Умереть снова

Тесс Герритсен, 2015

Бостонский детектив Джейн Риццоли с помощью патологоанатома Мауры Айлз расследует жестокое убийство Леона Готта – таксидермиста и заядлого охотника. Его сын Эллиот пропал во время путешествия по Африке за шесть лет до этого. Между двумя происшествиями неожиданно обнаруживается связь. Полицейские выходят на Милли Джекобсон – единственную выжившую в том самом сафари. Кажется, страх навсегда изувечил ее. Но Джейн просит Милли о невозможном: шагнуть навстречу самому опасному хищнику на свете – человеку, стать для него приманкой… Впервые на русском языке!

5

Ботсвана

— Где он? — кричит Сильвия. — Где остальная его часть?

Они с Вивиан стоят под деревьями на расстоянии нескольких десятков ярдов. И смотрят на что-то на земле, скрытое от меня высокой травой. Я переступаю через проволоку, которой обнесен по периметру лагерь и на которой все еще висят колокольчики — те самые, что не зазвякали предупредительно в ночи. Не колокольчики подняли тревогу, а Сильвия, ее крики заставили всех нас выскочить из палаток в разной степени одетости. Мистер Мацунга все еще застегивает молнию на ширинке, вылезая через клапан палатки. Эллиот даже не потрудился надеть брюки, он выскочил в холодный рассвет в одних трусах-боксерах и сандалиях. Я успеваю схватить рубашку Ричарда и натянуть на ночнушку, после чего выхожу в траву в незашнурованных ботинках, и попавший в один из них камушек впивается мне в стопу. Я вижу окровавленный кусок одежды защитного цвета — он, словно змея, обвился вокруг куста. Еще несколько шагов — и я вижу новые оторванные куски одежды, комок чего-то похожего на черную шерсть. Еще пара шагов, и я наконец вижу, на что смотрят девушки. Теперь я понимаю, почему визжит Сильвия.

Вивиан отворачивается, и ее рвет в кусты.

Я оцепенела и не могу пошевелиться. Сильвия хнычет и учащенно дышит рядом со мной, а я разглядываю кости, разбросанные по примятой траве, и чувствую необычную отстраненность, словно нахожусь не в своем, а в чьем-то чужом теле. Может быть, теле какого-то ученого. Анатома, который смотрит на кости и чувствует потребность собрать их в одно целое и заявить: «Это правая малоберцовая кость, а это локтевая кость, а это кусок пятого пальца с правой ноги. Да, определенно с правой». Хотя, по правде говоря, я ничего не могу идентифицировать из того, что вижу, потому что осталось так мало и все оно разломано. Я могу быть уверена лишь в одном: тут есть ребро, потому что оно похоже на ребрышко в соусе, которое я ела. Только передо мной не свиное ребрышко — это обгрызенная и поколотая кость человека, и она принадлежала кому-то из моих знакомых, тех, с кем я говорила менее девяти часов назад.

— Господи боже, — стонет Эллиот. — Что случилось? Что за фигня такая?

Раздается трубный глас Джонни:

— Назад! Все назад!

Я поворачиваюсь и вижу, как Джонни протискивается в наш кружок. Теперь мы все здесь — Вивиан и Сильвия, Эллиот и Ричард, супруги Мацунага. Отсутствует только один, да и то не совсем, потому что вот его ребро, вот клок волос Кларенса. В воздухе запах смерти, запах страха и свежей плоти, запах Африки.

Джонни присаживается над костями и несколько мгновений молчит. Молчат все. Даже птицы умолкли, напуганные человеческим волнением, и я слышу лишь шелест травы на ветру и слабое журчание реки.

— Никто из вас не видел чего-нибудь прошлой ночью? Или не слышал? — спрашивает Джонни.

Он поднимает голову, и я отмечаю, что рубашка на нем не застегнута, лицо небрито. Он встретился со мной взглядом. В ответ я могу только отрицательно покачать головой.

— Никто? — Джонни оглядывает наши лица.

— Я спал без задних ног, — откликается Эллиот. — Я не слышал…

— Мы тоже ничего не слышали, — говорит Ричард, на свой обычный докучливый манер отвечая за нас обоих.

— Кто его нашел?

Вивиан еле слышно шепчет:

— Мы. Сильвия и я. Нам обеим понадобилось по делам. Уже светало, и мы решили, что выходить из палатки можно. К этому времени Кларенс обычно уже разводит костер и…

Она замолкает, вид у нее испуганный оттого, что она произнесла его имя. Кларенс.

Джонни поднимается на ноги. Я ближе других стою к нему и вижу его во всех подробностях, от растрепанных со сна волос до неровного шрама на животе — шрама, которого не видела прежде. Мы его больше не интересуем, потому что ничего не можем ему сообщить. Он изучает землю, разбросанные останки жертвы. Потом окидывает взглядом периметр лагеря, обнесенный проволокой.

— Колокольчики не звонили, — говорит он. — Я бы услышал звон. Кларенс услышал бы.

— Значит, зверь — кто бы он ни был — не заходил на территорию лагеря, — подхватывает Ричард.

Джонни игнорирует его. Он начинает идти по все расширяющемуся кругу, нетерпеливо отталкивая всех, кто попадается ему на пути. Здесь нет голой земли, всюду трава, и не видно никаких следов, по которым можно было бы понять, что произошло.

— Его дежурство началось в два часа, а я сразу отправился спать. Костер почти погас, значит туда ничего не подбрасывали уже несколько часов. Что заставило его отойти от костра? Почему он вышел за периметр? — Джонни оглядывается. — И где его ружье?

— Ружье вон там, — говорит мистер Мацунага и показывает на кольцо камней, окружающих погасший костер. — Я видел, оно лежит на земле.

— Он просто оставил его там? — удивленно произносит Ричард. — И пошел себе от костра в темноту без ружья? С какой стати Кларенс стал бы это делать?

— Он не стал бы этого делать, — тихо отвечает Джонни, и от его слов мороз подирает по коже.

Он снова начинает ходить кругами, вглядываясь в траву. Находит обрывки одежды, ботинок, но больше почти ничего. Он удаляется от лагеря в сторону реки. Внезапно опускается на колени, и я вижу только его макушку в светлых волосах. От его неподвижности нам всем не по себе. Ни у кого нет желания выяснять, что он там увидел. Мы и без того насмотрелись достаточно. Но его молчание обладает какой-то силой притяжения, и я иду к нему.

Он поднимает на меня взгляд:

— Гиены.

— Почему вы думаете, что это они?

Он показывает на сероватые комки на земле:

— Это характерный помет гиены. Видите в нем клочки волос какого-то животного, кусочки костей?

— Боже мой. Это ведь не его кости?

— Нет. Этому помету несколько дней. Но мы знаем, что гиены неподалеку. — Он показывает на оторванный кусок окровавленной ткани. — И они его нашли.

— Но я думала, что гиены падальщики.

— Я не могу утверждать, что они его убили. Но они его съели, вне всяких сомнений.

— От него почти ничего не осталось, — бормочу я, глядя на куски материи. — Он словно… исчез.

— После падальщиков не остается ничего — они ничего не упускают. Возможно, они утащили то, что осталось, в свое логово. Не могу понять, почему он умер, не издав ни звука. Почему я не слышал, как его убили.

Джонни сидит над серыми комками помета, но его глаза прочесывают окрестности, видят то, чего не могу увидеть я. Его неподвижность выводит меня из себя. Он не похож на других людей, с которыми я сталкивалась, он в такой гармонии со средой обитания, что кажется ее частью, он врос в эту землю корнями, как деревья и слегка колышущаяся трава. Он ничуть не похож на Ричарда, чье вечное недовольство жизнью заставляет его искать в Интернете квартиру получше, место для отдыха получше, может быть — и подружку получше. Ричард не знает, чего он хочет и кто он такой, в отличие от Джонни. Того Джонни, чье долгое молчание вызывает у меня стремление заполнить тишину каким-нибудь пустым замечанием, словно это моя обязанность — поддерживать разговор. Но неловкость ощущаю только я, Джонни — ни в малейшей мере.

Он тихо говорит:

— Мы должны собрать все, что удастся найти.

— Вы говорите о… Кларенсе?

— Это для его семьи. Они захотят его похоронить. Что-нибудь ощутимое, чтобы они могли его оплакать.

Я в ужасе смотрю на окровавленные клочья материи. Я не хочу к ним прикасаться. И уж конечно, я не хочу прикасаться к разбросанным там и тут кусочкам костей и волосам. Но я киваю и говорю:

— Я вам помогу. Можно взять брезентовый мешок из машины.

Он поднимается и смотрит на меня:

— Вы не такая, как остальные.

— Это вы о чем?

— Вы ведь не хотели ехать сюда, в буш, верно?

Я обхватываю себя руками:

— Не хотела. Это Ричард решил провести отпуск так.

— А как решили бы вы?

— Горячий душ. Туалет с унитазом. Может быть, массаж. Но вот я здесь — замечательная женщина, всегда покорная желаниям мужчины.

— Вы замечательная женщина, Милли. Вы это знаете, да? — Он смотрит вдаль и говорит так тихо, что я почти не слышу: — Лучше, чем он заслуживает.

Не уверена, что он хотел, чтобы я слышала эти слова. Наверное, он столько времени проводит в буше, что постоянно разговаривает сам с собой, потому что обычно рядом никого нет и никто не может его услышать.

Я пытаюсь понять выражение его лица, но он наклоняется и поднимает что-то. Когда он выпрямляется, я вижу это в его руке.

Кость.

— Вы все понимаете, что экспедиция закончилась, — говорит Джонни. — Призываю всех взяться за дело, чтобы мы свернули лагерь к полудню и отправились в путь.

— В путь куда? — спрашивает Ричард. — Самолет появится только через неделю.

Джонни собрал нас вокруг погасшего костра, чтобы сообщить план действий. Я оглядываю других участников нашего сафари, туристов, которые искали приключений в диких местах и получили больше, чем хотели. Настоящую смерть от лап хищника. Не те веселые приключения, какие видишь в телепередачах про животных. Вместо веселья — жалкий мешок, в котором прискорбно мало костей, обрывков одежды, частей скальпа — бренные останки нашего следопыта Кларенса. Все остальное, как говорит Джонни, утрачено навсегда. Таков закон буша: каждое рожденное здесь существо в конечном счете будет съедено, переварено и превратится в помет, землю, траву. Трава, съеденная другими животными, возродится новым животным. Принцип казался красивым, но когда сталкиваешься лицом к лицу с жестокой реальностью, с мешком костей Кларенса, то понимаешь, что круговорот вещей в природе — это еще и круговорот смерти. Мы здесь для того, чтобы есть и быть съеденными, и мы всего лишь мясо. Теперь нас осталось восемь человек, мясо на костях, а вокруг — хищники.

— Если мы сейчас вернемся на посадочную полосу, нам придется сидеть там несколько дней в ожидании самолета, — говорит Ричард. — Может, лучше продолжить путешествие, как планировалось?

Джонни непреклонен:

— Глубже в буш мы не поедем.

— А что, если воспользоваться рацией? — спрашивает Вивиан. — Вы могли бы связаться с летчиком, чтобы он забрал нас раньше.

Джонни отрицательно качает головой:

— Мы здесь вне зоны действия радиосвязи. Связаться с ним мы сможем, только добравшись до посадочной полосы. А это три дня езды на запад. Вот почему мы вместо этого поедем на восток. Это два дня жесткого пути, никаких остановок, чтобы полюбоваться пейзажем. Так мы доберемся до одного из охотничьих домиков. Там есть телефон, и оттуда начинается дорога. Там я организую вашу доставку в Маун.

— Зачем? — спрашивает Ричард. — Не хочу показаться бездушным, но мы уже ничем не поможем Кларенсу. Не вижу смысла нестись назад сломя голову.

— Вам вернут деньги, мистер Ренуик.

— Дело не в деньгах. Дело в том, что мы с Милли проделали весь этот путь из самого Лондона. Эллиот прилетел из Бостона. Я уж не говорю, сколько пришлось пролететь супругам Мацунага.

— Господи, Ричард, — вставляет Эллиот, — ведь человек погиб!

— Я знаю, но мы так или иначе уже здесь. Мы вполне можем продолжить поездку.

— Я не могу, — говорит Джонни.

— Почему?

— Я не могу гарантировать вашу безопасность. А тем более удобства. Нужны двое, чтобы дежурить по ночам и поддерживать огонь. Чтобы разбить лагерь или собрать его. Кларенс не только готовил вам еду. Это была еще пара глаз и ушей. Мне нужен помощник, когда я везу в буш людей, которые не могут отличить ружье от трости.

— Научите меня. Я буду дежурить на пару с вами. — Ричард оглядывает нас, словно ища подтверждения тому, что он единственный, кто способен выполнить эту задачу.

— Я умею стрелять, — говорит мистер Мацунага. — И дежурить я тоже могу.

Мы все поворачиваемся и смотрим на японского банкира, о чьих снайперских навыках мы могли судить только по щелчкам его фотокамеры с объективом, стреляющим на целую милю.

Ричард издает недоверчивый смешок:

— Вы имеете в виду настоящее оружие, Исао?

— Я член токийского стрелкового клуба, — говорит мистер Мацунага, ничуть не задетый насмешливым тоном Ричарда. Он показывает на жену и, к нашему удивлению, добавляет: — Кейко тоже член клуба.

— Я рад, что это избавляет меня от необходимости предлагать свои услуги, — говорит Эллиот. — Потому что я к этой чертовой штуке даже прикасаться не хочу.

— Так что, как видите, у нас достаточно рук, — обращается Ричард к Джонни. — Мы можем дежурить по очереди и всю ночь поддерживать огонь в костре. Ведь это и есть настоящее сафари, разве нет? Отвечать требованию момента. Доказывать свою храбрость.

О да, Ричард — специалист, он целый год проводит, героически сидя за компьютером и закручивая свои насыщенные тестостероном фантазии. Теперь эти фантазии сбылись, и он может сыграть в героя собственного триллера. А главное, у него есть аудитория из двух великолепных блондинок, ради которых он и старается, потому что на меня ему уже не произвести впечатления, и он это знает.

— Речь великолепная, но она ничего не меняет. Собирайте вещи, мы едем на восток.

Джонни уходит разбирать свою палатку.

— Слава богу, он кладет этому конец, — говорит Эллиот.

— А что ему еще делать? — усмехается Ричард. — Теперь, когда он испоганил нам путешествие.

— Нельзя же его обвинять в том, что случилось с Кларенсом.

— А кто в конечном счете несет ответственность? Он нанял следопыта, с которым прежде не работал. — Ричард поворачивается ко мне. — Ведь Кларенс так тебе сказал. Сказал, что никогда не работал с Джонни до этого сафари.

— Но он же не на улице его подобрал, — замечаю я. — Кларенс и прежде работал следопытом. Джонни не взял бы его, если бы у Кларенса не было опыта.

— Это ты так считаешь, но смотри, что произошло. Наш так называемый опытный следопыт бросает ружье и идет навстречу стае гиен. Ты считаешь, это поступок человека, который знает, что делает?

— Какой во всем этом смысл, Ричард? — устало спрашивает Эллиот.

— Смысл в том, что мы не можем доверять его суждениям. Вот и все, что я хочу сказать.

— Я думаю, что Джонни прав. Мы не можем притворяться, что ничего не случилось. Мертвец как-то не способствует поднятию настроения. — Эллиот направляется к своей палатке. — Пора выбираться отсюда и двигаться к дому.

«К дому». Я укладываю одежду и туалетные принадлежности в сумку и думаю о Лондоне, о сером небе и капучино. Через десять дней Африка будет казаться золотым сном, местом, где жарко и где ослепительно сверкает солнце, местом, где жизнь и смерть так ярко и зримо соседствуют друг с другом. Вчера мне хотелось одного: вернуться домой, в квартиру с горячим душем, в страну, где есть горячие души. Но теперь, когда мы уезжаем из буша, я чувствую, как он держит меня, его щупальца обвиваются вокруг моих щиколоток, грозят укоренить меня в этой земле. Я застегиваю рюкзачок, в котором «самое необходимое» — все, без чего, как я считала, мне не выжить в дикой природе: высокоэнергетические питательные плитки, туалетная бумага, влажные салфетки, солнцезащитный крем, тампоны и мобильник. Насколько иначе смотришь на «самое необходимое», когда находишься вне зоны действия сотовых вышек!

К тому времени, как мы с Ричардом заканчиваем складывать палатку, Джонни уже успевает уложить в машину свои вещи, кухонное оборудование и складные стулья. Мы все собираемся удивительно быстро, даже Эллиот, который никак не мог разобрать палатку и ему понадобилась помощь Вивиан и Сильвии. Смерть Кларенса витает над нами, мы почти не разговариваем — сосредоточиваемся на первостепенных задачах. Убирая палатку в заднюю часть машины, я замечаю брезентовый мешок с останками Кларенса, засунутый за рюкзак Джонни. Я огорчаюсь, видя этот мешок там, со всеми нашими вещами. «Палатки — на месте. Примус — на месте. Покойник — на месте».

Я залезаю в машину и сажусь рядом с Ричардом. Впереди пустое место Кларенса — жестокое напоминание, что его нет, что кости его разбросаны по земле, а плоть переварена гиенами. Джонни садится в машину последним. Он хлопает дверью, и я окидываю взглядом место, где был разбит наш лагерь, и думаю, что скоро здесь ничто не будет напоминать о нашем пребывании. Мы уедем, а Кларенс останется здесь навсегда.

Вдруг Джонни чертыхается и выпрыгивает из машины. Что-то не так.

Он подходит к передку машины, поднимает капот и проверяет двигатель. Проходят секунды. Его головы не видно за поднятым капотом, поэтому мы не видим и выражения лица, но его молчание настораживает меня. Он не произносит утешительного «проводок отсоединился» или «ну все понятно».

— Что там еще? — бормочет Ричард.

Он тоже выходит из машины, хотя я не думаю, что от него может быть какая-то польза. Прочесть показания датчика топлива он может, но дальше этого его знания об автомобиле не простираются. Он начинает выдвигать предположения. Аккумулятор? Свечи зажигания? Отсутствие контакта? Джонни отвечает едва слышными односложными словами, и это тревожит меня еще сильнее, потому что я знаю: чем катастрофичнее ситуация, тем спокойнее становится Джонни.

В открытой машине жарко. Почти полдень, и солнце стоит в зените. Все остальные тоже вылезают из машины и прячутся в тени деревьев. Джонни высовывает голову из-за капота и приказывает:

— Не уходите далеко!

Но никто и не собирается уходить: мы видели, что может случиться с тем, кто так поступает. Мистер Мацунага и Эллиот присоединяются к Ричарду у капота, высказывают свои соображения, потому что, конечно же, все мужчины (даже те, кто ни разу не испачкал рук) разбираются в технике. Или думают, что разбираются.

Женщины ждут в тени, отбиваясь от насекомых, все время оглядывая траву — не обнаружится ли где-нибудь в ней характерное движение, которое одно теперь и может предупредить нас о приближении хищника. Даже в тени жарко, и я усаживаюсь на землю. Сквозь ветки наверху я вижу парящих в небе хищных птиц — они наблюдают за нами. Эти птицы удивительно красивы — чернокрылые, они закладывают неторопливые виражи в небесах в ожидании еды. Кто станет ею?

Ричард направляется к нам, бормоча:

— Ну вот вам, просто блестящий поворот. Эта хреновина не заводится. Даже не крутится.

Я сажусь прямо:

— Вчера она была в порядке.

Ричард раздраженно фыркает:

— Вчера все было в порядке. Мы застряли.

Блондинки одновременно тревожно охают.

— Да не можем мы застрять, — выпаливает Сильвия. — В следующий четверг я должна быть на работе!

— И я! — говорит Вивиан.

Миссис Мацунага недоуменно покачивает головой:

— Как это может быть? Это невозможно.

Их голоса сливаются в тревожном хоре, а я не могу не заметить, что хищные птицы в небе описывают все более тесные круги, словно их привлекает наше бедственное положение.

— Слушайте меня. Все слушайте, — приказывает Джонни.

Мы поворачиваемся в его сторону.

— Сейчас не время для паники, — говорит он. — Для этого нет никаких оснований. Река рядом, так что воды у нас хватает. У нас есть палатки. У нас есть оружие, и вокруг полно дичи для еды.

Эллиот испускает смешок, в котором отчетливо слышна нотка страха:

— И что теперь? Мы останемся здесь и вернемся в каменный век?

— Самолет должен прилететь за вами через неделю. Если мы не появимся в назначенное время, они начнут поиски. Найдут нас очень быстро. Разве вы не этого хотели? Настоящее приключение в буше. — Он оглядывает нас одного за другим, оценивая, решая, готовы ли мы к такому испытанию. — Я буду заниматься машиной. Может быть, мне удастся ее починить, может быть — нет.

— Вы хотя бы знаете, что у нее сломалось? — спрашивает Эллиот.

Джонни свирепо смотрит на него:

— Прежде она никогда не ломалась. Я не понимаю, что с ней. — Он снова обводит нас взглядом, словно ищет ответ в наших лицах. — А пока мы должны снова разбить лагерь. Доставайте палатки. Мы остаемся здесь.