Букет незабудок

Татьяна Карпенко

В повести рассказывается о Франции двух временных отрезков: послевоенная и военная. Историю рассказывает гость в магазине книг, где работают две девушки. Суть его рассказа – сбросить камень с души, покаяться в содеянном. Во времена войны он был офицером СС, считал себя слугой фюрера. Однако, случайная встреча с бывшей возлюбленной все для героя изменила. В повести показана борьба главного героя с собственной душой. Его выбор между любовью и верностью.

2 глава

Случайность

Но я хотел поведать не историю государства, а… историю самой милой девушки, которую мне довелось встретить в конце мирной жизни. Моя мечта сбылась, именно в Париже я встретил ту, кого люблю до сих пор. Тогда стояло теплое, но дождливое лето. Последние дни мира. В воздухе уже веяло тревогой и страхом, но природа, будто прощаясь с нами, дарила последние солнечные дни, уходящего лета. Я шел по старым кварталам Парижа, смотря все больше себе под ноги или вперед на дорогу. Мне тогда уже стукнуло 29 лет, и я не искал знакомств на улице, и уж тем более, не надеялся влюбиться.

— Андре! — где-то рядом вскрикнула девушка и засмеялась. — Перестань… Не надо…

Я поднял глаза чисто из любопытства, но оторвать взгляд после не смог. В нескольких метрах от меня, прижимаясь к каменной стене одного из домов, стояла молодая девушка и смеялась, глядя на офицера, протягивающего ей букет незабудок. Тогда я впервые увидел ее. Эти пронзительные, яркие голубые глаза. Те самые, которые я видел в своих мечтах, именно о взгляде ее глаз я после буду мечтать, засыпая и просыпаясь. Эти шелковистые каштановые волосы, пахшие фиалками и корицей. Чуть вьющиеся, словно лианы. Она не была красавицей, нет, слишком худенькая и молодая. Но, она была самым милым созданием, которое я когда-либо видел.

— Мари, Мари… — вскричал офицер, опустившись перед девушкой на одно колено.

Его действия походили на шутку, но я понимал, что он более чем серьезен. А вот девушка, в силу своей наивности и юности, принимала все за шутку и весело смеялась.

В этот миг ее взгляд скользнул на меня и девушка вздрогнула. Она покраснела и смущенно заулыбалась.

— Простите… — проговорила Мари, подходя ко мне. — Мы вас не заметили…

— Ничего… — я пытался говорить, как можно серьезней, но у меня это вряд ли получалось, так как сердце мое выбивало чечетку. — Я просто мимо проходил…

Офицер подошел к девушке и взял ее за руку, она вздрогнула, словно ее ударило током, и обернулась к нему.

— Я же говорила, не устраивай цирк… — проговорила Мари, смущенно улыбаясь, и снова посмотрела на меня. Мое сердце невольно сжалось, — Я думаю… мы просто обязаны… познакомится… — она снова весело засмеялась и оглянулась на офицера, который уже покраснел от ревности, словно помидор. И я его понимал… Мне это чудо не принадлежало, а я уже ненавидел всех, кто прикасался к ней…

— Мария Готье… — с веселым смехом, протянула мне руку Мари.

Я улыбнулся и поцеловал протянутую руку, заметив при этом, как офицер сжал кулаки. Девушка изумленно посмотрела на меня, но руку не отняла.

— Фридрих фон Рештельберг… — проговорил я, заглядывая в ее голубые глаза.

Наступила долгая пауза. Мари все также удивленно смотрела на меня и не отнимала руку, офицер также до боли сжимал кулаки, а я любовался блеском таких красивых глаз.

— Андрей Сергеевич Соколов… — чинно отчеканил офицер, чтобы прервать эту мучительную паузу. — Сын Сергея Соколова, бывшего поручика еще у его императорского величества Николая II…

Я пожал ему руку, чувствуя взаимную неприязнь. Мари смущенно посмотрела на Андрея и снова обернулась ко мне.

— Вы не откажитесь прогуляться с нами…. Я думаю, знакомство можно продолжить?!

Я кивнул. Что-то в груди екнуло, и уйти сейчас я просто не мог. Девушка улыбнулась.

***

Вечером, когда я брел домой, меня никак не отпускало странное чувство. Я к тому времени уже приобрел богатый опыт общения с женским полом, и не жил иллюзиями о любви. Да и правда моя была в том, что ни о какой любви к фрнацуженке не могло идти и речи. Я — ариец. К тому же, на французской земле у меня было свое задание от СД1.

Но эта милая и добрая девушка, словно что-то сломала внутри меня. Как если бы из дивана убрать каркас и только представлять, что ничего не изменилось. Такую же власть надо мной имела Мари Готье, от единого ее взгляда или улыбки, я превращался в безвольного юношу, каким когда-то был.

С этим охватовавшим меня чувством я боролся изо всех сил. Но власть Мари росла, а я в какой-то момент решил поддаться ее чарам и перестать думать, что любовь — не для меня. Если сказать честно, в моей жизни никогда не было такого счастливого период, чем те две недели, которые я провел в Париже, с ней. Ни то, что было прежде, ни то, что случилось потом, не могло сравниться с теми днями уходящего лета.

Все эти дни мы с Мари виделись ежедневно. Рядом с ней я забывал обо всем, даже о своей миссии. Как можно думать о преданности партии, когда на тебя смотрят такие глаза.

Меня удивляла эта девушка. Казалось, она улыбается и смеется всегда. Пусть вокруг будет кризис и экономический застой, на ее лице будет сиять улыбка. Я не представлял, как можно радоваться солнцу или дождю. На меня все навевало скуку, она же была способна отбросить зонт и кинуться бегать под ливнем.

— Это здорово! — кричала она мне, сняв туфли и отбросив их в сторону. — Попробуй…

Мари бегала босиком по траве и, словно ребенок, оглядывалась и заливалась смехом. Я шел за ней, держа в руках зонт и подняв с земли ее туфли. Она же, казалось, не замечает непогоды и даже резвее и непосредственнее радуется.

— Ты так простудишься… — сказал я, накидывая ей на плечи свой пиджак.

— Нет… — с какой-то детской наивностью проговорила Мари. — Я просто вечером согреюсь горячим чаем и лягу спать пораньше… — я сердито посмотрел на нее, — Ну не злись… — умоляюще, протянула она.

— Как ты легкомысленна… — возмущенно сказал я. — Ты ради глупой забавы готова пожертвовать здоровьем…

— Готова… — кивнула она и виновато засмеялась.

Мы гуляли часами. И в какой-то момент ко мне пришло осознание того, что это любовь, но вместе с ним пришло и другое — немец, нацист не может любить француженку, как бы дорога она для него не была. И хотя я уступил ее чарам, святость фюрера для меня была непоколебима. Однако, здесь, рядом с ней, я был готов все время слушать ее смех. Звонкий, счастливый… Так умела смеяться лишь Мари. И на миг мне казалось, что нет угрозы войны, нет страхов, нет болезней, нет смертей. Есть только этот смех. Озорной и заразительный.

Андре с нами не гулял. И этот факт меня радовал. Я не хотел каждую минуту вспоминать, что эта девушка чужая. Мне хватало того, что я это знаю. Если бы кто-нибудь знал, как дико я завидовал ему, когда он встречал ее возле дверей дома и нежно целовал. А мне оставалось только смотреть на это и, уходя, знать, что она провожает меня взглядом.

Но я знал, что Андре ревнует ее с той же силой, с которой я завидую ему.

— Нам надо поговорить,… — однажды проговорил Андре, когда Мари направилась в дом. — Мы оба прекрасно понимаем, что происходит…. Ты — немец и, когда начнется война, уедешь, а она… Пожалей ее….

Я усмехнулся.

— Я не отдам эту девушку,… — вновь заговорил Андре, — Даже не надейся на то, что…

— Может быть, она способна сама решить за себя?! — проговорил я, глядя на то, как молодой офицер от злости прикусывает губу.

— Она уже решила… — проговорил он, не сводя с меня взгляда, — Мари — моя невеста, в сентябре у нас свадьба… И ничто не нарушит наших планов….

Я горько усмехнулся.

— Ну, и чего ты тогда боишься?! — проговорил я и ушел.