Прокурор по вызову

Фридрих Незнанский

Кто стоит за скандалом, жертвой которого стал один из высших чиновников России? Кто из его врагов ухитрился запустить в средства массовой информации сенсационный компромат? Что же скрывается за этим запутанным лабиринтом версий и мотивов, лжи и интриг? Постепенно Турецкий понимает: похоже, что из всех версий верна лишь одна – самая странная, самая неправдоподобная...

Турецкий. 7 апреля. 15.00

Турецкий уже в десятый, наверное, раз сверялся со схемой, нарисованной Лидочкой, — как найти дачу Шестова. Лидочка старалась, минут пять вычерчивала и подписывала все маломальские ориентиры на местности, и все без толку: туман. Съезд с Рижского шоссе на проселок он еще кое-как нашел, и то не без приключений. Сзади шла бежевая «пятерка», за рулем пацан лет двадцати, зазевался и чуть не долбанул служебную «Волгу» Турецкого в зад. «Там одна нормальная грунтовка, местами асфальтированная, остальные дороги — сплошные колдобины, не ошибетесь». Как же тут не ошибиться! Дождь, туман, полевые работы, на «нормальную грунтовку» трактора натащили столько грязи, что отличить ее от остальных проселков стало невозможно.

Он несколько раз сворачивал не туда, возвращался, увязал, скреб днищем о щебенку и за всю дорогу не встретил ни единого человека, как будто вымер целый район.

И все — таки ему повезло в итоге: добравшись до Веледникова и отыскав по плану центр села, он увидел участкового. Участковый загрузил в служебный «уазик» какую-то арматуру и, похоже, собирался отбыть далеко и надолго, опоздай Турецкий хоть на минуту, — считай, съездил зря.

— Генеральная прокуратура, — произнес он солидно и с достоинством, демонстрируя участковому удостоверение, — следователь по особо важным делам Турецкий Александр Борисович.

Участковый был пенсионного возраста, человек старой закалки, но при словах «Генеральная прокуратура» не смог скрыть улыбки. От расспросов на тему «ну, как там поживает наш генеральный», правда, воздержался.

— Семенов, — представился он, козырнув, — Петр Семенович.

— Я по поводу пожара.

— А-а, там, где дачник сгорел. Езжайте следом, покажу.

Ехать пришлось минуты две. «Уазик» остановился возле металлических ворот. Они были заперты на висячий замок изнутри. Участок, небольшой, примерно четыре сотки, со стороны дороги был огорожен кирпичным забором, остальная часть периметра обнесена проволочной сеткой. Турецкий подергал калитку — тоже заперта.

Петр Семенович вышел из машины и стал рядом с Турецким.

— Загорелось ночью, примерно часов в одиннадцать или в половине двенадцатого. Видите выгоревшую раму? Это столовая. Есть еще маленькая комната и деревянная пристройка с той стороны дома — веранда. Вот эта веранда и сгорела, ну и столовая тоже. Там камин был. Он, Шестов то есть, с вечера подбросил дров и лег спать. Искра, видать, попала на ковер, и пошло-поехало. Собственно, в зале, где он спал, огня большого не было, он в дыму задохнулся, бедолага. — Семенов глубоко вздохнул, снял фуражку и вытер платком несуществующий пот на лысине.

— А кто огонь увидел, соседи?

— Да нет, не было никого из соседей, видите же, кругом дачи, а еще не сезон. Наши местные двое гуляли допоздна — женихались, вот они и заметили. Он полез в окно, она побежала за подмогой. Но уже поздно было, Шестов полчаса уж как задохнулся, — Семенов опять слегка подрагивающей рукой снял фуражку и протер сухую лысину, — я прибежал, а Емельянов, тот, что первым заметил и в окно полез, уже открыл дверь изнутри и вытащил его во двор. Я пощупал — не дышит.

— А почему вы думаете, что Шестов именно полчаса был мертв, а не десять минут и не час?

Участковый недоверчиво посмотрел на Турецкого, помолчал и, наконец, выдохнул:

— Шурин мой вел дело, Серега. Он следователь в райпрокуратуре. А живет здесь, в Веледникове.

Вот и замечательно, подумал Турецкий, все устроилось само собой. Не нужно подписывать никаких сомнительных бумажек, выяснять подробности через знакомых, не нужно делать полуофициальных телодвижений. А они на самом деле чреваты: или пронюхает какая-нибудь сволочь, работающая на Ильичева, а может, на кого-то другого, кто стоит за этим делом, или Меркулов заинтересуется, чем занимается «важняк» Турецкий, пока судьбоносное для всей России расследование топчется на месте.

Семенов проводил «важняка» к дому своего шурина, представил и собрался откланяться, но Турецкий уговорил его остаться — участковый, похоже, проникся к нему доверием, и это следовало по возможности использовать.

— А, собственно, рассказывать нечего, — пожал плечами районный следователь, — дело почти не расследовалось. Я вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела ввиду отсутствия события преступления. Или состава преступления. — Он посмотрел на Турецкого, потом на Семенова и добавил: — Вот и все, собственно. В полном соответствии с процессуальной формой.

Повисла пауза.

— Я, конечно, все понимаю, — первым прервал ее Турецкий, — вы меня впервые в жизни видите и, что я, простите, за хрен с бугра, не имеете понятия. Но все-таки как-никак следователь по особо важным делам, наверное, не полный идиот, вы как считаете? Зачем вы меня сюда пригласили, Петр Семенович? Просто для того, чтобы познакомить со своим родственником, который мне коллега?

Следователь опять посмотрел на участкового, а участковый на следователя, снова все замолчали.

— Хорошо, не хотите говорить — не надо, я ухожу. — Сказав это, Турецкий тем не менее остался сидеть. — Если вы настаиваете, чтобы я действовал исключительно официально, ну что ж…

— Да ладно тебе, Серега! — не выдержал Петр Семенович. — Ты же сам сто раз говорил, что районный прокурор — мудак. И не ты один, все это знают: вон уже до Москвы докатилось. Чего ты теперь его выгораживаешь?

— Ну приказал он мне вынести это постановление, — нехотя согласился следователь, — там не все чисто было. Пожар начался в столовой, где Шестов спал. Она отделена от веранды фанерной перегородкой. Перегородка сразу загорелась и от жара лопнула, поэтому огонь перекинулся на веранду, а столовая пострадала мало. И то в основном после того, как Емельянов… Вам Петр Семенович сказал, как пожар обнаружили?

— Да, — кивнул Турецкий, — про Емельянова я уже в курсе.

— Так вот, столовая выгорела большей частью после того, как он разбил окно — огонь сквозняком потянуло. Вскрытие провели сразу: у нас в морге в райбольнице холодильник сломался, поэтому провели судмедэкспертизу и отправили тело в Москву. Серьезных ожогов у Шестова не было, а угарного газа в крови — страшное дело. Хотя горела-то в основном веранда, и хорошо горела, как спичка, там и форточка была открыта. Емельянов, между прочим, тоже утверждает, что в комнате, когда он залез в окно, дыма было не очень много. В общем, нестыковка: угорел человек, а вроде не с чего было, и не пьян был, должен был проснуться, почувствовать, что бока подрумяниваются… Снотворного он не принимал, отравления не было, — продолжил следователь после паузы, — проверили все очень скрупулезно, раз такое дело непонятное. Травм, следов борьбы — ничего. Выходит, по голове его никто не стукнул. Непонятно, почему он не проснулся! Я ездил в Москву, хотел допросить родственников, знакомых. Родственников у него — только сестра, и та не в Москве живет, а в Казани. Соседи утверждают, что Шестов был здоров, на сердце не жаловался, короче, опять ничего. А на работу к нему я зайти не успел, позвонил в район доложить и получил ценное руководящее указание: отправляться в прокуратуру Москвы к следователю Соколову, вводить его в курс. С каких таких, спрашивается, материалы передали в прокуратуру Москвы, если человек погиб в нашем районе?! Может, обнаружилось что-то, связь с чем-то там еще? Так нет! В общем, нашел я этого Соколова, в двух словах все ему обсказал, договорились, что на следующий день он с самого утра приедет за материалами дела. Я вернулся, за пятнадцать минут подготовил все для передачи, следственного материала-то — с гулькин нос. А с утра Соколова нет, в обед нет, я звоню в Москву, на месте его тоже нет. А часа в три меня вызвал районный прокурор и прямо сказал, что ничего в Москву передавать не будем — дело прекращаем за отсутствием состава преступления. Я должен вынести соответствующее постановление.

— И вы больше ни с кем не встречались и никаких следственных действий не предпринимали? — уточнил Турецкий.

Следователь отрицательно покачал головой.

— Сестра его приезжала, — сказал участковый, — смотрела дом, я ее осторожно расспросил, но она ни сном ни духом. Уверена, что это несчастный случай. А вообще, как я понял, они общались редко, и она не в курсе, чем он занимался, сказала, что работал в солидной фирме и прилично зарабатывал.

— Когда это было?

— В субботу. Посмотрели дом, я ей отдал ключи от калитки и от ворот, с ней еще сосед Шестова был, чтобы машину в Москву отогнать, она сама водить не умеет.

— А после пожара какие-нибудь бумаги, документы в доме сохранились?

— Вещи Шестова на стуле висели рядом с диваном, — ответил участковый, — они не сгорели, там был кошелек, триста рублей, кредитные карточки, ключи от московской квартиры. А документы на машину в машине и лежали. Все, больше никаких бумаг не было. Разве что на веранде. Там могли дотла сгореть. Э-э-э… — Семенов замялся. — Понимаете, какая история. Пацаны вроде видели, как в субботу, на следующий день после пожара, к дому кто-то подъезжал. Два типа. Один здоровый, рыжий с бородкой и косичкой, второй за рулем сидел, не выходил, его не рассмотрели: в машине стекла затемненные. Тот, что с косичкой, стал заглядывать через забор, заметил пацанов, сделал вид, что вроде отлить вышел. Ну и все, справил нужду, и они укатили. Пацанам крепко доверять нельзя — там самому старшему десять лет. Я на всякий случай проходил мимо несколько раз и днем, и когда стемнело — все тихо, никто поблизости не крутится. А когда мы с сестрой Шестова вошли в дом, я сразу заметил: кто-то похозяйничал. Письменный стол в столовой передвинули, он почти не обгорел, выдвигали ящики, и много чего по мелочам. Но я-то запомнил, я вместе с дежурной группой все осматривал и последний из дома выходил. Может, кто из местных поработал, искал, чем поживиться, у нас тоже своих деятелей хватает. Сестре Шестова я ничего не сказал, да ей, правда, и не до того было: она только через порог — и скорей назад во двор. Так вот, в общем.

— Ну что ж, большое спасибо. — Турецкий, поднялся и стал прощаться. — Вы люди опытные, но все-таки я должен напомнить: о нашем разговоре и вообще о моем визите никому ни слова. Если понадобится, я приглашу вас в Генпрокуратуру.

Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.

— Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять — начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.

— Кто ее видел? — спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.

— Одна наша пенсионерка.

— Опознать сможет?

— Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.

— Номер, марка машины?

Участковый махнул рукой:

— Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.

— Еще раз спасибо!

Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал — это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.

Ну и наконец — самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме «Данко», где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А «Данко» наверняка связана с Минтопэнерго — нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы — Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть — очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.