Мужчины и женщина

Юлия Добровольская, 2007

После трагической гибели мужа Марина, преподаватель словесности и психолог, переезжает в другой город и однажды случайно читает объявление о поиске воспитателя для подростка на условиях совместного проживания. Трудные отношения с неуправляемым парнем, выросшим без матери и избалованным родителями отца, очень скоро перерастают в глубокую обоюдную привязанность, а схожесть вкусов и взглядов на жизнь сближают Марину с отцом воспитанника и его ближайшими друзьями. Любовные переживания всех участников истории благополучно разрешаются, а деликатно хранимые тайны прошлого раскрываются, никого не раня.

***

Элементы детектива с головоломными интригами, умопомрачительные приключения, холодящие кровь погони и опаляющие душу страсти!..

Только всё это — не здесь.

Но не спешите отложить книгу в сторону — возможно, вам покажутся близкими радости и переживания моих героев, их сомнения и откровения. Надеюсь.

***

Юлия Добровольская

Мужчины и женщина

Роман

Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же крышей.

Ричард Бах

Истину невозможно постичь, не воплотив ее в дела твоей жизни.

Пол Феррини

17.10.2005. Понедельник.

Это был удивительно длинный день. Да, моя нынешняя жизнь может считаться как день за десять… Почти без преувеличения.

В это утро всё происходило, как обычно.

Не успела я нажать на кнопку звонка, как мне открыли — я знала, конечно, о системе видеонаблюдения за домом.

Не успела шагнуть за порог, как с лестницы кубарем слетело моё чадо.

Не успела протянуть к нему руки, чтобы предотвратить возможное падение нас обоих, как он затормозил в полуметре и поднял на меня глаза. И, как и прежде — вот уже на протяжении нескольких дней — я заметила признаки адекватности в его взгляде…

Нет, мой воспитанник вовсе не дебил. Это умный и отзывчивый подросток, прямодушный и романтичный, но совершенно… совершенно невоспитанный! Хотя… я давно не употребляю этого термина. Мальчишка просто запущен как личность. И это не редкость, увы. Порой забота взрослых сводится лишь к рачению о плоти своих чад: покормить, одеть… если денег достаточно, купить всего, чего желается — развлекайся сам, а у нас хлопот полон рот.

У Егора для развлечений есть всё, что только можно помыслить. А любимое занятие его — компьютерные стрелялки и примитивные киношки с теми же стрелялками-взрывалками. Я не раз наблюдала выражение его лица, когда он следил за происходящим на экране разбрызгиванием пуль, мозгов и крови — это был экстаз, упоение. Однажды он перехватил мой взгляд, и мне показалось, смутился. Чудовище смутилось!.. Он натянул на лицо маску циничной отстранённости и уставился в экран, но сразу — не прошло и полминуты — отключил видеосистему со словами «я уже видел эту фигню».

Для него не существует авторитетов — ну, разве что отец, да и то по вполне понятным причинам. Учителя и школа — это что-то неудобно-нудное, как осенний дождь, который невозможно отменить, остаётся лишь переждать его с наименьшими потерями. И парень приспособился получать удовольствие от перемен между уроками, когда можно всласть набегаться по двору или широким школьным коридорам, поболтать со сверстниками на животрепещущие темы, ну и позаигрывать с девчонками — каким-то новым, своеобразным, не тем, что в мои времена, способом.

Но при всём этом, засыпает он до сих пор с любимым плюшевым белым слоником. Как-то случайно я стала свидетелем их прощания перед уходом в школу: Егор что-то нашептал слонику под напрочь облысевшее ухо, поцеловал в замусоленный кончик хобота и посадил на подушку… Зовут слоника Бóка. На мой вопрос: «что это за такое необычное имя?» — Егор опустил взгляд и ответил, что имена бывают разные, и Бóка — это просто Бóка.

Правда, ещё Егор любит рисовать. Но я ничего пока не видела из его рисунков — альбом он прячет.

Конечно, к настоящему моменту я вполне знала и понимала этого ребёнка: раскусила я его сразу, с первых наших встреч… Впрочем, тут и раскусывать-то нечего — картина не нова для меня, опыт работы с детьми я имела довольно богатый и среди обычных детей безошибочно узнавала детей вот таких. Таких, к которым относился Егор.

Так вот, сегодня всё происходило как обычно. Мы с парнем вышли на крыльцо, подъехал наш школьный автобус — так я называю огромный чёрный джип с затемнёнными задними стёклами, — мой кавалер раскрыл передо мной дверь и подал руку. Это входило в нашу с ним программу воспитания галантности и хороших манер, и он делал успехи — я говорила, что подросток оказался любопытным и восприимчивым. Потом он, как обычно, закинул свой рюкзак на переднее сиденье и устроился рядом со мной.

Тут я заметила, что водитель у нас новый.

Задавать вопросы кому бы то ни было в этом доме, в этом семействе, не принято — всё необходимое вам сообщали немедля — поэтому я лишь поздоровалась, и в ответ услышала:

— Доброе утро. — Водитель повернулся к нам, и я увидела его лицо.

Парень выразил свои чувства более бурно:

— У-у, Энди! Привет! Долго же тебя не было! Расскажешь, как оно там?

— Привет, Егор. Расскажу.

Энди протянул раскрытую ладонь, и мой кавалер громко хлопнул об неё своей пятернёй, начинающей уже превращаться в красивую по-настоящему мужскую кисть… Вот только… да, с этим работать придётся долго.

— Джентльмен должен представить своих товарищей друг другу, если они не знакомы между собой. — Сказала я моему подопечному мягко.

— А, да!.. — Он почесал чуб, вспоминая, кого кому прежде нужно представлять. — Марина Андреевна, это Энди… э-э… то есть, Андрей… ой, как там тебя?..

— Можно просто Андрей. — Сказал с улыбкой водитель.

Мой подросток добросовестно довёл своё дело до конца:

— Ну, да… Андрей, а это моя воспитательница, Марина Андреевна.

— Можно просто Марина. — Сказала я.

Мы пожали друг другу руки, а наш парень облегчённо вздохнул и откинулся на высокую спинку с чувством исполненного долга.

Машина тронулась. Мы больше не разговаривали, поскольку Егор сразу вставил в уши две серебристых фасолины и уставился в окно.

Я тоже смотрела в окно, в проём передних сидений, на дорогу, которая была очень хороша теперь — на пике зрелой осени.

Ещё не поредевшие заметно зелёные кроны тополей слегка припорошены тусклым зыбким золотом. Поля, мелькающие между стволами, где-то перепаханы и сочно бархатисты, а где-то усыпаны мохнатыми валиками скрученного в рулоны сена — густого зеленовато-охристого цвета, того же что и плюшевая стерня, распростёртая под ними. Безоблачная синева, венчающая всю эту осеннюю буколику, коварно обещает тепло, если не зной — в такие утра не мешает свериться с уличным термометром, чтобы не промахнуться с одёжкой…

Иногда я будто невзначай поглядывала в зеркало заднего вида, но ни разу не встретилась со взглядом водителя. Да, водители — впрочем, как и весь персонал в доме — знают своё дело крепко, и положиться на них можно во всех смыслах.

Я езжу этой дорогой вот уже второй месяц — с первого сентября. Всё происходит так, как происходит сейчас: Егор слушает свою музыку, потом он отдаёт мне плеер, телефон и отправляется в школу; если у меня есть уроки, я иду с ним, если нет, то бывает по-разному — в зависимости от того, сколько у меня времени до окончания занятий подопечного. А это, в свою очередь, зависит от того, есть ли, например, физвоспитание или музыка: Егор посещает не все уроки, развитие сына по некоторым предметам его папа обеспечивает иным образом.

Сегодня моих уроков нет, а у Егора — всего два. Так что, можно посидеть в школьном саду, почитать, или подумать. Или сделать записи в моём дневнике, который я веду лет двадцать. Водитель до конца дня в моём распоряжении — я командую, когда и куда нас везти. Командовать, правда, я не умею и даже норовлю «дать увольнительную» водителю, если, например, Егор будет занят длительное время. Но ничего из этого не выходит — у них приказ: никуда не отлучаться, пока не доставят нас с отроком домой.

* * *

Мы миновали лесной массив и въехали в город. По городу ещё минут десять-пятнадцать — и мы во дворе школы.

Егор вышел из машины, обошёл её и протянул мне руку. Потом отдал свою технику.

— До встречи, Егор, — сказала я.

— До встречи, Маринандревна, — ответил он.

Это был прогресс: прежде я слышала от него какое-нибудь «ага» или «угу», а то и вовсе ничего.

Егор, завидев кого-то из приятелей, припустил, забыв о манерах. Тринадцать лет… это тринадцать лет. Хоть мой тинэйджер и из ранних.

Я обернулась и кивнула водителю: мол, до встречи. Он улыбнулся и тоже кивнул мне.

Обычно водители или спали, откинув кресло, или читали, или играли в какую-нибудь телефонную игрушку. Собственно, я знала двух водителей: один, постоянный, Борис, и подменный — Сергей. Почему сегодня появился Андрей и надолго ли, я не очень-то задумывалась — не моё это дело. Я отметила только, что он выделялся из ряда обслуживающего персонала и вообще не слишком походил на профессионального водителя. И Борис, и Сергей, как я понимала, сочетали свою основную деятельность с функциями телохранителей — оба спортивного вида и весьма внушительных размеров. Андрей же больше напоминал служителя муз — поэта, скажем. И Егор с ним на «ты», как с давним знакомым…

Я пошла по аллее к своей любимой скамейке. С неё открывался вид на медленную, тяжёлую, похожую на густеющее желе, реку и старое кладбище на другом берегу.

Некрополь, словно облаками, укрыт купами деревьев, которые сейчас вступали в самую живописную свою пору. На тёмной зелени клёнов то тут, то там появлялись яркие, сочные кляксы жёлтого, оранжевого, тёмно-бордового. Лиственницы стали прозрачными, похожими на собственные призраки из червонного золота. Голубые ели у главного, восточного, входа, казалось, посинели до чернильного, а несколько дубов у западной ограды покрылись роскошной ржавчиной.

Птичий гомон звучал уже не по-летнему — радостно-делово, — а скорее суетливо и озабоченно, даже нервно. К нему всё активней и настойчивей подмешивалось тявканье галок и карканье ворон, которые вот-вот заглушат окончательно всех прочих пернатых обитателей города: лишь осыплется последняя листва с деревьев и обледенеет земля, как их зычные голоса заполонят парки и дворы до самой весны.

Мне не захотелось открывать сумку — обычно я ношу с собой пару книг, которые читаю под настроение, или готовлюсь к занятиям. Слушать музыку тоже не хотелось — лень было включить плеер и на полминуты, чтобы узнать, что мой подопечный слушает сегодня… И тут я вспомнила двухнедельной давности разговор.

1.10.2005. Суббота.

Егор спросил меня сегодня, какую музыку я слушала «в молодости»…

Я засмеялась — он не понял, чему, — и назвала по паре-тройке групп и исполнителей из каждого, пришедшего на ум музыкального направления. Добавив, что и до сих пор слушаю всё то же.

У Егора вытянулось лицо.

Я спросила, что его так удивило.

С непосредственностью, об которую ещё не так давно вдребезги разбивались любые попытки воспитания, он сказал:

— Я думал, старики только всякие там симфонии слушают.

Я снова рассмеялась:

— Ну, конечно, я для тебя ископаемое… Сорок пять лет — это непостижимо для твоего ума.

Егор смутился — что меня весьма порадовало, — и пробубнил:

— Н-ну, нет… Вы-то, конечно, на старуху не тянете… — И тут же нашёлся, и тему сменил, и ко мне подлизался: — А дайте что-нибудь послушать из вашего… ну, в смысле, пожалуйста…

Я говорю:

— Давай начнём с того, что ты знаешь из перечисленного.

Он сказал, что какие-то названия слышал, но не знает, что есть что… Ему понравилось, как звучит Пинк… Пинк…

— Pink Floyd, — сказала я. — А почему тебе запало это название?

— Не знаю, — сказал он. — Так…

— Учти, это не панк, — сказала я, — это рок.

Из рока он знал Виктора Цоя — одного из кумиров его папы.

Я принесла ему все свои диски и сказала:

— Слушай и вникай, мне будет очень интересно твоё мнение.

— Моё мнение?.. Вам? — Удивился он.

— Да, именно твоё мнение и именно мне. Чему ты так удивлён?

Он соображал долго и, в конце концов, сформулировал:

— Обычно взрослые говорят: «твоё мнение никого не интересует, вот вырастешь, тогда будешь высказывать своё мнение».

— И кто же это тебе такое говорил?

— Учителя все так говорят… и дедушка.

— А бабушка, папа?

— Бабушка… нет, она вообще ничего такого не говорит.

— Такого — это какого?

— Ну, она только говорит: «да-да-да, хорошо-хорошо…». Или: «покушай, оденься, ложись спать, вставай». А папа… у папы времени, наверное, нет, чтобы слушать моё мнение… — Егор опустил голову. — Вы же знаете, как он занят. — И тут же посмотрел на меня не без гордости во взгляде.

Я задумалась, соображая, как же ответить на это. Разговор назревал долгий и не совсем по предмету, что, впрочем, становилось нормой нашего общения: темы ветвились подобно корням и ветвям дерева, уводя вширь и вглубь, а то и прорастая совершенно новым, неожиданным ростком, вот как сейчас.

— Ладно, — сказала я, — оставим каждому право интересоваться или не интересоваться твоим мнением, а я тебе заявляю… и хочу, чтобы ты это всегда помнил: мне очень… мне невероятно, мне бесконечно интересно твоё мнение по любому вопросу! Усвоил?

— Усвоил, — сказал Егор, и на его лице снова обозначилось удивление.

— Повтори, — сказала я.

— Вам невероятно интересно моё… любое моё мнение по любому вопросу.

— Абсолютно верно! Садись, пять! — Я улыбнулась, но парень оставался серьёзным. У него, видно, не получалось так сразу уместить в себе моё заявление.

— А почему? — Спросил он.

— Почему мне интересно твоё мнение? — Он кивнул. — Потому, что ты мне интересен, твоя душа, весь твой внутренний мир.

Я смотрела на него и понимала, что всё-таки придётся продолжить тему, и лучше сделать это прямо сейчас.

И я заговорила о том, что только на откровенности и взаимопонимании можно построить глубокие отношения…

— Я не сумею стать тебе настоящим другом, помощником, учителем, если не буду знать, что тебя волнует, что тебе нравится, что раздражает. Наше общение будет поверхностным, и я смогу заботиться лишь о том, чтобы ты правильно себя вёл в обществе, не простудился, не умер с голоду и вовремя сделал уроки… — Лицо парня было предельно сосредоточенным. — Ну, ладно, со мной проще, — оговорилась я, — я ещё год-другой с тобой позанимаюсь, ты подрастешь и больше не будешь нуждаться в моей помощи… — Егор вскинул на меня глаза. Мне показалось, испуганно. Во всяком случае, вопросительно. — Но скоро ты станешь взрослым, в твоей жизни появится много новых людей, с которыми тебе нужно будет строить отношения: с кем-то дружеские, с кем-то деловые. А потом и семейные — ведь когда-нибудь у тебя будет жена, а потом и дети… Понимаю, тебе это время кажется бесконечно далёким. Но готовиться к нему нужно сейчас. И один из самых важных моментов — это формирование своего собственного мировоззрения…

Я говорила и о том, что сегодняшнее его мнение вовсе не обязательно останется незыблемым на всю жизнь — ведь мы растём, познаём мир, меняемся.

— Но самое главное — чтобы своё мнение изменял ты сам, а не кто-то другой, не так называемые обстоятельства жизни… И опять же: это не значит, что не следует прислушиваться к мнению других. Напротив! Вот только любую информацию необходимо анализировать, пропускать через себя, через своё понимание…

И так далее, и тому подобное…

Ещё я говорила о том, почему важно как можно раньше начать этот процесс — формирование собственных взглядов: привыкнув жить по чужим правилам, что и происходит с большинством людей, в конце концов, можно просто забыть, кто ты есть и чего ты хочешь…

Не залезла ли я в дебри? Сумела ли на доступном подростку языке обрисовать самую суть вопроса?..

— Ты понимаешь, о чём я?

— Кажется, да, — сказал Егор.

— Если ты всё же чего-то не понял, лучше переспроси.

— Значит, я должен всегда высказывать своё… своё честное мнение?

— Замечательный вопрос! Вернёмся к тому, что как минимум ты должен его иметь. Если у тебя нет мнения на какую-то тему, постарайся разобраться и определиться. Например, тема вранья. Обман — это плохо или хорошо?

— Плохо, конечно!

— А вот не спеши! Обман обману рознь. Одним обманом можно человека погубить, а другим обманом спасти жизнь. Мы не будем пока вдаваться в подробности, можешь сам поразмышлять об этом, придумать примеры. А я хочу тебя подтолкнуть к тому, чтобы ты учился составлять своё собственное мнение, особенно по таким вот важным вопросам. Теперь предположим, ты имеешь своё мнение о чём-то, или о ком-то. Что теперь с этой драгоценностью делать? Бегать и всех трясти за грудки: «послушайте! я думаю так-то и так-то!..» — Егор усмехнулся, он внимательно следил за ходом моей мысли. — Как ты думаешь, нужно ли это делать?

— Думаю, нет…

— Почему?

— Ну… буду, как дурак…

— А почему, как дурак?.. Да потому, что тебя ещё никто не спрашивал о твоём мнении. Так? Так. Хорошо, пришёл момент, тебя спросили: что ты думаешь по такому-то вопросу? И вот тут ты должен высказать его честно. Но непременно в мягкой форме, чтобы не ранить, не обидеть тех, кто думает по-другому, потому что они имеют такое же право на собственное мнение, как и ты. Согласен?.. — Парень кивнул. — Если твои приятели будут знать, например, что ты не любишь нецензурных выражений, что это вызывает у тебя брезгливость и неуважение к тем, кто их употребляет, то те из них, которые ценят твою дружбу, не будут их употреблять… по крайней мере, при тебе. А девчонки, которым небезразлично твоё внимание, будут знать, что ты не любишь, когда они красуются голыми пупками на улице или на вечеринках… — Егор улыбнулся: мы недавно с ним прошлись по вопросу подростковой моды, — …и тогда те девочки, которые дорожат твоим вниманием, намотают это себе на ус.

Я решила, что на сегодня хватит серьёзностей, и перешла на шутливый тон:

— У девочек, правда, усов не бывает…

Мы засмеялись.

— Смотри-ка, начали с музыки, а закончили… — Сказала я.

Егор вдруг посерьёзнел:

— Марина Андреевна… вы сказали, что через год или два вы уже не будете со мной заниматься. Почему?

Ах, вот, о чём он подумал в тот момент!..

— Потому, что ты такой способный ученик, что мне скоро нечему будет тебя учить. — Ответила я.

— А вы что, и из школы из нашей уйдёте, опять в ту, в которой работали раньше? И от нас уедете?..

Я опустила глаза.

— Ты знаешь, мне не хочется сейчас думать об этом, — сказала я. — Мне грустно об этом думать. Мне очень хорошо и интересно с тобой. Я хочу, чтобы наша дружба продолжалась столько, сколько будет нужно нам обоим. — Я посмотрела на Егора.

Теперь он потупил взгляд.

— Тогда, не будем об этом.

— Не будем, — сказала я.

Этим закончился наш разговор о музыке…

17.10.2005. Понедельник.

И всё же, интересно, что он взял с собой сегодня?..

Я достала и включила плеер. Это был, к моему удивлению, Серж Генсбур. Хм-м… Ну да ладно, всё же это, по моему скромному имхо, лучше всяких-разных Мумм… впрочем, не буду никого обижать. В конце концов, нанимая меня на работу, его папа справился весьма тщательно о моих эстетических предпочтениях, и музыкальных, в том числе.

Я не стала слушать Генсбура. Просто сидела и смотрела на монастырские кущи, на чуть затуманенную синеву неба. Хотелось облечь в слова и эту красоту, и своё настроение, но получалось банально до пошлости… Я позавидовала моему любимому писателю, который умел предельно лаконично, в самых простых выражениях, описать антураж, не употребляя эпитетов и даже обычных прилагательных — и ты видел не только видимое, но и проникался настроением автора, атмосферой места. Никому из тех, кого я читала, не удавалось ничего подобного. А может, я не права?.. Может, это какой-то особый резонанс наших с ним душ?.. Да, возможно.

Когда я окончательно уяснила, что мне не под силу тягаться ни с гением, владеющим словом, как мало кто другой, ни с Создателем, сотворившим и гения, и слово, и всю эту красоту, мои губы сами по себе произнесли тихо: аллилуйя…

Да, это было исчерпывающим эквивалентом моих чувств — если слово вообще может быть исчерпывающим эквивалентом чего-либо.

После этого мысли ушли сами по себе. Мне показалось, что я пребывала в трансе какое-то время, я не ощущала тела. Какой-то отрыв от самой себя материальной… Нет, я не летала над или вокруг. Я продолжала сидеть на скамейке, я ясно видела всё тот же пейзаж, вдыхала запахи, слышала звуки… Но взамен несложившимся сентенциям в сознание проникло состояние… вот-вот: сознание наполнилось не словами и фразами, а состоянием — состоянием невероятной сопричастности и неописуемой благодарности. Состоянием аллилуйи. Забавно, но в это слово я вдумалась впервые после того, как попала на премьеру знаменитого, ставшего культовым, спектакля. «Аллилуйя любви!» — пелось в финале, а я плакала… Потом я прочла в нескольких словарях значение этого слова. Вот так и закрепилось во мне: невыразимые восторг и хвала — значит «аллилуйя»…

Я ощутила вдруг неодолимое желание вернуться к машине. Это не было тревогой, не было обусловлено какой-либо нуждой. У этого вообще не было никакой видимой причины… И вдруг я вспомнила, с чем можно сравнить подобный позыв: так в детстве, заигравшись в песочнице, вдруг чувствуешь необходимость оглянуться на маму, которая сидит где-то в отдалении на скамейке. Да, именно то ощущение.

Я обернулась и увидела, что Андрей смотрит в мою сторону. Глаз я не могла видеть за бликующим стеклом, но фигура его повёрнута ко мне. Я села в прежнюю позу, сосчитала до десяти, потом ещё раз. Желание ощущалось физически, как щекотка. И оно не прекращалось.

Я всегда дружила со своей интуицией и привыкла ей доверять. Сейчас она мне говорила: пойди туда.

Я подошла к машине. Андрей тут же вышел, открыл мне дверь — мою дверь, заднюю, — и подал руку.

— Озябли? — Спросил он.

— Да нет, — сказала я. — Погода прекрасная. Просто захотелось вернуться. Не знаю, почему… — Я посмотрела на Андрея, но его взгляд в этот момент следил за тем, чтобы я не оступилась.

Он занял своё место — теперь в обычной позе, лицом вперёд.

Я глянула в зеркало и встретилась с его взглядом. Это выходило за рамки правил — никто из водителей никогда не смотрел на меня, пока я не обращалась к нему с чем-либо.

«Не заводите дружеских контактов с водителями, между вами должны быть сугубо деловые отношения» — этот наказ я усвоила хорошо, хоть мне и трудно относиться к живому человеку как к части механизма или процесса. Водители и прочий персонал, вероятно, имели ту же установку, но соблюдать подобные правила у них получалось гораздо лучше, чем у меня.

Я отвела взгляд — благо, это вышло естественно: из-за угла школы показалась дворничиха со своим знаменитым псом Глобусом. Прославился пёс тем, что любому без запинки прогавкивал, сколько будет дважды два, и отвечал на вопрос: «кто мыл раму?» — я сама своими собственными ушами слышала, как он произносит слово «мама». Сейчас Глобус нёс за хозяйкой пластиковое ведро.

Андрей продолжал смотреть на меня, я чувствовала это и начинала волноваться.

Возможно, этот водитель какой-то необычный? Может быть, он на особом положении в семье?..

Я постаралась непринуждённо глянуть на него. Глаза улыбнулись. Я улыбнулась в ответ и ляпнула помимо воли:

— Мне не велено заводить дружбу с водителями. — И засмеялась.

Андрей повернулся ко мне.

— Я не водитель.

— Правда?.. То-то мне показалось, что вы больше на поэта смахиваете…

— Так что, со мной можно заводить дружбу.

— А кто вы, извините за прямой вопрос?

— Друг семьи.

— А что, если с другом семьи мне и подавно нельзя?..

— Как друг семьи я попробую добиться для вас такой привилегии. — Он усмехнулся. — Тем более что хозяин… — теперь Андрей благоговейно вознёс очи горе, — хозяин вами предоволен.

— Правда?

— О, да!.. Это если мягко выражаться. Да и я просто не узнаю нашего отрока! Я не видел его всего три месяца, и вот… такие перемены…

Прозвучал звонок, заставив подняться в воздух стаю голубей, пригревшихся на освещённых солнцем карнизах.

— Какие у вас планы? — Спросил Андрей.

— Возвращаемся домой.

— А в Макдоналдс с нами поедете? — На его лице появилось нечто вроде смущения. Он тут же добавил, будто извиняясь: — Это наше любимое с Егором заведение. После долгой разлуки, думаю, он будет рад возобновить традицию.

Только я подумала, что мне нельзя нарушать порядка: откуда, в конце концов, я могу знать, кто такой этот Андрей? — как зазвонил мой сотовый.

— Да, Сергей Егорович, слушаю вас.

Это был отец Егора. Он сказал, что, если у сына и Андрея Филипповича появятся какие-нибудь планы, я могу спокойно оставить их вдвоём или присоединиться к ним, по моему желанию, что он просит прощения за то, что не успел меня предупредить, Андрей Филиппович это давний друг, и я должна полностью доверять ему.

Подбежал Егор и запрыгнул на переднее сиденье.

— Можно, Марина Андреевна? — Спросил он.

— Если Андрей Филиппович не против. И пристегнись. — Я посмотрела в зеркало на Андрея. — Вам с Егором предоставили полную свободу.

Егор испустил радостный вопль. Потом обернулся ко мне:

— А вы поедете с нами в Мак?..

Андрей не дал ему договорить:

— Разве так приглашают даму на обед? Ну-ка, чему ты тут успел научиться?

На лице Егора отразилась работа мысли.

— Э-э… Мадам, вы не согласитесь пообедать с нами?

— Благодарю вас, месье, с удовольствием.

Мы все засмеялись, а парень спросил:

— А вы мадам или мадемуазель?

— М-м-м… ты застал меня врасплох, — сказала я. — Наверное, всё же мадам. Если быть точной, то я вдова.

— А вдова — это жена генерала?

— С чего ты решил?

— А, в киношке недавно было про Адель, вдову генерала.

Я сказала:

— Вдова это женщина, у которой умер муж. И не обязательно генерал.

— А у вас что, муж умер? — Спросила сама непосредственность и повернулась ко мне лицом, выглянув в проём между креслами.

— Егор! — Перебил его Андрей. — Ты ведёшь себя нетактично.

— Всё в порядке, — сказала я. — Да, Егор, мой муж умер. Если тебе интересно, я могу рассказать мою историю. Только не сейчас, ладно?

Егор смотрел на меня какое-то время со странным выражением, застывшим на лице. В течение всего дня и после я буду отмечать эти «странные выражения», неизвестные мне доселе.

— Ладно. — Наконец сказал он и отвернулся. Потом его голова снова появилась в проёме. — Простите меня, Марина Андреевна.

— Прощаю, — сказала я и потрепала его по волосам.

Мы ехали молча, словно подчиняясь самому главному здесь источнику шума, который не проронил ни слова, пока не увидел угол вожделенного заведения.

— Что-то я есть не хочу, — сказал Егор, глядя на Андрея.

— Будешь смотреть на нас с Мариной Андреевной. — Андрей улыбнулся мне в зеркало. — Да, Марина Андреевна?

Я решила подыграть ему:

— Да. Будешь смотреть, как мы уплетаем бигмаки.

У прилавка парень, разумеется, передумал и заказал себе, как обычно — по полной программе.

Андрей не позволил мне рассчитаться, хотя я платила не свои деньги — еженедельно мне выдавалась определённая сумма на всяческие расходы вроде подобных.

— Мы отмечаем моё возвращение, — объяснил он.

Когда мы поглощали наш ланч, я ловила на себе взгляды Егора, которые тот сразу отводил, делая вид, что смотрит просто так, от нечего делать.

* * *

— Ну, что — за уроки? — Спросила я. — В пять в бассейн.

Егор кивнул.

Дав нам с Егором полчаса на передышку, я пошла к себе.

Я жила поблизости, в доме, небольшую часть которого снимал для меня отец Егора, но в их доме мне отвели комнату на случай, когда требовалось моё присутствие ночью. Да и вот для таких недолгих пауз это очень удобно: расслабиться, переодеться.

По рекомендации моего работодателя я одевалась в «классическо-романтическом стиле» — мне даже выделили приличную сумму на соответствующую экипировку ещё до того, как я приступила к своим обязанностям. Это означало элегантные костюмы, юбки с блузами и какими-нибудь аксессуарами вроде шарфа или косынки; броши, бусы и другие украшения тоже приветствовались. Юбки до середины колена или чуть выше и непременно прозрачные чулки и туфли на каблуке. Если мы выходили в театр или ещё куда-нибудь, требовался вечерний наряд. А в том случае, когда все выходы из дому завершались, позволялась «свободная форма» — джинсы, майки, джемпера — всё, кроме халатов: халат это одежда для спальни. Впрочем, наши с «хозяином» взгляды на одежду совпадали полностью.

Я скинула туфли и жакет, легла на кровать и закрыла глаза. Почти тут же — повинуясь знакомому позыву — я открыла их, в полной уверенности, что увижу стоящего рядом Андрея. Разумеется, никого в комнате не было, но расслабиться я не смогла и стала думать о нём.

Друг семьи. Работает водителем… ну, может, не работает, просто решил прокатить парня сам, после долгой разлуки… Незаурядная внешность: лицо интеллектуала и… да, скорей всего, поэта… манеры джентльмена. Да и его друг — мой работодатель — тоже весьма неординарный мужчина. На типичного бизнесмена он вовсе непохож. Ну, разве что, в своём кабинете и в строгом деловом костюме… Я была бы не прочь познакомиться поближе и с одним, и другим — у меня уже давно нет интересного общества… Хотя, вот Егор — он, правда, ещё не собеседник, но слушатель весьма благодарный.

Егор… Я переключилась на него, на перемены, происходящие не только в его манерах, но и во всём его существе, и которые заметны не мне одной.

* * *

Мои функции «воспитателя» заключались не так в помощи по выполнению уроков, как в наблюдении за тем, чтобы домашняя работа была организованной, без отвлечения на посторонние занятия. Я должна ненавязчиво заполнять чем-либо интересным бóльшую часть свободного времени Егора и преподавать ему хорошие манеры.

Когда нас представляли друг другу, отец сказал:

— Марина Андреевна будет учить тебя тому, чему не учат в школе или учат недостаточно хорошо. Любые вопросы, которые тебя будут интересовать, задавай Марине Андреевне. Она ответит тебе на них более полно, чем я или учителя.

Вот таким образом меня поставили в положение всеведущей, и, скажу честно, приходится соответствовать.

Поначалу никаких вопросов просто не поступало. Егор отбывал повинность выполнения уроков и только и ждал, когда же я слиняю и оставлю его одного. Мне пришлось провоцировать его любознательность всеми возможными способами. Похоже, отроку всё же понравилось, как я рассказываю о том, о чём знаю, и как нахожу — и учу его находить — ответы на любые вопросы. Что-то я откапываю в своей памяти и жизненном опыте, что-то — в познавательных программах телевидения, в научно-популярных фильмах, что-то мы ищем с ним вместе в книгах и энциклопедиях, которыми забит дом. Вспоминаю часто по этому поводу предел мечтаний советского родителя — «Детскую Энциклопедию», выглядящую простой газетой рядом с нынешними изданиями… И, конечно, в интернете…

Кстати, вспомнила я, на днях отец Егора пожаловался, что сын был замечен в выходах на порносайты.

— Как с этим быть? — Спросил он меня.

— А как вы поступили? — Задала я встречный вопрос.

— Первым делом хотелось наорать и запретить, но я сдержался… С трудом, но сдержался. — Добавил он после паузы. — Ваше влияние распространилось и на меня.

— И?..

— И вот, жду вашего совета.

— То есть, вы ничего Егору не сказали?

— Я сказал, что Марина Андреевна тебе всё объяснит, а пока убери это.

— И что Егор?

— Он очень просил вам не говорить.

— Ладно, — сказала я, — вы мне ничего не говорили. Я подумаю, как с этим быть.

Этот разговор состоялся в прошлую пятницу.

Я решила, что можно бы сегодня и начать.

* * *

Приведя себя в порядок, я отправилась к Егору.

Тот сидел за компьютером и что-то читал.

— Мы же договаривались, что перед уроками ты будешь ровно полчаса гонять балду.

— Я хотел узнать про Тибет. — Он посмотрел на меня с извинением во взгляде.

— Ладно, сегодня у тебя, по крайней мере, рабочий день короткий был. А что это тебя на Тибет занесло?

— Так наш Андрей только что оттуда вернулся! — Егор заметно оживился. — Вы что, не знали?

— Нет, не знала. Это интересно. И что ты выискал?

— Ну, пока так, общие сведения.

— Это о своей поездке Андрей обещал тебе рассказать?

— Ага. А вам интересно?

— Ага! — Сказала я с нажимом.

Глянула на парня — отреагирует или нет? Отреагировал: хлопнул себя по лбу:

— Простите.

Я улыбнулась.

— Может, тогда подождём рассказа Андрея? Мне кажется, живые впечатления интересней самых интересных книг.

— Я тоже так думаю, — сказал Егор и закрыл страницу.

— Пустишь на минутку? — Попросила я. — Проверю свою почту.

Он встал с кресла, я проверила почту, получив одно письмо со спамом и записку от подруги о том, что она будет три дня в офлайне, а когда вернётся с каких-то там островов, сразу напишет мне.

— Давай-ка, застолбим Тибет на всякий случай, занесём его в «избранное». — Я приступила к осуществлению своего плана.

Потом я открыла «журнал» и увидела там несколько адресов тех самых сайтов. Кликнула на один из них — открылась соответствующая картинка.

— Это ещё что?! — Сказал Егор за моей спиной, явно нервничая. — Ф-фу, гадость!

Я спокойно стала объяснять, что, возможно, эти картинки прицепились к какому-нибудь сайту сами собой, по причине непорядочности их владельцев — бывает такое, говорю. А сама кликаю новую и закрываю их по очереди.

— А ты ещё этим не интересуешься? — Спросила я будто между прочим.

— Не-а. — Говорит он, пытаясь придать голосу одновременно и пренебрежительные нотки, и убедительность.

— Ну и правильно. Это всё для… как бы это покорректней выразиться?.. для обиженных людей. — За моей спиной сопение, я кожей чувствую, что от меня ждут продолжения. — Подобные сайты предназначены для тех, кто обделён реальным общением, реальной дружбой, реальными сексуальными отношениями. Вот они и пытаются заменить настоящую, живую жизнь жизнью виртуальной. А есть такие, у которых, может быть, и имеется реальный партнёр, но им мало этого, не хватает чего-то поострей… Ну, да ладно, не будем их ни судить, ни позором клеймить, их право делать то, что они хотят. Правда? — Я обернулась на Егора.

Он выглядел вполне спокойным, только краска с лица сошла не полностью — щёки алели маками.

— Ну-ну. Не смущайся, мы же взрослые люди. — Я обхватила его рукой. — Единственное, чего мне жаль… Мне жаль, что такая бесценная вещь как совершенство и красота человеческого тела вот так вот разменивается на всякие низменные нужды. Ты же согласен со мной, что человеческое тело прекрасно, и им можно любоваться, как любуешься, скажем, морем, горами, закатом, рассветом… Правда?

— Ну… наверное… да.

Я снова подняла на него лицо:

— Так ты не уверен? — Я не стала дожидаться ответа и сказала: — Садись-ка рядом. Сейчас что-нибудь поищем.

Егор придвинул стул.

Я положила руку ему на плечо. Он посмотрел на меня. Как только наши взгляды вошли в полный контакт, я очень осторожно сказала:

— Егор. Ты уже взрослый парень… — В его взгляде появился вопрос. — Ты превращаешься сейчас в мужчину. И я прекрасно понимаю, что с тобой происходит…

Он не отводил глаз, всё ещё не понимая, к чему это я. Очень хорошо!..

Я продолжила:

— Если тебе иногда нужно снять напряжение… — Смотрит внимательно, всё ещё не понял. — Делай это лучше с закрытыми глазами, чем, глядя на всё это… — Я кивнула на экран компьютера, который сейчас светился сиреневой луной над снежными вершинами в ожидании наших с Егором дальнейших распоряжений.

Мальчишка покраснел и опустил глаза.

— Я понимаю твоё смущение. — Я погладила его по затылку и легонько потрепала волосы. — Только знай: все мальчики и все девочки проходят через это… через взросление и через всякие вещи, которые кажутся непонятными… а иногда даже ужасными.

Егор молчал, но слушал. Он успокоился и ждал, что я скажу дальше.

— Я могла бы сказать тебе, что нужно сдерживаться… преодолевать себя… Да, конечно, нужно уметь владеть собой и своими желаниям. Но иногда… иногда можно дать себе слабину. И хорошо бы при этом понимать, осознавать, что ты даёшь себе слабину.

— Как это? — Спросил он, глядя в стол.

— Прежде, чем сделать что-то, чему ты не можешь противостоять, нужно спросить себя: «а я на самом деле не могу сдержаться? или всё же могу?» И если ты понимаешь, что не можешь… ну не можешь и всё тут… тогда сделай это. И сам себе скажи: «да, я сделаю это сейчас, потому что не могу сдержаться… потому что иначе меня разорвёт на кусочки. Я позволяю себе сейчас сделать это».

Я помолчала, продолжая легонько гладить затылок парня. Егор обдумывал сказанное. Он перевёл взгляд со стола на свои ладони, лежащие на коленях.

— Вот так, как с этим? — Он растопырил пятерни.

— Да. Именно так. — Я взяла его правую руку. — Смотри, два пальчика у тебя уцелели. А мы же начинали с одного!

Ногти на мизинце и безымянном были нетронутыми и приобретали нормальный вид.

— Ты ведь так же поступал: «эти пальцы хоть и нельзя, но, если невмоготу, то можно… а вот эти просто нельзя! ну ни за что нельзя!» — Я чмокнула один и другой. — Видишь, какой ты сильный!

Он вскинул на меня затуманенный взгляд.

Я улыбнулась и продолжила.

— Ладно! Давай-ка поищем… альтернативу тому, что мы только что видели… Ты знаешь значение этого слова?

Егор сложил руки на столе, как прилежный первоклассник, и, глядя в экран, сказал:

— Знаю. Это запасной вариант.

— Можно и так сказать.

Я набрала в поисковике несколько слов. В итоге нам удалось выйти на подборку репродукций с изображением человеческого тела в визуальных искусствах всех времён и народов.

Мой тинэйджер, я уверена, впервые занимался разглядыванием обнажённой натуры под таким углом и в подобного рода компании.

Мы пообсуждали стили и модные тенденции разных эпох, не обойдя вниманием и параметры «девяносто-шестьдесят-девяносто».

— Какие женщины тебе больше нравятся: у Рубенса и Кустодиева или, например, у Модильяни?

— Мне понравилась девочка на шаре.

— Правда? Мне она тоже очень нравится. — Я вернулась к картине Пикассо. — А что тебя в ней привлекает?

Я была и удивлена ответом, и рада ему в одинаковой степени.

— Она такая… хрупкая и беззащитная.

— Мой ты золотой! — Я прижала его голову к своей щеке. — Ты растёшь настоящим мужчиной. Могу позавидовать той, которую ты полюбишь… Или, может… ты уже влюблён? — Спросила я и поспешила добавить: — Ты прости, если я задаю нетактичный вопрос. Ты, конечно, можешь не отвечать на него.

— Да нет, ничего… Я же тоже вам сегодня задал нетактичный вопрос.

— Правда? Какой это? — Я сделала вид, что не поняла, о чём он.

— Ну, про вашего мужа… который умер.

— А-а. Ну, ты же извинился, так что, инцидент исчерпан.

— А чтобы инци… инцидент был исчерпан, достаточно извиниться?

— Если ты имеешь дело с воспитанным человеком, то достаточно. Если получишь от него прощение, конечно.

— А если не получу?

— Тогда посложней ситуация… А что, есть конкретный пример?

— Ну, да…

— Я не смогу помочь?

— Ну… — Начал он нерешительно.

Я легко коснулась его руки и сказала:

— Старайся не нукать.

— Ага! — Согласился он.

— И не агакать.

Мы рассмеялись, и Егор взахлёб рассказал мне историю, как на прошлой неделе, на переменке он случайно сбил с ног Алиску Кирсанову…

— Алису, — поправила я.

— Ну, да Алису… ой, без «ну»… просто Алису, а она до сих пор не может мне этого простить!..

Я улыбнулась: Алиса Кирсанова — копия… точней, оригинал тоненькой гимнастки в голубом. И схожесть их лиц удивительна — я заметила это сейчас, пристально рассматривая очень хорошего качества репродукцию. Модель, с которой писал художник, скорей всего, испанских кровей, во всяком случае, уроженка Юга. В чертах Алисы тоже ясно читаются признаки полуденных широт. С едва уловимым восточным ветром…

Она мне очень нравится, эта девочка — миловидная, хрупкая. Прилежная ученица… А вот насчёт беззащитности я бы не спешила: в ней ощущается характер, а это уже опора. Навряд ли моему маленькому мужчине это очевидно и понятно сейчас, но, ещё совсем немного, и…

Похоже, наш парень влюблён!

— Так-так. — Сказала я. — И как же ты прощения просил?

— Как вы учили…

— Или сказал: «да ладно, не стеклянная, не разобьёшься!» А?

— Нет, честно, я сказал: «Алиса, прости, пожалуйста».

— А что Алиса?

— Она… она только хмыкнула и посмотрела на меня… как на ничтожество!

Он отвернулся в окно.

О, это было переживание!

— Хочешь, выдам тайну?

Егор впился в меня взглядом.

— Мы, девчонки, иногда своим поведением показываем вовсе не то, что чувствуем. Правда! Ты этого не знал?

— Не-а.

— Ну, как же? А сам ты всегда своими действиями выражаешь именно то, что хочешь сказать? Например, тебе не доводилось нарочно толкнуть какую-нибудь девочку, которая тебе нравится? Или какую-нибудь обзывалку для неё придумать?

— Я Алису уже давно не обзываю! Я нечаянно её задел! — Глаза были на мокром месте от отчаяния, Егор пытался это скрыть и снова отвернулся в окно.

— Так ты ещё и обзывал Алису? — Осторожно спросила я.

— Подумаешь… Это и не обзывалка даже… «Алиса из страны чудес»! Разве это обидно?

— Нет, само по себе это не обидно. Главное, в каком контексте это прозвучало.

Егор снова заинтересованно посмотрел на меня.

— Если бы ты ей сказал наедине: «Алиса, ты девочка из страны чудес» — не думаю, что она обиделась бы.

Он отвернулся и долго молчал.

— Кретин. — Сказал он тихо.

— Что такое?

— Я орал это на весь класс.

— М-да… Надо с этим как-то быть…

— Тогда надо ещё и за это извиниться. Да?

— Мудрое решение. — Я провела по его волосам ладонью и в который раз отметила, что последние несколько дней Егор позволяет мне прикасаться к себе!.. — Завтра тебя ждут великие дела. Главное, не растеряй решимость.

Мы помолчали немного. По тому, как глубоко Егор вздохнул, как расслабилась спина и обмякли плечи, я поняла, что до завтра эта тема его больше не будет угнетать. Выводить из равновесия — да, вполне возможно. Но только в сторону позитива и надежды.

— Сколько уроков тебе к завтрашнему дню нужно приготовить? — Спросила я.

Егор достал дневник.

— История, математика… литература.

— Вперёд! — Сказала я.

— По литературе я готов.

— Я знаю. И проверять тебя не буду.

— По математике две задачи и по истории один параграф.

* * *

В пятом часу мы вышли во двор. Накрапывал дождь. За рулём джипа сидел Борис.

Пока Егор плавал, я опять думала об Андрее: друг семьи, внешность поэта, Тибет… Вспомнила этот немой зов обернуться и подойти… Интересная личность.

После бассейна мы собирались заехать за рисовальными принадлежностями — у Егора начинались занятия в художественном классе, который он изъявил желание посещать.

Мы вошли в магазин, и я почувствовала, что Егор тянет меня совсем не в ту сторону. Ничего не понимая, я остановилась и говорю:

— Егор, нам вот в тот отдел. — И тут же замечаю в нём Алису с мамой. — Ой, смотри-ка, мы не одни! — Говорю я, как ни в чём не бывало. — Наверно, Алиса тоже решила…

— Давайте после зайдём…

Почувствовав, что мой парень занервничал, я отвела его в сторону и сказала, что, конечно, мы можем вообще сбежать из магазина, но решит ли это нашу проблему?

— И потом, — добавила я, — я считала, что имею дело с джентльменом, и мне сейчас грустно видеть, что рядом всего лишь комплексующий, неуверенный в себе подросток.

Егор сделал попытку справиться с признаками неуверенного в себе подростка.

— Ну-ка, посмотри на меня! — Сказала я строго, даже жёстко.

Он вскинул глаза в недоумении.

Доминанта перебита. Я улыбнулась:

— Всё в порядке. Пошли!

Мы поздоровались с Алисой и её мамой, и я под каким-то предлогом завладела вниманием мамы, дав ребятам возможность остаться лицом к лицу.

По тому, как вела себя Алиса, когда позже мы все вместе делали покупки, советуясь друг с другом, я поняла, что мой отрок прощён, и, более того, в не меньшей степени интересен этой милой маленькой леди. Как я раньше этого не замечала?.. Я ведь уверена была, что Алису интересует совсем другой мальчик из нашего класса…

* * *

В машине Егор пустым взглядом уставился в тёмное окно, по которому струились редкие дождинки, и даже не надел свои наушники. Он отсутствовал, это было очевидно. Он снова и снова переживал встречу, объяснение, прощение. Всё, что он сейчас видел — я знала! — это прелестное лицо Алисы Кирсановой.

Когда мы въехали в посёлок, я решила, что пора выводить парня из бессознательного состояния, и легко коснулась его руки. Он, словно очнувшись от сна, повернулся ко мне. И вдруг уткнулся лицом мне в плечо. Я молча прижала его к себе и гладила по волосам.

Машина остановилась около дома. Водитель, как и положено, замер, ожидая распоряжений.

Я подняла лицо Егора. На ресницах блестели слёзы, он не смотрел на меня.

— Борис, пожалуйста, оставьте нас на минутку, — тихо сказала я.

Водитель вышел. Я отёрла глаза мальчишке, поправила волосы и поцеловала в лоб.

— Вы не могли бы… — Начал он хриплым голосом. — Не могли бы остаться сегодня у нас?

— Почему бы нет? Если папа не будет против.

— Конечно, не будет! — Егор оживился. — Он даже не будет против, если вы у нас всё время будете жить!

— М-м… Не знаю, не знаю…

— Я знаю! — Парень с надеждой смотрел на меня.

— Хорошо, давай отложим этот разговор, ладно? А сегодня я останусь с тобой.

Отец Егора вышел из гостиной в прихожую нам навстречу. Это не было рядовым явлением — обычно он возвращался не раньше десяти вечера, если возвращался вообще.

В домашнем он выглядел особенно привлекательно. Ему, как и любому мужчине, безусловно, шли деловые костюмы, но официальная одежда делала его… делала его другим. Я-то знала — видела, чувствовала — что это человек с гораздо более богатым внутренним миром, чем среднестатистический бизнесмен подобного уровня, что за манерами, присущими его положению, скрывается другой пласт его натуры. Я лелеяла надежду, что когда-нибудь нам доведётся стать ближе.

Иногда я завидовала той женщине — а в её существовании сомнений у меня не возникало — с которой он проводил добрую половину свободного времени, и ловила себя на мысли, что не прочь бы и с ней познакомиться. Зачем? М-м-м… Чтобы оценить: достойна ли она этого мужчины, его ребёнка… Конечно, у меня и мысли не возникало влюбиться в своего работодателя! Но он импонировал мне как личность и был очень… очень привлекательным мужчиной…

— Добрый вечер, — сказала я.

— Добрый вечер, — ответил он и внимательно поглядел на сына. — Как дела, малыш?

Малыш поднял на отца сияющее лицо, на котором и следа не осталось от недавних переживаний и слёз, и сказал:

— Классный денёк, па! — Скинул кроссовки и дунул по лестнице. — Наверху он вспомнил о чём-то и слетел вниз. — Па, можно?..

Как раз в этот момент его отец приглашал меня на семейный ужин с близким другом, который вернулся из дальнего путешествия, и предлагал мне остаться сегодня ночевать в доме.

Егор смотрел на меня выжидающе, и, когда я сказала: «спасибо, с удовольствием», — подскочил на месте и с криком «ура!» через три ступеньки понёсся к себе.

Я справилась, во сколько ужин, и сказала, что зайду домой, приведу себя в порядок и вернусь. Хозяин настоял на том, чтобы Борис отвёз меня, и, поскольку шёл дождь, я не стала отказываться.

— Форма одежды? — Спросила я, выходя на крыльцо.

— Самая соблазнительная, — улыбнулся Сергей Егорович.

Приятно будет провести неформальный вечер в обществе двоих незаурядных мужчин… Троих незаурядных мужчин, — поправила я себя и тут же вспомнила недавнюю сцену в машине. На глаза едва не навернулись слёзы.

* * *

В объявлении, на которое я случайно…

Ну да, конечно, ничего случайного на свете не бывает, я знаю! Если какое-то событие, какой-то штрих нашего бытия по всем параметрам выпадает из обыденности, нужно вслушаться в него, как можно внимательней: вполне вероятно, что за ним последует ещё одно незаурядное происшествие, а то и ещё одно. Тогда с большой долей вероятности можно быть уверенным, что это начало ярких перемен, а случайности — лишь предвестники их. Судьба звонит и дважды, и трижды… и «семижды семь». Но если ты не услышишь — твои проблемы, что называется.

Это я знала из теории, но, конечно же, всё произошедшее в то утро, сложила в цепочку гораздо позже.

Первой случайностью стало моё желание раскусить лесной орех — накануне я ни с того, ни с сего купила на рынке пакет фундука, притом, что обычно покупаю чищеные орехи. А тут мне вдруг показалось, что горка сочно-коричневых ядрёных, шелковисто лоснящихся орешков украсит мою кухню…

Вторая случайность. Мои от природы крепкие зубы не выдержали довольно тонкой кожуры аппетитного орешка — от нижнего зуба откололся крохотный кусочек.

Я собиралась в магазин, и моя дорога совершенно случайно проходила мимо стоматологической клиники.

Когда я заглянула туда на удачу, совершенно случайно оказалось, что через пятнадцать минут освобождается один из докторов, и по записи к нему никого нет.

Я присела в кресло в ожидании, когда освободится доктор, и совершенно случайно мой взгляд упал на газету объявлений, которую я зачем-то взяла в руки, хотя никогда не читала подобных изданий.

В объявлении, на которое я случайно наткнулась, значилось: «Требуется воспитатель для подростка: одинокая женщина, не моложе сорока лет, высшее педагогическое образование, владение компьютером, широкий круг интересов. Проживание в доме подростка. Тел.…»

Я не искала работу — моя меня вполне устраивала. Менять образ жизни даже отдалённо не входило в мои планы. Почему я позвонила?.. Возможно, моё подсознание само просчитало слишком большое количество случайностей на одно отдельно взятое утро, и подало сигнал моей интуиции… А с интуицией, как я уже сказала, я дружила всегда.

Мне назначили встречу. После двадцатиминутной беседы отец того самого подростка, нуждающегося в воспитателе, пожал мне руку и сказал:

— Я позвоню вам в любом случае.

Разумеется, я не ждала звонка так скоро! Тем не менее, Сергей Егорович позвонил в тот же вечер и сказал, что хочет познакомить меня с подопечным. Договорились на завтра в кафе, за ланчем.

Когда я увидела Егора, то первым делом подумала, что нужно быть слишком самоуверенным педагогом, чтобы питать надежду на успех. Подросток был дёрганый, ни о каких манерах речи не шло, и плевать ему было на то, что там задумал его папаша.

«Вот эта тётка будет моим воспитателем? Ну, пусть будет, мне до лампочки! Эта, другая — чихать я хотел на ваше воспитание со всеми воспитателями вместе взятыми!» — примерно об этом заявлял он всем своим видом.

Когда папаша закончил представление нас друг другу, дитё засунуло себе в уши по затычке и задёргалось в ритме какого-нибудь очередного музыкального супершедевра. О том, как он поглощал пищу, не стоит даже рассказывать.

Только вот его обкусанные ногти больно резанули по сердцу — я-то знала, что это значит…

После обеда меня отвезли показать дом и дали право выбора: жить тут или отдельно, неподалёку.

— Если у меня действительно есть выбор, я буду не против отдельного жилья, — сказала я.

Когда мне объявили о зарплате, я едва устояла на ногах, но сделала вид, что она вполне в пределах моих ожиданий.

Потом, как я говорила, мне дали некоторые инструкции касательно формы одежды и выдали наличность для скорейшей реализации рекомендаций — до начала работы оставалось две недели.

И вот он, сегодняшний день со всем его содержимым…

* * *

Борис привёз меня назад, и я ещё раз смущённо поблагодарила его. По-моему, ни он, ни второй водитель, ни приходящая домработница, не могут понять: за что я виновато благодарю каждого всякий раз — это же их работа. И притом далеко не за «спасибо».

Я постучалась в комнату Егора.

Он сам открыл мне, а не крикнул, как обычно «да!», «открыто!» или что-нибудь в этом роде.

— Какая вы красивая! — Он замер на пороге, воззрившись на меня. А ведь уже один раз ему довелось видеть меня в вечернем наряде. Но это было невесть как давно — целых три недели тому назад.

— Спасибо, мой хороший. Ты тоже блестяще выглядишь. — На парне костюм по всем правилам и рубашка с галстуком.

Помню, когда мы покупали этот костюм для первого сентября, он сказал:

— Да я лучше удавлюсь, чем одену эту гадость!

— Надену, — поправила я.

Егор уставился на меня:

— Что — надену?..

Я объяснила парню, в каких случаях нужно говорить «одену», а в каких — «надену».

Это был, пожалуй, самый первый урок, преподанный мной ему.

— С галстуком сам справился? — Спросила я.

— Посмотрите… пожалуйста.

Я проверила — узел завязан безукоризненно, причём узел сложный, двойной.

— Отлично! — Я провела по его волосам и уловила едва заметное движение головы: так котёнок прижимается к руке, гладящей его. — Во сколько велено быть в гостиной?

— В девять.

— У нас есть… — Я посмотрела на его будильник. — У нас есть семнадцать минут. Чем займёмся? Можно сесть?

— Ой, да. Конечно, простите, я должен был предложить вам.

Меня забавляло и удивляло, с какой охотой и быстротой он усваивал язык галантности. Впрочем, если бы это не было созвучно его натуре, навряд ли мои старания увенчались бы столь скорым успехом…

Я села на диван, он — к рабочему столу.

— Ну, что, вызвать тебя завтра на моём уроке?

— Не знаю…

Егор крутился туда-сюда в своём чёрном кожаном кресле.

Я не стала напоминать ему о манерах — иногда хорошими манерами можно пренебречь ради хорошего настроения. И ещё меня порадовало, что он чувствует себя вольно в моём присутствии — не так, как прежде, ещё совсем-совсем недавно…

— Хочешь блеснуть? — Подзуживала я.

— Вообще-то я готов…

— Ладно, давай договоримся так: если ты решишься, то поднимешь руку.

— Угу. — Сказал он, и тут же, без паузы: — А Алиса простила меня.

— Я поняла это. И я очень рада! А скажи, у вас с ней официальная дружба?

— Как это? — Удивился Егор.

— В моё время мальчики делали девочкам предложение, если хотели дружить с ними. Например, в записках. Или на словах.

— Нет, я не делал… А для чего?

— М-м-м… Резонов может быть несколько. Ну, например, если девочка даёт согласие на дружбу, то мальчик может быть уверен в том, что тоже интересен ей, и тогда он гораздо меньше времени тратит на ненужные переживания. Хотя… — оговорилась я, — от переживаний далеко и надолго не уйдёшь… Потом, такие отношения, как правило, в меньшей степени подвержены насмешкам друзей и подруг: какой смысл насмешничать, если никто ничего не скрывает, правда же? Такая смелость, кстати, поднимает обоих в глазах их окружения.

Егор только рот не открыл, слушая меня. Разумеется, я прекрасно знала, что нынче отношения между полами строятся в совсем другом «формате», нежели тридцать лет тому назад, и так же отличаются от тех отношений, как принятые в моей юности от бытующих в позапрошлом веке. Потому мои объяснения и вызвали такой интерес у парня.

— Понимаешь, о чём я?

Он кивнул.

— Конечно, твоё предложение накладывает на тебя и определённые обязательства. Например, тебе нужно будет контролировать свои отношения с другими девочками, чтобы не ранить чувства той, другом которой ты себя объявил. И, разумеется, уделять ей больше внимания, помощи… Короче, стать джентльменом для своей леди.

Егор молча кивнул всё с той же сосредоточенной миной.

— Вот и хорошо. — Я улыбнулась. — А сейчас я твоя леди, ты мой джентльмен, и нам пора.

— Марина Андреевна…

— Да, Егор?

— Вы сказали про переживания… что от них далеко и надолго не уйдёшь…

Да, мальчишка мой — как губка: всё тянет в себя, ничего от его внимания не ускользнёт…

— Увы, это так. — Я задумалась. — Хотя, если посмотреть с другой стороны, то, возможно, надо бы сказать не «увы», а «к счастью».

— Почему — к счастью?

— Потому, что переживания всегда влекут за собой размышления над происходящим, над нашим отношением к происходящему и к нашим поступкам. А размышления это неплохо само по себе…

— Это формирование собственного мнения, — перебил он и вопросительно и несколько смущённо, как мне показалось, посмотрел на меня.

— Совершенно верно. — Я улыбнулась и сказала: — Нам пора.

Егор поднялся, открыл передо мной дверь, подал руку, и мы спустились в гостиную.

Его отец и Андрей уже сидели за столом. Увидев нас, входящих рука об руку, они встали и замерли на какое-то время с удивлением на лице, которое то ли не сочли нужным, то ли не успели скрыть. Я их понимала — мы с Егором являли пару что надо.

— Добрый вечер, джентльмены.

— Добрый вечер, — ответили они в голос.

Егор усадил меня напротив отца, а сам сел лицом к Андрею.

Андрей занимал нас рассказами. По большей части, они были рассчитаны на Егора, но не меньший интерес вызывали и у меня. Сергей Егорович, вероятно, слышал их не впервые и внимал другу вполуха, витая в своих мыслях.

В десять я проводила Егора в комнату, и он уточнил, ночую ли я у них. Услышав утвердительный ответ, он снова обрадовался, хоть я и не могла понять: почему это вызывает у него такой энтузиазм? В следующий раз обязательно спрошу его…

Пожелав Егору спокойной ночи, я вернулась к мужчинам.

Они сидели теперь в креслах и пригласили меня присоединиться к дегустации какого-то вина, привезённого Андреем — правда, не Тибетского и не Индийского, а Австралийского, купленного им в аэропорту.

Я сказала, что ничего не смыслю в напитках, кроме «нравится — не нравится».

Тем лучше, сказали они, и Сергей налил понемногу в бокалы. Я, наблюдая за их движениями, повторила необходимые, по всей вероятности, манипуляции и сделала маленький долгий глоток. Мужчины, прикрыв глаза, вдыхая через рот, выдыхая через нос, а потом наоборот, что-то там анализировали.

— М-да. — Сказал Андрей.

— М-да. — Повторил Сергей.

— М-м-м… да-а-а… — Сказала я и засмеялась. Потом добавила: — Вкусное вино. Только, пожалуйста, не переводите его на меня, если оно какое-то особенное. У вас есть что-нибудь для простолюдинов, вроде меня?

— Нет, вы будете пить именно это, — сказал Сергей и долил в мой бокал.

Себе они налили коньяк.

Весь вечер звучала незнакомая мне музыка, и я всё порывалась спросить — что это и кто это. Мне показалось, теперь настал подходящий момент.

— Это музыка нашего дорогого Андрюши, — ответил Сергей.

Я с удивлением посмотрела на Андрея.

Он улыбнулся:

— Вы же сами сказали, что я больше похож на поэта, чем на водителя.

— Правда? — оживился хозяин дома. — Вот так тебя сразу и раскусили? Хотя, что я… Это же не просто женщина!.. — Он постарался вложить в произносимые слова всё своё восхищение мной.

— Да, я не просто женщина, я психолог, — замялась я.

Прекрасно зная все тонкости этикета, отвечать на комплименты я не научилась до сих пор…

— Я вовсе не это имел в виду, — улыбнулся Сергей. — Ладно, дорогие друзья, — сказал он, вставая, — я вынужден откланяться, прошу меня простить.

Мы остались вдвоём. Я слушала музыку и смаковала вино. Оно было вкусным — ароматным и в меру терпким — больше я ничего сказать не смогла бы.

А музыка завораживала. Очень разная по структуре, по… по насыщенности, что ли… То звучал один-единственный инструмент, то едва ли не сводный духовой оркестр вместе с симфоническим, налетев, затирали, сметали трепетную ноту, повисшую в пространстве… Местами вступал мужской голос, без слов. Он словно задавал новое направление, музыка меняла течение, тональность, и голос уходил, растворялся. Потом снова…

Андрей сидел молча, глядя перед собой, вероятно, не желая мешать мне слушать. Возможно, это была своего рода медитация, и я тоже не решалась нарушить покой, хоть мне и хотелось поговорить.

Когда музыка стихла, мы одновременно посмотрели друг на друга. В его взгляде мелькнуло что-то, что заставило меня отвести свой.

— Так вы — музыкант… композитор.

— И композитор, и исполнитель, — сказал он. — Мы с Сергеем оба музыканты, одно училище окончили. Там и подружились.

Я посмотрела на Андрея с удивлением:

— И Сергей Егорович тоже?..

— Да. Только потом он ушёл в бизнес и перенёс туда свой креативный склад натуры. Как оказалось, для успеха любого дела необходим творческий подход.

— То-то я удивлялась… какой-то нетривиальный бизнесмен мне встретился.

— А потом такой же водитель.

— Да, — я улыбнулась, — такой же водитель… Мне очень понравилась… Нет, это не то слово. Ваша музыка удивительная. Вы дадите мне послушать?

— С удовольствием.

— Странно, что Егор мне ничего не рассказывал. Мы ведь с ним и о музыке говорим.

— Я совсем недавно, перед поездкой, закончил работу. Над всеми тремя дисками. Шесть лет ушло, пока я всё это сочинял и шлифовал. Вот вернулся, прослушал чистыми ушами и понял: всё, готовый продукт.

— Мне очень интересно, что вы делали там…

— У нас есть время, — он улыбнулся. — Я расскажу. В обмен на ваш рассказ.

— О чём? — Я посмотрела на Андрея.

— О том, как вам удалось чудовище в ангела…

— Не преувеличивайте… — перебила я его.

— Но это же совершенно другой ребёнок! — Настаивал Андрей.

Я стала серьёзной. Точнее, лёгкость ушла…

— Да. Он меняется. — Сказала я. — Только здесь никаких чудес, всё очень просто: любому живому существу нужно лишь одно — любовь. И дети — вовсе не дьявольские манипуляторы, как часто считают взрослые… На самом деле, чем более неуправляемо и агрессивно поведение ребёнка, тем с более беззащитным существом мы имеем дело. Внутри они перепуганные маленькие существа, сжавшиеся в комок и умирающие от страхов, которые нам и представить себе невозможно… Ведь свои собственные детские страхи мы стараемся подавить или забыть…

Я разволновалась до дрожи в голосе. С чего это?.. Сегодняшний день — такой долгий и наполненный, что-то новое, появившееся в поведении Егора, чего я никак не могу истолковать… Что-то происходящее со мной, чему я тоже не нахожу объяснения…

Андрей молчал. Мне стало неловко от собственной несдержанности. И я добавила уже более ровным голосом:

— Детей нужно нежить, ласкать, целовать, тогда уходят страхи и прорастает гармоничная личность.

— Но на это далеко не каждая мать способна, — сказал мой собеседник тихо.

— Мне, конечно, приятно слышать это, но… я не могу иронизировать на тему Егора… пока не могу… мне больно. — У меня и вправду сжалось всё внутри. — Простите.

— Это вы простите. — Голос Андрея напрягся. — Я взял не ту тональность в разговоре о нём. По правде, он мне не чужой. И я очень рад тому, что с ним происходит… нет, не так… я рад, что в его и в нашей жизни появились вы. — Он улыбнулся своей обычной едва заметной улыбкой.

— Я тоже рада нашей встрече, только вот… — Я чуть было не проговорилась о своих опасениях, которые стали одолевать меня в последнее время, но не стала продолжать.

— Только вот?.. — Андрей смотрел на меня, и мне показалось, что он знает, о чем я.

— Нет, не сейчас.

Я хотела спросить о матери Егора: кто она, где? Если Андрей — близкий друг семьи, он наверняка знает… Но сменила тему:

— А у вас есть дети?

— У меня… нет.

— Простите. — Его короткая заминка отрезвила меня. — Других учу, а сама… Это нетактичный вопрос.

— Мы теперь не чужие друг другу… до определённой степени. Поэтому некоторые вопросы переходят в разряд насущных. Вы согласны со мной?

— До определённой степени.

Мы замолчали. Пора идти спать. Расставаться не хотелось, но рано или поздно это следовало сделать.

— Ну, что, до завтра? — Решилась я.

— До завтра, — сказал Андрей, поднялся из кресла и протянул мне руку.

* * *

Я легла в холодную, пустую постель.

Уже почти пять лет это — обыденная реальность моей жизни, но почему-то именно сегодня я подумала об этом: о пустой, холодной постели. Почему?.. Вместо ответа на память пришёл ещё один не столь давний из ряда вон выходящий случай.

После первой беседы с моим потенциальным работодателем мне приснился сон — впервые за последние годы всколыхнувший моё женское естество. Некий мужчина, очень приятный мне, пытался склонить меня к близости. Мне хотелось ответить ему взаимностью, но я боролась с собой, не будучи при этом способной разобраться, кому же я не желаю изменить: мужу или любовнику? Я уговаривала себя во сне, что ни один из них не узнает, я смогу скрыть от каждого, но я должна это сделать, должна, я хочу этого…

Проснувшись, я пыталась вспомнить, что за мужчина был в моём сне, но образ расплывался, оставалось лишь острое чувство нашего с ним взаимного притяжения и желания физической близости.

Что могло спровоцировать этот сон? Не встреча же с крутым бизнесменом, показавшимся мне симпатичным мужчиной!..

Я написала Элке.

«Это весна, милочка моя!» — ответила Элка. — «Я рада за тебя! Выйди в чат.»

Я вышла. И вот такая «беседа» у нас получилась.

Я: привет. и чему же это ты так рада?

Э: весной повеяло!

— весна не бывает осенью. — Грустно пошутила я. — а осень-то не только на дворе…

И тут она напустилась на меня со свойственной ей горячностью:

— сейчас я начну кричать, приготовься! (смайлик) весна это не время года, это состояние души! это состояние роста, развития, движения!!! а твоя весна только началась!

— только — это когда?

— когда после гибели петра ты начала жить осознанно!

— и что — сейчас новая фаза весны? (смайлик)

— скорей всего! дух всегда тянет за собой плоть, не мне тебе рассказывать! дохлый дух — дохлое тело. (смайлик) а бодрый дух — весна в членах! (смайлик)

Что напомнило мне об одиночестве теперь? Беседа с приятным мужчиной, оказавшимся близким по духу и помстившимся мне симпатичным?..

Элкина теория «весны в членах» вполне объясняла моё состояние. Но это объяснение не отменяло лёгкого привкуса горечи и ощущения тоски, тонкой нитью перехватившей горло…

20.10.2005. Четверг.

Утром домработница передала мне записку:

«Марина Андреевна!

Очень прошу Вас приехать сегодня в мой офис в 16 часов. Мне нужно с Вами поговорить. Разговор отложить не могу. Вечером, не возвращаясь домой, улетаю на две недели.

Спасибо.

С.»

* * *

Егор слушал музыку.

Андрей вёл машину. Я поглядывала в зеркало, но почему-то оно оказалось повёрнутым таким образом, что глаз водителя не было видно, только губы и подбородок. Может быть, я сижу не так, как обычно?.. Да нет, место то же… Я попыталась чуть-чуть сгорбиться — выше носа водителя ничего увидеть не получалось.

Поёрзав, я остановилась на губах Андрея: пусть будет. Зато можно смотреть на них, не отводя взгляда.

Мне нравились его губы. В них виделось что-то… что-то французское. Особенно, когда он говорил. Впрочем, нет, вот так — сомкнутые — тоже…

Я попыталась представить себе, как они целуют женщину. Ничего не получилось… Для того чтобы представлять себе такое, нужно уметь влюбляться. Нужно хотя бы уметь видеть в мужчине мужчину. А я давно уже стала… как выразилась моя Элка, гендерно нейтральной… Как арктическая пустыня…

* * *

Мы вышли вместе с Егором. Первый урок у него — мой.

Прямо не знаю, что делать: на каждом уроке — и по русскому, и по литературе — начиная со вторника, мальчишка просится к доске. Других желающих нет, приходится вызывать его.

Справилась в учительской: как по другим предметам? Общая тенденция роста оценок по гуманитарным дисциплинам. Математика, химия — средне, а вот по физике — пятёрки. Попытала физика, встретив его вчера в коридоре: не завышает ли он Егору оценки?

Дело в том, что папа Егора — один из основных доноров школы, и я опасаюсь, что за материальные даяния ему будут платить завышенными оценками сына.

Физик обрисовал картину так. У моего подопечного живой, экспериментаторский ум, расположенный к абстракции и парадоксу, но пониженная способность к точным наукам. Ставить по физике тройку за то, что парень не силён в формулах, но при этом изобретает новый опыт для определения теплопроводности жидкостей, он, Евгений Моисеевич, не может и не будет!

— Вспомните двоечника Роберта Вуда! — Возбуждённо говорил он мне. — Да того же Эйнштейна!.. Он ведь тоже не из отличников!

И физик напомнил мне фразу великого учёного — её я знала очень хорошо. Эйнштейн сетовал на то, что современные — современные ему! — методики преподавания душат святой дух исследования, который нуждается в свободе, а не в принуждении, и что без свободы этот дух непременно зачахнет. Печально, что эти слова вот уже полвека остаются актуальными…

Кроме всего прочего, Евгений Моисеевич заметил, что в этом году Егор стал прилежней относиться к учёбе вообще. В предыдущие годы он был более спонтанным: есть настроение или интерес — пятёрки, нет такового — ставьте двойки, мне чихать.

Я поблагодарила учителя за информацию.

Прочие подробности узнáю на родительском собрании.

* * *

После своего урока я решила побыть на воздухе — последние тёплые деньки. Скоро зима, которая вот уж не первый год стала нагонять на меня если не тоску, то грусть. Хотя с моей новой жизнью, похоже, не до мерехлюндий будет…

Я спустилась к реке и побрела по набережной.

Что там босс хочет мне сказать? Разговор, похоже серьёзный, а не просто указания на время отсутствия — в этом случае хозяину достаточно телефона или листа бумаги и ручки. Что-то случилось?.. О его отъезде я знала ещё во вторник, так что поездка запланированная. «Разговор отложить не могу». Значит, есть тема… Ладно, дождёмся шестнадцати часов.

Егор. Он всё больше становится мне небезразличен… Нет. Не так… я не могу сформулировать это словами. У меня начинает болеть душа. Не за него, а о нём. Что это? Как это называется и что означает?.. Мой довольно богатый опыт психолога не способен подсказать ответ — и именно это и озадачивает.

Андрей. Что за роль он играет в этой семье? Друг — понятно. Но друзья живут в своих домах, а навещают по случаю. Он, похоже, постоянно обитает в доме Сергея. Водителем работает — деньги зарабатывает у богатого приятеля?..

* * *

Андрей стоял на самом верху лестницы, по которой я поднималась в школьный сад, пребывая в размышлениях подобного рода. Он был совершенно спокоен, но у меня вырвался вопрос:

— Что-то случилось?

— Нет. Почему вы решили?

Я поднялась, и мы стояли рядом.

— Потому, что вы тут стоите и меня ждёте, — сказала я.

— Я видел, что вы пошли на набережную, и тоже захотел прогуляться. А потом не решился вторгаться в ваше одиночество… Вы пребывали в серьёзных раздумьях.

— С чего вы взяли? — Я засмеялась. — У меня озабоченное чело?

— Да нет, на вашем челе заботы не отразились… Но вы же всё-таки думали о чём-то?

— Человек всегда о чём-то думает. — Я направилась к своей скамейке.

— Смею вас разубедить.

— Вы имеете в виду медитацию?

— Не только это… Но вы сейчас не просто думали, вы решали проблемы. Я прав?

— Да. вы правы. — Сказала я, и во мне поднялось что-то, не слишком присущее мне, хотя профессионально хорошо знакомое. — Не вздумайте убеждать меня в том, что вы провидец или экстрасенс… или как там это у вас называется…

— У нас — это у кого? — Он улыбался.

— У вас, у тибетцев. — Мне становилось стыдно за себя, и я засмеялась. — Простите, это так… нервы…

— Вот-вот. — Сказал с улыбкой Андрей. — Я об этом. Что-то вас выводит из равновесия.

— Вам сказать? Или сами… прочитаете? — Я села на скамью и воззрилась на кладбищенский сад.

— Я не люблю вторгаться в чужое.

— Но умеете, правда?

— Умею. — Очень серьёзно ответил он.

Именно в этот момент мои интуитивные догадки обрели статус уверенности.

— Можно отгадать, когда вы впервые вторглись в моё?

— Отгадайте. — Андрей повернулся ко мне лицом и закинул руку мне за спину, положив её на спинку скамьи.

Это начинало походить на соревнование двух петушистых подростков.

— В понедельник, — сказала я так, словно озвучивала приговор партнёру по шахматам: «мат». — Когда я сидела вот на этом самом месте.

Он улыбнулся. Мне показалось — удовлетворённо и снисходительно одновременно.

— И в понедельник тоже. Но впервые это произошло гораздо раньше.

— Но мы знакомы только с понедельника… — Я была в замешательстве и не сумела этого скрыть.

— Это вы со мной знакомы с понедельника.

Андрей смотрел на меня с такой открытой улыбкой, словно говорил: ну, полно, хватит, оставим это, я сдаюсь.

Я, не находя, что сказать, молчала и ждала.

— Марина, — сказал он серьёзно. — Когда Сергей передал мне ваш с ним разговор по видеосвязи, я тут же ответил ему: это то, что нужно… — Он осёкся и смущённо извинился: — Вы уж простите за такую формулировку… Дело в том, что мы давно искали воспитателя для Егора… Я присутствовал при всех беседах. А потом вот улетел. Когда появились вы… Ну, короче, я сказал: это она. И не ошибся.

— Это чутьё, опыт или что-то ещё?

— И то, и другое, и третье.

В кармане зазвонил телефон, напоминая о конце занятий Егора. Почти сразу раздался школьный звонок.

Мы поднялись и направились к машине.

— Вы свободны в районе четырёх? Меня босс в офис приглашает.

— Я в курсе. Я отвезу вас, — сказал Андрей.

* * *

Без пяти четыре я вошла в приёмную. Секретарь предложил мне присесть и заглянул в кабинет директора.

Сергей Егорович проводил меня к низкому столику с креслами, давая понять, что разговор будет не совсем деловой, и для него требуется более непринуждённая обстановка. Он сел напротив меня, опершись локтями о колени и сцепив пальцы, тем самым вольно или невольно выдав волнение и напряжение.

Он молчал, я ждала.

Вошёл секретарь и поставил перед нами по чашке горячего чая, блюдце с тонко нарезанным лимоном и вазу с конфетами. Я поблагодарила его, а Сергей сказал:

— Виктор, пожалуйста, ни звонков, ни визитов. До семнадцати. И предупреди Сергея, что в семнадцать-пятнадцать мы выезжаем.

— Хорошо, — сказал Виктор и вышел.

М-да, подумала я, час на беседу — это серьёзно.

Сергей бросил кружок лимона в чай и слегка придавил его ложкой. Потом сделал маленький глоток. Поставил чашку и поднял на меня глаза. Он сидел всё в той же позе.

— Марина Андреевна… — Начал он. — Я нервничаю, как вы видите.

— Я тоже, — улыбнулась я. — Может быть, даже больше, чем вы.

Это была уловка.

— Правда? — Усмехнулся он. — Вы-то что? Впрочем, понимаю… босс вызвал в офис, сам сидит, молчит, нервничает…

Перебивка сделала своё дело: Сергей заговорил, хоть и волнуясь, но связно и делово. Иногда он делал долгие паузы — то ли для меня, чтобы я усвоила сказанное, то ли для себя, чтобы собраться.

— Начну с того, что я вам бесконечно благодарен за сына. Вы делаете чудеса… Не перебивайте меня. И не пытайтесь разубедить, результаты вашей работы очевидны. Так вот, мой сын… Он рос без матери, им занимались бабушки-дедушки. Сам я занимался бизнесом. Когда я опомнился, что ребёнок — это не кошка или собака, которых можно отдать в добрые руки, ему было уже девять. Он был порой совершенно неуправляем. Наступали затяжные периоды, по неделе, по две… Тогда казалось, что это навсегда… Все его хорошие и просто редкие качества перечёркивались диким необузданным поведением, дерзостью… А ведь он очень чуток к чужим переживаниям, очень отзывчив и даже жертвенен…

Сергей Егорович говорил, словно по писаному — в том смысле, что все черты характера Егора и его поведение укладывались в классическое описание тех самых, новых детей, которые с конца семидесятых, начала восьмидесятых годов стали появляться на всех континентах. Мы с мужем занимались этим феноменом вдвоём, и его диссертация, так и оставшаяся незащищённой, всё ещё не отпускает меня…

— Я забрал Егора к себе, невзирая на вопли родителей. Аргументов против у них хватало, как вы понимаете… Но у меня уже было крепкое дело, стало быть, деньги, был удобный дом… появилось какое-никакое свободное время. Но нам с Егором не хватало того контакта, который естественен в случае, если ребёнок растёт с отцом. Да, номинально я числился его родителем, но я не знал своего сына. Я, конечно, был в курсе, какое он любит мороженое, какие игрушки, какие одёжки, но не больше. — Сергей замолчал, отпил из чашки и, поставив её на место, откинулся на спинку кресла. — Вы можете спросить: почему я не женился, не привёл в дом женщину, которая смогла бы, если не стать матерью моему сыну, то хотя бы помочь в его воспитании.

Он поднял взгляд, я смотрела на него очень внимательно.

— С вами удивительно легко… — Сергей улыбнулся и продолжил. — Вчера утром, за завтраком, Егор сказал мне вот что. — Он снова помолчал и отпил из чашки. — Егор сказал: папа, женись на Марине Андреевне, я хочу, чтобы она стала моей мамой.

Я опустила глаза и едва сдерживала слёзы. Конечно, ещё до того, как Сергей закончил фразу, я знала, что услышу именно это. Передо мной пролетели события последних дней: не во всем понятное мне тогда поведение, взгляды, вопросы и просьбы Егора — и сложились в цельную картину, финалом и квинтэссенцией которой стали только что произнесённые его отцом слова.

Сергей выждал, когда я справлюсь с собой.

— Я женился бы на вас… — Он осёкся. — Простите!.. Я хочу сказать, что так или иначе я сумел бы… или очень постарался бы сделать всё, чтобы завоевать вашу любовь… Я полюбил бы вас… не по просьбе сына, поверьте, вы восхищаете меня… во всех отношениях… — Он смотрел мне в глаза. — Так вот…

Его волнение стало слишком очевидным. А у меня вдруг возникло давно забытое состояние дежа-вю… Я знала, что сейчас скажет Сергей Егорович… Даже озноб пробежал под кожей…

— Возможно, вас шокирует моё признание… Но мне кажется, вы должны понять… Насколько я вас знаю… Я уверен. — Он сел в прежнюю позу: локти на коленях, пальцы сплетены. — Всё дело в том, что я… я гомосексуален. Да… Единственной — первой и последней — женщиной в моей жизни была мать Егора. Тогда я не вполне осознавал себя другим, хотя испытывал дискомфорт от непонятных мне устремлений. Думал, молодость, желание всё перепробовать… пройдёт… Потом понял, что это не блажь. — Пауза. — Но я жил один. Романов долгих не заводил… Ладно, это моя история, а я сейчас не об этом… — перебил он себя. — Я думал ночь и два дня, что же делать, что же сказать Егору… Первой мне пришла идея фиктивного брака. Впрочем, его не так волновал бы штамп в паспорте, конечно, ему нужно, чтобы мы стали семьёй. Да… ещё ему нужна наша свадьба… красивая, как в кино, сказал он, со множеством гостей. Тогда я бы объявил, говорит, в школе, что Марина Андреевна — моя мама… — Голос Сергея дрогнул. Он снова глотнул чаю. — Егор очень любит вас… и гордится вами… вашей дружбой. Как-то он спросил меня: почему Марина Андреевна живёт отдельно? Я сказал, что так ей удобней. А почему она спит в своей комнате, когда остаётся у нас, а не в твоей спальне? Я сказал, что в одной спальне мужчина и женщина спят, только если они муж и жена… Вот он, видно, думал, думал, и придумал…

Сергей вертел в руках чашку.

Я была не в состоянии что-либо отвечать.

— Но я не могу на это пойти… я имею в виду фиктивный брак. — Продолжил он. — Как минимум, по двум причинам. Во-первых, я не имею права связывать вас, вы же не обязаны бросать свою личную жизнь на алтарь интересов моего ребёнка. И второе… Скорее даже, первое и главное… — Он снова заволновался, сцепил пальцы так сильно, что они хрустнули. После довольно долгой паузы, подняв взгляд, он сказал, глядя мне прямо в глаза. — У меня есть любимый… Мы вместе почти четыре года. И хотим быть вместе. Без лжи… От общества, правда, пока приходится скрывать наши отношения. Вот и от сына тоже… Хотя они знакомы друг с другом. Вы тоже знаете его. Это наш семейный доктор, Герман Романович.

Вот как!.. Я видела его в доме два раза — он приходил осмотреть Егора, когда тот простыл где-то в середине сентября. Я тогда подумала: именно таким должен быть доктор.

— Меня посещала мысль… это ещё до вас… привести моего… — Сергей подбирал слово, — …привести Германа в дом под каким-нибудь предлогом… мол, моему другу негде жить или… или что-нибудь в этом роде. Но это было бы опасной ложью. Ведь когда мы с ним вдвоём, мы ведём себя, как любая нормальная пара: нам хочется порой поцеловаться, приласкать друг друга… выказать свою нежность… Нам пришлось бы контролировать себя… Где-то бы сорвалось, сын что-нибудь случайно увидел бы… С него достаточно трагедий. Я так решил, когда забрал Егора к себе… Кстати, тогда мы и познакомились с Германом.

Родители Сергея были в отчаянии: они больше не в состоянии сладить с Егором и настаивали на том, чтобы показать его психиатру. Сергей навёл справки о негосударственных клиниках и выбрал одну из лучших. Там ему посоветовали начать с педиатра и записали на приём к доктору. Доктор, Герман Романович, выдал «диагноз»: ребёнок-индиго. И рассказал Сергею об этом явлении. Если отец сомневается, добавил он, можно обратиться к консультантам. Отец не сомневался и для начала забрал сына к себе.

Они с Андреем с головой ушли в поиски информации, Герман помогал наладить контакт с Егором. Со временем некоторые проблемы решались, но Егор нуждался в постоянной опеке, чего Сергей не мог ему обеспечить. У Егора и до меня были воспитатели. Каждый год они менялись — нужного контакта с подростком не получалось.

Пока Сергей говорил о сыне, скованность ушла. Он сидел теперь, откинувшись на спинку кресла, положив руки на подлокотники.

— И вот, появились вы. Как благословение небес… — Он улыбнулся. — Правда, те вопросы, которые встали перед нами теперь, тоже не из простых.

— Вы имеете в виду, что ответить Егору по поводу вашей женитьбы на мне?

— Не только… — Сергей снова подался вперёд и переплёл пальцы. — Я встретил настоящую любовь… Неужели придётся принести её в жертву?.. Я не знаю, как мне быть…

Он замолчал, глядя на меня.

Я поняла, что он сказал всё и теперь ждал от меня решения. Я должна придумать, как помочь всем.

— Не преувеличиваете ли вы мои…

Меня перебил телефон, лежащий на столе рядом с чашкой Сергея.

— Извините. — Сказал он мне, взял трубку, поднялся и отошёл к окну. — Да, милый… Я выезжаю через двадцать минут… да, хорошо.

Он вернулся на место, посмотрел на меня.

— Не преувеличиваю ли я ваши способности?.. О, нет. Вас невозможно переоценить. С некоторых пор я уповаю на вас, как на всевышнего. — Сергей помолчал, отпил из почти пустой чашки и сменил тон и тему. — Мы летим вдвоём. Отдохнуть. Я на связи, так что звонить буду, как обычно… Вот ещё. — Он достал из внутреннего кармана пиджака два конверта. — Это ваше жалованье. Я его повысил. А здесь деньги на неделю, на развлечения и на зимнюю одежду для Егора. Пожалуйста, просмотрите его гардероб и купите всё необходимое, он из многого вырос, по-моему. А те вещи, что ещё в приличном виде, соберите, пусть домработница отдаст в чистку. Андрей знает, что с ними делать дальше. — Он потёр лоб, словно вспоминая что-то. — Кстати, я просил вас не экономить и не расходовать своих денег на сына, а вы каждую неделю говорите мне, что не всё потратили… Да, что касается Андрея… У них с Егором взаимная привязанность… ну, да, конечно, вы заметили. Так вот. Если у вас нет возражений, вы могли бы проводить время втроём… Или просто давайте им возможность быть вместе. У Андрея есть идея съездить в воскресенье к морю. Хотите, поезжайте с ними, не хотите — отдыхайте. Опять же, если вы не возражаете, Андрей будет жить с вами… в смысле, в моём доме. — Он посмотрел вопросительно на меня: — Не надумали ещё съехать от себя к нам? — И тут же осёкся: — Я не настаиваю! Как вам удобно… — И повторил: — Как вам удобно, Марина Андреевна.

— Я подумаю. — Сказала я, хотя решила переехать уже до этого разговора, ещё в понедельник. — Сергей Егорович. Простите меня за вопрос, но это необходимо…

— Да, конечно.

— Скажите, мать Егора… она жива?

— Нет. Он погибла, когда сыну было два года. Он почти не помнит её, а фотографий я не показываю. Не знаю, почему я не делаю этого… Может быть, я подсознательно надеялся когда-нибудь найти для него мать?.. Придумать какую-нибудь историю из области сказок… А для этого нужно, чтобы он не привязывался к какому-то образу. Сначала мы говорили Егору, что мама уехала очень далеко, по делам. Он что-то там себе фантазировал, рассказывал эти истории нам, всем вокруг… верил в это… Кстати, один реальный эпизод врезался ему в память. Его мать уходила из дому… кажется, в магазин, я держал Егора на руках… когда она оделась, он потянулся к ней, обнял, прижался крепко и долго не отпускал. Она была чем-то взвинчена и пыталась отдать ребёнка мне. Он вдруг отпустил руки, посмотрел на неё и спросил на своём детском языке: ты больше не придёшь? Она сказала нервно: приду, приду! — и вышла. На следующий день она… её не стало. Позже Егор рассказывал, как его мама надела красивые голубые сапожки, розовую пушистую куртку, полосатый шарф, такую же шапочку, крепко обняла его и ушла. И её похитили, рассказывал Егор, потому что она самая красивая на свете, и когда он вырастет, он отправится её искать… — Сергей замолчал, моё сердце разрывалось на клочки… — Вы ещё не сталкивались с его буйным воображением? — Сергей вскинул на меня взгляд и улыбнулся.

Я мотнула головой:

— Самой пока не довелось, хотя я, конечно, подозреваю и этот талант в вашем сыне. А физик вот рассказывал кое-что…

Моя реплика вызвала лишь короткое оживление во взгляде, похожее на знак вопроса, но Сергей отодвинул возникшую тему на следующий раз и продолжил.

— Потом Егор перестал говорить о матери. Мы думали, всё, вопрос закрыт. Но, когда в школу пошёл, столкнулся с фактом, что у всех есть мамы, а у него нет… Он вдруг занервничал и всё просил: если она умерла, скажите мне честно. Он пытался застичь врасплох то меня, то деда с бабкой… так каверзно формулировал вопросы, что мы вынуждены были всегда быть начеку. — Сергей помолчал. Усмехнулся. — Даже не знаю, почему я так упорствовал, почему не говорил правду?.. Мы придумали, что она пропала без вести. Чем, разумеется, только подлили масла в огонь его фантазий. — Он снова усмехнулся. Потом посмотрел на меня серьёзно и по-деловому. — Последние года два тема стала затухать. И вот появились вы.

Я ничего не сказала. Выдержала паузу: не будет ли продолжения? — и спросила:

— Сергей Егорович. Вы… вы часто обнимаете сына?

Он посмотрел на меня удивлённо.

— М-м-м… я не знаю… как-то на этом не концентрировался… Ну, да, бывает иногда… Нет, это нельзя назвать часто.

— Если вы доверяете мне, послушайтесь моего совета… Нет, Сергей Егорович, это настоятельная просьба. При любом удобном… и неудобном случае обнимайте своего ребёнка. И не только ребёнка. Обнимайте своих родителей, друзей… любимого. Нужно как можно больше обниматься, прикасаться друг к другу. — Мой собеседник смотрел на меня с удивлённой улыбкой, не понимая, шучу я или всерьёз. — Вы мне не верите? Спросите у Германа Романовича, он как доктор… как продвинутый доктор должен знать это. По данным эксперимента в одном хосписе, дети, которых обнимали четыре раза в день, нуждались в меньшей дозе обезболивающих… а у тех, кого обнимали более десяти раз, наблюдались случаи ремиссии.

— Вот это да! Никогда бы не подумал, что это может быть правдой. — Сергей Егорович улыбнулся. — Но вам я верю! Спасибо, я положу все силы на выполнение вашего наказа…

Он поднялся с кресла, я последовала его примеру. Он обошёл стол, приблизился ко мне, протянул руку и задержал в ней мою.

— Простите за нескромный вопрос… А вас есть, кому обнимать?

— Нет. — Я опустила голову. — Вы же брали на работу одинокую женщину.

Правда, условия сохранять данный статус на протяжении деловых отношений мне не ставили. Во всяком случае, не оговорили дополнительно — ни письменно, ни устно. Возможно, это подразумевалось само собой? Или хозяин не стал оговаривать этого пункта, думая, что, если мне «за сорок» и я одинока, то это уже навсегда?.. Когда-то и я думала — и вполне искренне! — что жизнь входит в колею где-то к двадцати двум годам, а после теряет привлекательность, новизну и превращается в обыденность и даже повинность.

Иногда мне приходила мысль, что, возможно, деловые отношения с одинокой женщиной на почве воспитания ребёнка планировалось перевести в семейные. Но заявитель не задирал бы возрастную планку столь высоко — «старше сорока» — если он рассчитывал на роман, а впоследствии на брак, то и возраст заказал бы соответствующий…

Теперь-то всё встало на свои места, подумала я, и мне показалось, что внутри возникло ощущение потери…

— Тогда я пока этим займусь. Вы не возражаете? — И он обнял меня.

— Нет, не возражаю, — сказала я и тоже обняла его.

Я ощутила волнение. Но только на миг. Вдруг разом пришло ощущение тепла и покоя, словно эти руки обнимали меня всю мою жизнь, сколько я себя помнила…

Я снова едва не расплакалась.

Сергей подал мне плащ. Оделся сам, взял свой стильный портфель и зонт.

Внизу он проводил меня к машине. Из неё вышел Андрей, они обнялись, и Сергей сказал:

— Береги! Понял?

— Понял. — Сказал Андрей и хлопнул его по плечу. — Отдыхайте.

* * *

Андрей предложил мне сесть рядом, впереди.

Какое-то время мы ехали молча.

Я искала ответ на вопрос: почему, для чего Сергей Егорович вызвал меня на разговор в офис, за час до своего отъезда?..

Ничего сверхсрочного, о чём он не мог бы сказать в любое другое время после приезда, в нашем разговоре я не заметила… Поблагодарил меня… Поведал историю сына… Свою историю…

Может, он рассказал мне столь деликатную правду о себе накануне долгого отсутствия с тем расчётом, что, если я не приму данного статус-кво, то у меня будет время подумать, и сформулировать причину ухода?..

Нет, навряд ли он ожидает от меня такого — он же сразу сказал: я уверен, что вы меня поймёте.

Но понять — одно, а принять другое…

Выдал деньги, сделал распоряжение о зимней одежде Егора… Но за всем этим не обязательно было вызывать меня в срочном порядке в офис…

Как же я упустила!.. Сергей вызывал меня, чтобы рассказать о просьбе Егора! «Папа, женись на Марине Андреевне, я хочу, чтобы она стала моей мамой»…

Вот что!.. Это уже после были детство Егора, юность Сергея и отчаянное: «я не знаю, как мне быть»…

И тут я вспомнила! Сегодня снилась мама.

Мама, словно ангел, всегда предупреждает меня о предстоящих значимых событиях. Я, правда, не сразу научилась распознавать эти сигналы, а когда научилась, то всякий раз благодарила её. Впрочем, об этом можно написать книгу. Что я когда-нибудь, возможно, и сделаю.

Мама читала какое-то письмо и всё приговаривала: «ну надо же!.. ну надо же!..»

Ну надо же!..

* * *

— Босс вас чем-то озадачил? — Спросил Андрей.

— Вы ведь давние друзья? — Ответила я вопросом.

— Вы ведь знаете, — сказал он с улыбкой.

— Тогда, уверена, вы в курсе, о чём мы говорили.

Андрей засмеялся:

— Да, психология — это серьёзно…

Потом спросил:

— Не хотите поговорить?

— Хочу. — Сказала я. — Даже очень хочу. Только не сейчас, хорошо?

— Хорошо, — сказал он. — У нас есть время?

— К ужину нужно вернуться. Сейчас половина шестого… Час с лишним у нас есть.

— Тогда поедем, проветримся. Не возражаете?

— С удовольствием.

Свернув с кольцевой невдалеке от поворота на наш посёлок, машина ехала среди леса по просёлочной дороге. Дорога вышла к озеру.

Мы побрели по берегу. Стояла редкая тишина — ни ветерка, ни звука, ни малейшего бриза на воде. В полыхающие оранжевым тучи садилось расплывшееся от усталости солнце. Оно выглядывало в образовавшуюся в тучах брешь, словно желая удостовериться напоследок, всё ли в порядке на этой стороне планеты. Всё было в порядке. В мире был покой.

Я старалась избавиться от всяких мыслей и просто расслабиться, чтобы впитать в себя это редкое состояние природы.

Лишь один назойливый вопрос дятлом стучал в сознании: и Андрей тоже?.. И он?..

Андрей поднял камешек и запустил его по воде.

— Восемь, — сосчитал он образовавшиеся на воде круги.

Я бросила свой. Получилось пять.

— Ого! — Сказал он. — Неплохо.

Я подобрала несколько подходящих камешков и пустила их один за одним в разных направлениях. Получился веер из «блинов».

Андрей присвистнул. Началось соревнование. Мы оба вошли в азарт, и скоро камешки закончились. Мы ворошили песок ногами, но ничего подходящего не попадалось. Тут я заметила идеальной формы плоский голыш и поддела его носком. Андрей тоже увидел его и попытался отшвырнуть от меня, я отстаивала находку, пока мы не упали оба на песок. Мы, смеясь, продолжали борьбу, и мне удалось завладеть сокровищем. Андрей не сдавался, пытаясь разжать мою руку. Потом я перестала сопротивляться и раскрыла ладонь, он накрыл её своей.

Мне показалось…

Но ничего не произошло.

Мы поднялись, отряхнулись. Я протянула камень Андрею. Он вопросительно посмотрел на меня, я кивнула. Андрей размахнулся и запустил снаряд по воде. Тот едва ли не достиг противоположного берега, перерезав тёмную гладь пунктиром, тут же разошедшимся в обе стороны мелкой зыбью цвета червонного золота.

Конец ознакомительного фрагмента.