Закрытый Мир: Рубиновое ожерелье

Торина Нэйт

С Джонсом мы встречаемся уже год. Но в один из дней с ним случается трагедия – он умирает.Меня шокирует то, что спустя месяц полный боли и скорби, я встречаю его на улице живым и здоровым. Как это возможно? И почему теперь его глаза другие?Оказывается, существует ещё один мир – Закрытый, о котором я не подозревала. Его населяют оборотни вампиры и ведьмы.Джонс рассказывает мне правду, раскрывая тайны, но стоят ли они моей жизни? Смогу ли я принять парня, который перестал быть человеком?

Глава 9

Просто помни, что иногда человек на самом деле может оказаться вовсе не таким, каким ты его себе представляешь.

Джон Грин

Вдвоем мы стояли на краю обрыва. Сильный и пронизывающий ветер бил в лицо, заставляя жмуриться и не давая нормально вздохнуть. Где-то там, внизу бушуют волны океана, они с бешеной силой разгоняются и разбиваются о скалу. С годами вода будет подмывать утес, делая его все меньше, при этом океан будет завоевывать себе большую территорию.

Туман. К коже и одежде прилипает вода, холодно. Но сейчас меня это не интересует, а только Джонс. Он стоит на самом краю и смотрит на бушующие волны. Завораживающе. Его черные волосы небрежно раздувает ветер, он стоит спиной ко мне, я не вижу его лица. Я делаю шаг к нему. Я так по нему скучала, и вот он, предо мной, живой и невредимый. Джонс тоже делает шаг вперед навстречу обрыву. Нет… Еще несколько таких маленьких шажков, и он упадет вниз. Это нельзя допустить. Мое сердце бешено колотится в груди, отбивая чечетку, я борюсь с ветром и пытаюсь бежать. Но я не могу, сколько бы я шагов ни сделала, я остаюсь на том же самом месте, ни на сантиметр не приблизившись к цели.

— Джонс! — кричу я, но он меня не слышит, ветер заглушает какие-либо звуки.

Джонс делает еще один шаг вперед. Слезы текут по щекам, я должна его остановить, нельзя допустить, чтобы он упал вниз. У меня начинается паника.

— Джонс! Стой! Не ходи! — кричу я во все горло и бью невидимую стену перед собой, пытаясь бежать. — Стой!!! Джонс!!!

Он делает еще шаг.

— Джонс! — я сорвала голос, но все еще пытаюсь кричать. — Стой!

Я падаю не колени и гребу руками землю, я ползу. Сырая земля вперемешку с травой забиваются под ногти, камни царапают ладони и больно впиваются в колени, но сейчас не время отвлекаться на боль.

— Джонс!

На этот раз он меня слышит и поворачивается на звук. Я замираю. Его печальные глаза с сожалением смотрят на меня, черты лица совсем не изменились, угловатые скулы, черные брови, губы — все до боли знакомое, отчего сжимается сердце. Его губы трогает мимолетная улыбка, от которой стынет кровь в жилах, и он произносит только одно слово «прости», прежде чем сделать шаг назад. Но сзади него уже нет ни кусочка земли, только пустота, в которой он исчезает за считанные секунды.

— Нет! — кричу я, я хватаюсь за голову и начинаю вырывать волосы. Слезы горячими струями текут по щекам, перемешиваясь с грязью и кровью от моих рук. В агонии я катаюсь по земле, колотя руками и ногами, я не ощущаю боли, кроме той, что поселилась у меня в груди.

Я открываю глаза и понимаю, что нахожусь в своей комнате. И я кричала во сне. Это всего лишь сон, очень страшный сон, который снится мне каждую ночь. Боль пронзает каждую клеточку моего организма, этот сон каждый раз напоминает мне о потере. Я вся мокрая от пота, смотрю на руки, там ничего нет, только несколько сломанных ногтей оттого, что я сжимала одеяло в кулак. Я тяжело дышу, нужно прийти в себя. Сон прошел, но безумное ощущение утраты все еще живо.

Иногда мне кажется, что этот сон на самом деле правда. И мне очень трудно порой различать, где реальность, а где фантазия.

Смотрю на часы: полшестого утра, еще рано, сегодня выходной, но заново засыпать у меня нет никакого желания. И находиться в этой комнате я тоже не хочу, я и так тут провела последний месяц, выходя только в школу. Экзамены закончились и школа тоже, теперь мне приходится искать себе другие занятия, чтобы хоть как-то отвлечься. Я с ужасом ждала этого времени.

Наконец дыхание восстановилось, но я все еще вся липкая от пота и слез. Выйдя в ванную, я посмотрела на себя в зеркало и не узнала себя. Я совсем запустила себя: впалые щеки, черные синяки под глазами от недосыпа, зрачки потеряли цвет, теперь они мутные и некрасивые. Правду говорят, что в глазах человека отражается его внутренний мир. Мы можем напустить улыбку на лицо, заниматься притворством, но глаза всегда покажут, что внутри мы постепенно угасаем.

Появилось несколько новых морщинок возле глаз, теперь их пять, я все время считаю их. Мне только семнадцать, а я уже умираю внутри, иногда мне кажется, что это Джонс хочет, чтоб я была с ним. Поэтому я не могу отпустить его и сама умираю, когда всем сердцем тянусь к нему. Но так нельзя. А может ли человек повзрослеть от горя и боли? Разве боль делает человека старше? Наверное, да, ты перестаешь радоваться всяким мелочам жизни, просто существуешь. Ты забываешь развлечения и превращаешься в робота, который делает все потому, что так требует общество. Думаю, что это и есть взросление, ведь так делают почти все взрослые люди. Они просто существуют, выполняя указания, поставленные общественным этикетом и порядком.

Я в раздумьях провожу кончиками пальцев по ключицам, которые выпирают, обтянутые тоненькой кожей. За эти недели я почти ничего не ела: не лезло в горло. Жила только на воде. Похудела, одни кости. Наверное, мне бы позавидовали все девочки, которые все время сидят на диетах, чтоб добиться такого результата. Но я им не желаю пережить ту боль, что пережила я. Боль, которая поглотила тебя с головой, обволокла невидимой слизью каждый орган твоего тела и гоняет яд по крови, постепенно отравляя.

На улице вовсю орудует лето, оживляя каждое живое существо. Мне тоже нужно начинать заново жить. И я начну прямо сегодня. Больно, но я должна запихнуть свою боль поглубже и начинать открывать новую себя. Строить свой мир заново, бережно укладывая фундамент. Наше прошлое всегда остается с нами, но продолжать жить им в настоящем — это самоубийство. Прошлое — это прошлое, оно не предназначено для проживания его еще раз.

Умывшись, я надела кулон, что подарил Джонс. Как бы категорично я ни была настроена насчет своей жизни, с подвеской расставаться я пока не готова. «Считай, это символ моей любви к тебе», — слова Джонса об этом кулоне. Я закрыла глаза. Чувства снова начали ворошиться внутри, но я не позволю им разрушить мой настрой. Глубоко вдохнув, я запихнула страх и грусть в самую дальнюю коробку моего сознания.

Родители еще спали, я тихо собралась, написала им записку и отправилась на пробежку — то, с чего я решила начать меняться. Взяв наушники, я вышла на улицу, тут так свежо, туман, раннее утро лета.

Главное, забыться сейчас в музыке, пропустить ее по венам, чтоб она очистила от печали и перезагрузила программу сердца. Растворяясь в музыке, ты забываешь про все проблемы и огорчения, она успокаивает и дает надежду на счастливое будущее.

Подпевая, я побежала по тротуару. Так приятно размять мышцы, как будто ты проснулся после долгого сна. Не знаю, о чем я думала, но оказалась я в том месте, где сейчас находиться хотела меньше всего. Улица, на которой был расположен дом горестных и в то же время счастливых воспоминаний — дом, где совсем недавно жил мой смысл жизни, дом Джонса. М-да, стоило мне решить начать жить заново, как мое тело сама принесло меня туда, где забыть воспоминания не удастся.

Я погладила кулон на шее и решила пойти посмотреть на одинокий, холодный домик. Не успела я дойти до цели, как увидела то, что повергло меня в шок. Внутри зашевелились все те чувства, которые я запечатала в коробку своего сознания: страх, боль, удивление, грусть, любовь.

Джонс! Я вижу Джонса. Наверное, я сошла с ума, совсем сошла. Он одет в темные джинсы и черную футболку, такие же черные волосы развевает ветер. И он идет не один, с какой-то высокой черноволосой девушкой, направляясь к дому.

Меня парализует, дыхание прерывается. Нет, это все мое воображение. В голове начинают кружиться непонятные мысли. С одной стороны, я ужасно рада, что мое воображение преподносит мне такие подарки, а с другой — я очень волнуюсь за свое состояние здоровья. Я трясу головой и протираю глаза, но это не помогает, я все еще вижу иллюзию. Иногда боль заставляет тебя сойти с ума.

Нельзя терять время: если мое больное воображение сделало мне такой подарок, то нужно им воспользоваться. Я хочу подойти, мне это необходимо, чтоб рассмотреть Джонса поближе. Мелкими перебежками я приближаюсь к своему парню, стараюсь бежать как можно тише, чтобы иллюзия не испарилась, и ни на секунду не отрываю взгляда от спины любимого, с той же целью. Я боюсь. Мое сердце несколько раз переворачивается в груди, по телу бегут мурашки.

Парочка идет медленно, прогулочным шагом, я догоняю их почти у самого дома Джонса, выглядывая из-за дерева, я все-таки решаюсь и, мысленно ругая себя, подхожу к человеку. Возможно, я просто обозналась, но не успела я и пары шагов сделать в его сторону, как они вместе с девушкой оборачиваются и смотрят на меня. Я замираю.

— Мэри? — вырывается у незнакомца. Именно у «незнакомца», потому что мой мозг полностью отказывается верить в то, что человек, который стоит передо мной, — Джонс, мой Джонс. Пускай он так на него похож: волосы цвета вороньего крыла, черты лица, походка, телосложение — все такое же, но… Джонс умер…

Или нет? Откуда этот человек знает мое имя? Почему сейчас с тоской и удивлением смотрит на меня своими карими глазами?

— Д-дж-жонс?.. — неуверенно произношу заветное имя, которое стало для меня на протяжении этих недель мантрой.

— Что ты тут делаешь? — неожиданно для меня говорит Джонс. Боже, тот самый тембр голоса, я так соскучилась.

Не соображая, что делаю, я подхожу ближе и обнимаю его так сильно, насколько способна. Уткнувшись носом в его грудь, я наслаждаюсь его запахом, дурманящим рассудок. Я впервые за эти дни по-настоящему чувствую себя счастливой. Я так мечтала об этом, просто бредила тем, что так и не попрощалась с ним перед смертью, что не сказала, как его люблю и насколько сильно дорожу им.

— Я так скучала по тебе, — бормочу ему в футболку, боясь отпустить. Мне не верится, что через несколько секунд мне придется с ним попрощаться, отпустить его. Он кажется таким реальным, твердое тело, больше похожее на камень, не может испариться, это нереально. Его голос, который до сих пор звенит у меня в ушах, — он не мог пропасть бесследно. Его жар от могучего тела…

Жар, точно. Все эти секунды я не понимала, что в Джонсе изменилось, отчаянье затмило мой и без того нездоровый разум. И сейчас я понимаю, что именно поменялось: от его тела больше не исходило тепло, к которому я так привыкла за то время, что мы провели вместе. Он был холодным как лед. У человека не может быть такая температура тела. А его тело, действительно, больше походило на камень. Все это время он не сдвинулся с места ни на миллиметр, словно прирос к земле, и был похож на статую.

Я открываю глаза и поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Замечаю, что сейчас они не карие с золотистой радужкой, как были всегда, а темно-карие, почти черные, стеклянные, излучающие холод.

В страхе я шарахаюсь.

— Кто ты? — задыхаясь, спрашиваю. — Ты не Джонс!

— Это я, Мэри. Я — Джонсон Вэйн, — голос незнакомца ласковый и успокоительный, но в то же время как ножом по сердцу. Я не знаю, чему верить, глазам или его словам?

— Нет! Джонсон Вэйн умер пятнадцатого мая, а ты — не он!

— Не переубеждай ее, — вмешалась девушка, его спутница, которую я до этого времени не замечала. Ее голос грубый, насмешливый и вызывающий, она всем своим видом излучает уверенность и высокомерие.

— Нет, я не могу ее больше оставлять в неведении. Посмотри только, что с ней случилось за это время. Больше она не выдержит… — незнакомец осекается.

— Ты не можешь так рисковать! — протестует девушка.

— Я не могу больше держаться от нее подальше, не могу оставить ее в таком состоянии! — рычит Джонс. Такое ощущение, что они забыли обо мне. Но это хорошо, не хочу, чтобы их гнев обрушился на меня. Они выглядят страшно, когда такие злые, они, словно, готовы разорвать друг на друга.

Я стараюсь подальше отступать от этой парочки. Это определенно не Джонс! Страх собирается на моей коже мелкими капельками пота. Мои глаза широко раскрыты и я слежу за каждым движением опасных существ, стоящих напротив меня.

Девушка хочет еще что-то сказать, но Джонс опережает ее:

— Я все ей скажу, и ты мне не помешаешь!

Девушка фыркает и складывает руки на груди, в то время как я как можно быстрее увеличиваю расстояние.

— Ну давай, только смотри, она сейчас убежит от тебя. — Она почти смеялась, а я все дальше и дальше отступала назад.

— Стой, Мэри.

Джонс обращает на меня внимание, но я уже бегу со всех ног, вкладывая всю силу в свои мышцы. Трясу головой, в то время как набежавшие слезы скатываются по щекам. Я не верю в то, что все происходит по настоящему. Мне кажется, что мой разум издевается надо мной. Я сошла с ума, просто перестала воспринимать реальность адекватно.

Всхлипы заглушают все окружающие звуки, кроме одного:

— Стой! — я слышу голос, совсем рядом. Будто Джонс за моей спиной. Не успеваю я этому удивиться, как сильная рука хватает меня за локоть и с силой разворачивает к себе, отчего я теряю равновесие и падаю прямо в объятия моего «умершего» парня.

— Отпусти! — кулаками колочу его в грудь, стараясь отбиться от призрака своего прошлого. От боли, которая вспыхнула новым огнем в моей груди.

Но это не помогает. Парень хватает меня за руки, заставляя прекратить попытки бегства. Я не замечаю ничего вокруг, перед глазами плывут картинка реальности, а я только чувствую его холодное прикосновение.

Мои рыдания становятся громче, я кричу, не в силах остановиться. Боль рвет мою плоть на части, а я мимолетно вдыхаю запах родной кожи, от чего воспоминания не заставляют себя долго ждать. Я не знала что может быть еще больнее.

Мой разум затмевается, а Джонс поднимает меня на руки и в один шаг сокращает расстояние, оказываясь рядом со своим домом, пока никто из соседей не услышал моих криков. Хватаю ртом воздух от потрясения и пугаюсь еще больше. Мой мозг отказывается воспринимать информацию, он отключается от той вспышки скорби, которая разом нахлынула на меня и я, сквозь зубы, проклинаю это утро, когда мне захотелось наконец-то развеяться.

Джонс одним ударом ноги распахивает дверь (разве его мама не закрывала ее, когда уезжала?) и поставит меня на ноги уже в коридоре, все такую же шокированную. И без каких либо разъяснений, с невозмутимым видом, осматривает меня с ног до головы и выходит. Все, что я успеваю услышать: «Ты просто мастер по поведению с испуганными девушками», перед тем как дверь закрывается у меня перед носом, отделяя меня от иного мира, заключая в ловушку и оставляя во мраке.

Все еще хватая ртом воздух, я стою не понимая что происходит. Дыра в моей груди расползается все шире, отвоевывая как можно большую территорию. Слезы продолжают катиться по щекам, капая на пол.

Сзади себя я нащупываю стену и, облокотившись на нее, сползаю вниз — ноги меня больше не держат. Как я устала. Моральною. Устала от сумасшествия, устала от мыслей, которые каждую секунду добивают.

Что случилось с Джонсом? Получается, он на самом деле жив? Он ходит, смотрит, разговаривает, но он больше похож на ходячего мертвеца: бледная кожа, черные глаза. И как он сумел так быстро притащить меня сюда?

Тяжело выдыхаю и сдаюсь. Отпускаю свои мысли в свободное плаванье. Пускай все будет так, как есть, не хочу ни с чем разбираться. Хочу спокойствия, душевного равновесия, будь что будет. Пусть делает со мной все, что захочет, мне наплевать, пусть хоть убивает.

Устала…

Я закрываю глаза, пытаясь расслабиться, параллельно выкидывая все из головы. Страх отступает. Кажется, я чувствую усталость последнего месяца, постоянный недосып, обезвоживание организма и сильный стресс. Я была словно на автопилоте, я жила будто робот, и стоило включить рубильник, как все чувства обрушились на меня, как снежная лавина.

У меня больше нет сил это выносить, нет слез, чтобы плакать, нет чувств, чтобы хоть как-то отреагировать на эту ситуацию. Мне холодно и одиноко в этом темном коридоре, где я сижу, зарывшись головой в колени. Кажется, появление Джонса в моей жизни — это чья-то шутка, и не очень добрая и удачная. Кто-то в открытую смеется надо мной и моими чувствами. И этому кому-то абсолютно плевать на меня. Кажется, я готова умереть…

Нет, не где-то внутри меня, а по-настоящему. Мое тело не выдерживает больше ни капли, ни секунды нахождения в этом мире, расслабляющая темнота постепенно протягивает ко мне свои ладони. Возможно, на этот раз я приму ее помощь.

Тишина раскалывается надвое, тихие шаги в моей голове отдаются барабанным грохотом. Не сразу доходит, что меня взяли на руки и куда-то несут. Мне не хочется выяснять куда, мне хочется, чтобы темнота вернулась и забрала меня с собой. Потому что там он, его голос.

— Мэри, — я тянусь к нему, он зовет меня так, как звал всегда. Я сдаюсь ему, тяну руки, чтобы он меня забрал, успокоил и растворил в себе.

— Мэри, — снова произносит он, и я снова выныриваю из холодного омута, этот голос больше не кажется мне далеким, он звучит совсем рядом. Он тут, со мной.

Я медленно разлепляю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд, передо мной склоняется фигура, но зрение еще недостаточно четкое, чтобы понять, кто это.

— Очнулась, — мое сердце режут, словно бензопилой, когда до меня доходит такой знакомый тембр. Слезы сами начинают катиться по щекам.

— Нет, нет, нет. — Пытаюсь стереть эту иллюзию, часто моргаю, но это не помогает. — Пожалуйста, уйди, перестань меня мучить. — Я рыдаю и закрываю глаза ладонями. — Прекрати, ты всего лишь плод моего воображения. Прекрати. — Предложения получаются не сильно четкими из-за всхлипов.

Силуэт подходит ко мне, и кровать прогибается под его весом, когда сильные руки притягивают и прижимают меня к себе.

— Шшш, — нежные руки гладят меня по голове, пока мои рыдания не превращаются в стоны. Я цепляюсь за этот голос так сильно, впиваясь пальцами в холодную руку. В нос мне бьет знакомый цитрусовый запах, и я тут же спохватываюсь.

— Кто ты? — мое тело машинально отодвигается от моей собственной иллюзии. Этот человек выглядит точно так же, как выглядел Джонс. Но это просто невозможно.

— Это я. — Его лицо трогает мимолетная улыбка, и он силится прикоснуться к моей руке. Но замирает на месте, как только видит мою реакцию. Мое тело дрожит, оно больше не способно адекватно воспринимать информацию.

— Не приближайся! — испуганно шепчу я, отодвигаясь назад.

— Прости, — говорит он, встает и отходит еще на несколько шагов, так, словно боится спугнуть зверя. Кажется, сейчас я и есть тот самый зверь. Маленький кролик, которого хищник загнал в угол. Мне не убежать и не спрятаться. Остается только бояться.

— Я чувствую твой страх, — произносят до боли родные губы, мой взгляд блуждает по его лицу, рассматривая каждую черточку.

Руки вскинуты так, словно он сдается. А я, словно маленький дикарь, свернулась клубочком в дальнем углу его дивана. Я узнаю место, где нахожусь, это зал в доме Джонса. Я была тут много раз с тех пор, как мы начали встречаться, а в последний раз — когда мы его хоронили.

— Мы тебя похоронили, — вырывается из моего рта. Это все, что мне хочется сказать. — Ты плод моего воображения. Но, — запинаюсь, — почему ты такой реальный? Я слышу твой запах и…

Ноги сами поднимают меня с кровати, а руки легонько касаются его лица. Как я и ожидала, оно настоящее.

Я похожа на сумасшедшую, мои пальцы ощупывают лицо парня, стоящего передо мной. Но ведь я такой и была, разве я не успела сорваться с катушек за этот месяц? Представляю, как я сейчас выгляжу: глаза напуганные, руки трясутся, как и все тело, лицо красное от слез, под глазами мешки. Волосы похожи на мочалку, растрепанные, словно я только что вылезла из стиральной машинки. Я была похожа на привидение больше, чем парень, стоящий передо мной.

Он казался таким, как прежде, но также в нем что-то изменилось. Неестественно холодная кожа, темные, почти черные глаза, черты лица более острые, взгляд отстраненный. Мне казалось, что это Джонс, но если присмотреться, то это был не он. Не тот, с которым я встречалась год, не тот, который целовал меня на лавочке в парке, не тот, кто всегда держал за руку при прогулках, не тот, который смешил меня, когда я была расстроена. И даже не тот, что вытирал мне слезы и спал в моей кровати. Это был другой человек, другое существо, внешне похожее на Джонса. Меня передернуло.

Его взгляд впился в меня, а губы превратились в две тонкие полоски, он отступил на несколько шагов, так что я испугалась — он сейчас и вовсе развернется и уйдет.

— Джонс, если это действительно ты, скажи мне, что это все значит? — мне пришлось выдавить из себя, потому что он не собирался первый говорить. Мне было страшно: если он сейчас уйдет, то я снова его потеряю.

— Я готов тебе все рассказать, только если ты готова выслушать и понять.

Весьма смелое предложение, но я не уверена, что могу выполнить все, о чем он просит. Попятившись обратно к дивану, не отрывала от него взгляд. Вдруг он растворится в воздухе?

— Я обещаю выслушать, но не обещаю понять. — Медленно сажусь, он остался стоять в той же позе, словно статуя.

— Ладно, — он помедлил, что-то обдумывая.

Я забралась под плед, которым была укрыта до этого. Меня бил озноб то ли от нервов, то ли от чего-то еще. Мне было страшно и интересно одновременно. Что-то в этом человеке пугало меня до леденящей крови, но в то же время глаза мне доказывали: «Это Джонс! Это правда он! И он жив!» Кажется, мой рассудок вот-вот скажет мне па-па.

— Я слушаю. — Не знаю, что он мне собирался сказать, но сердце колотилось в груди с такой силой, казалось, что оно сломает мне ребра. Я застыла в ожидании.

— Только не бойся, я тебе не причиню вреда, — голос тихий и грубый. Я глубоко вдохнула.

— Говори…

Спокойно кивнул, все еще продолжая молчать. Такое ощущение, что он тянет время. Повисла тишина, она оглушала. Хотелось ее чем-то заполнить, но ни одни слова, приходящие на ум, не казались уместными. Я не знала, как именно теперь с ним общаться, я не знала человека, стоящего передо мной со сжатыми кулаками и напряженными плечами.

— Я больше не человек, Мэри. Я больше не тот, — наконец решился Джонс. Его голос эхом разнесся по комнате, отбиваясь от стен и еще больше оглушая меня.

Откуда-то из глубины начал вырываться неуместный смех. На минуту мне показалось, что я не слышала этого и мой мозг снова и снова пытается свести меня с ума. Я думала, он объяснит мне, почему он заставил думать, что он мертв, когда на самом деле это не так. Но услышать такое — это просто верх необъяснимости. Я постаралась не рассмеяться и дать ему продолжить начатое.

— Тогда кто ты? Что за странные шутки? Хватит смеяться надо мной, — не удержалась я.

Только он не смеялся, ни один мускул на лице не дрогнул, только черные глаза недобро блестели в полумраке комнаты. На секунду мне стало страшно, и я замолчала.

— Я вампир, Мэри. И это не шутка.

Истерический смех все-таки вырвался на свободу, он прогнал тишину и развеял все сомнения насчет моей адекватности. Это была защитная реакция, мне больше нечего было сказать. Мой мозг больше не воспринимал информацию так, как должен был. Моя жизнь катилась с обрыва с безумной скоростью, а я все ждала, когда она наконец-то достигнет дна. Кажется, сейчас показался его край.

Джонсу это все надоело. Краткий, но громкий рык привел меня в сознание, и я ощетинилась. Могучее тело Джонса начало носиться по комнате с безумной скоростью, так что он почти стал для меня размытым пятном. Я немного тряхнула головой и ахнула, когда он враз оказался у моих ног, сильный, холодный, опасный. Жестокое выражение лица перекрывало все, что я знала о нем ранее. Во мне поселился страх, и я отпрянула, прикрывая руками лицо, забившись в угол дивана. Я осталась один на один со своим личным кошмаром.

Я пискнула, зарываясь лицом в плед, словно это самая лучшая защита от вампира. Но другой у меня не было.

— Мэри, я не причиню тебе вреда.

Это говорил человек с голосом Джонса. Пересилив себя, я посмотрела на говорившего. Теперь он находился в самом дальнем углу комнаты от меня.

— А выглядишь так, словно собираешься, — голос хрипит.

— Нет, никогда. — Сжав руку в кулак, легонько постучал им по верхней губе, словно в раздумьях.

— Я быстрый, — начал он, словно должен это говорить, но не имеет никакого желания. — И я холодный, теперь я холодный, разве это не странно? Разве ты мне не веришь?

— Бессмыслица какая-то, — говорю я, полностью уверенная в этих словах. Я не верю ни единому его слову, это больше похоже на розыгрыш какой-то. — Я сплю, да?

Для убедительности я щипаю себя за руку, но не помогает. Тру глаза, безрезультатно.

— Боже, — говорю в пустоту, — неужели я сошла с ума окончательно?

В голове проносилась лишь одна фраза: «Невозможно, это невозможно!»

Я, будто сбежавшая из психушки, зарылась руками в волосы и начала раскачиваться из стороны в сторону. Я больше не ощущаю себя нормальной. Я должна признать это для самой себя.

— Я сошла с ума. Я разговариваю с мертвым! — истерический смех, похожий на икоту, вырвался откуда-то из глубин груди. — Это не смешно, — заливаюсь смехом я. По щекам текут дорожки соленых слез. — Я не могу, не могу… не могу. Пожалуйста, оставь меня в покое, уйди. Ведь я сегодня решила начать с чистого листа. Пожалуйста. Не сходи с ума… — обращаюсь я к себе самой.

— Мэри! — звучит голос где-то отдаленно, я не реагирую. Мое тело продолжает раскачиваться.

Слышу чей-то плач, и до меня не сразу доходит, что это я. Больше нет смеха, только глубокие пронизывающие рыдания.

— Мэри, — еще раз звучит, но уже совсем рядом.

Рука ложится мне на ключицу и легонько притягивает к себе, укутывая в объятия. Я фарфоровая кукла в его руках.

— Послушай меня. Ты слышишь? Перестань плакать. — Холодные ладони ложатся на мокрые щеки, и глаза наконец-то встречаются с черными глазами парня. Он смотрит пронизывающе, а меня трясет.

— Ты не сумасшедшая, — говорит он. — Все это правда, я настоящий. Я рядом, видишь? Я не галлюцинация, смотри. — Убедившись, что я слушаю, он берет мое запястье и ладонью кладет на свою грудь. — Я настоящий, поверь мне.

Голос, полный отчаянья и страха. Часто моргаю, еще несколько слезинок скатываются с глаз, но так и не достигают цели, когда Джонс вытирает их большим пальцем. Я чувствую под футболкой его мощную грудь, даже под тканью просачивается холод кожи, теперь он выглядит более устрашающее и в то же время моложе. Наблюдаю, как длинные ресницы опускаются и поднимаются при моргании. Густые брови немного сведены, словно он с чем-то борется или в раздумьях, а черты лица напряжены в попытке убедить меня в правдивости своих слов.

— Это все реально, — вторит Джонс. И мое сердце наконец-то начинает верить. Кажется, я настолько отчаялась, что поверю сейчас всему, что он скажет, лишь бы он никогда больше не уходил из моей жизни.

— Ты же умер, мы тебя похоронили. Я стояла возле твоего гроба в тот день. Как?

— Прости. — Его глаза закрываются в приступе боли, словно каждое мое слово приносит ему огромные страдания. — Я не мог по-другому. Меня перевоплотили. Я был вынужден умереть для вас всех, для моей прошлой жизни. Теперь у меня новая жизнь, вот такая.

— Это она, да? Эта девушка, что была с тобой, она знает о тебе?..

— Да, она такая же.

— Кто она? Она вампир? — Не знаю, чего я ожидала, задавая этот вопрос. Это было предсказуемо и понятно. Но все равно очень сильно меня удивило.

Джонс замялся, отвечая на этот вопрос:

— Да.

У меня защемило сердце. Во время того, как я месяц скучала по нему, он развлекался с девушкой-вампиром. Я чувствовала, что они были близки, но не могла понять природу этого чувства. Подтянув колени к груди, я уткнулась в них лицом, чтобы он не заметил румянца на щеках. Я ненавидела себя за ревность, но все-таки выпалила:

— Ты ее любишь?

Все внутри сжалось, все мои органы перестали функционировать, ожидая ответа на этот вопрос. Мы не виделись с ним около месяца, он бросил меня и начал новую жизнь, в которой для меня не было места. Значит, мы больше не были вместе и он имел право встречаться, с кем хотел. Я больше была не его уровня, всего лишь маленький, ничем не примечательный человек. А она — прекрасная, высокая, красивая. Они могли быть парой.

Чем больше я об этом думала, тем сильнее наливались слезами глаза. Внезапно до меня наконец-то дошли все чувства, которые я сейчас испытывала. Мне было жалко себя, я ревновала парня, который отказался от меня. Парня, которого я любила незаслуженно, которому было плевать на то, как я жила этот месяц. Самое ужасное, что я была готова простить его за все это, кроме одного: если он ответит положительно на этот вопрос.

— Нет, — коротко сказал Джонс. Он не пытается объяснить, не пытается успокоить меня. Глаза изучают меня с профессорской точностью, он видит меня насквозь, но не принимает попыток разъяснить.

— Тогда почему ты с ней? — все еще не смотрю на него, просто не могу.

— Потому, что она мой друг. Она спасла меня. Она помогла мне.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Эти несколько слов убрали огромный камень с моей души. Кажется, я готова взмахнуть крыльями и взлететь. Тем не менее обида все еще присутствует в моем голосе:

— Помогла стать мертвым?

Он больше не отвечает, и мой вопрос вибрирует в воздухе, словно туман, окутывая своим настроением наши души. Внезапно становится зябко, и я чувствую, как кровать прогибается рядом со мной, когда он встает и садится в кресло у незажженного камина. Мне становится холодно, когда он покидает мое пространство, поэтому я закутываюсь в плед сильней.

— Это все реально? Фильмы, книги о вампирах?

— Некоторые да, некоторые нет, — уклончиво ответил он. — Некоторые истории списаны с правдивых легенд и додуманы людьми. Знаешь, раньше, еще в пятнадцатом веке, вампиры существовали открыто среди людей.

— Правда? — почему-то в сердце поселился страх, я все еще не могла поверить в происходящее. А Джонс рассказывал все так, словно жил в этом воплощении не месяц, а несколько веков. Я все никак не могла понять, принял он уже это для себя самого или нет.

— Да, — он вздыхает. — Это звучит безумно. Я сам к этому очень долго привыкал.

Мне становится понятно, что он так и не смирился с тем, кем он стал. Мне стало его жаль. Он потер глаза большими пальцами и провел рукой по волосам в рассеянном жесте.

— И ты не можешь выходить на солнце, есть человеческую еду и тебя можно убить деревом? — Я промолчала несколько секунд и залилась краской, когда поняла, что сказала. Меня интересовало, как его можно убить, серьезно? Хотелось надавать себе подзатыльников. Я ожидала увидеть обиду на его лице или разочарование, но когда вскинула взгляд, то ничего не обнаружила, кроме холодной маски безразличия.

Джонс всегда был мастером скрывать свои настоящие чувства, но сейчас он отточил свои навыки. Хотелось дать ему медаль за это.

— Солнце — да. Но есть одна поправка: оно не убивает нас. Только приносит жуткую боль всем органам чувств, потому что у вампиров они становятся раз в десять сильнее человеческих. Мир воспринимается по-другому. Вот, например, — он разжевывает мне каждое слово, произнося четко и конкретно. — Когда человек выходит на солнце, то щурится от его яркости, а теперь представь, что твои органы чувств обострены в десять раз больше. Конечно, люди все перевернули с ног на голову и додумали, так появился миф про солнце.

Так странно от него было слышать это слово «люди», словно он говорил о каком-то виде животных. Это теперь «они», а не «мы», потому что он больше не человек. В душе поселилось какое-то странное необъяснимое чувство от этого осознания. Он больше никогда не станет человеком.

— То есть все-таки ты можешь выходить на солнце? — Я посмотрела на плотно зашторенные окна, не пропускающие ни единого лучика света, и теперь это начало обретать смысл.

— В теории да, но я не проверял. Я доверяю словам Клары.

Я громко выдохнула, где-то в глубине души я уже начинала ненавидеть Клару. Хотя бы за то, что она находилась рядом с ним все это время вместо меня. Давала советы, учила жить по другим правилам, другой жизнью, новой. В которой не оказалось места для меня.

— А что насчет всего остального?

— Я не могу проглатывать человеческую еду, — он немного улыбается. — Даже не так. Я ем человеческую еду, мне нравится ее вкус, но проглотить ее невозможно. Вкусовые рецепторы тоже очень сильно обострились. Я люблю человеческую еду за то, что она может быть так разнообразна. Пожалуй, единственный плюс от того, что ты вампир, — можно есть сколько угодно и оно не отложится у тебя на животе.

Я рассмеялась то ли от шутки, то ли от невероятного рассказа Джонса. Он был прекрасен в своем великолепии, рассказывая о своей новой жизни как о каком-то приключении. Он посмотрел на меня, услышав мой смех, и улыбнулся в ответ.

Мне казалось, что я разучилась смеяться, это было чем-то таким странным и привычным одновременно. Я не плакала, не боялась, не думала о той боли, что поселилась вечной подругой у меня в груди, а смеялась, искренне и по-детски.

И самым прелестным в этой ситуации было то, что меня рассмешил Джонс. Мой Джонс.

Меня накрыло чувство дежавю, будто мы с ним сидели в моей комнате и обсуждали какой-то фильм после совместного просмотра. Он отпускал какие-то смешные реплики про героев, а я заливалась смехом, потому что более нелепого нельзя было придумать, в то время как он кидался в меня попкорном. На один краткий миг мне показалось, что это мы, те самые Мэри и Джонс, не знающие боли потери. Мы были счастливы в тот момент.

Наши глаза встретились.

— Я скучал по твоему смеху. — Его губы все еще улыбались, а глаза блестели. Я поняла, что именно этого он и добивался — чтобы я улыбалась. — Чеснок, кстати, я тоже могу есть. И святую воду пить. Насчет нашего убийства, — он помедлил, а я стала предельно серьезной. — Не важно, это дерево или металл; если это попадает тебе в сердце, то ты труп. На самом деле очень много способов убить вампира. — Он помахал рукой, словно рассуждая. — Оторвать голову тоже действенный способ, вырвать сердце, разорвать на мелкие кусочки, и все в этом роде.

Я поморщилась, жалея о своем вопросе. Каждое его слово тут же вызывает ассоциацию, как Джонса убивают любым из этих способов. Я покачала головой, чувствуя, как поднимается тошнота. Хотелось попросить его прекратить, но он замолчал, заметив мою реакцию.

— Как это происходит? В смысле… превращение.

— О, все просто. Всего лишь яд вампира и немного его крови. — Он вздыхает и смотрит на меня, заглядывая в глаза. Послушай, я… — Он замолкает. — Я должен был так поступить, это было правильно. В тот момент. — Он ждет моей реакции.

Я хотела расспросить его подробнее о яде вампира и крови, но смена разговора меня немного озадачила и расстроила одновременно.

Даже если мы каким-то образом останемся вместе, боль, что пульсирует внутри, будет напоминать мне о том, что я его когда-то потеряла. Его выбор состоял в том, чтобы бросить меня. Наверное, тот момент веселья, что был между нами, произошел несколько тысячелетий назад.

— Мне так не кажется, — слез уже нет, но голос дрожит, как утренняя роса. Мне все еще холодно, несмотря на весь его рассказ. Хочется, чтобы он вернулся и сел обратно ко мне.

— Я знаю, — как-то печально произносит Джонс. — Ты не представляешь, сколько раз я хотел прийти к тебе и рассказать обо всем. Я пытался держаться от тебя подальше, но знаешь, сколько я продержался? — Он невесело смеется. — Ровно три дня.

Мое сердце трещит по швам от его слов, от его грустного голоса и опечаленного взгляда. Он не смотрит на меня, но я чувствую его боль, она смешивается с моей и течет по венам, пуская разряды тока.

— Три дня, — повторяет, — слишком долгий срок, чтобы не видеть тебя. Ты не представляешь себе, как трудно было видеть тебя такой. Ты постоянно плакала. Даже во сне. Боже. — Он откидывается на спинку кресла, запрокидывая голову, и закрывает глаза, словно сдерживая слезы.

Но когда он снова смотрит на меня, то надевает маску спокойствия. У меня нет слов, поэтому я просто пялюсь на него во все глаза. Это совершенно другой человек, не тот, которого я знала. Но то, как он рассказывает мне эту историю, напоминает мне старого Джонса, человека, в которого я влюбилась однажды. И потеряла.

— Это был самый сложный месяц в моей жизни. И не потому, что я стал другим, пережив превращение. А потому, что в нем не было тебя. Я всегда находился рядом, следил за тобой с безопасного расстояния. Но не иметь возможности коснуться твоей кожи, не поцеловать тебя было самым тяжелым испытанием.

Мое потрясение сочится в пространство между нашими телами. Не знаю, от чего я больше в шоке, от того, что он следил за мной все это время и так и не подошел, или от того, что это было для него самым тяжелым.

Внезапно я понимаю, что для него это было таким же облегчением, как и для меня сейчас, что я сама пришла к нему и у него появилась возможность рассказать мне все. Все сложилось так, как должно было.

— Я тоже по тебе скучала.

Мне хочется подойти к нему и забраться на колени. Свернуться клубочком, как маленький ребенок, и чувствовать, как его кожа касается моей, как сильные руки гладят мою худую спину, обводя каждый изгиб. Наше дыхание было бы в унисон, а сердца бились бы в одном ритме. Мне хотелось наконец-то почувствовать это — мы вместе. И он рядом со мной.

Но никто не двинулся с места, несмотря на то, что весь рассказ тронул меня до глубины души. Атмосфера немного разрядилась, но мы были словно на первом свидании, такие робкие и нерешительные. Казалось, мы боялись, что сорвемся и коснемся друг друга, поэтому соблюдали дистанцию, подглядывая из-за ресниц, ожидая следующего хода.

— Мне нужно домой, — не зная, что еще надо сказать, выпалила я.

Наверное, я должна была сказать что-то еще. Подбодрить его или признаться в своих чувствах, но у меня не осталось никаких слов. Все, что приходило в голову, казалось не тем. Что я могла сказать? Как плакала по ночам? Как искала источник его запаха или как мне казалось, что моя комната — это тюрьма из вещей, напоминающих о нем? Или о том, как умоляла всех богов облегчить боль или забрать меня с собой. Мне было сложно даже существовать в этот месяц, каждый вдох приносил страдания. О чем рассказать? Я не намерена с ним соревноваться, кто больше перенес страданий. Просто верила ему, потому что чувствовала все то же самое. Но я никогда не смогу поставить себя на его место. Потому что я бы не смогла отказаться от него. Может, это было бы очень эгоистично с моей стороны. Но боль от понимания осознанного предательства с его стороны останется со мной навсегда.

Я встала и обыскала глазами комнату, стараясь найти обувь. Наверное, она в коридоре.

— Ты можешь остаться, — остановил меня Джонс.

Я замерла, об этом я вообще не думала. А сколько сейчас времени? Массивные, плотные шторы закрывали окна, не давая просачиваться ни единому лучику света, поэтому я не могла разобрать, сколько времени я уже здесь, сколько времени я проспала. Сколько времени мы уже разговариваем? Я потеряла счет.

— Я отправил СМС с твоего телефона Луизе, чтоб сказала, что ты у нее, — как ни в чем не бывало продолжил он.

Я медленно остановилась и уставилась на него, не веря своим ушам.

— Что ты сделал? — волна негодования поднялась откуда-то из недр моего сознания.

— Тебе нужно все обдумать. И… успокоиться. — Он многозначительно посмотрел на меня. Щеки вспыхнули от злости.

— Я могла бы это сделать и дома, — огрызнулась я.

— Нет. Еще тебе нужно будет держать все, что я тебе сказал, в секрете.

— Ага, значит, я тут как заложница, да? Пока не пообещаю все держать при себе? Ты мне не доверяешь. — Я сложила руки на груди и кинула на него вызывающий взгляд.

— Не совсем. Но можно и так сказать. Я не могу рисковать. Ты не знаешь, насколько я рискую в этот самый момент. — Он провел рукой по волосам.

Казалось, он устал от этого разговора. Что раззадорило меня еще больше.

— Насколько же?

— Ровно настолько, сколько стоит твоя жизнь и жизнь того, кому ты это расскажешь, — его голос холоден, больше не осталось ни следа от того ранимого Джонса, что был пять минут назад. Наверное, мне стоит испугаться.

— Ты не убьешь меня, — выпаливаю я, полностью уверенная в своих словах.

— Я никогда не причиню тебе вред. Но за других я не отвечаю. Сейчас я могу пообещать безопасность, от Клары. Но если ты проболтаешься, я ничего не смогу сделать. — От этих слов меня кинуло в дрожь, дыхание прервалось.

Я не понимала силу вампиров и кто они были на самом деле. Не знала, на что они были способны, но его слова достигли своей цели. Внезапно вся моя воинственность куда-то испарилась, и я просто опустила руки в бессилии. Видимо, придется следовать правилам Джонса.

— Хорошо, я останусь, — через некоторое время ответила я и села обратно.

Джонс молчал, я тоже. Я взглянула на него сквозь ресницы, он на меня не смотрел, а только стоял неподвижно, думая о чем-то, сложив руки за спиной.

— Я очень скучал, — через минуту произнес он, словно маленький мальчик. Я не ответила. — Прости меня.

Я ждала этих слов все это время. Но почему-то впечатление от них теперь было не таким, как должно было. Я просто молчала.

Что я могу ему сказать? Что прощаю его?

Простила ли я его? Не знаю. Можно ли такое простить? Даже если его вынуждала ситуация? Не знаю.

Я знала только одно: хочу, чтобы он остался в моей жизни, даже в таком воплощении.

— Оставлю тебя одну, — одна простая фраза из его уст, и мое сердце перевернулось. Мне стало не по себе. Показалось, что если он сейчас выйдет за дверь, то все испарится. Я боялась, что это все окажется ложью, плодом моего воображения и на самом деле мы никогда с ним не разговаривали. Если он сейчас уйдет, то я не переживу.

— Нет! — вскрикнула я, заставляя его остановиться возле дверного проема. — Не уходи, останься. — Мой голос был настолько жалобный, что я поперхнулась.

Джонс молча уставился на меня.

— Пожалуйста, — одно простое слово эхом отбивалось в полупустой комнате, полное надежды и горечи. — Я не хочу оставаться сама. Только не сейчас.

Он всмотрелся мне в глаза и направился в мою сторону, я снова спрятала лицо в коленях. Джонс бесшумно подошел, и я ощутила холодное прикосновение его кожи, но в то же время я расслабилась. Он обнимал, я так мечтала об этом. Теперь мне нужно только привыкнуть к его холоду.