Волчье кладбище

Тони Бранто, 2022

«Золотая молодежь» частного английского университета облюбовала Волчье кладбище для своих утех. Тут можно свободно курить, выпивать, соблазнять местных простушек. Заводилой веселой компании по праву считается сын проректора – Тео, которому сходит с рук любая шалость. И в студенческой театральной постановке Тео – на первых ролях. Ему предстоит сыграть Святого Себастьяна, по преданию пронзенного стрелами на кресте. Никто и не подозревает, что эта роль окажется для парня пророческой… Проходя однажды вечером через кладбище, сокурсники Тео Адам и его брат Макс внезапно услышали душераздирающий крик и увидели молодого повесу распятым на кресте. Предположение, что это месть родителей кого-то из оскорбленных девушек, не находит подтверждения. Тогда кто же убил сына проректора? Адам и Макс начинают собственное расследование и узнают правду… на краю опасного крутого обрыва… Роман в лучших традициях классического английского детектива. Кровавая расправа на старом кладбище потрясла город. Но никто не знал, что стояло за этой новой Голгофой на самом деле…

Глава 9

Святой Себастьян

Репетиция спектакля начиналась в шесть. Мы опоздали минут на двадцать — приводили в чувство барышень.

Наш храм Мельпомены располагался слева от университета и имел вид небольшого павильона в Георгианском стиле, стены из серого камня утопали в густо разросшемся плюще.

У порога мы притормозили, начали прислушиваться. В актовом зале против наших ожиданий царил громкий голос Поттегрю. Наш режиссёр, буйный, как правило, только при демонстрации силы драматической игры, метал по залу громы и молнии.

Мы постарались войти неслышно. На сцене парни, кто сидя, кто подпирая шекспировские декорации, слушали Поттегрю — у того слюна летела во все стороны (мы звали эту его стадию «отчиткой бесноватых»). Поттегрю жаловался, клял нас на чём свет стоит. Причиной оказался слив информации о ночных наших гуляниях в уши кого-то из муниципальной администрации. Кочински лично выслушал обвинительную речь мэра об аморальном поведении студиозусов нашего заведения.

— Как будто это первый случай в истории!

— Нет, не первый! Не первый! — рявкнул Поттегрю. — Но и глава муниципалитета — не первый год на должности! Эта игра в приличное учебное заведение и довольный муниципалитет однажды может прекратиться!

Возмущение мэра было до того английским, что мера наказания оказалась столь же глупой, как и выходка студентов. Какой-то гений инквизиции постановил, что вместо развесёлой и сильно упрощённой адаптации «Сна в летнюю ночь» наше отличившееся заведение будет обязано представить на майской ярмарке серьёзный спектакль на религиозную тему про римского легионера и мученика святого Себастьяна. Спектакль отобрали у колледжа Святого Аугуста — тот уже вовсю прогонял финальные репетиции и был главным, как мы знали, конкурентом на получение заветного денежного гранта. Чего греха таить, Шекспира мы учили вполсилы и так же слабо играли. До ярмарки оставалось меньше двух недель, как и до экзаменов.

Поттегрю трепал в руках пьесу — три акта на два с чем-то часа.

— Отличились, дегенераты!

Он шлёпнул стопку листов на пол.

— Тео, неси из подсобки бумагу и карандаши.

Гарри отлип от картонного балкона, отправившись выполнять приказ, отданный Тео. И через пять минут мы, лёжа на сцене, записывали под диктовку текст, на ходу распределяя роли.

Часа через четыре по выходе из павильона Тео, спрятавшись за колонной, дождался Джо и резким движением нацепил на него ослиную голову Основы^[54]. Было темно, Джо испугался и вскрикнул. Высвободившись, он кинулся бежать.

Кажется, черти внутри Тео день ото дня свирепели.

В большом коридоре на первом этаже университета Секвойя драил полы. Облачённый в нечто кургузое, он всегда бубнил себе под нос, то ли пел, то ли воображал себя членом парламента и выступал с трибуны. Забавный он, мистер Секвойя. Питер здорово походил на своего старика, из обоих ключом бил свет, в обоих — неиссякаемые кладовые жизнелюбия. Такие люди — как полезные ископаемые, к ним всегда хочется быть поближе.

Волосы у Секвойи были, как у Питера, длинные, но редкие и тусклые. Словно сияние у их рода с возрастом начинает затухать.

Тео, проходя мимо, вырвал швабру из рук Секвойи и с размаху умудрился закинуть её на люстру. Парни заржали.

— Говнюк малолетний! — взорвался Секвойя.

В ответ Тео потряс рукой в паху.

— За это вы в Роданфорде держитесь, голь перекатная! — крикнул он.

Через миг они с Гарри исчезли в шумной гурьбе на лестничном пролёте.

О чём я говорил, когда предлагал Тео влюбиться?

Секвойя схватился за лысеющую голову, глядя на застрявшую в массивных лосиных рогах деревянную палку с болтающейся на ней серой тряпкой.

Я взглянул на Питера.

— А ты, — вдруг накинулся Секвойя на сына, — не забывай, по чьей милости мы здесь! Что ты творишь, а? Я спрашиваю, что ты творишь! До экзаменов времени с гулькин нос! Тебя и меня отсюда вышвырнут вот-вот! Опомнитесь, опомнитесь, мистер! — постучал он по голове Питера.

Питер сморщился и кивнул.

— Виноват, сэр.

— Это ж надо додуматься… — Секвойя не закончил мысль, ему на голову со шлепком упала тряпка.

Мы не сдержали ухмылок. Питер помог снять ветошку, протёр ладонью отцовские залысины.

— Как новая! — сказал Питер.

— Не паясничай. Придётся за лестницей идти.

— Я принесу.

— Проваливай, — сказал Секвойя, хоть и прозвучало это с нескрываемой отцовской любовью.

— Я принесу…

— Поберегись! — крикнул Робин.

Швабра грохнулась о викторианскую плитку, прокатилось эхо.

Секвойя улыбнулся.

— Идите уже с глаз долой, не то дождётесь ещё чего-нибудь на ваши головы!

Мы двинулись. Настроение было паршивым, потому что новая пьеса оказалась удручающе скучной, пестрящей религиозными терминами. Тело приятно ныло от физической усталости. Хотелось крепкого чаю с молоком. Адам отправился в комнату, а мы с Питером и Робином зашли в столовую.

Лучезарному Питеру досталась роль Себастьяна-мученика и больше всего текста. Он был единственным среди нас извращенцем, кто наказанию радовался, как дурак приключению. Из него, бесспорно, вышел бы прекрасный Лизандр^[55], однако против Себастьяна эта роль, конечно, была легковесна. Я уже видел, как прекрасен Себастьян Питера, как впечатляюще звучали его реплики, преисполненные обаяния, как красив он физически.

— Радует, что ярмарка — почти летом. Провинились бы зимой, яйца бы отморозил! — смеялся Питер, которому предстояло скакать по сцене в одной набедренной повязке.

— Это объясняет, почему у Святого Аугуста эта пьеса в мае, а не в католическом январе ставится, — подхватил Робин.

Выпавшая роль монаха шла ему не меньше, чем Питеру роль Себастьяна.

Робин — тёмная лошадка. Внешне вроде бы без отличий каких-то — две руки, две ноги, простоватое лицо, которое вы уже где-то видели, тёмно-русые волосы, до шести футов недостаёт какой-то пары дюймов. Но непрост Робин, ох непрост!

В карманах у Роба всегда водились сигареты: в одном — «Робин» с птицей на пачке, в другом — сплошной импорт, вроде «Мальборо» или «Джорджа Карелиса». Когда у него стреляли сигареты, он давал местные. Сам курил из другого кармана.

Невозможно сказать, в чём именно заключалась его таинственность. Он дружелюбен и активен, но с ним ощущаешь какую-то недосказанность, словно концы его фраз в воду опущены. Ты их слышишь целиком и, однако, понимаешь, что сказать Робин мог бы ещё много чего. И главное, обвинить его в умалчивании невозможно, он же никому ничего не должен. Он знает границы, и, возможно, он просто аккуратный человек, вроде моего отца. А в рясе так вообще вылитый монах ордена кармелитов. Вот ему бы на моё место. Мой старик на радостях с ума бы сошёл от такого сына.

Мы ещё какое-то время смеялись, из головы постепенно выгонялись дурные мысли. Посовали пальцы в чай ботаников (обычно мы таким образом отнимали компот друг у друга), затем разбрелись по комнатам.

Оставшийся вечер мы с Адамом учили реплики. Он играл юношу, благословившего Себастьяна, я — Маркеллина, одного из двух братьев, осуждённых за исповедование христианства. Мои попытки убедить Поттегрю, что я атеист, были обречены на провал. Поттегрю был не в том настроении.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Адам.

Стучавший долго возился с непослушной дверью.

— Свинья открывает затычку, — промямлил я, не отрываясь от текста.

Во всём крыле нашем стучались только двое — Адам и Мэтью.

Когда дверь, наконец, приоткрылась, в проём вынырнула розовая поросячья морда.

— Ребят, вы что учите?

Я глянул поверх листов.

— Как потрошить свинью, — говорю.

Мэтью поправил очки, прищурился.

— А зачем вам это?

— Да хотим на вертеле зажарить. В лесу. Пойдёшь с нами?

— Ой, не знаю, — сказал Мэтью, потешно хмурясь.

— Потому что, если ты не пойдёшь, то нам и смысла нет идти, — сказал я холодно.

Мэтью поморщил лоб.

— Ну не знаю, — прохрюкал он. — А можно вопрос?

— Валяй.

— Вам мой учебник по Ранней республике^[56] не попадался?

Я закатил глаза и вернулся к тексту.

— Нет, — ответил Адам.

— Понял, спасибо.

— Посеял где-то?

Мэтью замялся, по дрожащим его щекам всё понятно стало.

— Тео с Гарри? — ухмыльнулся я.

— Ага, — кивнул хрюшка. — В коридоре отняли.

— Ну, ищи на дереве, значит. Или в унитазе, — говорю.

— Ну, я надеялся, что они его просто к кому-то закинули.

— Ну, к нам, как видишь, не закидывали.

— Да, ясно, — протянул Мэтью, почему-то не уходя и назойливо мусоля дверную ручку.

— Слушай, потрогай дверь с той стороны, — кинул я.

— А с ботинками на кровать нельзя, — оживился хрюшка. Жирные щёки вновь затряслись, теперь от неведомого нам удовольствия.

Я снял ботинок и запустил им в рыжую башку, не успевшую спрятаться.

— Ну, больно же!

— Будет больнее, если не уберёшься.

Мэтью ретировался. В приоткрытую дверь слышалось, как он стучал в другие комнаты с тем же вопросом и как летели ему вслед ботинки.

На очередном листе меня сморило. Я швырнул текст на пол и еле успел снять второй ботинок, как меня вырубило.

Я не сразу заметил отсутствие достопочтенного Тео следующим утром, только когда учитель истории поинтересовался этим вопросом у Гарри. Чудище пожимало плечами. Это был плохой знак.

До тренировки оставалось два часа, так что я мог хотя бы притвориться, что как-то занимаюсь Шивон. В конце концов, я был должен Адаму за вчерашнее спасение. Агата, поджидавшая на библиотечном крыльце с видом прокисшего салата, с ходу раскусила моё ребячество.

— Шивон для тебя пропала. Можешь о ней забыть.

— Разве? Ещё вчера ты меня покупала.

— Считай, что сделка не состоялась.

— Тогда мне следует вернуть аванс. Обед за мой счёт.

Агата драматично хмурилась.

— Брось, вчера мы не так уж чтобы много времени провели вместе. Нельзя узнать человека, не отобедав с ним.

Врал я паршиво.

— Когда бог создавал время, он создал его достаточно. Так у них в Ирландии говорят, — изрекла Агата и тяжко вздохнула. — Этой лисоньке вчера всего хватило.

— Подсунула сестре другого? Преклоняюсь перед вашим проворством, миссис Беннет^[57]!

— Я в бешенстве! Глядите, блузку задом наперёд надела, так летела за ними!

Летела, да не на пределе — вон, бюстгальтер-то успела нацепить.

— И? — говорю. — Догнала?

— Да куда там! Он в такую рань явился, врасплох застал! Пригласил на прогулку Шивон, а я не готова была, понимаете? Нужно было волосы причесать, божью тварь покормить. Шивон, узнала я, не расчёсывает волосы гребнем. Выпорхнула с этим хлюстом растрёпанная, как мотылёк на пламя. Я их искала везде!

— И в лесу?

Агата покачала головой.

— Я её предупреждала — в лес ни ногой!

— Ну, так она и пошла туда, где ты нашаривать не станешь.

— Не слушай его, — сказал Адам с привычной своей флегмой. — Эти паломники всегда нам портили жизни.

— А как же поэты и «безумству храбрых…» и всё такое прочее? Да если бы не мы, вам, грамотеям, не из чего библиотеки собирать было бы.

— О каком безумстве ты говоришь, Макс? Ей Тео, помнишь, чего наобещал? — вскипела Агата. — Я говорила, она не искушена. Поверила первому в жизни проходимцу!

— Иллюзии и надежды твоей сестры рано или поздно обратятся в дым. Не Тео, так будет ещё кто-то. Я считаю, обжигаться нужно, и чем раньше, тем лучше. Режь пуповину.

— Нужно. Только побег всё ещё на твоей совести, — уличил меня Адам в побеге свиней в посев.

Два часа спустя я вернулся в Роданфорд с поганым настроением и пустотой в желудке, убедившись, что искать в лесу молодую пару — глупость не меньшая, чем пытаться помочиться на луну. В начале второго тайма, когда ботаники безуспешно развивали down the middle^[58], к нам присоединился Тео. Перекинулся парой слов с Гарри, тот довольно оскалился. Мне всё это не нравилось.

В душевой после игры не нравиться стало сильнее. Тео принимал ставки по фунту.

— А деньги, — объявил он, — пойдут на благотворительность. Моему другу Джо я куплю здоровенный кусок сала — пятки мазать!

Шелест воды разбавлялся привычным гоготом.

Я спросил у Питера, на что спорили.

— Что до выходных ваша подруга ирландская к Тео в койку прыгнет.

— Мм… Вон оно что.

— Я боб дал, что не прыгнет, — улыбнулся Питер.

— Очень благородно с твоей стороны.

Добравшись до вещей, я достал из кармана брюк коробочку с павлином и подошёл к Тео.

— Держи. Вместо фунта.

Тео взглянул на упаковку.

— Тотализатор только деньги принимает.

— Не хочу потом брать твои деньги. Просто вернёшь резину в понедельник, — говорю. — За ненадобностью.

Кто-то из парней свистнул.

Мы сверлили друг друга глазами, у обоих с лохм капала вода. Тео держался напряжённо с дебильной своей ухмылкой, но в итоге расслабился.

— Гарфилд, с тобой шутки плохи. Давай своих павлинов.

Я сунул коробок в шакалью пятерню и сказал:

— Вначале дорасти до них.

Улыбка на лице Тео сменилась гримасой ненависти. Сыпались комментарии под общее гиканье. С окаменевшим лицом я вернулся к своему шкафчику.

Репетиция спектакля была уже через полчаса. Перед павильоном Поттегрю, натужно кряхтя, тащил здоровенную торбу на спине.

— В долг от колледжа Святого Аугуста, — пояснил он. — Костюмы, реквизит. Спасибо Дарту, что договорился. Теперь хоть с этим мороки не будет. Грузчик свалил пакеты прямо на гравий перед воротами, улетел, даже не предложив помощь. Сгоняйте, а то чувствую, в спине скоро грыжа появится.

Мы помогли с переноской в несколько заходов.

Пакеты мы вывернули прямо на сцену. Среди кучи тряпья — картонные доспехи для армии императора Диоклетиана, туники для бедуинов, рясы для монахов, ковры и простыни для антуража. Всё это мы развесили на вешалках, затем улеглись на расстеленные ковры, чтобы повторять текст.

Святой Аугуст, то есть, конечно, колледж его имени, похоже, относился к делу куда более детально, чем мы.

В процессе обнаружилось, что Себастьяна не к чему привязывать.

— Нужен столб.

— Столба нет.

— Можно к шекспировской колонне примотать.

Её ещё не убирали, как и остальное от «Сна в летнюю ночь».

— В идеале, конечно бы, дерево, — хмурился Поттегрю. — Но у нас нет времени его сооружать.

— Может, крест? — предложил монах Робин.

— Крест?

— Для распятия. Будет драматично.

— Меня не распяли, забыл? — сказал Питер.

— Это идея, — согласился Поттегрю. — Можно поискать старый крест в церкви.

Прогнав чудовищно замороченный текст, мы стали примерять костюмы.

— Нелепость театра в том, что, в отличие от книг, он не оставляет ничего воображению, — слова правды, озвученные на днях Агатой, барышней в искреннем платье без нижнего белья.

Тео органично влился в образ злодея, парадное императорское платье в золотых узорах как нельзя лучше подходило его величеству. Ещё убедительнее смотрелся мученик Питер в одной повязке на бёдрах. Глядя на здоровый цвет его кожи и сияющий взгляд, казалось, будто смотришь на одну из тех картин, где святых изображают с акцентированным золотым свечением.

Адамова внешность всегда сулила надвигающиеся поучения, так что его костюм проповедника здесь ни при чём.

Не знаю, с кем ассоциировался мой герой. В напяленных лохмотьях я, должно быть, немногим от массовки отличался. Даже сказал бы, что мою индивидуальность этим отрепьем злостно украли.

А если честно, вид у всех был нелепый, только Питеру его нагота шла по всем канонам, и выглядел он по-настоящему красиво, даже трогательно.

К вечеру мы все вымотались, как ломовые лошади, еле плелись и с ног валились. Усталость была ко времени, думал я, глядя на бессилие Тео. И всё же глаз я так и не сомкнул, как перед экзаменом. Было ощущение чего-то гнетущего, какой-то зябкости, словно мозги остывшей кровью наполнились.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

54

Основа — ткач из комедии «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира.

55

Герой пьесы «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира.

56

Ранняя республика Древнего Рима (509–287 годы до н. э.).

57

Персонаж романа английской писательницы Джейн Остин (1775–1817) «Гордость и предубеждение» (опубликован в 1813 г.). Миссис Беннет отчаянно стремится выдать замуж своих пятерых дочерей.

58

Одна из тактик в регби.