Улыбка Пеликена

Сергей Тюленев, 2011

Доброта, очень тонкая и еле уловимая материя, ее не ощущают пальцы, она скользит, как вода, но если коснется сознания и начнет дышать твоими мыслями, ты, даже когда скучаешь, все равно радуешься. Эти рассказы о Севере, дань, живущей в каждом из нас чувстве искренней доброты, желании беречь и любить свою семью. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Четыре восьмерки Дракона

Виктория ойкнула и проснулась.

— Что? — Подошел к кровати Глеб. — Пинается, на волю просится?

Виктория ойкнула еще раз, ощупывая свой живот. Она прислушивалась.

— Да, нет, Савушка лежит спокойно. Но все равно — собирайся, похоже, воды отходят. Вызывай машину и поедем, время наступило…

Глеб выбежал в коридор и только хотел включить рацию, как зазвонил рядом стоящий телефон. Еще раздумывая над очередностью своих действий, он скорее машинально, нежели осознанно поднял трубку.

— О, сынок, здравствуй дорогой!

— Привет пап, только ты извини, долго говорить не могу — Викторию пора отвозить в роддом.

— Отлично! Тогда я коротко. Два часа назад мы с мамой посадили Шурку на военный самолет, в Быково. Поэтому давай, встречай ее у себя часов через восемь.

— А солений-варений положили?

— Спрашиваешь! Сбил здоровый ящик, два солдатика его еле на борт подняли.

— Ладно, пап, извини, нужно бежать! Встречу дочь, рожу сына и позвоню.

Глеб положил трубку, вызвал по рации уазик, и уже через полчаса получил на руки одежду жены, улыбку нянечки и нервную дрожь, бьющую приятными кулачками надвигающихся событий.

Выйдя из больницы, он пошел к себе на работу. Здание райкома было недалеко и стояло на возвышении. Народ должен был знать своих героев, и поэтому в каждом Российском городе эти здания строились монументально строго, подчеркивая важность работающих там людей. Минуя милиционера и поднявшись к себе на третий этаж Глеб, не сбрасывая кожаного плаща и шляпы, сел в кресло. Перевернув листочек календаря, громко прочитал:

— Двадцать восьмое августа, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Вот это да! Четыре восьмерки, год Дракона! Давай, Викуля, договорись с природой — сегодня потерпи, а вот наступающей ночью, хоть в одну секунду после двенадцати, покажи свету пацана.

Звонок отвлек его от приятных раздумий, он посмотрел на светящуюся кнопку селектора — на линии были военные.

— Да, слушаю вас!

— Глеб Михайлович, это замполит из Гудыма. У меня поручение разыскать вас. В шесть часов вечера мы ожидаем самолет из Москвы, на нем летит ваша дочь…

— А, да-да, спасибо. Сам только что собирался звонить, разыскивать мою красавицу, а тут вы, огромное спасибо. Всего вам хорошего.

Отсоединившись, Глеб прислушался. Большие, напольные часы в углу кабинета бесшумно качали маятник, до прилета дочери оставалось время и он, решив, что может позволить себе немного поспать, прошел в комнату отдыха и развалился на диване, сдвинув шляпу на нос. Закрывание и открывание глаз заняло у него два часа. Сон, который по ощущениям был, улетел, едва в сознание скользнула первая мысль.

Он посмотрел на окно, и проснулся быстрее молнии. До прилета оставалось еще три часа, но тучи, черные тучи, рысцой бегущие по небу, напугали его.

— Этого мне только не хватало! — сказал Глеб, выбегая из кабинета. Причал, откуда на другую сторону лимана ходили корабли, тоже, как водится в маленьких городах, был рядом с райкомом. Но, уже подбегая к нему, Глеб понял: штормовое предупреждение, обозначенное красным флагом и пришвартованными катерами, не даст ему возможности перебраться на другой берег…

— Черт побери! — произнес он громко, вращая головой во все стороны в поисках решения надутой ветрами проблемы.

— Нет, дружок, это Ангел, — шепнули сверху, и он увидел пограничную машину, заруливающую на парковку перед причалом.

— Мичман, рация в машине есть? — выкрикнул Глеб, приближаясь к автомобилю.

Медленно соображающий, но уже хотевший что-то ответить, и для этого открывший рот моряк, тут же получил под нос удостоверение Глеба; мгновенно сориентировавшись и, махнув рукой под козырек, произнес:

— Конечно, у нас все машины с рациями!

— Давай-ка, товарищ, крутани ручки и соедини меня с командиром. Кто-то сверху и в этот раз помог и правильно соединил его, и уже через полчаса Глеб, прыгая на волнах, как ковбой на родео, шел по бурному океану, глотая брызги и вдыхая соль.

Спустившись на берег, он еще какое-то время качался и менял цвет своего зеленого лица на синий. Тучки, приглашенные ветром к веселому гулянью, ударили снежным зарядом, покрывая тундру белым ковром.

— Ну вот, — сказал он, поднимая воротник, — снег в конце августа… Мальчик, точно будет мальчик! Еще не родился, а уже свои драконьи шалости на небе устроил. Прохудил облака, ветра нагнал, похоже… — Он посмотрел на небо. — Пурга собирается. Только бы вояки не развернули самолет с Шуркой для посадки на Шмит, или еще куда подальше!

Сомнения и опасения мучили его всю дорогу, пока он шел, наклонившись на ветер, к посадочной полосе.

Его план, что охрана военного объекта обязательно должна заметить его и выехать навстречу для проверки документов сработал, и уже через тридцать минут он ехал к самолету, который почему-то прилетел раньше и стоял под разгрузкой.

Подъезжая, Глеб сразу увидел дочь — в красном пальтишке и такого же цвета шапке с большим помпоном она переминалась с ноги на ногу рядом с огромных размеров ящиком. Он выпрыгнул из машины, подхватил ее на руки и стал целовать сладкие, загорелые щечки, носик-пуговку и озорные глазки, хранившие усталость большого перелета.

Вокруг шел снег, бегали солдатики, порывистый ветер холодом пробивал одежду, а им было хорошо. Шурка, оказавшись в руках отца, наконец-то почувствовала себя дома, а он смотрел на подросшую за время летних каникул дочь и думал что скоро, очень скоро они будут жить вчетвером…

Закончив с погрузкой багажа и понимая, что рисковать, переправляясь через лиман с ребенком было бы неправильно, Глеб попросил отвести их в поселок Угольные Копи. Там уже две зимовки подряд его московские друзья боролись с бытом общежития шахтостроителыюго управления.

Шурка заснула сразу, как только ее опустили в кровать и накрыли одеялом. Друзья покормили рыбок, плавающих в коричневой чукотской воде, поставили на стол все, что было в холодильнике и висело в авоське за окном, разлили по стаканам водки из бутылки с пробкой-бескозыркой и, занюхивая хлебом, стали отмечать встречу. В четыре часа утра дежурный по общежитию нашел Глеба, уставшего есть и гулять, сообщив всем с порога комнаты главную новость: пурга на улице прекратилась именно потому, что у товарища секретаря родился сын.

— Ура!! — дружно выкрикнули присутствующие, разбудив Шурку. — Выпьем за пришедшего в этот мир мужика!

Глаза, рюмки и стаканы встретились, отдав натиску настроения и счастья звон, а печени — алкоголь. Праздник, получив новость как допинг, зашумел звонкими голосами, смехом и радостью общения.

Под утро, когда уже только состояние эйфории удерживало его тело в равновесии, Глеб вышел на улицу глотнуть свежего воздуха и поговорить с небом. Луна уходила, солнце вставало, снежное полотно тундры искрилось, когда Глеб закрыл глаза и отправил слова своей молитвы высоко вверх.

— Спасибо тебе Господи, что дал моей девочке прилететь до пурги. Спасибо, что прислал на причал мичмана и пограничный катер. Спасибо, что дал нам с Викторией сына, подарив ему при рождении бесконечность и судьбу дракона.

Он посмотрел по сторонам — улица была пуста, склонил голову и перекрестился. На чьем-то дворе прокричал петух, Глеб улыбнулся: его слова и молитва были приняты.

Сверху на все это смотрел ангел и, рассуждая, качал головой.

— Коммунист, чертей поминает, в церковь не ходит, а туда же — с Богом ему нужно разговаривать! Китайских книжек начитался и умиляется, что мальчик родился под знаком великой бесконечности и в год Дракона…

Глеб вернулся в комнату, разделся и лег, обняв маленькое, свернутое калачиком тельце дочери.

— Вот-вот, — продолжил ангел, — спи лучше, сил набирайся! Идут перемены и испытания! Скоро, очень скоро жизнь позовет тебя в дорогу, где самым главным условием будет умение все начинать сначала…