Невеста вечности

Татьяна Степанова, 2014

Часовня утопала в белых цветах. У стен похоронные венки. На полу разбросаны увядшие розы и лилии. И будто мираж на фоне стены, постамент из черного полированного дерева. А на нем скелет в подвенечном белом платье, украшенный золотом – десятки цепочек, перстни, браслеты, часы на костлявых руках… Череп с пустыми глазницами… Коса в руке, лишенной плоти. В первое мгновение, увидев эту странную фигуру, капитан полиции Екатерина Петровская подумала: это какой-то фокус, перфоманс… Но потом дикая тревога сжала ей сердце. Голова закружилась от духоты, от запаха мертвых цветов, от горячего воска. Чтобы не упасть, она вцепилась в руку следователя Страшилина. Куда завело их такое, казалось бы, простое дело об убийстве пенсионера Ильи Уфимцева?.. Что же произошло в доме старика Уфимцева, бывшего партийного функционера, читавшего на склоне лет Библию и общавшегося с монахинями ближайшего монастыря?..

Глава 13

Сестра Римма. Видения в удаленной часовне

В маленьком тесном помещении пахло известкой и краской. Так всегда в новостройках. Сестра Римма положила дверной замок и ключи на подоконник. У стены — стул, она опустилась на него передохнуть.

От Высоко-Кесарийского монастыря в удаленную часовню путь неблизкий. Она никогда не ездила сюда на монастырской машине, которую водили сестры. Только автобусом или маршруткой, а потом пешком.

Рабочих, возводивших часовню, рассчитали месяц назад. Спонсоры оплатили строительство, и сестра Римма поблагодарила их сейчас всех горячо, истово, про себя.

В тесном помещении душно. И она запыхалась от долгого пути. Провела рукой по лбу, смахивая капельки пота.

Как давно она не смотрела на себя в зеркало…

В монастыре это не принято. И в этом есть определенный смысл.

Но вся прежняя ее жизнь отражалась в десятках, сотнях зеркал…

Сестра Римма закрыла глаза. Балетный класс хореографического училища — огромное зеркало во всю стену и деревянный станок. Ей двенадцать лет, и она так старается на уроке…

В классе играет рояль — и раз, два, три, и раз, два, три…

Все четко и слаженно.

Домой из хореографического училища на короткие каникулы она в детстве возвращаться не любила.

Мать и отец… Она, раньше носившая совсем другое имя — не Римма, — всегда из родителей выбирала отца.

Возможно, потому, что видела его редко. Из детства какие воспоминания остались о нем? Запах дорогого одеколона и золотой перстень-печатка на пальце.

И то, что он всегда дарил ей отличные подарки. Такие, каких не имели ее приятельницы по балетному классу. Идея с балетом принадлежала целиком отцу, а не матери. Сестра Римма, в то время носившая другое, мирское, имя, просто сказала: «Хочу танцевать». И отец это устроил.

А потом устроил ее и в театр.

И раз, два, три…

Звуки рояля…

Зеркала…

Запах балетного пота.

И никаких молитв.

Тут, в удаленной часовне, они еще не звучали. Тут вообще ничего пока нет — голые стены, свежая желтая краска.

Цвет золота, цвет осени, цвет увядания, цвет преддверия конца пути, когда все мы подойдем к тому пределу, что положен и назначен каждому.

Сестра Римма увидела своего отца на фоне желтой стены — таким, каким помнила его за день до смерти.

Дородный, пожилой, в домашнем бархатном халате, он сидел в роскошном кресле под светом лампы. Он говорил с кем-то по мобильному. И сделал ей жест — уйди!

Блеск золотой печатки на пальце.

Она послушно вышла из гостиной. Какой долгий, невообразимо долгий путь между той жизнью и этой — сестра Римма уставилась на подол своей черной монашеской одежды. И это лишь середина пути. Она всего лишь на середине, столько всего предстоит еще сделать и создать…

И ничто и никто этому не помешает. Она позаботится об этом, она дала обет.

Где-то далеко прогрохотал поезд по железнодорожным путям. Станция Каблуково. Конечно, многое тут изменилось за столько лет, но отец всегда очень точно помнил это самое место. Он начертил подробный план и поставил на плане сначала точку, потом крестик. Странно, правда?

Вы спросите, что же тут странного?

Так ведь он сделал это не наяву, а в ее сне.

Да, да, именно, через столько лет после своей насильственной смерти он явился к ней, к дочери, его плоти и крови, во сне.

Тогда в монастырской келье было так же душно, как здесь. И тоже пахло свежей краской, только стояла на дворе не осень, а бурная шалая весна. Снег таял и тек ручьями, и в подмосковных полях орали грачи и галки.

Нет, нет, неверно: отец не приснился, она просто увидела его — так же ясно, как и сейчас на фоне этой желтой свежеокрашенной стены.

Он выглядел так же, как в день убийства. Смерть не выносит грима, она реалист во всех деталях, пусть даже они и пугают.

Отец поставил на плане сначала красную точку, а потом, медленно водя пальцем, нарисовал крестик — вот здесь то самое место. Из пулевой раны на лбу все еще сочилась кровь — возможно, он использовал именно ее для рисования.

Не во сне, не в бреду, а наяву в том коротком ярком видении в тесной и душной монастырской келье.

Он ведь и при жизни всегда говорил об этом.

Сколько она слышала от него о том, что случилось вот тут.

Сестра Римма встала со стула и подошла к двери в подсобное помещение, открыла ключом — его она носила в своей сумке — черной, поношенной, но чрезвычайно удобной. Открыла дверь и включила тусклую лампочку — почти все, что нужно, уже привезли, и это находится здесь в ящике и картонных коробках. Скоро сюда прибудет и самое главное. Она снова закрыла дверь на ключ. Обернулась.

Увидела себя на фоне желтой стены — той двенадцатилетней маленькой балериной у зеркала. Кто в детстве знает, как сложится его жизнь? Какие перемены предстоят? Как хорошо, что дети об этом не думают. Не думают они и о смерти… И о том, что самое страшное и беспощадное может быть милосердным…

На фоне желтой стены открылся алый бархатный театральный занавес. Балет «Жизель» — белые бесплотные тени на фоне кладбища, танцующие изящный французский менуэт…

Сестра Римма закрыла глаза — там, в театре, она не солировала никогда, не исполняла главные партии. Видимо, у нее не хватало куража, таланта и… даже отец с его связями и деньгами не помог ей подняться выше кордебалета.

А когда ее жизнь внезапно изменилась, она принесла с собой смирение и монашество. Но вместе с тем жизнь предложила лидерство, и сестра Римма его приняла.

Она взяла веник, стоявший в углу, и медленно начала выметать из часовни строительный сор — она ведь за этим сюда приехала, немного убраться. И как она сказала в монастыре — поразмышлять, помолиться в одиночестве.

Но молитвы подождут.

Собрав сор на совок, она широко распахнула дверь часовни, оглядела окрестности — то самое место.

Она нашла его.

Она сразу поняла — это именно здесь. И даже не явление отца и тот клочок бумаги с планом, а нечто гораздо более осязаемое и конкретное подсказало ей: это и есть то самое место.

Кто-то коснулся ее плеча.

Сестра Римма уронила совок — он с грохотом упал на бетонное крыльцо часовни, рассыпав сор по ступенькам.

Лишенная плоти, пожелтевшая от веков и тысячелетий кость — хрупкое запястье, украшенное золотыми браслетами…

Такой нежный, призрачный, почти обморочный звон золотых бусин…

Сестра Римма резко обернулась и прижала ладони ко рту, боясь закричать — неужели???

Но нет, никого… все пусто…

Голая желтая стена. Сестра Римма захлопнула дверь, пересекла часовню, рухнула на колени и прижалась к холодной твердой стене пылающим лбом.