Квант безумия

Сергей Кулаков

Почти невозможно догадаться, что этот простой с виду парень в цветастой рубахе – опытный агент ГРУ. Тем не менее Роман Морозов – специалист высшей пробы. Правда, задание на этот раз у него странноватое, не его масштаба: раскрыть похищение яйца Фаберже. Ерунда какая-то, решил Роман, и ошибся. Ибо сразу же наткнулся на четкое противодействие. Дело явно не в хищении, наверняка что-то покруче. Только тогда Морозов узнал, на каких «зверей» он вышел: готовится крупная террористическая акция, и так получилось, что только он может предотвратить ее. Но не слишком ли поздно? Ведь его загнали на узкий полуостров и вслед ему идут профи не меньшего, чем он, калибра…

Январь, ближнее Подмосковье

В большой, тепло натопленной гостиной, где сразу забывалась сырая, ветреная зима, сидели в разных позах и пили разные напитки трое мужчин.

Все они были того солидного возраста, который, применительно к людям значительно преуспевшим, трудно назвать обывательским словом «старость», но который и от закатной зрелости, увы, уже невозвратно далек. Час был не поздний, но за окном быстро плотнели сумерки, тем более ранние из-за низко нависших туч, густо сыпавших мерным ледяным дождиком.

— Слыхал, на днях снежком порадует, — сказал один из собравшихся, грузный человек с мощным лысым черепом, покрытым по темени старческой «гречкой», или «маргаритками смерти», как поэтично именуют это малопривлекательное явление французы.

Расположился он в просторном кожаном кресле, целиком загрузив его своим дебелым телом, которое больше бы пристало цветущему и гулящему мужичине не старше годков эдак пятидесяти пяти, а не патриарху, пережившему восемь десятков лет (и каких лет!). На антикварном столике из драгоценной карельской березы перед ним стоял тяжелый стакан в серебряном подстаканнике, налитый пахучим травяным чаем. Время от времени он из этого стакана звучно прихлебывал, нисколько не смущаясь присутствием еще двух человек, не многим уступающих ему в возрасте и чинах (бывших, правда, чинах, но все же имеющих до сих пор немалое влияние в известных кругах).

— Оно бы и лучше, Семен Игнатьевич, — отозвался второй мужчина, словно по нарочитому контрасту высокий и худой, с узким черепом, украшенным белоснежной легкой шевелюрой. Он старательно пил нарзан, за раз опорожняя половину высокого хрустального стакана. На длинном столике — он сидел на диване, сбоку от кресла — перед ним уже стояли две пустые бутылки из-под лечебного напитка. Судя по изможденному лицу, возраст сказывался на нем много сильнее, чем на корпулентном Семене Игнатьевиче, однако он сопротивлялся многочисленным хворям изо всех сил. — Хоть воздух посвежеет, дышать станет легче.

— В этой стране, Петр Петрович, дышать не скоро станет легче, — пробурчал Семен Игнатьевич.

— Что так нерадостно, Семен Игнатьевич? — спросил хозяин дома, сидя перед камином на складном стульчике и подкладывая аккуратные березовые чурбачки в огонь. Был он несколько моложе своих собеседников — или просто лучше сохранился; прямизна широких плеч и посадка головы выдавали в нем кадрового военного. На том же столике, где пугливо жались бутылочки с нарзаном, только на другом краю красовался графинчик с водкой, рядом — пузатенькая рюмка, на большой тарелке скромная, но толковая закуска: бородинский хлеб, свежие огурчики, копченое сальце, охотничья колбаска. Бывший маршал здоровье свое еще до конца не растратил и мог, на зависть гостям, позволить себе некоторые, не слишком, понятное дело, экстремальные удовольствия.

— Да чему радоваться-то, Павел Сергеевич? — возразил грузный старик, просовывая толстый палец в дужку подстаканника. Но на сей раз отвара своего он пить не стал и сердито отдернул палец назад. — С каждым днем все хуже и хуже, и конца этому не предвидится. Катимся в тартарары просто бешеными темпами, осталось совсем немного, чтоб шею Россия свернула… Нет сил смотреть на это, сердце кровью обливается.

— Но мы же этого не допустим, — мягко сказал Павел Сергеевич Сысоев, умело вороша кочергой пылающие березовые полешки, от которых шло в комнату мягкое, вкусное тепло. — Проведенный нами анализ ситуации показывает, что разработанный план осуществляется практически без осложнений. За исключением некоторых незначительных деталей…

— В деталях вся соль, — вставил Петр Петрович Воронин. — Если недосмотреть какую-то мелочь, на первый взгляд незначительную, может произойти непоправимое…

— Ну, это-то понятно, — крякнул Павел Сергеевич, поднимаясь от камина. — Азбуку мы знаем.

Он шагнул к столику, налил себе водки, кратко отсалютовал рюмкой гостям и одним махом выпил. Кинув в рот стрелку разрезанного вдоль огурчика, с хрустом закусил и принялся расхаживать по комнате, широкий, мощный, напоминающий помесь медведя с волком. Старого, правда, медведя, со старым же и волком, но впечатление хищной силы он еще производил — и довольно внушительное.

— Говоря о деталях, я имел в виду лишь техническое исполнение сущей безделицы, такой, например, как организация похищения яйца Фаберже. Хотя и здесь не будет никаких загвоздок. Исполнители уже назначены, за клиентом ведется наблюдение. Если произойдет какой-либо срыв, все мгновенно блокируется, и цепочка прерывается. Риск того, что кто-то может связать банальное ограбление с нашим планом, настолько ничтожен, что об этом не стоит и беспокоиться…

Он подошел к широкому окну, глянул на дорогу. Из леса, черной стеной стоявшего вдали, выехал длинный темный «Мерседес», добрался до развилки и взял направление к даче.

— Вот и господин Маслов наконец пожаловал, — сообщил Павел Сергеевич гостям, наблюдая за ходким приближением «Мерседеса».

— Господин… — с ядовитой ненавистью к этому слову прохрипел Семен Игнатьевич. — Когда и привыкнуть-то к этому поганому обращению успели?

— Люди быстро меняются, — заметил Петр Петрович, — особенно если им изо дня в день это в голову вбивают.

— Ничего-о… — кивнул тяжелым черепом Семен Игнатьевич. — Поменялись сюда — поменяются обратно. Мы тоже знаем, как мозги прочищать, любым западным мудрецам сто очков вперед дадим.

Павел Сергеевич согласно усмехнулся, снял трубку телефона внутренней связи и приказал охраннику на воротах впустить подъехавший «Мерседес».

Высокие ворота — вровень с кирпичной стеной, огораживающей всю обширную территорию дачи, — дрогнули и плавно разошлись створками наружу. «Мерседес» подрулил к площадке у дома, из него выскочил дюжий телохранитель, открыл заднюю дверцу, одновременно распахивая огромный зонт. Глаза его настороженно шарили по сторонам и даже тревожно косили на крышу и куда-то за облака.

— Тут-то чего бояться? — усмехнулся бескровными губами Петр Петрович, неслышно подошедший к окну и тоже наблюдавший за прибытием последнего, несколько припозднившегося гостя.

— Привычка, однако, образовалась, — тоже усмехнулся Павел Сергеевич. — Ничего, пройдет…

Из салона выбрался полный, сутуловатый мужчина в теплом пальто, нырком спрятался под зонт и, почти целиком скрытый им, поплыл семенящей походкой к входным дверям.

— Пойду встречу гостя, — убедившись, что ворота снова закрылись, откачнулся от окна Павел Сергеевич и неторопливо вышел из комнаты.

Через пять минут он вернулся вместе с гостем. Громила-телохранитель остался где-то в районе кухни. Павел Сергеевич убедился, что снаружи никого нет, и плотно затворил за собой дверь.

— Ну, вот мы и в сборе, — сказал он, садясь на свой стульчик у камина.

Вновь прибывший коротко со всеми поздоровался и сел на диван, поставив возле себя портфель. Его звали Олег Андреевич Маслов. Он возглавлял Институт геополитических проблем и был президентом Фонда «Спасение», имеющего весьма солидные счета во многих банках мира. Кроме этого, Олег Андреевич был одним из лидеров не крупной, но уже заметной социально-патриотической партии, имел большие связи в различных кругах, в том числе и приближенных ко двору, и оказывал известное влияние на ход некоторых политических событий в России. В отличие от ожидавших его «стариков», чья звезда закатилась давно и невозвратно — впрочем, кое-кто из них отнюдь так не думал, — Олег Андреевич, которому было всего лишь каких-то пятьдесят восемь лет, только-только вошел в свою настоящую силу и всерьез считал себя деятелем довольно-таки мирового масштаба.

— Однако ты не торопишься, — проворчал Семен Игнатьевич.

— Дел много, Семен Игнатьич, — не глядя на него, быстро ответил Олег Андреевич. — Пока везде успеешь…

— Хм, дел много. Знаю я твои дела: языком молоть с утра до вечера. Политик, твою мать…

— Семен Игнатьич, — блеснул очками Маслов, — прошу вас, не надо этого тона. Если вы мой тесть, это еще не значит, что я обязан терпеть ваши оскорбления.

— А тебя никто пока не оскорбляет, — ничуть не смутился Семен Игнатьевич. — Но извиниться бы не мешало: мы тут не мальчики тебя ждать, а ты не красна девица, чтобы на целый час опаздывать.

— Я уже извинился, как только вошел, — не сдавался Маслов. — Хотя причины моей задержки более чем убедительны. Я все-таки директор солидного учреждения, руковожу большим коллективом, у меня много срочных дел, и, кроме того…

— Да угомонись ты, директор, — махнул на него своей распухшей ручищей Семен Игнатьевич. — Если бы не я, ты до сих пор был бы жалким лаборантом в своем нищем НИИ.

— Ну, знаете, я тоже кое-что умею, — вспылил Олег Андреевич. — И не надо меня каждый раз носом тыкать в свое покровительство. Если вы помните, я вас ни о чем таком не просил.

— Зато жена твоя просила, — хмыкнул Семен Игнатьевич. — По твоей же просьбе. Всю плешь мне проела: дай, папа, Олегу денег да дай, поговори со своими знакомыми да поговори, пусть ему помогут! Так что каждый сверчок…

— Ладно, товарищи, оставим этот неуместный спор, — вмешался Петр Петрович. — Задержка Олега Андреевича вполне объяснима и извинительна. Я думаю, если бы не наша договоренность не пользоваться телефонной связью при согласовании наших общих встреч, он бы давно позвонил и предупредил нас. Так что спишем это небольшое недоразумение на издержки конспиративной работы. Слежки за вами не было, Олег Андреевич?

— Нет, ничего такого мои люди не заметили, — все еще обиженным тоном отозвался Маслов.

— Ну и прекрасно, — кивнул Петр Петрович. — Итак, давайте сразу перейдем к делу. Что стало известно по регионам, Олег Андреевич?

— Сейчас, — кивнул Маслов, вновь беря деловитый тон, — минуту…

Он достал из своего пухлого портфеля папку, раскрыл перед собой.

— Вот у меня здесь последние данные. Разумеется, закодированные… Посторонний человек увидит лишь опросные листы по поводу отношения граждан к проблеме запрещения абортов.

Петр Петрович и бывший маршал одобрительно кивнули. Семен Игнатьевич был невозмутим.

— Итак, данные абсолютно достоверные, мои агенты поработали на совесть. Вот пожалуйста, возьмите копии, — Олег Андреевич передал соратникам листы бумаги стандартного формата. — Для удобства во всех регионах число наших сторонников отмечено синим цветом. Как вы сами понимаете, красный цвет я на всякий случай исключил — к чему нам даже косвенные подозрения? Опросы проводились устно, но ответы фиксировались на диктофоны, а потом вносились в компьютер, поэтому цифры здесь совершенно точны. Итак, вы видите, что процент сильно недовольных нынешней властью и готовых вернуться к прежнему, доперестроечному курсу людей очень высок…

— Ну так разве можно было в этом сомневаться? — вставил Семен Игнатьевич. — Довели народ до ручки…

— Да, число наших сторонников впечатляет, — перебил его Петр Петрович, рассматривая диаграмму. — Конечно, если эти цифры верны хотя бы на пятьдесят процентов.

— Они верны на сто процентов, — заверил его Маслов. — Работа велась в течение пяти месяцев, очень кропотливо и тщательно. Опросом были охвачены буквально все слои населения, но здесь, для удобства анализа, дан общий процент.

— Приморский край — всего тридцать процентов? — не поверил Семен Игнатьевич. — Что-то совсем мало…

— Не мало, Семен Игнатьич, очень даже не мало, — бойко возразил ему Олег Андреевич. — Не забывайте: здесь отражено мнение только тех людей, которые настроены самым решительным образом. Говоря революционными терминами, это наш костяк. А сколько так называемых колеблющихся? Еще столько же, если не больше. И они немедленно присоединятся к нам, как только события примут необратимый характер.

— В этом можно не сомневаться, — поддержал его Петр Петрович. — У нас всегда так: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Но если уж грянет… — и он красноречиво возвел глаза к потолку.

Все собравшиеся обменялись значительными, понимающими взглядами, лица их выразили нечто суровое и даже грозное. Олег Андреевич приосанился, он чувствовал себя способным хоть сейчас вести за собой возмущенные массы.

— Урал, считай, наш, — сказал Павел Сергеевич, вернувшись к изучению диаграммы. — Поволжье, как и следовало ожидать, тоже. Средняя Россия и юг — всегда наши. Москва и Питер только как занозы в заднице… Но Москву мы первым делом успокоим, — он недобро усмехнулся, — а Питер придавим с ходу — не пикнут.

— А ежели и пикнут, в Сибири всем места хватит, — засопел Семен Игнатьевич. — Эшелонами этих сраных демократов — жуликов и прощелыг — будем в лагеря отправлять. Пускай сидят там, пока не одумаются… А если и сдохнет кто, невелика потеря!

— Ну, излишнюю жестокость мы все же исключим, — чуть поморщился Петр Петрович. — Но церемониться, само собой, не будем. Как показал печальный опыт в девяносто первом, непростительная нерешительность наших товарищей погубила все дело.

— Да предатели его погубили! — снова засопел Семен Игнатьевич. — Сволочи-перевертыши, оборотни типа Борьки Ельцина и его дружков-ворюг… Дурачье это московское подбить — раз плюнуть, ори громче да денег обещай — они и рады стараться. Армия подкачала, струсила. Вместо того чтобы намотать на гусеницы эту шваль, шпану подзаборную, полезла к ним обниматься. Тьфу! А почему? Потому что люди были не наши, не проверены заранее, не подготовлены. Вот и вышел — пшик, весь мир только насмешили…

— Да, — согласно покивал Петр Петрович. — Не смогли тогда восстановить статус-кво. Хотя все возможности к тому имелись…

— Подготовка была слабая, — сказал Павел Сергеевич, подкидывая в камин дрова. — Семен Игнатьевич прав: в бой кинулись, а боеприпасы забыли.

— Кстати, по поводу боеприпасов, — повернул к нему Петр Петрович свою сухую птичью голову. — Как идет подготовка верных нам частей?

— Согласно моим данным, — неторопливо заговорил маршал, — все идет по плану. Части, возглавляемые преданными нам офицерами, комплектуются солдатами из неблагополучных и рабоче-крестьянских семей. В частях проводится их психологическая обработка. В этих же частях путем планомерных действий сосредотачивается самая лучшая боевая техника. На момент часа Икс мы будем располагать отлично вооруженной и абсолютно преданной нам армией, готовой беспрекословно выполнять любой приказ. Если дойдет до гражданской войны, то мы разгромим любого врага в считаные часы.

— А как товарищи старшие офицеры, не подведут? — спросил Воронин.

— Нет, — твердо ответил Павел Сергеевич. — Каждый проверен мной лично. К тому же, как я уже говорил, всех их я хорошо знаю еще по тем временам. Со многими довелось послужить вместе, так что время узнать было. Конечно, воды с тех пор утекло много, и некоторые, к сожалению, сильно изменились. Но все же лучшие остались на прежних позициях, и я в них уверен, как в самом себе.

— Будем надеяться, что эта уверенность подтвердится, — сказал Воронин. — В любом случае час Икс должен быть для них пока неизвестен. Более того, надо дать понять, что все начнется не раньше осени будущего года. Но боеготовность должна оставаться повышенной, как если бы приказ занимать позиции мог поступить уже завтра.

— Именно такая установка им и дана, — кивнул Павел Сергеевич. — И подготовка личного состава ведется с учетом этого требования.

— Как бы не просочилась информация, — обеспокоился Олег Андреевич. — Если столько человек — целая армия — будет знать о восстании, то это просто невозможно удержать в тайне…

— Никто, кроме высших офицеров, ничего не знает, — успокоил его Павел Сергеевич. — Работа ведется крайне осторожно. Все товарищи хорошо осознают важность того, чтобы подготовка велась как можно более скрытно. Продуманы специальные программы, якобы направленные на усиление борьбы с терроризмом, по которым ведется усиление определенных частей. Младшие офицеры не знают о предстоящем задании, но путем личных собеседований отбираются только те из них, которые являются нашими сторонниками…

— Да какой офицер не будет нашим сторонником? — снова не выдержал Семен Игнатьевич. — Довели армию до ручки, не армия, а какой-то недоносок. Если до дела дойдет — воевать же нечем! Втирают этим дурням очки по телевизору, а в частях — по два старых самолета, и те едва летают. Да ежели НАТО двинет, оно нас за неделю задавит. Это даже самый зеленый лейтенант понимает! А уж про Чечню и говорить стыдно. Такого позора Россия еще не знала. Какой-то клоп всей стране жизни не дает! Чудеса! Да чтобы все это племя поганое одним махом уничтожить, достаточно одной войсковой операции. И все, и нет такой проблемы! А земли их заселить русскими людьми. И если эти америки вшивые начнут пищать-возмущаться, пригрозить им как следует, благо есть чем, а не разводить тары-бары. И всех отщепенцев: прибалтов, хохлов, белорусов и прочую шелуху — обратно, к но-огтю! И никаких этих федераций-педераций, никаких союзов и республик! Одна страна — одна держава! Только так мы сможем выжить и сохранить свою нацию для потомства!

Ему никто не возразил даже жестом. Несмотря на различие характеров и взглядов на жизнь, все четверо собравшихся мужей придерживались схожих убеждений по поводу будущего страны и целиком разделяли мнение, высказанное сейчас самым старшим из них.

— А каковы позиции левых партий и движений, Олег Андреевич? — нарушил молчание Петр Петрович. — Кто из них готов нас поддержать безоговорочно?

— Пока сказать трудно, — пожал плечами Маслов. — Как вы понимаете, те из них, которые на виду, то есть давно занимают теплые кресла в Думе (при этом слове Семен Игнатьевич снова презрительно фыркнул), не слишком будут рады кардинальным изменениям. Они привыкли вести размеренную, богатую жизнь и не меньше прочих боятся каких-либо потрясений. К тому же их лидеры хорошо понимают, что при смене власти они не будут востребованы как народные вожаки, а своими амбициями они поступаться не хотят, поэтому вряд ли стоит на них рассчитывать…

— Мудрено, Олег, ты выражаешься, — не выдержал Семен Игнатьевич, — хотя суть проста. Да продались они давно капиталу, нашему, новорусскому, и заграничному, и забыли давным-давно о стране и народе. Моя бы воля, я бы этих жирных трусов всех скопом к стенке поставил, чтоб светлое имя Партии не трепали своими языками длинными, продажными…

— Зато областные и районные организации, созданные в альтернативу КПРФ и прочим опорочившим себя партиям прокоммунистического толка, настроены очень и очень решительно, — спокойно продолжал Олег Андреевич. — И, я считаю, именно на них следует делать ставку как на наших ближайших сподвижников.

— Согласен, — кивнул Петр Петрович. — Вы правы, в центральных организациях все охвачено духом наживы и популизма, и от идеалов коммунизма там не осталось ровным счетом ничего. Они скорее враждебны нам, а не союзники. А вот местные ячейки наиболее близки нашим интересам. Народ там зол и решителен. Им только дай указания, подкрепленные действиями, — и наша власть на местах обеспечена.

Зазвонил телефон внутренней связи. Павел Сергеевич снял трубку, выслушал и обернулся к сидящим:

— Товарищи, ужин готов. Приглашаю вас откушать. Не волнуйтесь, мой повар помнит личную диету каждого из вас и приготовил блюда, учитывая проблемы вашего здоровья. Прошу в столовую.

— Что ж, пойдемте пожуем шпинатика, — улыбнулся Петр Петрович, вставая с дивана. — Тем более что и в столовой можно отлично обсуждать наши вопросы. А тем временем подтянутся остальные…