Мотылетки на мельнице

Мария Фомальгаут

Книга расскажет, как надо крутить мельницу, чтобы не наступил конец света. Или наоборот, чтобы наступил. И как бить мотылеток. Или не бить. И как подслушать разговор, чтобы он состоялся. Или не состоялся…

Машинист, которого нет

Так-так, так-так, так-так…

Так поезд говорит. Так-так, так-так, так-так…

Так-то оно так, а дальше что?

А поезд не знает, дальше что.

Машинист знает.

— А машинист его знает, — говорит необъятная тетка с двумя необъятными баулами.

Присказка тут такая. Когда кто-то чего-то не знает, вот так говорит:

— А машинист его знает.

Да кто его видел, машиниста-то, — фыркает дядька со сканвордами, сканвордов в поезд набрал, что с ними делать, не знает.

Люди начинают ворчать, говорят про машиниста, которого не видел никто, да и есть ли вообще этот машинист, или нет никакого машиниста, выдумали тоже, скажете тоже — машинист…

Так-так, так-так, так-так.

Иду, покачиваюсь в такт поезду.

Так-так, так-так, так-так.

Так-то оно так, а потом что?

А ничего.

А суп с котом.

— Проводник где? — вопит необъятная тетка, вваливается в конец вагона.

Говорю как можно спокойнее.

— Я проводник.

— Ой, а стакан у вас можно попросить? Фирменный, с подстаканником…

— Отчего ж нельзя… очень даже можно.

— А вы здесь давно? — не унимается тетка.

Пожимаю плечами, а как же иначе, проводником жил, проводником и помру.

— А то посидите с нами… пока то да се.

Иду сидеть с ними. Пока то да се. Пьем чай, постукивают ложки в такт поезда, так-так, так-так, так-так.

— Поезд-то, говорят, особый какой-то, правительственный, — говорит тетка, она Клавой представилась.

— Где ж вы такие правительственные поезда видели, правительственный, он бронированный весь, — не соглашается мужик со сканвордами.

— Ой, да ну, я по телевизору видела, правительственный поезд это!

— Да по телевизору еще и не то покажут, по телевизору вон Гарри Поттер на метле летает, что, тоже правда?

— Ой, да ну вас! — Клава умоляюще смотрит на меня, будто спрашивает, правительственный это поезд, или какой. Развожу руками, хоть убейте, не знаю, что за поезд, правительственный, или какой еще, мое дело маленькое, я же проводник…

— Молодой человек, — дядька со сканвордами заговорщически поворачивается ко мне, — вы тут давно?

Пожимаю плечами, проводником родился, проводником и помру.

— Машиниста-то никогда не видели?

— Не приходилось.

— А вы сами как думаете… есть машинист?

Пожимаю плечами.

— Нет-нет, вы плечами-то не пожимайте, вы мне скажите, вы вот как думаете, есть машинист, нет?

— Да нет, наверное.

— А зря так думаете, ой, зря. Думаете, кто поезд-то построил? Кто по рельсам пустил? Куда? Откуда? Не задумывались? Правильно, молодые, что им думать-то… а я вам скажу, если поезд есть, значит, кто-то его создал. Так? Не-ет, молодой человек, это разобраться надо, а то так всю жизнь проживете, ничего кроме поезда и не увидите…

Хочу сказать — а что мне еще нужно увидеть кроме поезда.

Не говорю.

Так-так, так-так, так-так.

Так поезд говорит.

Так-то оно, конечно, так…

Выхожу из подсобки с подносом, — время разносить чай, иду по коридору, поезд делает крутой вираж на повороте, поднос выскакивает у меня из рук, рушится на человека в полицейской форме. Вижу генеральские погоны, неуклюже отдаю честь, неуклюже бормочу какие-то извинения…

— Ничего, ничего… как говорят, стирай не стирай, все равно запачкается, — кивает генерал, — я что пришел-то… Покушение на машиниста готовится.

Вздрагиваю.

— А… кто покушается?

— Вот ты и выяснишь, кто.

— Я?

— Ты, кто еще-то. Ты же у нас по вагонам ходишь, смотришь все… Так?

Так-так. Так-так. Так-так, — говорит поезд.

Хожу. Смотрю. По вагонам.

А что тут ходить-смотреть, входят, выходят на каждой станции, хочу спросить, откуда они вышли, куда они идут — не спрашиваю.

Мне не положено.

Да и не знают они. Разок нарушил устав, спросил-таки у пассажира, куда он едет, он ответил — куда поезд, туда и я. А когда спросил, что делать будет, когда сойдет с поезда, он чуть не проломил мне голову.

Было, было.

Так.

Так-так. Так-так.

Несется поезд из ниоткуда в никуда.

Это он может.

Смотрю в поток одинаковых лиц, за годы работы все лица сбиваются в однообразную серую массу.

Думаю, кто из них может устроить покушение на машиниста. Да не покушение. Убийство. Почему-то мне не верится, что машинист спасется.

Думаю, сколько раз менялись у нашего поезда машинисты.

Не знаю.

Обхожу поезд как всегда вечером. Люди бросаются ко мне с просьбами, пожеланиями, тому чай, этому кофе, у той постельного белья нет, этой холодно, тому жарко…

Как всегда.

В изнеможении добираюсь до последнего вагона, дальше головной вагон, где машинист, если вообще есть какой-то машинист. Заглядываю в последнее купе, все ли на месте, не нужно ли чего, дядька со сканвордами встречает меня широченной улыбкой.

— А-а, сколько лет, сколько зим… ну что, как живете-можете?

Вымученно улыбаюсь.

— Помаленьку.

— Вот и отлично… вы тут вроде как давно уже?

— Да… всю жизнь.

— А дальше куда планируете? Молодой еще…

Пожимаю плечами, чего ради я должен что-то планировать.

— Чего плечами жмете?

— Мне и здесь хорошо.

— Чего и здесь хорошо… Большому кораблю большое плавание… Я-то в ваши годы…

Наношу ответный удар:

— А вы кто?

— Я-то? В советниках у машиниста хожу.

— А серьезно если?

— И я серьезно.

Оживляюсь.

— Что… самого машиниста видели?

— М-мил человек, кто ж вам машиниста-то покажет? Я с ним только так переписываюсь… он мне инструкции какие, я ему соображения свои…

Смотрю на него. Не верю. Не бывает так, что хотите со мной делайте — не бывает.

— Так-то, молодой человек… думаете, здесь все мелкие сошки едут… а нет…

Осторожно говорю.

— А может… нет никакого машиниста… может… это фикция? Откуда сами знаете, кто вам письма эти… шлет?

Дядька со сканвордами хочет возразить. Не успевает, в купе вваливается необъятная тетка в пеньюаре, валится на нижнюю полку, ой, мальчики, спокойной ночи всем, пошла я спать…

С трудом подавляю зевок.

— Что, умучили вас сегодня? — спрашивает дядька.

Есть маленько.

— Да не маленько, вижу, из вас сегодня все соки выжали… спать ложитесь, вот что я вам скажу…

— Мне начальник потом такое «спать» устроит…

— А вы здесь ложитесь, сюда, чай, начальник ваш не сунется. А я покурю пойду.

Даже не говорю, что в поезде нельзя курить. Вытягиваюсь на полке, закрываю глаза.

Дядька выходит.

Потихоньку соскальзываю с полки, иду за ним. Так и есть, направляется в сторону первого вагона, в святую святых.

Выжидаю.

Он выходит в тамбур, ощупывает массивную дверь вагона впереди.

Так-так, так-так, так-так.

Дядька открывает замок. Неожиданно легко.

Вынимаю из-за пазухи кольт. Тоже неожиданно легко.

Дядька тоже вынимает кольт, целится в невидимую в темноте фигуру машиниста.

Спускаю крючок.

Дядька падает к моим ногам, болтается его окровавленная голова, бьется о стены вагона, так-так, так-так, так-так.

Так-то оно так…

Волоку тело в тамбур, распахиваю дверь, бросаю убитого под откос. Тело кувыркается в темноту ночи. Еще пол нужно вымыть, да поскорее, пока не прошел никто, а то побежит меня дергать, а-а-а, у вас там чегой-то красное разлили…

Ну-ну…

Знали бы они, чего это красное…

Распахивается купе, вот черт, не успел…

— Стреляли?

Смотрю на начальника полиции, ну этот-то хоть не будет орать из-за не вытертой лужи…

Поясняю:

— Один тут покушался на машиниста.

— Где преступник?

— Я убил его.

— Отлично. Поезд может вами гордиться.

— Служу поезду.

Полицейский уходит. Дотираю-таки кровавые потеки. Оглядываюсь, не видит ли меня кто.

Нет.

Не видят.

Иду к кабине машиниста, думаю, почему у меня так потеют ладони, почему так бешено бьется сердце…

Поворачиваю ключ в замке.

Вхожу. За дверью никого нет. Я уже знал, что за дверью никого не будет.

Сажусь за пульт. Потираю руки, почему так потеют ладони всякий раз, когда иду сюда…

Так-так, так-так, так-так, — говорит поезд.

Киваю — так, так.

Веду поезд. Это днем его можно на самотек пустить, а ночью следить надо, развилок до черта и больше, только и успевай поворачивать состав.

Успеваю.

Поворачиваю.

Думаю, кто завтра придет искать меня здесь, чтобы убить.

Так-так.

2015 г.