После пожара

Уилл Хилл, 2017

Раньше она жила за забором. Раньше ей не разрешалось покидать территорию, не разрешалось разговаривать с Чужаками, не разрешалось высказывать свое мнение. Потому что отец Джон любил правила и контролировал все. Нарушить их значило навлечь на себя ужасное наказание. Раньше она думала, что ее от чего-то защищают. А сейчас ей говорят, что она наконец в безопасности. Но она не знает, кто лжет, а кто говорит правду. Она знает только то, что все изменилось после пожара…

До

Облако пыли на грунтовой дороге за главными воротами Базы слишком мало для приближающегося автомобиля, и тем не менее все четверо Центурионов направляются к нему с винтовками в руках. Гости у нас бывают редко, и большей частью незваные.

Вдоль забора закреплены таблички с надписью «Частное владение», однако порой этого недостаточно, чтобы отвадить посторонних. Несколько лет подряд по осени возникала проблема: первокурсники колледжей Мидленда и Одессы получали задание пробраться на Базу, что-нибудь стянуть и предъявить добытое студенческому братству. Сомневаюсь, что эта затея кому-то удалась, — обычно Центурионы шугали озорников еще на подступах к забору, с хохотом и улюлюканьем прогоняя их обратно в пустыню. И все же как минимум дважды полуголых пьяных подростков приходилось отцеплять от колючей проволоки, намотанной сверху по периметру забора. Мы накидывали на их плечи одеяла — мальчишки, бледные от шока, все в крови, тряслись и плакали, — а потом Эймос сажал их в кузов своего красного пикапа и отвозил в Лейфилд, где им могли оказать медпомощь. В конце концов эти случаи прекратились. Не знаю, может, людям просто надоело каждый год делать одно и то же.

Полагаю, насчет нынешнего визитера волноваться не стоит: на дворе белый день, и, кто бы там ни взметал дорожную пыль, он движется в открытую. Студенты, как правило, являлись с запада, с той стороны пустыни, где шоссе делало изгиб и где, как считал Хорайзен, они оставляли свои автомобили. Ну и вполне понятно, подростки совершали вылазки исключительно по ночам.

Я иду к забору, ко мне, собираясь в толпу, присоединяются Братья и Сестры: Айрис, Элис, Люк, Мартин, Агава и с полдюжины других. В желудке нарастает холодок: я приближаюсь к воротам, перед которыми в линию выстроились Центурионы, Хорайзен чуть впереди остальных. Я волнуюсь не потому, что жду неприятностей, а потому, что событие обещает разнообразить сегодняшний день, до сих пор ничем не примечательный.

Центурионы отперли дверь моей комнаты сразу после рассвета, и в Холле Легионеров я съела свой привычный завтрак: две половинки грейпфрута, два яйца вкрутую (яйца — это не овощи, так что правил я не нарушаю) и тарелку мюсли с изюмом. Пару часов я поработала в огороде за Большим домом и уже собиралась отнести садовые инструменты в сарай, когда Айрис заметила облачко пыли и позвала Центуриона, находившегося ближе остальных.

Я протискиваюсь меж широких спин Беара и Хорайзена, вглядываюсь сквозь металлические прутья главных ворот, и внезапно кожу начинает печь, как будто я слишком долго пробыла на солнце.

По грунтовой дороге шагает мужчина. Пустынный ветер лохматит его длинные светлые волосы, швыряя пряди ему в лицо, футболка как влитая обтягивает мышцы — они так четко проступают под тканью, что я могу их сосчитать, даже на расстоянии. На нем вытертые джинсы и пыльные сапоги, за спину закинут брезентовый вещмешок, а от его улыбки у меня подгибаются колени.

— Вот это да, — выдыхает Элис. — Господи боже, не введи меня во искушение.

От ее слов меня охватывает внезапная злость — вот уж чего я от себя не ожидала! Элис — двадцать, на пять лет больше, чем мне, у нее уже две дочери, и какая-то детская часть моей натуры, о существовании которой еще пять секунд назад я и не подозревала, хочет крикнуть: «Я первая его увидела!» Разумеется, я сдерживаюсь, ведь это выглядело бы нелепо, и просто смотрю, а сердце в груди так и колотится. Незнакомец останавливается на приличном расстоянии от вооруженных Центурионов и поднимает руки, демонстрируя добрые намерения.

— Спокойно, ребята, — произносит он. — Спокойно. Я пришел с миром.

Его мурлычущий, протяжный выговор вызывает у меня жгучее желание немедленно распахнуть ворота, промчаться по дороге и броситься ему на шею, пускай он и Чужак, вполне возможно, опасный, гораздо старше меня, и пускай в Третьем воззвании четко сказано, что мне не дόлжно иметь подобных мыслей.

— Это уж нам судить, — отвечает Хорайзен, твердо, но без откровенной враждебности. — Чего тебе тут надо?

— Я размышляю над некоторыми вопросами, — говорит незнакомец, — и слыхал, что здесь возможно обрести на них ответы.

— Возможно, — кивает Хорайзен, — а возможно, и нет. Как тебя зовут, приятель?

— Нейт. Нейт Чилдресс.

— И откуда же ты, Нейт Чилдресс?

— Из Лаббока, — отвечает незнакомец — Нейт, он сказал, его зовут Нейт, — и мотает подбородком, указывая на дорогу, по которой пришел. — То есть родом из Лаббока, а в последнее время жил в Абилине.

— Кто сказал тебе, что здесь ты найдешь ответы? — спрашивает Хорайзен.

— Официантка из лейфилдской закусочной, Бетани ее звали. Мы немного поболтали, и она посоветовала мне это место.

Спасибо тебе, Бетани, спасибо огромное.

— Что-то не верится, — хмыкает Хорайзен. — Мы с городскими редко дело имеем.

— Она так и сказала, — подтверждает Нейт. — Мол, общалась со здешними ребятишками, когда сама была девчонкой. Жалела, что они перестали приходить.

Хорайзен кивает. Трое других Центурионов стоят молча, явно предоставив ему право вести переговоры.

— Ладно, — снисходит он. — Если ищешь ответы, здесь есть тот, с кем тебе стоит потолковать. Но предупреждаю сразу, пока мы тут беседуем по-хорошему: если в сердце твоем фальшь, он ее распознает. Лгать ему бессмысленно, ибо его не проведешь, так что, если ты задумал обман, лучше разворачивайся прямо сейчас и топай туда, откуда пришел.

— Благодарю за предупреждение, — говорит Нейт. — Пожалуй, я все же рискну.

— Быть по сему, — решает Хорайзен и отпирает висячий замок на главных воротах. — Добро пожаловать в Святую церковь Легиона Господня. Ежели ты вступил на Истинный путь, надеюсь, твое пребывание здесь будет долгим и добрым. Однако это не мне решать.

Он открывает ворота, и мы расступаемся. Нейт медленно входит, по очереди кивает всем Братьям и Сестрам. Когда его взгляд падает на меня, он улыбается, и мое лицо вспыхивает алым жаром, словно поверхность Солнца. Я хочу что-то сказать — что-нибудь смешное, остроумное, отпадное, — но в голове царит совершеннейшая пустота, и я просто смотрю, как он проходит мимо.

— Провожу тебя в часовню, — говорит Хорайзен, передавая висячий замок Беару. — Подождешь там отца Джона.

Нейт кивает.

— Веди.

Хорайзен перекидывает винтовку через плечо и вместе с Нейтом удаляется в сторону здания, расположенного в самом центре Базы. Я и остальные следуем за ними, а когда подходим к той части двора, которая залита асфальтом, Эймос отделяется от толпы и шагает к Большому дому, оглядываясь на ходу. Хорайзен ведет Нейта вверх по ступенькам часовни, дверь за ними закрывается, а мы остаемся снаружи.

— Батюшки мои, — вздыхает Элис, и ее взгляд горит таким вожделением, что я едва не отшатываюсь. — Ох, сердце, не части´. Если Пророк не позволит ему остаться, я уйду вместе с ним.

— Придержи язык, Элис, — одергивает ее Джейкоб.

— С чего это отец Джон не позволит ему остаться? — вмешиваюсь я, не обращая на него внимания.

— А с чего вдруг позволит? — подает голос Люк. — Просто так с большой дороги сюда никто не забредает. Этот тип наверняка смутьян.

— Замолчи, Люк, — шикает на него Элис. — Болтаешь всякую ерунду.

— Там увидим, — пожимает плечами Люк.

— Вот именно, увидим, — парирует Элис.

В северном углу двора, на крыльце Большого дома, появляется отец Джон. Он идет к нам, за его спиной маячит Эймос. Почтительно умолкнув, толпа взирает, как он поднимается в часовню и ветер шевелит его длинные темные волосы. Он одет в серую рубашку и блекло-голубые джинсы, на лице суровое, строгое выражение, однако перед тем, как скрыться за дверью часовни, отец Джон все же удостаивает нас, свою паству, кивком. Эймос остается с нами, его изборожденный морщинами лоб нахмурен.

— Что решил Пророк? — спрашивает Люк.

— Отец Джон не отчитывается перед такими как я, — отвечает Эймос. — Он побеседует с новичком, потом посовещается с Господом и уж тогда объявит нам решение.

— Я считаю, мы должны оставить новенького, — высказывается Элис.

— Угу, — бурчит Эймос. — И я даже знаю, каким местом ты сейчас думаешь.

— Эймос, не надо так со мной так разговаривать, — опасно прищуривается Элис. — Не стоит.

Он равнодушно пожимает плечами и отворачивается. Все остальные стоят молча и неподвижно, ожидая, пока отец Джон явит волю Господню в отношении Нейта Чилдресса. Минута идет за минутой, в небе жарит солнце, а мы с моими Братьями и Сестрами напряженно прислушиваемся, стараясь угадать, что происходит в часовне.

Наконец — кажется, спустя вечность — высокая деревянная дверь распахивается, и из нее выходит отец Джон. Лицо его бесстрастно и непроницаемо. Хорайзен и Нейт вслед за ним спускаются по ступенькам во двор и, когда Пророк останавливается перед толпой, делают так же.

— В наших рядах пополнение, — сообщает отец Джон. Его голос взмывает и рокочет на легком ветерке, сплошь густые басы и естественная уверенность. — Нам еще только предстоит выяснить, способен ли этот человек стать нашим верным Братом, членом Легиона Господня, или должен быть изгнан как прислужник Змея. Истину лишь предстоит узнать, ибо от всех собравшихся здесь она сокрыта. А посему этот человек проведет ночь в наших стенах, и каждый из нас будет за него молиться. Не сомневаюсь, что с наступлением утра Всевышний явит свою волю. Господь благ.

— Господь благ, — хором отвечают все, в том числе и я.

Отец Джон кивает Нейту, затем оборачивается к Хорайзену:

— В двенадцатом корпусе есть свободная кровать. Дайте ему одеяло и проследите, чтобы его накормили.

— Да, отче, — отзывается Хорайзен.

Пророк удовлетворенно кивает и, не говоря более ни слова, широким шагом направляется обратно к Большому дому. Нейт с улыбкой обводит взглядом толпу, однако улыбка эта кажется — по крайней мере мне — довольно напряженной.

— Все слышали, что сказал отец Джон, — произносит Хорайзен. — Кто проводит этого человека…

— Я, — тут же выпаливаю я. — Я отведу его в двенадцатый корпус.

Хорайзен улыбается мне и кивает. Нейт смотрит в мою сторону, вопросительно изогнув бровь, и я затылком чувствую испепеляющий взгляд Элис.

— Хорошо, — подытоживает Хорайзен. — Нейт, Мунбим покажет тебе, где можно оставить вещи. Длинное здание на восток от часовни — это Холл Легионеров. Через полчаса ланч, присоединяйся.

Толпа постепенно расходится, двор наполнен оживленным гулом. Я не удивлена: прошло больше двух лет с тех пор, как Легион в последний раз пополнялся иначе как за счет новорожденных. Нейт перекидывает вещмешок через плечо и, широко улыбаясь, подходит ко мне.

— Мунбим, — говорит он. — Красивое имя.

Забери меня, Господи. Просто дай мне Вознестись, ведь ничего слаще этой минуты в моей жизни уже не будет.

— Спасибо, — выдавливаю я и вдруг совершенно четко понимаю, до чего нелепый у меня голос: тоненький, неровный и скрипучий, как у кошки. Почему же раньше никто мне об этом не сказал? Я всерьез задумываюсь о том, чтобы впредь вообще не раскрывать рта, однако внутренний голос — по-моему, в нем слышится добродушная усмешка — советует мне успокоиться. Я набираю полную грудь воздуха и указываю на север: — Нам туда.

— Веди, — говорит Нейт. — Там же есть горячая вода и ванна?

— Это всего-навсего деревянная коробка, — отвечаю я. — Там есть кровать. Может, парочка полок.

Нейт смеется, и внутри у меня все плавится.

— Мы с тобой подружимся, — говорит он. — Уже вижу.