После пожара

Уилл Хилл, 2017

Раньше она жила за забором. Раньше ей не разрешалось покидать территорию, не разрешалось разговаривать с Чужаками, не разрешалось высказывать свое мнение. Потому что отец Джон любил правила и контролировал все. Нарушить их значило навлечь на себя ужасное наказание. Раньше она думала, что ее от чего-то защищают. А сейчас ей говорят, что она наконец в безопасности. Но она не знает, кто лжет, а кто говорит правду. Она знает только то, что все изменилось после пожара…

После

В две минуты одиннадцатого доктор Эрнандес открывает дверь «Кабинета для интервью № 1», но не проходит к столу, как обычно, а стоит на пороге и адресует мне широкую улыбку, которая смотрится не слишком убедительно.

— Доброе утро, Мунбим, — здоровается он. — Как дела?

— Нормально, — отвечаю я. Мои брови собираются в складку. — Вы не собираетесь заходить?

— Собираюсь, конечно, — произносит он все с той же приклеенной улыбкой. — Только, если не возражаешь, сегодня наш сеанс пройдет немного иначе. Помнишь, я говорил, что с тобой планируют пообщаться и другие люди?

Я ощущаю укол беспокойства.

— Помню.

— Отлично. Здорово. Гм, так вот. Один из них хотел бы побеседовать с тобой прямо сейчас. Что думаешь?

— И кто же это?

— Агент Эндрю Карлайл, — сообщает доктор Эрнандес. — Он из ФБР. Знаешь, что такое ФБР?

«ОН ИЗ ФЕДЕРАЛОВ! — взрывается в моей голове голос Пророка. — ПРАВИТЕЛЬСТВО! ФЕДЕРАЛЫ! НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ! БЕГИ ОТТУДА! УНОСИ НОГИ!»

Я мотаю головой. Доктору необязательно знать, что отец Джон едва ли не каждое воскресенье клеймил агентов ФБР и сотрудников всех прочих госорганов как прислужников Змея.

— ФБР расшифровывается как «Федеральное бюро расследований», — поясняет доктор Эрнандес. — Туда передают самые серьезные дела — тяжкие преступления, более масштабные и сложные, чем те, которыми занимается обычная полиция. Важно с самого начала понимать: он просто задаст тебе несколько вопросов, и это вовсе не означает, что тебя в чем-то подозревают. Никто не заставит тебя отвечать, если ты не захочешь, однако, если ты согласишься поговорить или хотя бы выслушать вопросы, это очень поможет в расследовании того, что случилось с твоими братьями и сестрами. Кроме того, лично я считаю, что тебе это тоже пойдет на пользу.

— Зачем ему говорить со мной? — спрашиваю я. — Я ничего не знаю.

— Он лишь расспросит о том, что ты видела. Во время пожара и до этого. Так что скажешь? Согласна пообщаться?

— Разве у меня есть выбор?

— Выбор всегда есть, — веско говорит доктор Эрнандес. — И все же твое содействие во многом облегчит и нашу с тобой работу. Конечно, звучит похоже на торг, а может, так оно и есть, однако это правда.

— Квипрокво, — шепчу я.

Доктор Эрнандес хмурится.

— Именно. Откуда тебе известна эта фраза?

Узнала от Хорайзена. Еще в детстве, когда нам разрешалось учиться новому.

Я качаю головой.

— Не помню. Наверное, слышала где-то.

— Значит, ты поговоришь с ним? С агентом Карлайлом?

— Ну да, — пожимаю плечами я.

На лице доктора Эрнандеса вновь появляется улыбка, такая же широкая и неубедительная, он выскальзывает в коридор и плотно закрывает за собой дверь. Я буравлю ее глазами, пытаясь унять колотящееся сердце.

Спокойно. Ты единственная, кому известна правда, и заставить тебя говорить они не могут. Они ничего не знают. Просто сохраняй спокойствие.

Доктор Эрнандес возвращается в кабинет, следом входит мужчина с пластиковым стулом в руках. Он выше психиатра, у него темные волосы, аккуратно зачесанные на боковой пробор, и синие глаза, ярко выделяющиеся на загорелом лице — видимо, этот человек много бывает на свежем воздухе. На нем белая рубашка и темно-серый костюм. Он опускает стул на пол и кивает мне.

— Мунбим, это агент Карлайл, — представляет его доктор Эрнандес.

— Приятно познакомиться, — говорит — прислужник Змея — вошедший. — Как себя чувствуешь сегодня?

— Хорошо. — Гляжу на него и стараюсь, чтобы голос звучал ровно. — А вы?

— Прекрасно, — отзывается он. — Спасибо, что поинтересовалась. И что разрешила прийти.

Как будто у меня был выбор.

— Без проблем.

Доктор Эрнандес выкладывает на стол свои блокноты и ручки, а агент Карлайл тем временем снимает пиджак и накидывает его на спинку стула. Когда он оборачивается, я замечаю у него под мышкой черный предмет неправильной формы, и меня как будто переклинивает: я понимаю, чтό это. Краткий миг я просто смотрю на предмет, а в следующую секунду с вытаращенными от ужаса глазами перелезаю через спинку вишневого дивана. Ушибаю забинтованную кисть о стену — боль просто жуткая, но я ее не почти не чувствую, потому что из горла рвется крик — вопль, который я сдерживаю последним, невероятным усилием воли.

— Мунбим? — моментально реагирует доктор Эрнандес, его голос напряжен от тревоги. — Что такое? В чем дело?

Я трясу головой. Если только я открою рот, вопль вырвется наружу, ведь перед глазами у меня маячит пистолет агента Карлайла, а в ушах стоят грохот автоматных очередей, свист пуль и крики моих Братьев и Сестер. Меня окутывает едкий запах гари, все кружится, и внезапно я сознаю, что вот-вот грохнусь в обморок.

Доктор Эрнандес оглядывается по сторонам — выискивает, что же я такого увидела, что заставило меня искать укрытия. Внезапно его глаза широко распахиваются, он вскакивает и за плечи выдергивает агента Карлайла из-за стола.

— Какого черта? — восклицает тот, побагровев от возмущения. Он хочет вывернуться, однако психиатр, не ослабляя хватки, толкает его к двери. Агент Карлайл сопротивляется и негодует, пока доктор Эрнандес не шипит ему в ухо:

— Оружие, идиот!

Лицо агента Карлайла заливает смертельная бледность, он замирает, а затем покорно дает вытолкать себя в коридор. Выйдя вслед за ним, доктор Эрнандес хлопает дверью, но замок не срабатывает, и она остается чуть приоткрытой. Я гляжу в тонкую щелочку, а сердце в груди бухает, и до меня вдруг доходит, что я давно не дышу.

В животе как будто бетонная глыба. Я продолжаю смотреть через дверную щелочку на полоску серого коридора, сосредотачиваю на ней все свое внимание и приказываю себе успокоиться. Бесконечно долгую секунду стоит тишина и ничего не происходит, но после мне удается со свистом втянуть тонкую струйку воздуха, и оцепенение едва заметно, самую малость спадает. Может, дело обойдется и без обморока. Я вдыхаю глубже, снова и снова. Тяжесть в груди и шум в ушах проходят, я слышу из коридора приглушенные голоса.

— Боже правый, вы о чем вообще думали? — резко, холодно спрашивает доктор Эрнандес. — Неужели вам нужно объяснять, почему являться с оружием на сеанс психотерапии недопустимо? Скажите же, что вы сами все понимаете.

— Да ни о чем я не думал, — отвечает агент Карлайл. — Это привычка, ясно? Утром надеваю кобуру, вечером снимаю. Сожалею, что так вышло.

— Сожалеете, — повторяет доктор Эрнандес. — Ладно. Отлично. Можно задать вам вопрос?

— Конечно.

— Вы хоть представляете, через что прошла эта девочка? Вы ведь читали отчеты, так? Понимаете, чтό она видела?

В пустой комнате я морщусь от досады. С одной стороны, меня коробит, что обо мне говорят как о подопытном кролике, а с другой стороны, приятно, что доктор Эрнандес так бурно реагирует, защищая мои интересы. Я давно не ощущала ничьей поддержки, не испытывала ее даже на краткий миг.

— Хорошо, хорошо, — бормочет агент Карлайл. — Уже снимаю. Видите?

— Не забудьте сделать это перед тем, как прийти в следующий раз, — напоминает психиатр. — Буду предельно откровенен, агент Карлайл. Если я сочту, что ваши действия — любые — ставят под угрозу прогресс в реабилитации Мунбим, то не премину доложить об этом вашему руководству. Я не шучу.

Повисла долгая тишина. Я сижу на краешке дивана, навострив уши.

— Все верно, — признает агент Карлайл. — Виноват. Этого впредь не повторится.

— Благодарю, — говорит доктор Эрнандес, и в его интонацию отчасти возвращается характерная теплота. — Просто помните, где находитесь и где побывала она. Она сильнее, чем я смел надеяться, и все же не стоит недооценивать серьезность ситуации. Ее состояние крайне неустойчиво.

— ПТСР?^[2]

— Я еще не закончил первичную оценку. Пока ничего не исключаю, в том числе ПТСР. Так что будьте поделикатнее, хорошо?

— Я вас понял. — Агент Карлайл тяжко вздыхает. — Ей столько же, сколько моей дочери. Ну, может, полгода разницы. Вы в курсе?

— Примите это как факт, — сурово произносит доктор Эрнандес. — Думайте трезво. Не стоит приплетать сюда ваши личные переживания и опыт, это не поможет ни вам, ни ей.

— Я работаю в ФБР восемнадцать лет. — Я почти слышу в голосе агента Карлайла улыбку. — Вы знали? За это время я провел более семисот интервью.

— К чему вы клоните?

— Ни к чему. Просто решил, что вам может быть интересно. Ну что, возвращаемся?

Длинная пауза. Что происходит за дверью? Они играют в гляделки? Доктор Эрнандес тянет с ответом, потому что размышляет или потому что хочет показать, кто тут главный? Молчание может служить оружием, если верно его использовать: оно заставляет людей нервничать и говорить чего не следует, лишь бы прервать тишину. Отец Джон сознавал силу молчания очень хорошо.

— Ладно, — в конце концов молвит доктор Эрнандес. — Идемте.

Я торопливо принимаю обычную позу — съеживаюсь в углу дивана, подтянув коленки к груди, — а в голове множатся вопросы.

Что такое ПТСР? И что значит «Ее состояние крайне неустойчиво»? Меня ждет нервный срыв?

Дверь распахивается. Опустив взгляд на ручку, доктор Эрнандес недовольно хмурит брови, но я смотрю на него с выражением, как мне хочется верить, полнейшей невинности. Он ненадолго задерживает взор на мне, после садится. Агент Карлайл делает то же самое — кобуры под мышкой уже нет — и глядит мне в глаза.

— Прости, пожалуйста, — говорит он. — Я как-то не подумал. Ты, наверное, пистолетов насмотрелась на всю жизнь, да?

Я киваю.

— Это больше не повторится.

— Ничего страшного, — говорю я. — Просто я не ожидала.

— Разумеется не ожидала, — встревает доктор Эрнандес. — Твоя реакция абсолютно оправданна.

— Прости, — повторяет агент Карлайл.

— Все нормально, — отвечаю я. — Это ведь «Глок‑22»?

Его глаза расширяются от удивления.

— Что-что?

— Пистолет у вас в кобуре. Похож на «Глок‑22».

— Верно, — подтверждает он.

Доктор Эрнандес хмурится.

— Едва ли это направление беседы…

Агент Карлайл подается вперед.

— Разбираешься в оружии?

Даже не догадываешься насколько.

Примечания

2

ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство. Психическое расстройство, возникающее в ответ на физическую или психическую травму, когда непосредственное стрессовое воздействие травмы уже закончилось (трансформировалось). Проявляется страхом и дисфорией, депрессией, замкнутостью, псевдоаутистическими симптомами.