонов, а потом и гривни.

— Да, было дело… — произнес я, бросая взор на недостроенный дом пионеров, панораму Сахзавода, пост пожарных под голубыми ёлочками сразу за памятником вождю мирового пролетариата и метя в тот самый спуск, что перерастал в меловую дорогу вдоль реки с небольшими домиками вдоль, сгоревшим магазином класса сельмаг, и частыми ответвлениями троп и дорожек в сторону реки. Вот так — сначала восхождение, потом спуск. Нам, по ходу, пора было давать медали за альпинизм, — или что там у них за такое дают. Другое дело, если бы мы пошли по «старому» маршруту, через центр. Но тогда не было бы яблочек, да и там, в центре, у самой церкви, какой-то на всю голову стукнутый проектант свел под неимоверными углами сразу несколько дорог да улочек, не дав возможности пешеходам найти способ их относительно безопасно преодолевать.

— Тут! — указал я на пожухлый куст не то шиповника, не то волчих ягод, прижавшийся к самой обочине дороги из мела. Такой же припорошенный белой пылью, как и все вокруг.

— Где? — не понял Жека.

— Тут! — повторил я и полез за куст.

Кто бы мог подумать, что именно здесь, в этой чахлой травке — а какая могла вырасти на почве из мела? — за кустом, который пора бы было давно и выкорчевать, где ежечасно проходила, должно быть, не один десяток пар ног, скрывается величайшее чудо из чудес — поллитровая банка самогона, завернутая в старенький местами порванный пакетик.

— Вот! — вынул я банку и настроение у пацанов тут же улучшилось. Жека загорелся, а Лехины горящие глаза не могли дождаться, когда же?…

— На станцию! — уже настаивал Жека, имея виду, естественно, лодочную…

***

— Ветал рассказывал, — разливал из баночки по пластиковым стаканчикам Леха — стаканчики нашлись в кармане у Жеки, смятые, истерзанные, но пока что ещё не дающие течь. — Во время игры в карты рассказывал, — жидкость лилась ровной струей, ударяясь о дно стаканчиков, слегка даже пенясь от обилия примесей, наполняя наши емкости. — Он на днях тёлу притащил домой. Стремную, что его жизнь! — не отрывал взгляд от жидкости Леха. — Правда что она стремная он понял только утром, когда проспался. А то был пьян, что, говорит, его деваха сама до его же дома и дотащила. Он там в лифту упал, по ступенькам полз, — мы все представляли с каким задором и воодушевлением все это рассказывал Ветал и нам уже становилось смешно. — Затащила она его, значит дамой, и дала… — Жека едва с прогнившего борта развалившейся лодки не рухнул вниз, заливаясь смехом.

— Затащила и дала! — ржал он.

— Ну да! — смеялся сдержанно и Леха. Он всегда был более менее сдержан в проявлении своих эмоций, что ни сколько не умаляло все иные его достоинства. — Затащила, уложила, раздела и отдалась, — пояснял он. — Так глаголет великий бабник Ветал. — тут и я прыснул, представив как об этом рассказывал Виталя.

— И что? — протянул руку к стакану Жека.

— А утром проснулся, глаза протер, кошек изо рта выгнал…

— Каких кошек? — не понял Жека.

— Тех, что ему туда всю ночь гадили, — пояснил Леха. — Посмотрел на тёлу и «ну её нахрен»! Говорит, что сначала прятался от неё как от прокаженной, а потом пинками выгонял из дому. Типа, погуляли, потрахались, пора и честь знать.

Мы ржали. Не просто смеялись, а просто ржали, едва не расплескивая драгоценную жидкость своих стаканов.

— Неужели такая страшная, что даже Ветал?.. — не закончил я, сотрясаясь от истории и манеры их пересказывать Лехой.

— Ну да, — с легкой улыбкой, что означала у него крайнюю степень веселья, продолжал Лёха. — Ветал говорил, что поначалу подумал, мол, тёла противогаз одела. Ни волоска, ни морщинки — все гладкое и без волос. Даже там! — он указал вниз. — Даже там ничего.

— А ресницы, брови? — интересовался подробностями Жека.

— Говорю же — противогаз! — пояснял Леха. — Ни ресниц, ни бровей — вообще ни волоска! Ветал, наверное, как увидал её, так тут же протрезвел. А потом вдруг начал шарить в поисках презика. Использованного…

— А эт зачем? — жидкость явно опаляла руку Жеке и тот спешил её побыстрее употребить, но история тоже его не отпускала.

— Эт понятно, — смеялся Леха. — Тёла стремная, сама все сделала, а потом придёт и предъявит, мол, дитя твое, давай как-то решать, устраивать наши отношения и всё такое.

— Нашёл?

— Что нашел?

— Презик?

— Да вроде как нашел, — пожал плечами Леха. — Нашёл, и спрятался в туалете разрабатывать план спасения на унитазе.

— План спасения на унитазе, — Жека взорвался смехом и вновь едва не рухнул вниз, с борта раздолбанной гнилой лодки.

— Ага, — подтвердил Леха. — Толчок — он самое то место, где рождаются планы мирового господства, ну, или на крайняк, как избавиться утром от телы в противогазе?!

— И как? Выгнал? — было интересно и мне.

— Ну с нами сидел, веселый такой, наверное выгнал…

— Или сбежал, — выдвинул версию Жека.

— Или сбежал, — на сей раз едва не рухнул от смеха Лёха. Видимо такого поворота событий он не ожидал. Версию не рассматривал.

Наш смех разносился среди развалин некогда шумной лодочной станции. Справа рассыпалась металлическая конструкция, ещё не распиленная на металлолом — не пришло время. Слева лежало несколько рассыпающихся лодок — все более-менее держащееся на плаву давно растащили жители соседних частных домов.

Частные дома смотрели на нас своими садами, переходящими в заброшенные плодовые деревья лодочной станции, а далекий и такой близкий поросший травой берег приносил влагу и освежал нашим телам и разуму.

— Ну, за нас! — поднял тост Леха и мы чокнулись пластиком о пластик. Звона хрусталя не последовало, но нас это не особо и интересовало. Жидкость попала в рот, обожгла сначала все там, удушила своими испарениями и полилась огненным потоком вниз, всяк раз борясь с рефлекторными позывами организма вытолкнуть всю эту гадость назад, прочь… Минутная борьба с перекошенными лицами, уткнутыми носами в рукава и неистовым желанием победить — окончилась, естественно, нашей победой.

— Фух… — выдохнул Жека и тут же напал на наш скарб — зеленые яблочки. — Ух… — повторил он и проглотил целиком сразу несколько.

— Нам оставь, — прогундосил своим голосом бум-боксера Леха. — Нам оставь.

— Чё? — не понял Жека. — Я ничего не жрал, — налегал он на яблочки. — Целый день на огороде и ничего не жрал, — уминал он яблочки.

— Ты только на яблочки не налегай, — разливал по второй Леха из банки бурую жидкость. — А то будет как…

***

Следующим утром мня разбудил звонок. В дверь, естественно. Взглянув на часы и яркий свет солнца, тяжело связав меж собою девять утра, звонок и это неумолимое солнце, я поплелся к двери.

— Нахрена Вы меня отпинали? — задал мне тут же вопрос стоявший на пороге Жека. Для полноты и чистоты картины стоило бы пару слов заменить на исходно произнесенные Жекой, но они не умещаются в понимание правил приличия и относятся к матерно-неформальному лексикону.

— Не понял? — удивился я.

— Меня утром нашла сеструх, — округлял глаза Жека. — На лавочке. Нашла, — пыл его угасал. — Вся рубашка порвана, спина в крови, еб..о разбито. На асфальте кровь.

«О как!» — округлил теперь глаза и я. Я то был уверен совсем в ином.

— Мы тебя с Лехой отвели домой… — пояснял я.

— Я был на лавочке, возле подъезда… — пояснял Жека. — Рубашка порвана, перед лавочкой кровяра, вот такая лужа, нос — вот, — он показал свой нос.

— Мы тебя отвели домой, открыли тебе дверь, потом стояли на улице, смотрели на окна, — пояснял я Жеке. — У тебя загорелся на кухне свет…

— И я проснулся на лавочке…

— Ну уж не знаю, — развел руками я. — А ты вообще, хоть что-то помнишь?…

Оказалось, — не помнит! Вообще, после лодочной станции с Жекой, а точнее с его памятью, случился коллапс. И это было, одновременно, и весело, и печально.

— Херово, — выдохнул я и едва не рассмеялся, потому что, наверное, самое веселое, что может быть, это утром вспоминать и рассказывать перепившим друганам, что с ними прошлой ночью случилось.

— Пять минут. Заходи. И пошли к Лехе, — предложил я.

— Наху… ся? — встретил Жеку вместо приветствия Лехи и тут же рассмеялся заливистым смехом. — Нажрался? Яблочками закусывал опять? — не унимался он. Жека потерял весь свой запал желания выяснять отношения, потеряв под ногами не только почву, но и остатки самоуверенности.

— А что там? — поинтересовался он.

— А то, что ты нажрался и испортил нам праздник! — смеялся Леха.

Испортил ли Жека праздник? Ну, это спорно… То, что пошёл он не по тому плану, который мы предполагали и на который расчитывали — это да. Но вот испортил — наверное, нет! Ведь Жека доставил нам не только массу хлопот, но и возможность, исполняя эти хлопоты, от души поржать (именно поржать, а не посмеяться и да не улыбнуться, а именно поржать!) над ситуацией и телом, что не желало сначала просыпаться под деревом, а потом упиралось своей транспортировке домой до последнего.

И тут Леху понесло:

— А помнишь как яблочками закусывал и у меня банку с последней «дозой» отбирал?

— Не… — мотал головой потерянный Жека.

— А как с лодки упал, помнишь?

Тоже не помнил.

— А как: «Я знаю короткий путь! Тут недалеко!»? Помнишь?

Жека не помнил, зато мы прекрасно помним, когда при выходе с лодочной станции повернули не направо, как нам следовало бы, а, поддавший увещеваниям уже шатавшегося Жеки, пошли влево, вниз, к тому месту, что Жека знал как короткий путь. Путь, действительно, оказался коротким, но, если признаться, то путем или даже тропинкой это назвать было сложно. Едва ли не отвесная гора из меловых отложений, что не имела даже растительности — вот и весь короткий пути, по которому мы и трезвые едва ли взобрались бы, а вот с подвыпившим Жекой пришлось и того хуже. Жека всяк раз норовил рухнуть и покатиться вниз, потому Леха тащил того за руки вверх, я толкал руками в задницу. Жека же особо не содействовал в наших потугах, громко матерясь ещё мог перебирать ногами, время от времени пытаясь ногой достать Леху или пнуть меня.

— А как мы потом мел на колонке отмывали? Все идут чистые, опрятные и только три дауна под колонкой на центральной улице моются?! Помнишь?

И правда, восхождение на меловую гору, к слову, на которых стоит наш город и которые тянутся от самого Белгорода до верховьев Донбасса, мы пришли хоть и победителями, но понеся значительные потери при том. Падения и неуемный темперамент Жеки привел наш внешний вид в состояние плачевное и потому требующее некоторого обновления. Белые колени, обувь с налетом мела и штанины, что подлежали немедленной стирке, были преданы нещадной мойке под первой встретившейся колонкой. Матерясь, ругаясь и попутно веселясь, мы все втроем столпились у брызжущей струи и как могли устроили помывку. Жека, естественно, тут же напился воды прямо припав к ржавой трубе, а потом произнес нечто нечленораздельное да рванул «за приключениями». Изловили, умыли, образумили и мокрые, смущенные своим видом, но не компанией, все же продолжили свой путь в сторону Городского парка.

Жека держался молодцом. Не сдавался. И нам даже показалось, что немного протрезвел. И казалось ровно до того момента, как…

— А помнишь как прямо на входе в парк, наеб..ся и упал? Помнишь? Прямо под ноги патрулю? Помнишь?

Жека, естественно, не помнил. Не помнил и как завидев столбы-ворота входа в парк вырвался из наших цепких рук, пробежал всего два шага и растянулся точно между этих самых столбов, прямо к ногам стоявшего там патруля.

«Пипейц!» — подумали мы и уж не сомневались, что… Но патрулю, похоже, было и вовсе похрен, они лишь поглядели на распластанное тело, чем-то меж собой перебросились и отвернулись.

«Подымайся!» — шипел на ухо Жеке Леха.

«Вставай!» — опасливо глядя на людей в форме шептал и я.

— А могли бы в обезьяннике проснуться! — продолжал Леха. — Ты ж на них «мусора гребные, хули тут на дороге встали?!» — погнал.

— Что, правда? — удивился Жека и тут же рассмеялся во все горло. — Что, вот так и сказал? Мусора грёбаные?! — он понимал, что мог, скорее всего, так и было, отчего ему становилось лишь веселей. — Мусора гребаные??

— Тебе оставалось только их сапоги обблевать и вообще вечер бы удался! — пояснил Леха, вспоминая, как лишь оттащив в сторону Жеку, тот выдал и яблочки, и жидкость, и желудочный сок прямо посреди аллеи.

Жеку мы спасали быстро и оперативно, как только могли. Оставленное за спиной — зловонная лужу и недоумевающие взгляды добропорядочных сограждан, мы спешили убраться прочь, в темноту давно необрезанных деревьев. Милиция нас хоть и смущала, но, по сути, были они товарищами продажными и за небольшую мзду как-то мы с ними бы договорились. Больше нас пугали казаки — пацаны, пошедшие «в служение» не за материальные блага, а ради идеи — по крайней мере, так это декларировалось. И заместили собой ушедшую в прошлое совка «добровольную дружину» по разнарядке. Парни в каждом видели потенциального нарушителя, вели себя вызывающе и потому часто напрашивались. Но не в нашем случае, потому что мы то сейчас ничего существенного их триаде выставить не могли, разве что раздавить их всех троих неспешно падающим телом Жеки. «Сюда!» — прохрипел Леха и уволок в темноту Жеку.

А потом случилось то, чего и следовало ожидать. В принципе, но не в деталях. В деталях все случалось каждый раз по новому, но финал был предсказуем — Жека присел под дерево и там же уснул.

Не знаю, на что мы там ещё рассчитывали и на что надеялись, но попытки растормошить сидящего на корточках Жеку не прекращались. Поначалу мы увещевали его, потом толкали, дальше едва ли не пинали — нет, нет! — не били, но желание имели уже громадное. Жека не поддавался, что-то время от времени нес осудительное в наш адрес, но вставать и просыпаться не желал.

— А помнишь, как ты тёлок перепугал? — продолжал напоминать Жеке Леха. — Помнишь?

И этого, естественно, Жека не помнил. Но глаза его загорелись. Тёлки!

— А хрен с ним?! — не то спрашивая моего мнения, не то произнося решение всерцах стоял над спящим телом Леха. Вокруг шумело и разливалось веселье — лишь выйди на освещенную аллею, сделай всего с десяток шагов, и вот она — жизнь, ради которой мы, собственно, и подались сюда.

— Ты сходи, — предложил я. — А потом вернешься, я пойду. Мы ж не можем это тело тут бросить?!

Лёха был согласен. Он и сам бы не оставил Жеку, но будучи с ним рядом в который раз попадал в халепу из-за яблочек и самогона, выпитых и съеденных Жекой. И это обстоятельство его уж очень расстраивало.

— Хорошо, — согласился он и сделал те самые десять шагов.

Сделал и тут же наткнулся на пару, как он выражался, «сладких тел». Тела явно были с ним знакомы, являли собой нечто мелкое, малолетнее, несформировавшееся, но уже имевшие претензии на «ночную жизнь!» и «свет высшего общества».

— Привет! — произнесла черненькая «плоскодонка» чрезмерно кокетничая.

— Привет! — ответил Леха, намереваясь что-то предложить. Но не успел. Краем глаза отметив какое-то движение, он даже не успел среагировать на вихрь, вылетевший из темноты.

— Нахрен с пляжа, я тут ляжу! — сначала показались огненные глаза, потом бледное лицо, а дальше и не разбирающая дороги комично подергивающаяся фигура.

Фигура пообещала лечь и тут же легла, прямо между двумя «плоскодонками», расступившимися пред ним, как воды пред одним из пророков. Наш пророк пал к ногам «неземной красоты», красота же дико взвизгнула, в два голоса выматерилась по-взрослому и вихрем унеслась прочь, не то хи-хикая, не то проклиная нас.

— Ну а дальше что, раскуривал сигарету Жека прямо под дверью у Лехи?

А дальше мы вновь спасали тело. Нам казалось, что всё пропало. Что вот-вот нас накроют. Что девичий визг привлек внимание либо мусоров, либо казаков. И что хуже — это ещё вопрос.

Мы волокли потерявшее способность двигаться тело как могли. Ноги Жеки тянулись за нами, руки плетьми свисали у нас с плечь.

— Не нада к тетке! — время от времени приходя в себя что-то нес Жека. — Не нада к тетке!

Уж не знаю, может и впрямь у него тут где-то жила тетка, а может уже белка настойчиво стучалась в его скворечник, но он вырвался и даже попытался от нас бежать. Долго гнаться за ним, естественно, нам не пришлось. Сразу у кирпичной стены стадиона окончился его забег.

— Нужно такси! — прохрипел Леха, взваливая на себя тело Женьки.

— Ага, — согласился я и подумал, как бы это выстроить так путь, чтобы не попасть на глаза патрулю и добраться…

— Не надо к тетке! — кричал Жека, когда мы его впихивали на заднее сидение в такси.

— Мы домой, — пояснял я, усаживаясь рядом и позволив Лехе указывать путь водиле.

— Дома батя! — простонал Жека. — Домой тоже не надо!

— Чё это с ним? — водилой был пацан, наверно и прав ещё не имевший.

— Нах..ся, — пояснил Леха. — Он не опасный, — зачем-то добавил он.

Но водилу не столько интересовало — опасен наш товарищ или нет — его больше заботил салон, который Жека всяк раз грозил заблевать.

— Выгружайся! — прибыли на остановку, где думали проветрить Жеку. А потом отвести его хоть как-то держащегося на ногах домой. Но пассажир с заднего сидения отказался выходить.

— Нахрен демоны, — пинался он ногами и упирался руками в сиденья.

— Ах нахрен?! — схватили за ноги мы несговорчивого пассажира и выволокли из машины, уронив спиной на кучу щебня и гудрона. По случаю кто-то решил перестелить нашу трассу гравием с битумом, оставив по обочине горки едва ли не по самое колено, вот в этот самый гравий с битумом и угодил наш пассажир, вылетая с заднего сидения. Ноги мы отпустили, пассажира подняли кое-как, а таксист тут же ударил по газам, унося ноги и колеса, даже не дожидаясь закрытия задней двери. И ещё какое-то время мы могли видеть похлопывающуюся дверцу уносящейся «шестерки» вниз по Харьковской.

— А дальше? — не унимался Жека, выкуривая уже вторую сигарету и откровенно радуясь за свои вчерашние подвиги да свершения.

— А дальше ты лежал на лавочке под вишней возле моего подъезда. Ныл. Блевал. Вскакивал. Ругался. Пока тебе не надоело и ты не захотел домой.

— И? — удивленно округлил глаза Жека. Видимо его удивило, что он в таком состоянии вдруг захотел домой.

— Мы тебя отвели. Поставили возле двери. Открыли замок. Втолкнули в квартиру, так как ты на тот момент передумал и упирался. Вышли на улицу. Постояли, подождали пока загорится на кухне свет и пошли потом по домам, отдыхать. Уже было за полночь.

— А дальше?

— А дальше ты пришел к нам и рассказал, как мы тебя били, рвали рубаху, мазали асфальт кровищей и под конец бросили подыхать на лавочке возле подъезда, — продолжал Леха ехидно улыбаясь. — И если бы не сеструха, что ночью возвращалась домой, то хана бы пришла тебе! Наверно тараканы в нору утащили бы…

— Так нос же кто-то разбил?

— Асфальт, наверное. Ты с лавочки падал? Сколько раз??