Конь Огненный

Татьяна Матуш, 2018

В 140 году н.э. был написан Апокалипсис, мрачное пророчество, от которого вздрогнуло человечество. В 1902 году Григорий Гершуни создал террористическую организацию эсеров-бомбистов, поставивших целью дать человечеству счастье путем уничтожения его отдельных представителей. В 2020 году Глеб Самара и Женя Кореец остались без увольнительных. Что между ними общего? Может быть, и ничего. Но уже скачет красный конь апокалипсиса, которого решили оседлать полковник фон Шромберг по прозвищу "Дьявол в пенсне" и никому доселе неизвестный львовский изобретатель Иван Семчин. Ждет в тюрьме смертного приговора графиня-революционерка Мария Адонаньева и плетет свои невидимые сети Пятый Департамент (контрразведка). Что-то будет?..

4. Джеймс Бонд на общественных началах

Лучшее, что может мужчина сделать для женщины —

это бросить ее как можно скорее…

Опасения Глеба, что образованный и неглупый Павел Энгельгард не поверит в заокеанского социалиста, борца за свободу и счастье американского народа, угнетаемого капиталистами, да еще с какого-то перепугу арестованного местными жандармами и сунутого в участок… если разобраться — бред ведь редкостный!, — не оправдались. Как и прочил мудрый и циничный мужик, генерал Соболев, «американского революционера» бомбист скушал за милую душу и еще добавки попросил. И всю ночь Самара был вынужден угощать «князя» историями о страданиях простого народа за океаном, о мужественной борьбе своих мифических товарищей, о том, как его чуть не схватили сатрапы и он, уехав на Аляску, пересек по льду Берингов пролив, чтобы оказаться на Чукотке… И все это на безупречном английском, которым он и в самом деле, хвала маме и английской спецшколе, владел вполне прилично. И, слава богу, что не пришлось толкать эту туфту по-русски, иначе Самара точно вывихнул себе мозги, пытаясь не проколоться, и не ляпнуть что-нибудь про мобильный телефон, джинсы или хот-дог. В Америке Глеб не был ни разу в жизни.

— Но ведь у вас республика, — третий час домогался «товарищ», мешая английские слова с русскими, которые Глеб старательно «не понимал», — и права человека. Как же так?

— Пропаганда, — пожимал плечами Самара, чувствуя неизъяснимое наслаждение от того, что мешал с грязью светлый образ американской свободы и демократии задолго до появления самих этих понятий, — гнешь спину на хозяина от рассвета до заката, получаешь сущие гроши, да и то с задержкой. Не зарплата — а батон в нарезке. И еще — инфляция, девальвация и… Да, совсем забыл — у нас еще расизм.

Расизм Павла не впечатлил. В глубине души он и сам не считал чернокожих братьев, еще не полностью слезших с пальм, полноценными людьми. Полное взаимопонимание и доверие было достигнуто только перед рассветом… А спустя часа три, или чуть меньше, «сладкую парочку» с извинениями, принесенными сквозь зубы, проводили до дверей. Где они и расстались. Князя, как особу высокородную, ждал за углом провожатый, невысокий, худощавый парнишка в студенческой курточке и неприметной серой фуражке, каких на этих улицах было множество. Пропустив Павла шагов на двадцать вперед, он аккуратно пристроился следом.

Глеб, как человек самостоятельный, пошел сам и через те же двадцать шагов, только в противоположную сторону, его принял полицейский возок.

«Хвост» Павел обнаружил почти случайно. Князь про себя изумился, но виду не подал. Попав в участок случайно, за драку, пусть даже и со стрельбой, он никак не ждал такого сюрприза, и, выходя из переулка на широкий проспект, проверился больше по привычке… Как оказалось — полезная привычка. Неприметного паренька в студенческой фуражке и чесучевом пиджачке он «скинул» простейшим способом — поймал извозчика, сунул ему двадцать копеек и, соскочив в ближайшей подворотне, с удовольствием полюбовался, как филер проследовал на другом извозчике за пустым уже экипажем. Когда кареты скрылись за поворотом, Павел отлепил спину от прохладной кирпичной стены и, не торопясь, двинулся в сторону Лиговки.

В глухих и неприветливых лабиринтах питерских дворов было еще темно. Ноздри щекотал устойчивый запах стряпни, в сыром воздухе он не расходился долго, и Паша не глядя мог бы сказать, в какой из квартир к обеду щи, а где к ужину пирожки с почками. В одном из дворов усердно махал метлой дворник с золоченой бляхой, и Павел постарался шмыгнуть стороной, не попадаясь ему на глаза: дворники все, поголовно, состояли на жаловании в третьем отделении и охотно докладывали околоточным надзирателям обо всех «подозрительных» господах.

Через четверть часа он негромко постучал в дверь маленькой квартирки под самой крышей. Стук был условлен заранее, поэтому двери открыли сразу, без всяких пошлых вопросов: «кого черти принесли с утра пораньше».

— Павлик! — сдавленный возглас девушка тут же зажала собственной узенькой ладошкой, но большущие серые глаза полыхнули таким счастьем, что утренний гость чуть не сдал назад.

— Здравствуй, Туся, — сделав над собой усилие, князь приветливо улыбнулся, оглядывая саму девушку и ее жилище.

Поторопившись на его стук, Марта толком не оделась, лишь накинула на ночную сорочку шерстяной платок, да сунула ноги в разношенные туфли. Павел машинально отметил, что девушка, как будто, еще больше похудела и побледнела, под глазами прорисовались глубокие тени.

Прислуги Мартуся не держала, так что в ее крохотной квартирке царил «революционный» бардак: книжки, одежда, не вытряхнутые пепельницы — все вперемешку, все не на месте. Мило… но довольно утомительно.

С девушкой Павел познакомился еще в прошлом году, когда, вместе с другими товарищами, готовил побег из тюрьмы для ее сестры Эрны и двух подруг.

Марта и Эрнестина, родом из остзейских немцев, шагнули в революцию прямиком из классной комнаты, подхватив «заразу» от своего домашнего учителя, Максима Лютерского, «пламенного барда террора», которого всего год спустя повесили за неудачное покушение на Самарского губернатора.

… Это безнадежное дело Павел тоже помнил отлично.

Новый губернатор сменил на этом посту «либерала» Засядко. Тот больше занимался своим особняком на Казанской, да имением, чем «пресекал смуту». В казну он лазил, как в свой собственный карман, уворованным оттуда делился охотно и щедро со всяким, кто попросит, ездил всюду в открытой карете и без охраны, и никого и ничего не боялся. И ушел на покой «в достатке, почете и счастии».

Конец ознакомительного фрагмента.