Книга судеб

Алексей Викторович Воронин

Исторический роман о георгианской Англии последней трети XVIII века. Персонажи книги – реально существовавшие и вымышленные.

© Алексей Викторович Воронин, 2023

ISBN 978-5-0059-5156-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. 1772 год

Глава 1

«Карета герцога Норфолка»

Лета 1772 года, января, двадцать третьего дня по дороге к Брэмптон Брайан Холлу в Харефордшире ехала карета. Эту большую, разменявшую второй десяток лет, скрипучую колымагу из каретного сарая герцога Норфолка в Норфолк-Хаусе использовали редко. Эдвард Говард, девятый герцог Норфолк, предусмотрительно держал ее на случай разных просьб и нужд родственников. Таковым родственником был внучатый племянник герцога, сын его наследника, Чарльз Говард-младший, который совершал свое путешествие из Лондона.

Лорд Чарльз был человек плотного телосложения, энергичный, среднего роста, кареглазый, с приятным округлым лицом и темными вьющимися волосами. Ему было двадцать пять лет, он слыл своего рода бунтарем и бонвиваном, среди хороших друзей имел прозвище «жокей», а среди завистников — «мясник». Бунтарский характер Чарльза Говарда-младшего проявлялся в том, что он почти никогда не носил парик, не пользовался пудрой, очень редко мылся и позволял себе нелестно высказываться о многом и многих, в том числе о родственниках, анекдоты о которых он собирал, записывал и рассказывал при каждом удобном случае. Молодого человека считали наследником девятого герцога Норфолка, так как его отец, племянник герцога, сам уже был в летах.

— Помню эту деревню по прошлой моей поездке в Харефордшир. Эти три вяза и пруд — лорд Говард посмотрел в окно кареты.

— У вас отличная память, — почти безучастно ответила супруга.

— Так оно и есть — Чарльз хмыкнул. — У тебя больной вид… Скоро будем на месте, дорогая.

Жена Чарльза Говарда-младшего, леди Фрэнсис Говард, урожденная Скудамор, была печальна и измучена. Два месяца назад у нее случился выкидыш, от которого она никак не могла оправиться. Женщина сидела напротив мужа, сутулясь и опустив голову. Она была высокой, одного с мужем роста, и худой, можно сказать тощей, с плоской грудью. У нее были мягкие черты лица, большие серые глаза и маленький рот.

Леди Фрэнсис с трудом переносила тряску, неприятный скрип колес, гадкий январский холод. Но сложнее всего ей было терпеть отвратительный запах пота и одеколона ее супруга, который доводил ее до отчаяния дома, а в тесной карете был просто невыносим.

— Надеюсь на это, сударь. Боль из головы нейдет. Воздух в январе холодный. Кажется, я простудилась и заболеваю. Не следовало мне тебя сопровождать, я совсем не знаю Харли. Ехал бы один, — леди Фрэнсис была измотана и сердита. — Мне не по сердцу эти сельские сборища. Летом они утомительны, а зимой и вовсе опасны. В эту пору люди много кашляют и хватают лихорадку. Я никого из хозяев и гостей не знаю. Что я буду там делать? Заводить знакомства, которых не хочу иметь? Вдруг я уже заболела? Тогда ты будешь веселиться, а я проведу все дни в своей комнате с Мартой, согреваясь у камина или под одеялом. Разве это справедливо?

Услышав свое имя, сидевшая рядом с леди Фрэнсис женщина перестала дремать и посмотрела на лорда Говарда. Служанка Марта Ричардс была женщиной средних лет, с мышиного цвета волосами. Полная, розовощекая, довольно ленивая. Хозяйка и хозяин редко к ней обращались, когда были вместе, но едва леди Фрэнсис оставалась с Мартой наедине, на служанку обрушивался поток упреков, жалоб и сетований госпожи на мужа и судьбу.

— Ты тоже устала, Марта? — леди Фрэнсис вздохнула.

— Не так как вы, бедняжка. Не так, как вы, — пробормотала Марта и снова задремала.

Чарльз Говард-младший бросил взгляд на жену. Унылая, вечно хнычет. Почему жизнь все время сводит его с такими женщинами? Первая жена лорда Говарда, Мэриан Коппингер, дочь Джона Коппингера, на которой он женился пять лет назад, была точно такой же. Худой и унылой. Она умерла спустя год после свадьбы, в 1768 году, рожая мертвого ребенка. Он уже забыл ее лицо, но помнил, какой невзрачной она была. У новой супруги, с которой они не прожили еще и года в браке, два месяца назад случился выкидыш. «Даже выносить не может, насколько слаба…» Вот она сидит напротив него, уставшая и поникшая, исполняет его волю, едет туда, куда не хочет. Но не злится, а просто обреченно ворчит, и глядит на него своими тусклыми глазами, как приговоренная к каторге.

Та женщина, к которой Чарльз Говард-младший ехал в Брэмптон Брайан Холл, чтобы сделать своей любовницей, была совсем другой. Единственная дочь четвертого графа Оксфорда и Мортимера, прекрасная леди Сьюзен Харли, голубоглазая блондинка, живая и изящная. Очаровательная и улыбчивая. Ее не раздражали его манера говорить, жестикуляция, смех и легкое фатовство.

— Старина Нед, наверное, держит эту рухлядь, чтобы не позволять нам пользоваться своим новым экипажем, — лорд Говард схватился за сиденье.

Раскачиваясь на ухабах, карета жалобно скрипела, как будто была готова развалиться. Он снова бросил взгляд на жену. По ее бледным щекам катились слезы, но она молчала. Лорд Говард вспомнил похожее событие пять лет назад. Тогда он был приглашен вместе с молодой женой Мэриан и отцом, Чарльзом Говардом-старшим, на ужин к девятому герцогу Норфолку. Эдвард Говард, девятый герцог Норфолк, седьмой граф Норфолк, двадцать седьмой граф Арундел, седьмой граф Суррей, четвертый граф Норидж, семнадцатый барон Мальтраверс, двадцатый барон Моубрей, двадцать первый барон Сегрейв, девятнадцатый барон Толбот, восемнадцатый барон Фёрниволл, четвертый барон Говард из Касл-Райзинга и четвертый граф-маршал Англии был монументальным стариком, состоявшим из превосходных манер и достоинства. Жена герцога, ее светлость герцогиня Мэри, присутствовала на ужине, несмотря на свои многие болезни. Она отлично знала его отца, почти такого же основательного, как ее супруг, но с Чарльзом Говардом-младшим встретилась впервые. Старушка была неприятно поражена поведением молодого человека, его частым хохотом, грубым юмором, отменным аппетитом и все тем, как он выглядел. Она сидела за столом, потрясенная новоявленным наследником, а потом, посреди ужина, вдруг закрыла лицо руками, разрыдалась, вскочила со стула и выбежала из столовой. Девятый герцог Норфолк и отец тут же перестали есть, а его жена, Мэриан, тоже залилась слезами, но хотя бы не унеслась вслед за герцогиней.

В крышу кареты постучали. Это Генри Смит подает знак, что они подъезжают к месту назначения. Генри был для лорда Говарда слугой, камердинером, телохранителем, собутыльником, соучастником разных проделок, а иногда и кучером. Карета еще сильнее заскрипела на повороте, но трясти перестало, они свернули на подъездную дорогу.

— Приехали, сударыня, — Чарльз Говард-младший покачал головой. — Будь любезна, вытри слезы, Фрэнсис, у тебя все лицо заплаканное. Что подумают граф и графиня? Что я изволил тебя силой к ним тащить? Дать тебе платок?

— Не надо, — жена вытащила из муфты платок и аккуратно дотронулась им до лица.

Карета стала замедляться и через несколько минут остановилась. Дверь открылась, внутрь заглянул Генри Смит. Слуга ухмыльнулся:

— Мой лорд, миледи, опускаю лесенку. Пожалуйте, сударыня, ручку, я вас поддержу. Вас встречают сами хозяева.

Первым вышел Чарльз Говард-младший. Он расправил плечи и глубоко вдохнул. Вслед за ним карету покинули Марта и леди Фрэнсис. Жена взяла лорда Говарда под руку. Поднявшись по ступеням парадной, гости оказались перед хозяевами Брэмптон Брайан Холла и дворецким.

Эдвард Харли, четвёртый граф Оксфорд и граф Мортимер, был мужчиной сорока шести лет, довольно полным, с двойным подбородком. Он рано облысел и поэтому почти всегда носил парик. У него были тяжелые, нависшие веки, но приятное лицо. Окунувшись в политику в возрасте двадцати лет, Эдвард Харли рано повзрослел. Он был обременен семейным и общественным долгом, но не тяготился этим. Граф был верховным стюардом Херефорда с 1755 года, лордом опочивальни с 1760 года и лордом-лейтенантом Рэдноршира с 1766 года. Два брата графа, достопочтенные Томас и Джон, обожали главу семьи. Жена практически целовала землю, по которой он ходил, многочисленная родня признавала его авторитетом во всем.

— Сударь, сударыня, — граф сдержанно поклонился. — Большая честь видеть вас. Пожалуйте, проходите, скажите нам, как добрались.

Рядом с Эдвардом Харли стояла его жена, леди Сьюзен Харли, урожденная Арчер. Графине исполнилось сорок три года, в прошлом она была признанной красавицей света, да, и сейчас еще ее красота не увяла.

Ее милость приходилась дочерью Уильяму Арчеру, урожденному Эйру, и его второй жене Сьюзен Арчер, урожденной Ньютон, дочери сэра Джона Ньютона, третьего баронета Баррс-Корт. Отец графини, Уильям Арчер, из Куперсейла, в Тейдон-Гарноне, бывший выдающимся юристом, членом палаты Общин и очень богатым человеком, унаследовал за свою жизнь несколько крупных состояний. Он умер более тридцати лет назад. Его дочь, Сюзанну, родня выдала за четвертого графа Оксфорда и Мортимера, обеспечив ее большим приданным в пятьдесят тысяч фунтов. Перед бракосочетанием ходили слухи, что Эдварду Харли, в силу скандальных обстоятельств, известных лишь семьям брачующихся, нельзя было принять за невесту меньшую сумму, не уронив достоинство. Скоро, однако, муж полюбил свою жену и нашел в ней доброго друга всей своей жизни. После свадьбы они сразу уехали во Францию. Такой брак, казалось бы, должен был принести большое потомство. Но единственным ребенком четвертого графа Оксфорда и Мортимера стала его дочь, названная в честь матери и бабки Сюзанной. После ее рождения тайные скандальные обстоятельства вспомнились и прояснились. Дело в том, что молодожены, покинув Англию на девять месяцев, вернулись домой с девочкой. Но не новорожденной, а способной говорить «мама» и делать первые шаги. Графу по этому поводу сочувствовали, над ним даже немного смеялись, но пятьдесят тысяч фунтов на дороге не валяются, дело было сделано, сплетни скоро прекратились. Родня графа также не выражала беспокойства обстоятельствами рождения ребенка. Наследником титула и поместья его милости многие годы был брат, достопочтенный Джон Харли, архидиакон Херефорда, и это с появлением у графа дочери не изменилось.

Младшая леди Сьюзен Харли, голубоглазая златокудрая красавица, стояла рядом с родителями и улыбалась супругам Говард теплой, счастливой улыбкой. В свой двадцать один год девушка выглядела очень соблазнительно. Стройная, среднего роста, с красивой грудью и правильной осанкой. Лицо в виде сердечка, верхняя губка чуть оттопырена, нижняя полная. Глаза большие, широко расставленные, живые. Нос маленький, правильной формы.

Увидев ее впервые год назад на приеме, Чарльз Говард-младший был сражен красотой и обаянием девушки. Кроме того, его покорила ее жизнерадостность. Если бы он к тому моменту не был помолвлен с Фрэнсис Скудамор, лорд Говард, весьма вероятно, захотел бы жениться на дочери четвертого графа Оксфорда и Мортимера. Увы, из-за помолвки это было невозможно, а юный возраст девушки закрывал Чарльзу дорогу к любовной связи с ней. Каково же было удивление наследника герцога Норфолка, когда после его свадьбы девушка сама стала искать его общества на разных мероприятиях. Ее не отвращали манера Чарльза громко говорить и смеяться, спорить и шутить на грани приличий, а также его нелюбовь к гигиене и странный круг друзей. Леди Сюзен Харли ценила в людях оригинальность, скромность и доброту. Первого у Чарльза Говарда-младшего было в избытке. Вторым он, правда, вовсе не обладал, но что касается третьего, был по-своему добр, особенно к людям, ниже его по положению. Очень скоро лорд Говард и леди Сьюзен стали достаточно близки, чтобы завести тайную интрижку, хотя Чарльз и понимал, что в случае огласки или осложнений, его обвинят в совращении невинных девиц. Понимал, но принял приглашение погостить вместе с женой в Брэмптон Брайан Холле, которое младшая леди Сьюзен сумела выпросить для них у отца. Что-то должно было произойти между ними, и оно приближалось.

— Ах, сударыня, вы так бледны. Скажите мне, вам нездоровится? — графиня взяла леди Фрэнсис под руку. — Дорога вас утомила?

— Немного, — леди Говард улыбнулась улыбкой мученицы. — На прошлой неделе я захворала, но лишь вчера поняла, что серьезно. Мне следовало остаться дома и не утруждать вас, ваша милость, своей болезнью.

— Сударыня, упаси Бог, вы нас нисколько не затрудните. Сию же минуту я велю уложить вас в кровать и пошлю за доктором, — графиня выглядела встревоженной.

— Благодарю за сердечную доброту, графиня, — леди Фрэнсис смутилась. — Лучше бы мне все же не беспокоить вашу милость.

— У нас с графом одно беспокойство, чтобы вы поправились в Брэмптон Брайан Холле и не пострадали нерадением нашим, — графиня поправила шаль на плечах леди Фрэнсис. — Скорее проходите, моя дорогая. И вы, лорд Говард, пожалуйте.

Младшая леди Сьюзен переглядывалась с Чарльзом Говардом-младшим за спинами графа, графини и леди Фрэнсис. Дворецкий, шедший за ними, с интересом наблюдал этот обмен взглядами. Возле кареты остались Генри Смит и Марта. Они снимали багаж хозяев с кареты и передавали его слугам имения.

Глава 2

«Потомок короля Эдварда»

Брэмптон Брайан Холл, загородный дом графов Оксфордов и Мортимеров, находился в поместье Брэмптон Брайан, недалеко от одноименной деревни и развалин замка Брэмптон Брайан Касл, на севере графства Херефордшир, на границе с Шропширом. Поместье принадлежало семье Харли с 1309 года, когда благородный сэр Роберт Харли женился на Маргарет де Брэмптон. Во время Гражданской войны в 1644 году сторонники Кромвеля и парламента осадили и разрушили замок Брэмптон Брайан Касл, принадлежавший тогда другому Роберту Харли, потомку основателя рода. Спустя годы, после реставрации монархии, семья Харли получила значительную денежную компенсацию за уничтожение семейного замка, и в 1660 году на эти деньги был построен Брэмптон Брайан Холл. Трехэтажный особняк сложили из красного кирпича и песчаника, крышу покрыли валлийским шифером и в последующие за строительством сто лет улучшали и доделывали. Относительно новый, удобный, хорошо спланированный дом служил для семейства Харли точкой сбора, хотя четвертый граф, в силу своих многочисленных обязанностей и занятий, в нем и не жил круглый год. Содержание, налоги, ремонт, отопление Брэмптон Брайан Холла обходились четвертому графу Оксфорду и Мортимеру недешево, но он крепко стоял на ногах, в том числе благодаря пятидесяти тысячам фунтов приданного жены.

Гости, по большей части родственники, начали собираться в Брэмптон Брайан Холл еще на Рождество. Просиживая холодными январскими вечерами в гостиных, развлекаясь игрой в карты, музицированием, анекдотами, сплетнями, шарадами, охотой, прогуливаясь по парку, они коротали зимние дни в шумной компании.

Персифаль Чарльтон не был гостем Брэмптон Брайан Холла, он служил четвертому графу Оксфорду и Мортимеру в качестве помощника управляющего. 21 января 1772 года его день не задался с самого утра. Накануне ударил мороз, ночь была холодной и в домике садовника, где он жил, вода в кружке на столе быстро замерзла. Он топил камин до двух часов ночи, но от холода смог уснуть только к четырем часам, основательно утеплившись одеждой и завернувшись в одеяло.

К девяти утра окончательно рассвело, Перси проснулся, перекусил пирогом, взял ящик с инструментами и отправился чинить загон для скота. Вечером прошлого дня свиньи проделали брешь в заборе и шесть их них сбежали Бог весть куда. Управляющий Джонсон попенял юноше на это, ласково назвал его ленивой задницей, приказал разыскать беглецов с помощью мальчишки Джека, сына конюха, и отремонтировать загон. Джек, как обычно, отлынивал от работы, Перси не нашел его в конюшне. Чтобы не разбудить людей в доме, Перси не мог крикнуть и позвать Джека. «Может, мальчик на кухне?» — Перси осмотрел дыру в ограде и пошел по следам свиней к ручью. Было ветрено, холодно, шел то дождь, то снег. В кармане молодого человека нашлось несколько старых сухарей, он посмотрел, нет ли на них плесени, и принялся грызть.

Персифалю Чарльтону не так давно исполнился двадцать один год. Его семья состояла из матери, сестры Кэтрин и его. Отец Перси умер от желчной горячки, когда ему было пять лет. Юноша его почти не помнил.

Они никогда не жили хорошо, бедность преследовала их род несколько поколений, особенно трудно стало последние годы. Бедность можно принять и терпеть, если ты с рождения беден и положение твое не ухудшается. Но в детстве Перси все было не настолько плохо. Перси знал, что был правнуком баронета. Мать не давала ему об этом забыть, десять раз на дню сетуя, как несправедлива жизнь к потомкам баронета и короля. Когда Перси был маленький, слова о том, что их семья происходит от баронетов и короля Эдуарда Первого, воспринимались им с недоверием, как сказка. Позже сестра и мать объяснили ему, что его прадед, первый баронет Чарльтон, был правнуком сэра Томаса Парра, знатного человека, жившего триста лет назад. Этот Томас Парр приходился прямым потомком королю Эдварду Длинноному, портрет на гравюре и монету с изображением которого мать хранила в старой шкатулке. Трижды в год, на праздники, она доставала шкатулку, показывала Перси гравюру и давала ему подержать серебряный грош короля Эдварда. Она многозначительно говорила, что дочь сэра Томаса Парра, между прочим, была последней женой жестокого короля Генриха Восьмого, который был толстым как бочка и губил своих жен одну за другой, потому что «дружил с сатаной». «Но не Кэтрин Парр, ее он не убил», — шептала мать, прятала свои сокровища в шкатулку и гладила Перси по голове. Когда Перси исполнилось шестнадцать лет, мать купила ему медную цепочку, повесила на нее серебряный грош и вручила сыну, как семейную реликвию. Перси принял подарок, но носить монету на цепочке не стал. Ему было стыдно, что мать, при их бедности, всем рассказывает о родстве своих детей с королем Англии. Теперь монета лежала в домике садовника в сундуке и Перси никому ее не показывал.

В свои двадцать с небольшим лет Персифаль Чарльтон совершенно не был похож не только на короля, но и на баронета. Он был среднего роста, худой, с рахитичной грудной клеткой, выступающими лопатками, длинными тощими ногами. Впрочем, лицо его было не просто миловидным, но даже красивым. С тонкими, как у девушки, чертами, немного вздернутым носом, крупными серыми глазами. Черные волосы Перси собирал на затылке в хвост и завязывал старой ленточкой сестры. Девушки-служанки в поместье были поголовно влюблены в Перси. Многих из них, однако, привлекало в Перси не смазливое лицо, а добрый характер и скромность, которых не хватало местным деревенским парням. Легенда о том, что юноша является потомком древнего короля Эдварда, разлетевшаяся по округе благодаря насмешникам-кузенам младшей леди Сьюзен, воспринималась местными девицами как шутка. Обсуждая ухажеров и сравнивая их с Перси, они хихикали и говорили, смеясь: «вот выйду за Перси, буду королевой Англии».

В детстве Персифалю Чарльтону приходилось гостить в Брэмптон Брайан Холле на правах бедного родственника. Когда финансовое положение семьи Перси ухудшилось и их одежда, доходы перестали соответствовать положению родни четвертого графа Оксфорда и Мортимера, Чарльтонов перестали приглашать в Брэмптон Брайан Холл. Но он еще помнил, как семилетним играл у пруда и в детской Брэмптон Брайан Холла с дочерью графа и ее кузенами, но это было так давно, как будто происходило не с ним, а с другим человеком. Жалел ли Перси о тех годах и знакомствах? Он редко о чем-либо жалел в жизни, смотрел на свои обстоятельства без эмоций и старался заниматься тем, что нравилось. А нравилось ему мастерить из дерева. Управляющий Джонсон, через неделю после того, как взял его себе в помощники, обнаружил это увлечение Перси и всячески старался его способности развивать.

Перси прошел вдоль берега ручья и, приглядевшись, заметил на другом берегу потерявшихся свиней. Свиньи копались в огороде одного из арендаторов. Юноша оглядел свои сапоги и поморщился. Оба сапога «просили каши», и при попытке перейти ручей, он не только испачкается, но и промочит ноги. Заметив две старые доски в пяти футах от себя, Перси поднял их и, пройдя к воде, бросил одну за другой, как мост. Пробежал по первой доске, встал на вторую, ухватил первую доску, переместил ее вперед и так пересек ручей.

— Перси! Доброе утро, мой дорогой, — слева раздался голос управляющего. Юноша обернулся. Джонсон ехал на лошади прямо через огороды, к свиньям. На плече у него висел моток веревки.

— Доброе утро, сударь. Благополучно ли вы почивали, мастер Джонсон? — Перси обрадовался, увидев знакомое лицо. — Приехали помочь? Спасибо, если так.

— Так и есть, Перси, — Джонсон улыбался. — Вижу, что беглецы наши нашлись и в огороде носатого Дика роются.

— Дик нас за то не поблагодарит, — юноша засмеялся.

— Это верно, — Джонсон качал головой, ухмыляясь:

— И кто в том виноват? Не я ли говорил тебе третьего дня заделать дыру в заборе? Ты забыл, а у носатого Дика теперь репа и свекла в грядах съедена.

— Репа и свекла если и была в грядах, мастер Джонсон, то в морозы пропала. Постойте там, я свиней обойду стороной по берегу и на вас погоню. Веревку вы взяли, чтобы свиней связать?

— Конечно, — управляющий спешился. — Без веревки ты их до Пасхи ловить будешь.

— Где Джек? Втроем то загонять сподручнее, чем вдвоем, — Перси поднял с земли жердь.

— А вдвоем сподручнее, чем одному. Как ты собирался их один ловить? — Джонсон показал рукой в направлении Брэмптон Брайан Холла. — Граф услал Джека с приглашениями к соседям. Хозяева устраивают ужин. Мне утром сказали, что Джека перехватил дворецкий, и я взялся тебя искать. Ладно, справимся и без Джека, ты обходи свиней снизу и гони на меня. Как думаешь, кто из этих тварей зачинщик побега?

— Вон та хитрая свинья с наглой мордой, сударь, — Перси дурачился. — Видите, косится на вас, чует, что нагрешила.

— Вижу, — управляющий провел пальцем по горлу и с шутливой торжественностью произнес. — Вечером эта смутьянка отправится на стол графа в жареном виде по воле мастера Джонсона, мой друг. Может и нам с тобой по куску перепадет, парень. Иди, начинаем.

Перси пригнулся, пробежал по берегу правее, зашел свиньям в тыл и с криком погнал животных на Джонсона.

* * *

Званые ужины в Брэмптон Брайан Холле славились на весь Харефордшир. Кухня четвертого графа Оксфорда и Мортимера была лучшей в округе, француз-повар считался настоящим мастером своего дела. Мясо он не просто жарил, а бланшировал, делал дезоле, то есть начисто ощипывал птицу и очищал от костей, опаливал от пуха, маскировал блюда соусом, готовил андульетты — мало прожаренные сосиски, и ассиет — крошечные закуски, умещаемые на блюде.

Чарльз Говард-младший испытывал огромное уважение к людям, понимающим толк в еде и любящим хорошо покушать. Из кухни доходили аппетитные запахи, и он уже ожидал знатный пир, хотя и не видел еще всего великолепия блюд.

— Смею вас уверить, лорд Говард, что до лета дом мой стал местом собрания превосходных литераторов, и ежели вам угодно, вы можете у меня погостить, как покинете Брэмптон Брайан Холл, — сидевший на диване рядом с Чарльзом достопочтенный Джон Харли приветливо улыбался. Он был почти точной копией своего брата Эдварда, четвертого графа Оксфорда и Мортимера, но родился на два года позже. Сделав карьеру священника в Харефордшире, достопочтенный Джон при поддержке влиятельных родственников мог со временем стать епископом.

— Почел бы за великую честь, — лорд Говард с сожалением покачал головой. — Но вынужден отказаться. Моя супруга захворала по дороге в Брэмптон Брайан Холл. Ее милость окружила ее заботой, как родная мать, вызвала доктора, но нельзя знать, когда болезнь отступит. А коль скоро она отступит, мы вернемся в Норфолк-Хаус.

— Молитесь за ее здравие, и к вящей славе Господней все образуется. Я тоже за нее помолюсь, — Джон Харли с сочувствием похлопал руку Чарльза.

— Скажу вам по дружбе, — сидевший напротив лорда Чарльза достопочтенный Томас Харли, младший брат четвертого графа Оксфорда и Мортимера, обратился к нему. — Молиться за страждущих и болезных нужно трижды в день. Я сам так делаю и всегда успешно. И нужно с чувством молиться, а не бубнить на сон грядущий одну и ту же молитву. Когда же молитесь, смотрите прилежно на небо.

Сэр Томас Харли был невысок, но имел крепкое телосложение. Парик он сдвигал назад, так что были видны его залысины. Зеленые глаза сэра Томаса были проницательными, движения скупыми, он постоянно улыбался, даже когда говорил очень серьезно или о чем-то дурном. В свои сорок два года достопочтенный Томас Харли побывал на должности олдермена, шерифа, лорда-мэра Лондона и был членом парламента, что указывало на его выдающиеся способности в политике и финансах, обширные связи и деловую хватку.

— Ты хорошо сказал о молитвах, дорогой брат, — Джон Харли согласился с сэром Томасом. — Трижды молиться. Однако, главное вера. И единожды помолившись, от сердца и души, с верою, можно Господа умилостивить.

— Мой возлюбленный брат, — Томас продолжал улыбаться. — Помнишь, кто эту мысль тебе внушил и научил так высказываться? Наш покойный брат, преподобный Уильям. Умер молодым, в расцвете лет. Он все святым апостолом Павлом увлекался. Кто знает, как бы повернулась его болезнь, молись мы все о нем трижды, как положено. Важно соблюсти традиции в точности, вера от этого только укрепляется. Упокой Господь буду преподобного Уильяма и сестры нашей Сары.

— Да, брат. Несчастная наша Сара, бедный Уильям, — достопочтенный Джон Харли покачал головой, как бы соглашаясь с братом, и снова похлопал Чарльза Говарда-младшего по руке:

— Молитесь трижды, как сказывает Томас.

— Благодарствую за совет, — лорд Чарльз поднялся с дивана, низко поклонился братьям, извинился и отправился к лестнице, чтобы подняться на второй этаж.

— Пошел к жене, — Джон Харли кивнул в сторону уходящего лорда.

— Может статься, и к жене, — сэр Томас хитро усмехнулся.

Чарльз Говард-младший действительно пошел к жене. Когда он постучал и открыл дверь в ее комнату, первое, что он услышал, — храп Марты. В комнате было темно, горела лишь одна свеча в углу на полке. Было очень жарко. Леди Фрэнсис лежала на кровати поверх одеял в ночной рубашке и смотрела прямо перед собой, в стену.

— Как ты, дорогая? — лорд Говард не зашел в комнату, а остался стоять в дверях.

— Поужинала четверть часа назад вместе с Мартой, — леди Фрэнсис не повернула головы. — Марту тотчас сморило.

— Не спи без одеял, — Чарльз Говард-младший смотрел в полумраке на лодыжки супруги и находил их малопривлекательными. — Ночью дом остынет. Доктор велел тебе открываться, но не всегда, а только утром, когда воздух чистый и ясный. Или в жар, но у тебя нет жара. Так он сказал.

— Мне душно под одеялом, — леди Фрэнсис закрыла глаза. — Иди уже, посудой на лестнице звенят. Ужин сейчас подадут.

Чарльз Говард-младший подошел к кровати, поцеловал жену в щеку, затем покинул комнату и затворил дверь. Он улыбался, вспоминая свой успехи в послеобеденный час. Тогда почти все гости ушли гулять в парк, и он смог уединиться с Сьюзен в небольшой комнате, в которой раньше обитала ее наставница. Закрывшись на ключ, он целовал ей лицо, шею и грудь влажными страстными поцелуями, шептал любовную чепуху и отважился даже, приподняв юбки, погладить ее божественные ножки. Он уже решил идти до конца и страдающим голосом попросил девушку утолить снедающее его любовное пламя. Она поохала, расцеловала его в ответ легкими девичьими поцелуями и повела показывать дверь в свою комнату и то место, где будет припрятан второй ключ, чтобы ночью, наконец, свершилось торжество любви.

«Только бы не излишествовать с вином», — думал лорд Говард, подходя к мраморному столику в конце коридора. За античным бюстом на этом столике, в складках одежды императора Каракаллы, лежал заветный ключ. Убедившись, что он на месте, Чарльз Говард-младший вернулся к лестнице. Пора было поужинать.

В столовой стояли рядом два стола, каждый на двадцать кувертов. Четвертый граф Оксфорд и Мортимер беседовал у дверей с тринадцатилетней племянницей Энн, дочерью Томаса Харли. Некоторые гости сидели за столами, остальные расположились на банкетках вдоль стен.

— Весна, Энн, доставляет нам в пищу из больших мяс говядину, молочных телят и ягнят, баранов, из домашних птиц цыплят да голубей, а из дичины перепелок, — дядя вводил девочку в хитрости ведения хозяйства. — Касательно ж до рыбного кушанья, то в оном хотя недостатка и нет, однако ж не так и изобильно весной, как осенью и зимой. Плодов, свежих овощей, трав и кореньев весной в нашем климате, кроме оранжерей и парников, имеем мы мало.

Чарльз Говард-младший прошел мимо графа и, поинтересовавшись у графини, где ему сесть, завязал беседу с соседями по столу.

Ужин удался на славу. В первую перемену был подан суп из гороха и бобов со свиной грудинкой и жульен из филе поросенка с разными приправами. К супу подали два холодных блюда: бычачье небо, закатанное в репе и масле, телячий мозг, языки и хрящи в сметане. Во второй перемене подали до семи блюд, из которых Чарльз попробовал фрикасе из цыплят, голубей в разваре и заднюю четверть барана с телячьими чревами. Говяжьи андульетты были по достоинству оценены мужчинами, женщины же их не очень хвалили. Был еще кролик, но его мясом лорд Говард с детства брезговал. На третью перемену доставили сливки в натуральном приготовлении, раки в жидком бульоне, круглый пирог с вишневым вареньем. Остальные блюда третьей перемены он не осилил и дал знать слуге, чтобы до четвертой перемены его не беспокоили. На четвертую перемену был вишневый компот, маленькие пирожки, смородиновое желе, поджаренный сахар для тех, кому он требовался к блюдам или в компот. Завершал ужин цитронный торт.

Соседями Чарльза по столу были местный преподобный и жена Томаса Харли, Энн Харли, урожденная Бэнгхэм, дочь Эдварда Бэнгхэма, заместителя аудитора Импреста. Преподобный весь ужин вводил лорда Чарльза в дела прихода, а жена мэра интересовалась герцогом Норфолком, которого, как оказалось, она неплохо знала. Лорд Говард пропускал их болтовню мимо ушей, изредка бросая взгляды на тот конец стола, где сидела леди Сьюзен. Он пытался угадать ее настроение, и как ему казалось, она не испытывала ни волнения, ни страха перед предстоящей ночью. Чарльз усмехнулся, представив, как бы повел сейчас себя ее отец, узнай он, что замыслила его дочь и один из гостей под крышей его дома. В конце ужина некий Джеймс Таунсенд, приглашенный в Брэмптон Брайан Холл Томасом Харли, обратил внимание хозяев и гостей на странную женщину в плаще, которая, как он увидел в окно, прошла на улице по дорожке вдоль стены за угол дома. Молодежь, юноши и девушки, тут же поднялись с мест и начали смотреть в окна, спрашивая хозяев, не призрак ли это древней графини, о котором рассказывала на днях ее милость. В конце концов, решили проверить, что это за женщина в плаще. Семеро молодых людей вызвались исследовать парк, сопровождать их пошли граф и графиня.

Чарльз Говард-младший, проведя еще час за карточным столом с братьями хозяина, в двенадцатом часу, когда большая часть гостей разъехалась и пошла спать, поднялся на второй этаж и достал из тайника ключ от покоев леди Сьюзен. Развалившись на кровати в своей комнате, он принялся ждать, когда девушка удалится к себе, а слуги погасят свечи.

Глава 3

«Духота»

В тот же день, около десяти часов вечера, Перси сидел у камина в домике садовника и готовил ручки серпов для сборки. Уставший, но довольный. Глядя на огонь, молодой человек улыбался, вспоминая утреннее приключение со свиньями. На столе, под глиняной миской, стояла тарелка со свиными ребрышками, бутыль с сидром, вареная репа в горшке, лежали куски хлеба. Есть больше не хотелось. В домике стало заметно теплее. К обеду повалил снег, мороз ослаб, началась оттепель. Перси положил сапожный нож на полку, взял шило и заклепку. В тот же миг с улицы донесся смех, громкие голоса и мимо его двери прошло сразу несколько гостей графа. Перси узнал голоса хозяина, Эдварда Харли, и его жены. Граф сказал супруге, что заглянет к нему для разговора. Сразу после этого дверь открылась, и на пороге возник четвертый граф Оксфорд и Мортимер. За его спиной стояла графиня.

— Вечер добрый, сударь, — граф окинул комнату взглядом и прошел прямо к камину. Перси поклонился, схватил со спинки стула свой поношенный камзол и принялся торопливо его надевать:

— Простите, ваша милость, я серпы делаю, снял камзол. Так удобнее.

— Джонсон доложил мне, что свиньи проделали дыру в заборе и улизнули на огороды. И рассказал, как вы их ловили утром. Ты весьма потрудился, — Эдвард Харли улыбнулся. — Прохладно у тебя. Зимой тут ночуешь?

— Благодарю, рад служить. Да, милорд, — Перси поднял глаза к площадке второго этажа. — Наверху тепло, если как следует протопить камин.

— Смотри, Персифаль, не простудись, чтобы не отвечать мне перед матушкой твоей, — графиня рассматривала корешки у полки с книгами. — Муж мой, тут у Перси твои труды и проповеди нашего достопочтенного Джона.

— Я сам их Перси подарил летом, — граф благосклонно кивнул. — Нужно чередовать труд с чтением. Грамотный и знающий мысли других человек будет служить к прославлению его величества, и уразумеет многое. Ты уже прочел мои книги, Перси?

— Прочел, ваша милость, — Перси покраснел. — Две трижды прочел и одну дважды. И проповеди достопочтимого брата вашей милости. Хотите, экзаменуйте меня, господин граф.

— Не нужно, верю, — Эдвард Харли махнул рукой. — Я тебя знаю, Персифаль, ты малый честный. Если сказал, значит так и сделал. К тебе сейчас никто не заглядывал?

— Ко мне? Из дома? Никто, милорд, — Перси удивился.

— Один наш гость будто бы видел в окно, как по парку шла женщина в плаще и свернула в сторону твоего домика, — графиня смотрела на Перси. Она обожала истории разные мистические истории. — Молодежь сразу начала воображать, что это привидение, дух леди Бриллианы Харли, графини, умершей от лихорадки во время осады Брэмптон Брайан Касл при Кромвеле. Я им рассказывал о ней накануне. Ты никого не видел, Перси?

— Привидение? — юноша засмеялся. — Упаси Бог, ваша милость. Никого тут не было и никто не проходил до вас.

— Я тебе, радость моя, говорил же, что молодежь налегает на вино, — граф рассмеялся. — А ты всполошилась, устроила целую экспедицию. Пойдем в дом, мальчику нужно доделать работу и отдохнуть. А разумнее лечь спать, и поработать, во славу Божию, завтра.

— Так и сделай Перси, уже поздно работать, — графиня кивнула Перси на прощание и вышла на улицу. За ней, похлопав Перси по плечу, проследовал граф.

Молодой человек откинул волосы со лба, закрыл дверь на засов и вытащил к камину лоток с рукоятками серпов. Он работал шилом, сапожным ножом, подгонял рукоятки под медные кольца, которыми крепил лезвия, ставил заклепки. Одна из свечей на лавке потухла, вторая прогорела на две трети. «Еще четверть часа, и спать», — подумал Перси и в этот момент кто-то тихо постучал в дверь. Юноша встал со стула, отодвинул засов и распахнул дверь. Прямо перед ним стояла высокая женщина, лет двадцати с небольшим, в простом шерстяном плаще. Она смотрела на Перси с удивлением.

— Миледи? — Персифаль Чарльтон отошел в сторону и жестом пропустил женщину в дом.

— Я не миледи, — незнакомка виновато улыбнулась. — В моей комнате несносно душно. Окна не открываются, все камины в доме топят, тепло поднимается наверх. Я вышла погулять по парку и увидела свет в окне. Ты тут живешь? Можно мне побыть с тобой? Я не могу уснуть. Марта зверски храпит.

— Пожалуй, проходи. Ты служанка леди? — Перси улыбнулся. — В доме собралось много гостей. И все со слугами приехали. Как тебя зовут?

— Меня зовут Фрэнсис, — женщина закрыла за собой дверь. Потом вдруг шагнула прямо к молодому человеку и понюхала его плечо. — Ты хорошо пахнешь.

— Утром ты бы так не сказала, — Перси засмеялся. — Мы с мастером Джонсоном, управляющим графа, гонялись за свиньями, потом перед обедом целый час в горячей воде отмокали. Всю одежду нашу экономка его милости отправила в стирку. Садись, Фрэнсис. Я подгоняю рукоятки серпов.

— А как твое имя? — женщина оглядывала комнату.

— Не знаешь? Тебя на кухне служанки разве не просветили? Я Перси Чарльтон. Слышала обо мне шутки? — юноша уселся на стул, взял рукоятку серпа, медное кольцо, сопоставил их и начал стругать дерево сапожным ножом.

— Какие шутки? — Фрэнсис села на лавку рядом с юношей и протянула руки к огню.

— Про короля Эдварда, — молодой человек покраснел. — Как они потешаются надо мной и говорят «выйду замуж за Перси, буду королевой Англии».

— Так ты король Англии, Перси? — женщина улыбнулась. — Тогда за тебя любая девушка выйдет.

— Трепещи, несчастная. Я потомок короля Эдварда Первого, — громогласно, в шутливой манере объявил Перси и грозно взглянул на нее. — Эдвард Длинноногий. Сэр Томас Парр, королева Кэтрин Парр, первый баронет Чарльтон, в котором текла королевская кровь. Они все глядят на меня из могил и гордятся, что род не пресекся. Кузены леди Сьюзен в насмешку разболтали эти байки по округе, теперь надо мной все хохочут.

— Глупцы они, эти кузены леди Сьюзен. Очень дурно смеяться над людьми и дразнить, — Фрэнсис встала и улыбнулась Перси улыбкой, от которой у него сразу стало теплее на сердце.

— Да, глупцы, — Перси улыбнулся в ответ. — Хочешь свиные ребрышки и репу, хлеб? Есть еще сидр.

— Я не голодна, — женщина прошлась по комнате, поднялась по лестнице на один пролет, заглянула на второй этаж. Она рассматривала вещи, мебель, а когда Перси отвлекался, наблюдала за ним. Потом вернулась к камину и они стали беседовать. У нее был тихий приятный голос. Перси сам не понял, как меньше чем за час рассказал ей о матери и сестре, историю своего детства, мечты о службе на флоте и поделился местными сплетнями. Было в Фрэнсис что-то такое, располагающее к откровенности. Спустя некоторое время она и сама расслабилась, стала больше улыбаться и говорить. Затем наступил момент, когда они умолкли, и женщина пристально смотрела на него странным задумчивым взглядом. Встретив этот ее взгляд, Перси невольно опустил глаза. Когда последняя рукоятка была закончена, он устало вздохнул и стал убирать инструменты в сумку. Тогда Фрэнсис поднялась с лавки, обошла стул Перси, встала у него за спиной и начала стряхивать стружку с его камзола. Вдруг она наклонилась и как будто случайно задела грудью его руку. Молодой человек вздрогнул, на несколько мгновений замер, затем поднялся, повернулся к Фрэнсис, обхватил ее за талию и, притянув к себе, легко поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй таким же быстрым поцелуем и произнесла. — Какое неприличе, сударь! Смотри, я выше тебя ростом на два дюйма, Перси Чарльтон. Тебе неудобно меня целовать. Нам нужна табуретка.

— Правда, на два дюйма? Не может быть, это я выше на дюйм? — юноша привстал на мыски. — Вижу, сударыня, вы смеетесь надо мной. Я точно выше. А ты знаешь, что до того, как тебе прийти, граф и графиня тебя искали? Кто-то из гостей видел, как женщина в плаще ходила по парку в темноте. Это ведт ты была? А они решили, что ты привидение, дух умершей графини Харли.

— Господа дурачатся, чем им еще заняться? — Фрэнсис посмотрела на дверь. — Закрой засов, Перси. Я останусь у тебя на ночь. Ты не против?

— Оставайся, — Перси смутился. — Но, Бог свидетель, я не смогу жениться на тебе, Фрэнсис. У меня нет дохода, не на что содержать семью, да и мать мне не разрешит.

— А зачем тебе на мне жениться? Я простая служанка, а ты почти король Англии. Идем лучше в постель, — женщина сняла плащ и осталась в одной шелковой ночной рубашке.

«У нее шелковая рубашка. Она не служанка», — подумал Перси, но все равно снял камзол.

* * *

В коридоре второго этажа было так темно, что идти можно было только наощупь. Чарльз Говард-младший в халате и босой медленно продвигался вперед. Еще днем он посчитал двери на своем пути и даже отметил для себя одну картину, раму которой было легко опознать не глядя, исследовав угол пальцами. Никаких препятствий, как он помнил, в коридоре не было. «Предпоследняя дверь», — Чарльз на мгновение задержал дыхание и прислушался. Храп из комнаты жены дальше по коридору. За ближайшей дверью кто-то не храпит, а едва слышно сопит. Никаких голосов. Сьюзен сказала, что позаботилась о том, чтобы в комнате за ее покоями никого не поселили. Между той комнатой и ее покоями была тонкая стенка.

Лорд Говард дотронулся до рамы. «Тот самый угол», — он шарил рукой по двери, ища замочную скважину. На первом этаже послышались глухие шаги, потом стихли. Ключ попал в замочную скважину и он дважды его повернул. Дверные петли не скрипнули, Чарльз быстро проник в покои возлюбленной и прикрыл за собой дверь. В комнате было жарко и душно, как и везде на втором этаже.

— Чарли, — шепот Сьюзен был едва слышен. — Иди на мой голос.

— Иду, любовь моя, — лорд Говард на ходу снимал халат. К его груди прикоснулись теплые руки девушки. — Вот ты где, любимый.

— Я весь вечер томился, все смотрел на тебя украдкой. Теперь, наконец, с тобой, — Чарльз сжал ее грудь.

— И я с тобой, — Сьюзен робко гладила пальцами его плечи.

— Кровать открыта? Я постелю поверх свой халат, — Чарльз замешкался с халатом, оступился, девушка прыснула смехом и, когда он закончил, села на кровать, обняла его нежной рукой за талию, потянула на себя. Когда лорд Говард лег на матрац, придавив бедро девушки одной своей ногой, он мгновенно почувствовал вожделение и возбуждение, начал жадно шарить руками по ее тонкой сорочке, задрал подол, потом стянул ткань с плеч и груди девушки. Она напряглась, и он стал успокаивать ее медленными ласками, поцелуями, шепотом, прикосновениями к чувствительным местам. Она тяжело задышала, и Чарльз понял, что момент настал.

— Иду, любимая. Сейчас будет малая боль, которая у всякой женщины первый раз случается, — он навалился на нее и с силой вошел. Боль была не малая и, чтобы девушка не закричала, Чарльз зажал ей рот рукой. Она тут же вцепилась ему в ладонь зубами и застонала. Чарльз старался ускориться, чтобы завершить дело быстрее. Не прошло и минуты, как его семя излилось в нее.

* * *

Ее милости, графине Харли не спалось. Это продолжалось уже почти год. Она ложилась после полуночи, мгновенно засыпала, но под утром, около пяти часов или в начале шестого часа, пробуждалась, как будто кто-то легко толкал ее. «Судорога в ноге? Едва ощутимый сквозняк от двери или окна? Шум?» И так каждую ночь. Помогало только вино. Захмелев, графиня могла проспать и до полудня, но пить каждый вечер она опасалась, помня, как пристрастилась к горячительным напиткам ее мать.

Она открыла глаза, зажмурилась, попыталась уснуть снова, пока еще была в полудреме. Не помогло, сон ушел. Графиня села в кровати. «Чем заняться? Зажечь свечи, взять рукоделие? Почитать?» Не позволяя себе злиться на людей и ругаться даже в мыслях, ее милость в эти ранние часы охотно злилась на себя и вспоминала слова, которые не должна знать женщина ее положения.

Прошлепав босыми ногами по полу до стола, миледи нащупала трутницу, открыла коробочку, зажгла свечу. В комнате стало светлее. Женщина надела пеньюар, домашние туфли на низком каблуке, без задника, с шерстяной прокладкой внутри, убрала волосы под чепец и подошла к окну. Абсолютная тишина харефордширской сельской ночи. Не ухают, не свистят и не плачут совы, не воют волки, не фыркают и не стонут олени. Обширный парк вокруг поместья стал необитаем для диких птиц и животных много лет назад.

Несколько минут графиня просто стояла у окна, размышляя. Вдруг она увидела какое-то движение возле дома садовника. Это открылась дверь, потом зажегся свет свечи в окне. Ее милость быстро отошла вглубь комнаты, задула свою свечу и вернулась к окну. В дверном проеме показался Перси Чарльтон. Он был почти полностью раздет, в одних панталонах. Вслед за ним показалась высокая женщина в плаще, цвет которого трудно было определить ночью. Женщина быстро пошла вдоль стены дома к крыльцу для слуг. Персифаль Чарльтон тихо окликнул ее, догнал и что-то сунул ей в руку. Женщина продолжила свой путь и когда оказалась у двери, довольно быстро открыла ее ключом.

Графиня охнула. Вот так Перси Чарльтон, распутник! Кто это к нему ходит из служанок по ночам? Мэри? Джейн? Ее милость дождалась, пока юноша вернулся в дом и закрыл дверь, отошла от окна и села на кровать. Потянулась. Хотела уже звать служанку одеваться, но тут какой-то шум привлек ее внимание. «Шаги? Точно, шаги». Кто-то шел легкой поступью по коридору второго этажа, затем совсем рядом скрипнула дверь, и графиня осознала, что это была дверь соседней комнаты. Комнаты леди Фрэнсис Говард, которую она поселила рядом с собой по причине ее болезни. Которой приносила бульон, поправляла подушки. «Господи Боже! Слава Богу, что не дочь!» Так она сидела на кровати полчаса, обдумывая случившееся. «Надо же! В ее доме! Разврат в ее доме!»

Не зная, как поступить, миледи встала, начала ходить по спальне. «Нужно посмотреть, как там гостья. Нужно увериться, что это была она!» Ее милость тихо вышла в коридор, остановилась перед дверью в комнату леди Говард и осторожно ее открыла. Леди Фрэнсис спала на кровати, подложив руку под щеку, улыбаясь во сне. Рядом в кресле храпела служанка. Свеча графини осветила дамский столик возле изголовья. Что-то сверкнуло на столешнице. Миледи неслышно подошла к столику и пригляделась. Она сразу узнала подарок Перси Чарльтона любовнице. Серебряный грош короля Эдварда на дешевой медной цепочке, который она однажды видела в домике юноши, когда он разбирал вещи и отдавал их в стирку. Графиня зажмурилась, протянула руку, взяла украшение и тихо вернулась к себе. «Ну, я тебе устрою головомойку, Перси!» — графиня села в кресло, внутренне негодуя. Вчера, во время посещения леди Фрэнсис, она стала подозревать, что та не больна, а подавлена душевно. Ее супруг, лорд Чарльз Говард, был в спальне жены во время визита графини, но при этом в беседу не вступал и безучастно смотрел в окно. Они как чужие. Он не обмолвился с молодой женой и парой слов, а ее сиделку и вовсе игнорировал. Графиня вздохнула. «Если муж узнает, чем по ночам занята его жена, будет скандал, ссора в ее доме! Поскорее бы они уехали…»

* * *

«Быть свободной. Делать то, к чему лежит душа. Не притворяться. Не тосковать. Да, главное не тосковать». Восемь месяцев семейной жизни не породили породила тоску, она была и до того, но усилили ее многократно. Фрэнсис знала эту тоску много лет, с девичества, но никогда она не была такой неизбывной, отчаянной. Едва пришли женские недомогания, она стала ощущать ее сразу после пробуждения и не могла подавить в себе, пока не засыпала ночью. Еще было безволие, нежелание даже встать с кровати, одеться, умыться, потерпеть расчесывание и укладку волос. Ее ничто не радовало. Она перестала улыбаться и смеяться. Когда происходило нечто, раньше вызывавшее у нее искренний смех или улыбку, она грустно улыбалась, будто была обязана улыбнуться, а окружающие это знали и ждали. И она выдавливала из себя улыбку. «Смотрите, у меня все хорошо, я рада».

На гербе виконтов Скудаморов были изображены седельные стремена. Целых три. Когда Фрэнсис была маленькой девочкой, она водила пальчиком по рисунку на гербе и, смеясь, спрашивала отца: «Папа, куда мы скачем?» Отец смеялся в ответ, трепал ее рукой по голове и отвечал, что он никуда не скачет, что его фамилия Фицрой, а ее фамилия Скудамор. Значит, это она скачет, сама не знает куда. Отец был незаконным сыном Чарльза Фицроя, второго герцога Графтона. Тот, в свою очередь, был внуком короля Карла Второго Стюарта и его любовницы Барбары Вильерс, сыном незаконнорожденного первого герцога Графтона. «Два незаконных ребенка в трех поколениях, Чарльз, это что-то да значит», — подтрунивала над мужем мать Фрэнсис, когда думала, что их никто не слышит. «На себя посмотри, курица», — отшучивался отец. Он был членом палаты Общин до рождения Фрэнсис, оставался им все ее младенчество, детство, юность, замужество и до сего дня заседал в Парламенте. В Холм Лейси, родовое поместье Скудаморов, папа приезжал редко, но когда приезжал, проводил с единственной дочерью все свободное время, а иногда брал ее в Лондон. Они играли в прятки, он давал ей примерить свой парик, всячески баловал. Этот добрый, немногословный человек жил с клеймом незаконнорожденного, но как будто не помнил этой скандальной истории своего рождения. Настоящий скандал в семью принесла мать. Фрэнсис Скудамор, единственная дочь и наследница третьего виконта Джеймса Скудамора, лишилась отца в возрасте четырех лет. Тот погиб, упав с лошади, и на похоронах, как говорила мать, все многозначительно смотрели на герб Скудаморов с седельными стременами. В восемнадцать лет мать вышла замуж за Генри Сомерсета, герцога Бофорта, который после свадьбы принял фамилию жены — Скудамор, так как прямых наследников титула у третьего виконта, Джеймса Скудамора не было. Семейная жизнь матери и герцога Бофорта была чередой измен и ссор. В 1742 году мать Фрэнсис, на тот момент герцогиня Бофорт, «наставила рога» мужу с Уильямом Тэлботом, вторым бароном Тэлботом. Измена стала достоянием гласности, и герцог Бофорт подал иск о разводе с женой. Мать в ответ подала встречный иск о том, что герцог Бофорт всегда был импотентом, не дал ей детей и не мог исполнять супружески долг. В 1743 году, на суде, герцог Бофорт смог воочию доказать докторам и судьям свою мужскую силу, после чего супругов со скандалом развели, а через год герцог-рогоносец умер. Нужно ли говорить, что значительная часть общества подвергла мать позору и презрению? Тем не менее, она довольно быстро, уже в 1744 году, нашла себе нового мужа, но стал им не ее любовник, барон Тэлбот, а отец, полковник Чарльз Фицрой. И опять фамилия виконтов Скудамор перешла мужчине из другого род. Только теперь ее носил папа, как будто эта фамилия была чьей-то старой шляпой, ее все подобирали и он, в свою очередь, тоже нахлобучил ее себе на голову.

А еще была бабушка по материнской линии. Печальная бабушка Фрэнсис. В молодости жена третьего виконта Скудамора, урожденная Фрэнсис Дигби, была большой оригиналкой, склонной к благородной меланхолии. Это о ней поэт Александр Поуп когда то написал Роберту Дигби, что «леди Скудамор ведет себя возмутительно, потому что слишком долго была в вашей компании. Она притворяется, что открывает глаза, потому что восходит солнце, и притворяется спящей, потому что наступает ночь, пьет чай в девять утра, делает вид, что уже помолилась, и бесстыдно рассказывает о хороших книгах».

Три леди Фрэнсис в трех поколениях, два незаконнорожденных в трех поколениях и скандальный развод по причине измены и мнимой импотенции. «Как это все сошлось в моей жизни?» — думала леди Фрэнсис, лежа на кровати в комнате в Брэмптон Брайан Холле на четвертый день пребывания в поместье. Эту ночь, как и две предыдущие, она провела с Перси Чарльтоном. Почти всегда в полночь, когда Марта засыпала, она надевала плащ служанки, тихо выходила в коридор, спускалась по лестнице, открывала дверь для слуг и шла в домик садовника. Перси встречал ее, и тоска тут же исчезала, как будто тоски никогда и не было, как будто скрип петель его двери пробуждал ее от кошмарного сна.

«Перси. Где его медальон?» Фрэнсис слышала голоса слуг на первом этаже. «Может быть служанка, убираясь тем утром, после их первой ночи, забрала монету на цепочке со столика? Но почему она забрала подарок Перси? Как теперь спросить…» — Фрэнсис вспомнила, как подшучивали над Перси в Брэмптон Брайан, то что он рассказал ей о происхождении своей семьи, и улыбнулась. Рядом никого не было. Она улыбалась сама себе, своим мыслям, как не делала уже очень давно.

«Нужно жить как Перси. Делать то, к чему лежит душа. Ни о ком не думать плохо. Не изводить себя мыслями. Не тосковать. Но как не тосковать? Сейчас придет этот ужасный дурно пахнущий человек. Он будет сидеть тут, громко болтать, размахивать руками. Зачем он пытается понравиться мне? Он же знает, что не нравится. Не хочет ни моей любви, ни дружбы. Просто не может остановиться, хочет всем понравиться, всех очаровать. Сколько же он ест! Какой-то бегемот, а не человек. Если мы сегодня уезжаем, я больше не увижу Перси», — Фрэнсис заплакала. Открылась дверь. Вошел Чарльз Говард-младший:

— Как ты, любовь моя? В обед мы возвращаемся в Норфолк-Хаус.

* * *

Сьюзен Харли не знала, что и думать. Она хотела Чарли и получила Чарли. Она желала стать женщиной и стала ей. Но теперь не была уверена, стоило ли оно того. Приятного-то было мало, вспоминать особо нечего.

Когда Чарли в их первую ночь причинил ей боль, все произошло настолько быстро, что у нее невольно промелькнула мысль, что она стала жертвой какого-то заблуждения, обмана, жульничества. Как, например, на это намекают в романах? Предвкушение, томление, восторг. Она предвкушала, томилась, но не испытала восторга, просто была рада ему угодить. Чарли взял ее на своем халате, потом спокойно надел этот халат, испачканный девственной кровью, и удалился из темной комнаты, шепча слова и обещания любви. Утром, казалось, он был доволен, смог украсть у нее пару поцелуев наедине и заверил, что следующей ночью будет на высоте, что о боли можно забыть, что ее ожидает буря чувств. И что же? Боли действительно не было, но и бури чувств не было. Что-то отдаленное, как прелюдию, она уловила в себе, он пыхтел и старался, но потом все кончилось, а она осталась лежать на кровати в недоумении и с немым вопросом, где же обещанная буря чувств. На третью ночь, наконец, Сьюзен немного расслабилась, легкая волна удовольствия окутала ее всего на пару мгновений. Но буря чувств, восторг? «Поток страсти, все сметающей и дарящей наслаждение», как говорил Чарльз. Она ничего такого не узнала и не испытала, а сегодня они с женой уезжают. И стоило ли ради этого так рисковать быть пойманной с мужчиной в постели, жертвовать девственностью?

Утром к жене ее любовника приходил доктор, потом мать навестила леди Фрэнсис и о чем-то с ней беседовала. Затем отец поговорил с Чарли, и было решено, что супруге лорда Говарда нужен столичный врач. Доктор графа упомянул французское слово «la grippe», сказал, что болезнь схожа с нашей инфлюэнцей, но пришла из России сорок лет назад и иногда протекает легче, без тяжелой горячки. Как бы то ни было, леди Фрэнсис стало заметно лучше, она спустилась на первый этаж впервые за четыре дня, на ее щеках появился румянец. По мнению доктора, которая поддержала ее мать, супруга лорда Говарда вполне может перенести дорогу, тем более что на улице потеплело, сам Бог велел отправляться сейчас.

— Драгоценная жена моя, — четвертый граф Оксфорд и Мортимер стоял в столовой спиной к дочери и не слышал, как она подошла. — Я согласен, что она печальна, но меланхолия ли это? Надобно нашему доктору тебе это слово растолковать, как оно докторами употребляется. А по тому делу, касательно Перси Чарльтона, не уверен я совершенно, что ты, сердце мое, не поняла его превратно, раз уж сама сказала про меланхолию. Может статься, были просто невинные встречи, ну там слезы, родственные души, беседы двух страдальцев?

— Какие страдальцы, отец? — Сьюзен появилась перед графом Эдвардом Харли и весело засмеялась. — Ужели вы, батюшка, стали читать романы? А я гляжу, из покоев моих пропали «Несчастные любовники», Les Amants malheureux, господина Бакюлара д’Арно, и думаю, кто же мою книгу взял? А это вы, папа.

— Книгу я у тебя забрала, глупая, чтобы ты голову себе не забивала срамом и пустыми мечтаниями, — ее милость выразительно подняла брови, дернула мужа за рукав камзола и строго посмотрела на дочь. — Мы говорили о делах одного пресловутого семейства из анекдотов дяди твоего, сэра Томаса, чего на самом деле не было. Что тебе надо? Завтракать пришла? Все уже поели давно.

— Что за пресловутое семейство из анекдота? И при чем Персифаль Чарльтон? Что натворил Перси? — девушка поцеловала отца в щеку, подошла к столу и подняла серебряную крышку с блюда для завтрака.

— Я скажу тебе, дочь моя, сколько тебе знать надобно в твоих летах, — строгий тон отца подействовал гораздо лучше слов матери. Сьюзен обернулась. — Анекдоты дяди твоего не для ушей твоих, а родственника нашего, Персифаля, упоминали мы только в наилучших выражениях. Он, не то что ты, целыми днями не прохлаждается, романов не читает, а посему на полке в доме у него учебники, наставления ремеслу, книги отца твоего и дяди Джона. Проповеди, введение в законы, деятельные основания науки. Умные книги. И находит он время читать в часы, когда мог бы развлечься или отдохнуть от работы.

— Хватит поучать меня, папа, — дочь заискивающе улыбнулась и, обхватив отца руками, с силой сжала в объятиях. — Перси не девушка, зачем ему романы д’Арно читать, он за их чтением, и Джонсон ему шею намылит, чтобы не дремал.

— Дурочка ты, — граф засмеялся, пытаясь избавиться от объятий дочери. — Дурочка пустоголовая. Вот сию минуту войдет кто, а ты на отце повисла, как мочалка. Нынче лорд Говард с женой, твой дядя Томас с семьей и сэр Таунсенд уезжают. Не убегай никуда, выйдешь попрощаться с ними на парадное.

— И вот еще что, Сьюзен, — графиня взяла дочь под руку. — Дворецкий сказад экономке, а она мне, что второй ключ от покоев твоих тобой взят без надобности и что было бы хорошо тебе его вернуть дворецкому, дабы могла экономка держать отчет о вещах и драгоценностях твоих перед отцом.

Сьюзен насторожилась, услышав про ключ, кивнула, отпустила отца и села завтракать. Родители вышли из столовой и продолжили говорить друг с другом в холле, но уже шепотом.

— Не буду я Перси донимать расспросами, мой свет. Не знаю, почему бы это все так было. И мне кажется, я готов тебе не во всем верить, и сама ты себе не веришь, а в тревоге многое вообразила, — четвертый граф Оксфорд и Мортимер пожал плечами. — если ты в Перси сомневаешься, изволь сама ему высказать, дознаться, и послушаешь, что он ответит.

— Как тебе угодно, дорогой, прямо сейчас и дознаюсь. — ее милость улыбнулась мужу и пошла к главному входу. У дверей лакей подал ей накидку и чепец. Графиня надела накидку, вернула лакею чепец и, когда он распахнул перед ней двери, вышла на крыльцо. Спустившись по ступеням, она нащупала в кармашке свою улику и двинулась по дорожке вдоль стены, к домику садовника. Постучала в окно. Нет ответа. Попыталась войти, но дверь была закрыта. Ее милость огляделась, не увидела помощника управляющего рядом с домиком и направилась к конюшням, откуда доносились мужские голоса. Персифаль Чарльтон был тут и помогал с погрузкой больших тюков с тряпьем на повозку. Юноша увидел графиню и поклонился. Конюхи и рабочие стянули с голов шляпы и также поклонились.

— Ваша милость, доброе утро, — Перси немного испугался, увидев, что графиня смотрит прямо на него строгим взглядом.

— И тебе того же, — миледи повернула голову к повозке. — Вы закончили? Мне нужно говорить с тобой наедине, Перси, по делам поместья.

— Где угодно вам, ваша милость? — спросил Перси.

— Отойдем в сторону, — графиня пошла к домику садовника. Перси стал догонять ее быстрыми шагами. Когда они достаточно удалились от конюшни, миледи повернулась к юноше и посмотрела ему прямо в глаза:

— Персифаль Чарльтон, сударь мой, растолкуй мне, каким образом к гостье нашей, леди Говард, попал твой медальон, серебряная монета на цепочке, которую в другие времена видела я у матери твоей и у тебя самого в Брэмптон Брайан Холле?

— Мой медальон? — молодой человек совершенно растерялся, в его глазах промелькнул страх. — Мой медальон, старый грош, отдал я одной девушке, служанке гостей вашей милости. Одарил ее, мне он был без надобности.

— Служанке, — графиня плотно сжала губы. — Не лги мне, Персифаль Чарльтон. Я знаю тебя с малолетства. Три ночи я не сплю, стою у окна, и что вижу? Она приходит в твой дом, ты впускаешь ее, вы в доме много часов одни, а далее она ключом для слуг, который был дан тебе по милости графа, отпирает дверь и идет в покои свои. Она леди, Перси. Из очень знатной и богатой семьи. У нее есть муж. Ты беды ищешь? Я медальон твой взяла со стола ее первым же утром. И скажи мне теперь, на что же все это похоже, Персифаль? Не на любодеяние ли то похоже?

— Простите, миледи, — Перси был готов расплакаться. — Я не знал, что она леди и у нее муж. Я во всем том повинен и в воле вашей нахожусь, а ее вины тут нет, я сам позволил ей остаться у меня. Умилосердствуйтесь, не губите ее и меня.

— Да как же ты повинен один? Ужели так? — графиня всплеснула руками. — Глупый ты, как дитя малое. Разве ты держал ее силой? Разве не она к тебе пришла ночью? Мы после ужина искали ее по парку, когда гость наш видел ее в окно и не узнал, а она и не думала идти к мужу своему и утешиться с ним, если плохо ей было. Вот твой медальон. Забери его немедля, и спрячь, или матери верни. Поклянись мне Богом, что до отъезда ее в Лондон не станешь искать встречи с ней. Поклянись сей же миг, Персифаль.

— Клянусь, ваша милость, — Перси весь дрожал, беря серебряный грош из руки графини. — Умоляю, Христом Богом молю, не разглашайте никому. Если неугоден я вам, опозорил дом ваш, я уеду нынче же, миледи.

— Не думай даже об этом. Ты глупый мальчишка и не понимаешь, что взрослая замужняя женщина от тебя хотела. Если граф тебя и выгонит, то за неуважение или нерадение к семье нашей. Но разврата я в доме моем не потерплю, так и знай. Беги на конюшню, — графиня вздохнула, развернулась и пошла в дом. У парадного крыльца ее ждал муж, Эдвард Харли. Когда миледи приблизилась, граф заложил руки за спину и произнес.

— Ну, дозналась, душа моя?

— Да как же, муж мой, мне и не дознаться? — графиня взяла мужа под руку и потянула к дверям. — Перси врать никогда не умел. Представь себе, служанкой эта прелюбодейка ему назвалась. Служанкой, Боже святый! А он медальон свой ей отдал. Так я взяла медальон у нее, пока она спала, и ему сейчас вернула. Выговаривать я ей на стану. Пусть они, как решили утром, закладывают карету и отбывают к себе. Нам какое дело до их разладов? У нас дочь невинная на выданье и гостей почтенных полный дом.

— Карету их уже закладывают, — его милость вздохнул. — Иди к себе, приляг. Ты три ночи не спала толком. Не однажды о том уже я думал, что ты, любовь моя, всякий пустяк к сердцу берешь. Я сам их провожу, не тревожь себя. И о Персифале не думай дурно. Знаешь же, каков он, из него любой может веревки вить. Джонсон его любит, как сына, да и я к нему привязался, он юноша не пустой и усердный. Простим ему согрешение, как велел Господь, во спасение душ наших.

— Простим, ей Богу простим, — графиня кивнула.

Двери распахнулись, четвертый граф Оксфорд и Мортимер с ее милостью графиней вошли в дом.

Глава 4

«Норфолк-хаус»

Норфолк-Хаус — городской дом девятого герцога Норфолка, находился на Сент-Джеймс-сквер в Лондоне. Построенный по проекту Мэтью Бреттингема-старшего с 1748 по 1752 годы, этот величественный особняк в стиле палладио имел более ста футов в длину и семьдесят футов в ширину. Материалом для постройки служил белый кирпич, дом был облицован камнем и возвышался на три этажа — первый, главный и камерный. Девять больших окон в ряд на каждом из этажей фасада выходили на запад. Помещения первого этажа состояли из двух секций. Главный вход вел в холл, слева от холла находился рабочий кабинет герцога, справа утренняя комната. Это была первая секция. Из холла через арку открывался проход к лестнице на главный этаж. Прихожую с лестницей окружали по часовой стрелке библиотека, гардеробная, спальня, служебная лестница и столовая. Это была вторая секция. Из столовой можно было пройти в утреннюю комнату первой секции, а из библиотеки — в кабинет герцога. Главный этаж включал в себя музыкальную комнату и две гостиные на стороне фасада, бальный зал над столовой первого этажа, главную спальню и гардеробную на стороне, противоположной фасаду. Снаружи, вдоль фасада, проходила балюстрада из балясин с талией, окна были украшены лепным архитравами, фризами и фронтонами.

Вестибюль первого этажа был спроектирован в палладианском стиле, пол уложен мраморными черными и белыми плитами, в шахматном порядке. Стены покрыты мрамором, с эмблемами Норфолка: белым львом, белой лошадью и собакой Тэлбота. Камин в вестибюле был отделан черным мрамором, его простой архитрав пролегал между узкими пилястрами с ракушками и гирляндами, масками сатиров.

Столовая первого этажа имела два окна на торцевой стене. Белый мраморный камин столовой украшали женские маски, гирлянды и картуш на карнизе.

В феврале 1756 года дом был открыт для проживания хозяев и посещений, по случаю этого состоялся торжественный бал. Гости на балу были потрясены роскошью интерьеров, богатством и великолепием бальной залы, новым стилем музыкальной комнаты и гостиных. Спустя пятнадцать лет Норфолк-Хаус уже не производил такого ошеломляющего впечатления, но, как и прежде, был одним из главных особняков столицы.

Чарльз Говард-младший, наследник девятого герцога Норфолка, жил в Норфолк-Хаусе вместе с женой, леди Фрэнсис Говард пять-шесть месяцев в году. Они занимали спальню и гардеробную первого этажа, расположенные за главной лестницей. Когда герцог Норфолк находился в Лондоне или останавливался в Норфолк-Хаусе проездом, лорд Говард старался не попадаться ему на глаза. Отношения между герцогом и внучатым племянником нельзя было назвать сердечными.

10 апреля 1772 года старый герцог еще не приехал в Лондон из имения, но Чарльз чувствовал себя как на иголках из-за дурных новостей. Плотно позавтракав, он уединился в кабинете и еще раз прочел полученное вчера из Брэмптон Брайан Холла письмо, попытался составить план действий, осмыслить произошедшее, понять, сколько у него есть времени, а затем пошел в столовую, где встретил свою жену.

Супруга лорда Говарда, которую он про себя вот уже два месяца называл «плаксой Фрэнсис», сидела в кресле у окна и задумчиво смотрела на улицу. Когда он остановился в дверях, ведущих в столовую, жена бросила на него взгляд и с фальшивой улыбкой произнесла:

— Чарльз, вы меня вчера спросили о здоровье отца моего, а о подруге моей, написавшей мне накануне, я вам рассказать забыла.

— О подруге? — Чарльз Говард-младший плюхнулся в кресло напротив леди Фрэнсис и пробормотал. — Я, сударыня, не знаком с подругами вашими и не знаю, хочу ли слышать о них.

— Это Элизабет, она мне и подруга, и дальняя родня. Пишет из Шотландии, приглашает нас быть у нее на Пасху. Я намерена ехать к ней сей же день или завтра — леди Фрэнсис посмотрела мужу прямо в глаза. — Вы изволите сопровождать меня, муж мой? Я намереваюсь пожить там, в доме подруги моей, по меньшей мере полгода, а то и до зимы.

— На Пасху? — Чарльз Говард был поражен до глубины души. — Так Пасха через девять дней, а подруга твоя в Шотландии, Фрэнсис. Ты хоть знаешь, сколько до Шотландии миль пути?

— Так изволите ехать со мной, или мне одной отправляться? — Фрэнсис отвела глаза.

— Не изволю, и вам воспрещаю, — герцог поднялся из кресла и уставился на супругу, как на какое-то диковинное насекомое. — Я, сударыня, сам буду решать, где нам праздновать Пасху. В Лондоне будет герцог и мой отец. И думать забудьте о Шотландии.

Леди Франсис встала. Она была очень бледна. Посмотрев по сторонам, женщина сначала прошла к камину, постояла в задумчивости, потом вернулась к окну, остановилась рядом с мужем и едва слышно произнесла:

— Сообщаю вам, супруг, что я жду ребенка и на третьем месяце уже.

— Ребенка? — Чарльз Говард-младший чувствовал себя раздавленным, как будто его переехала карета или Генри Смит ударил ему своим огромным кулаком промеж глаз. Он дотронулся до кармана камзола, в котором лежало письмо леди Сьюзен Харли, и закричал. — Что вы такое говорите, сударыня? Слуг развлекаете, заявляя такое? В кабинете, живо!

Он потащил ее через холл, к двери библиотеки, открыл дверь, втолкнул жену внутрь. Она вбежала, сдавленно плача, стала качать головой, словно в припадке. Лорд Говард закрыл обе двери, подвинул на середину кабинета стул и одним движением усадил ее на него:

— Ребенка, сударыня? Дозвольте мне, матушка, спросить, какого ребенка вы ждете три месяца, если я не был в вашей спальне полгода? Вы спятили? Это ваша меланхолия так пагубно на вас влияет?

— Прекратите, сударь! — она и сжала ладонями голову. — Прекратите тиранить меня! Вы убиваете меня жестокостью своею! Убиваете! Я была у доктора, я не безумна! Он говорит, я во всем здорова. Я ношу ребенка, он уверил меня в положении моем!

— Ребенок не мой! Это ясно и дураку. Вы изменили мне? Я не богохульник, сударыня, чтобы признать вас за непорочно зачавшую! — лорд Говард схватил жену за плечи и встряхнул. — В глаза мне смотреть! В Глаза смотреть, женщина! Чей ребенок, от кого он?

— Не буду сказывать, ничего от меня не узнаете! — Фрэнсис даже не рыдала, а ревела, как раненый зверь.

— Не будете сказывать? — лорд Говард оттолкнул ее так, что она откинулась на спинку стула. Он метался между камином и столом, размахивая руками. — А в суде за разврат и прелюбодеяние тоже не будете сказывать? Зная дела матушки вашей, кто же удивится, что у нее такая дочь! Меня и без суда с вами разведут, сударыня, как глупца, связавшегося со шлюхой!

— Господи Боже, помилуй! — Фрэнсис упала со стулаа на колени и на четвереньках поползла к мужу, обхватила его ноги руками, подняла лицо и сдавленно вымолвила. — Прощения вашего прошу, Чарльз! Я признаюсь вам, во всем признаюсь! Только прощение дайте.

Чарльз Говард-младший схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и зашипел прямо в лицо:

— Не плакать! Убрать слезы! Дышать! И сказывать мне все, если хотите остаться моей женой хотя бы еще день. Чей ребенок? От кого вы понесли, сударыня?

— От Перси, — она продолжала обнимать руками его ноги и рыдать. — Мой ребенок от Перси. Это юноша в Брэмптон Брайан Холле. Помощник управляющего графа.

— Как вы сделали мне измену? Вы лежали там в меланхолии и при вас была Марта, сударыня, — Чарльз Говард-младший был потрясен. — Помощник управляющего! Даже не сам управляющий, а мальчик на побегушках! Вы умом повредились, сударыня? Как вы смогли сделать измену в чужом доме, полном людей?

— Не знаю, — взгляд леди Фрэнсис застыл, она не могла даже пошевелиться. — В комнате была духота. Я не имела сил там больше быть. Я пошла на улицу и встретила его. У него свое жилье, не в доме.

— Духота, — повторил за ней Чарльз в полном изумлении. — Воля ваша, сударыня, пусть будет духота. Послушайте меня теперь и не думайте, что я вас простил и смирился. Вы скажете Генри, где живет ваш доктор, и Генри приведет его сюда для свидетельства вашего положения и убеждения сохранить его в тайне. Соберите свои вещи для поездки. Возьмите все свои деньги. На рассвете вы, сударыня, а также я, Генри Смит, Марта и мой поверенный убываем в Брэмптон Брайан Холл для выяснения всего этого дела и принятия мер, чтобы никто ничего не узнал. Я не жестокий тиран и не буду вас бить, хоть и следовало бы начать воспитание ваше с битья, но не мне, а вашему отцу. Вы исповедаетесь мне в грехе вашем, и тогда я решу, как наказать вас. Вам так понятно, сударыня?

Она отпустила его ноги, подняла глаза и кивнула. Чарльз увидел, что губы ее искусаны до крови, глаза красные от слез и бессонницы, кожа бледная, как у покойницы.

— Будьте тут. Я найду Генри, — лорд Говард открыл дверь и вышел из кабинета.

* * *

Опять тошнота, а за ней рвота. Сьюзен Харли боялась, что ее вырвет прямо за столом во время завтрака. В обед, обычно, ее уже не тошнило, но ей стало трудно переносить некоторые запахи пищи, изменился вкус. Предугадать, что сегодня вызовет тошноту, было трудно. Когда при подъеме по лестнице у нее впервые закружилась голова, она испугалась и подумала, что заболела инфлюэнцей или горячкой. Легла на кровать, зажмурилась, попыталась дышать глубже и вспомнить, не кашляла ли ночью. Она уже хотела пойти к матери и рассказать ей о своей болезни, но вдруг появилась какая-то мысль, предчувствие, и внутренний голос сказал одно слово — «нельзя». Она закрыла глаза и как бы перенеслась на много лет назад, оказалась в гостиной Брэмптон Брайан Холла и услышала голос тети Энн, жены дяди Томаса, которая сидела на диване с огромным животом и рассказывала о тошноте, рвоте по утрам, недомогании, головокружении. Через два месяца родилась ее кузина. Мысль стала сильной, превратилась в уверенность, а потом исчезла, и остался ужас. «Сколько у нее уже не было женских недомоганий? Что теперь делать?»

Когда отец и мать заявили ей, что едут в Лондон на две недели по делам отца в Парламенте и вернутся перед Пасхой, она отказалась отправиться с ними, сославшись на скуку в Лондоне ранней весной и плохую для конца марта погоду. Проводив родителей, Сьюзен тем же вечером открылась своей камеристке и наперснице, Луизе Тарле. Тридцатилетняя француженка поцокала языком, расспросила девушкуо ее недомогании и на другой день предложила съездить за двадцать миль к одному доктору, который хранил тайны своих пациенток от отцов и мужей, оказывал им помощь в деликатных вопросах.

От доктора Сьюзен Харли вернулась в отчаянии. Сомнения развеялись, она носила ребенка Чарли. Луиза Тарле понимала, что огласка положения хозяйки может стоить ей места, и стала строить планы. В первую очередь, следовало написать Чарли и потребовать его помощи. Богатые мужчины улаживают такие дела лучше молодых, зависимых от родителей женщин. Нужно было незаметно расшить платья, раздобыть денег, подготовить какое то уединенное место, куда можно было бы скрыться. Высыпав шкатулку с драгоценностями на кровать, леди Сьюзен и Луиза отобрали то, что можно было бы тайно продать. Далее обшарили кабинет отца и получили из ящиков его стола десять фунтов. Взяли не все, только четвертую часть карманных денег графа, лежащих тут и там. К тому моменту письмо к Чарли уже было пять дней в пути. Его писала Сьюзен, но подписывала и отправляла Луиза. В нем было всего несколько строчек: «Я ношу вашего ребенка. Приезжайте немедленно. Родители в Лондоне. Времени очень мало. Ваша С.»

* * *

Чарльз Говард-младший сидел в кабинете герцога Норфолка и смотрел на письмо Сьюзен. Весь его привычный, спокойный мир рухнул, жизнь превратилась в штормовое море. Нужно было действовать, но он даже не понимал, с чего начать. Сьюзен носит его ребенка. Если станет известно, что он обрюхатил невинную девушку, дочь графа, будучи женатым, его пригвоздят к позорному столбу. Нет, все еще хуже. Четвертый граф Оксфорд и Мортимер вызовет его на дуэль, а за ним в очередь встанет вся семейка Харли. А может быть они признают его недостойным дуэли и наймут головорезов, чтобы укокошить обидчика в темном переулке. Отец будет в бешенстве. Тесть, полковник Фицрой-Скудамор, член палаты Общин, потребует объяснений. Герцог Норфолк сделает все, чтобы он был наказан, сократит содержание, уменьшит наследство до наименее возможного. И скажет, с удовлетворением, что всегда чувствовал подвох, видя внучатого племянника и говоря с ним.

И как будто этого мало… Беременность «плаксы Фрэнсис», не выглядела более простым делом, чем беременность Сьюзен. Две беременные женщины одновременно. Любовница носит его ребенка. Жена носит чужого. Две угрозы, как две пули, летящие к нему на встречных курсах. Чарльз Говард-младший не знал, с кем можно посоветоваться о таком. Друзья ненадежны. Родственники исключены. Случайные собутыльники не годятся для серьезного разговора, даже если спрашивать от третьего лица. Нужно что-то сказать Генри, раз уж он поедет с ними в Брэмптон Брайан Холл. Но только то, что нельзя не сказать. Придется вводить в курс дела поверенного. Адамс тот еще мошенник, но на него хоть можно положиться в юридических делах и документах, он умеет отрабатывать плату. И эта чертовка, соня Марта. Сестра его кормилицы, которой он доверил надзор за Фрэнсис. Хорошо же она надзирала, дрянь! Может быть, ему застрелиться? Нет, это не выход. Нужно много денег под рукой, советы Адамса, преданность Генри и немного удачи. Скандал со Сьюзен можно будет как-то замять только в том случае, если она выйдет замуж. А выйти замуж быстро можно по разрешению епископа… Биши Шелли! У него много денег, влияния, связи в церкви. Немедленно идти к нему! Ничего не объяснять, просто попросить вернуть долг. Уговорить ее скрыться от родителей. Но на ком женить Сьюзен? Робин? Старина Дик? Тот вечно пьяный кузен с ветром в карманах? Его и не найдешь. Стать мужем чужой любовницы на сносях… Кто согласится на такое и сколько это будет стоить?

Лорд Говард задумался. Любовник Фрэнсис. Кто он? Перси Чарльтон. Не родня ли четвертого баронета Чарльтона? Если его запугать? Угрожать? Напустить на него Генри? Он живет в Брэмптон Брайан Холл, знает Сьюзен, зависит от ее семьи. Может быть «немного удачи», это и есть любовник супруги? Можно давить на него через жену и с помощью Генри одновременно. И не нужно терять время, сводя людей из разных мест, не знающих друг друга. Брэмптон Брайан Холл. Сьюзен там. Чарльтон там. Нельзя быть уверенным, что Сьюзен не закатит сцену и не сорвет его планы, а Чарльтон окажется на месте и будет сговорчивым. Но попробовать необходимо, другого пути нет. Чтобы успеть встретиться со Сьюзен, пока ее родители в Лондоне, нужно ехать завтра утром. Сто шестьдесят пять миль. Время поджимает. Беременность не скроешь долго. Ни у любовницы, ни у жены. Что делать с женой, можно решить потом. Заточить на полгода в глуши, а когда родит, отдать ребенка на усыновление. С замужеством Сьюзен так не получится, ее отец перевернет вверх дном всю Англию, чтобы найти дочь.

Он сумеет выкрутиться, надо в себя верить. Если выскочить из этой двойной петли и не наделать ошибок, ему можно будет ставить памятник на Сент-Джеймс-сквер.

Лорд Говард позвал Генри. Слуга ждал в библиотеке. Вещи, в том числе жены, были собраны под надзором Генри час назад. Марта ушла за Адамсом по поручению Чарльза. Смит вошел в кабинет и привалился плечом к дверному косяку:

— Я здесь, лорд Говард.

— Помнишь, Генри, как в поместье Скудамора ты сказал мне «сохрани меня от того, Боже, чтобы я когда-нибудь и сам на такой женщине жениться надумал, разве что людей других уже на свете не будет?» — Чарльз вертел в руках письмо Сьюзен.

— Помню, и нынче сказал бы также, — Генри Смит скрестил руки на груди. — Что за дела у нас в Брэмптон Брайан Холл, милорд?

— Срочные дела и неприятные, — лорд Говард вздохнул. — Ты случайно не встречал среди дворовых графа Харли некоего Перси Чарльтона?

— Встречал, — слуга смотрел равнодушно, стараясь скрыть любопытство. — Щуплый такой малый, лет двадцати. Обретается в домике на заднем дворе имения. Ходит с управляющим, работает в плотницкой мастерской и каретном сарае. Ставил нашу карету. Молчаливый, одет плохо. Дворецкий говорил, что он дальняя родня графу.

— Дальняя родня… Стало быть, и в самом деле внук баронета Чарльтона. Первого баронета, полагаю, — лорд Говард встал из-за стола, поднес письмо Сьюзен к пламени свечи, сжег его и вытер о платок сажу с пальцев. — Нам всем молиться надо, чтобы Перси Чарльтон был в имении графа. Как прибудем, первым делом выведай у слуг, отыщи его, и глаз с него не спускай, пока я буду жену в доме устраивать и с леди Сьюзен одно дело улаживать. И готов будь поколотить этого пройдоху.

— Всего то? — Смит засмеялся. — Сдается мне, хозяин, и с жены вашей глаз не нужно спускать, она с обеда так слезы льет, не наложила бы руки на себя.

— Пригляди за ней, — герцог надел камзол. — Я иду к Биши Шелли. Ты тут за главного остаешься, Генри. Приду, промочим горло и покушаем.

Глава 5

«Жертва обстоятельств»

Перси Чарльтон не мог забыть леди Фрэнсис Говард. И как забудешь, если входя в дом, он видел свои вещи на тех местах, которые им определила Фрэнсис в те три ночи, что они провели вместе. Точнее, это было второе свидание. Она тогда сначала покинула постель и села внизу у камина, потом сложила его одежду, осмотрелась и сказала, что хочет сделать ему приятное, расставить вещи в таком порядке, который бы легко было поддерживать. Он почти дремал и, улыбнувшись, разрешил ей делать со своим скарбом что угодно. Как оказалось, Фрэнсис могла привести его дом в надлежащее состояние лучше, чем он и сделала это меньше чем за одну ночь. В память о ней он оставил вещи на новых местах.

Завтра нужно будет проверить состояние мостов и мостиков поместья после зимы. Изучать опоры, настилы, сваи, лесенки. Пересадка деревьев со старым садовником. Граф уехал, на конюшне есть свободные рабочие руки. Если считать его, Перси, будет четыре человека. Можно управиться за день или два.

Вернувшись мыслями к леди Фрэнсис, Перси испытал привычную беспомощность. Она отчаянно боролась с тоской, и пока не уехала из Брэмптон Брайан Холла, он не понимал причин этой тоски, которую ощущал в каждом ее слове, взгляде, ласке. После разговора с ее милостью графиней, Перси стал догадываться, в чем причина. Он наблюдал из-за угла дома, как супруги Говард и их слуги садились в карету. Двадцать шагов, которые она прошла с лордом Говардом под руку к карете, с полными безысходной тоски глазами и застывшим лицом, были, пожалуй, яснее, чем правда на исповеди у священника. Этот человек отравлял ей жизнь как медленный яд. Она была как хрупкий цветок, как годовалая яблоня на ветру в открытом поле, как ребенок, идущий по тонкому льду. Существует ли на свете человек, способный не ранить ее каждый день и хоть как то облегчать эту черную тоску Фрэнсис? Если такой человек и существовал, это был не лорд Говард. Лорд Говард был для нее слишком груб, бесцеремонен, навязчиво активен. Понаблюдав за ним пять минут, пока от прощался с хозяевами, послушав его речь и смех, Перси сразу это понял.

Если бы два года назад он пошел во флот, сейчас бы, наверное, уже побывал на Востоке или в Вест-Индии. Встречал бы апрель при другой погоде. Узнал бы новых людей.

Перси прислушался. К парадному крыльцу дома подъезжал экипаж. Мимо его окон прошел конюх. Кто то приехал. Граф вернулся?

Перси посмотрел на сундук, в котором лежал медальон, подаренный Фрэнсис, и испытал неловкость. Зачем графиня забрала у нее его подарок? Может быть, Фрэнсис сразу забыла, что лишилась его, а может быть огорчилась, хотела вернуть. Ее длинные, худые руки с тонкими пальцами. Он прикладывал ее ладонь к своей ладони и сравнивал. Ладонь Фрэнсис была более узкая, бледная-бледная. Она смеялась всего несколько раз. Когда дразнила его или щекотала. Однажды она сказала, что у седла пара стремян. И спросила, что бы он подумал о людях, у которых на гербе три стремени? Кому нужно третье, не парное стремя? Безумцам? Перси ответил, что на гербе три угла и, наверное, нужно было нарисовать по одному стремени в каждом углу, чтобы было красиво. Она потрепала его по волосам и строго произнесла: «Не оправдывай их. Ты всех оправдываешь. Они безумны, признай это».

Перси услышал шаги нескольких людей. Шаги все громче. Пройдут мимо? Дверь толкнули, затем постучали. Перси встал и пошел открывать. Едва он отодвинул засов, дверь с грохотом распахнулась и ударила его в лицо, грудь, ноги. Из глаз посыпались «искры». Он отлетел назад, опрокинул стул. Через мгновение большая сильная рука схватила его за шиворот и подняла на ноги, другая рука с огромным кулаком дважды ударила в живот и по лицу. Перси пытался освободиться, махал руками, пока не встретился со знакомой парой глаз. На него, ухмыляясь, смотрел кучер лорда Говарда.

— Попался, голубчик, — здоровенный детина с рыжими волосами и мощной, как у быка шеей, удерживал его как цыпленка, без всяких усилий. — Куда его, милорд?

Перси почувствовал вкус крови. Губы были разбиты, нос кровоточил. Он провел языком по зубам. Зубы, вроде бы, целы, язык тоже. Внутренняя поверхность левой щеки ушиблена.

— Усади на стул и свяжи, — за спиной кучера стоял лорд Говард. В дорожном плаще, шляпе и перчатках. — Руки и ноги. Николас, Майкл, помогите Генри.

Два крепких слуги в одежде грумов, которых Перси никогда не видел, стояли у двери. У одного из них на плече висела сумка, из сумки торчали рукоятки пистолетов.

«Фрэнсис. Они здесь из-за Фрэнсис. У них пистолеты,» — подумал Перси. «Он знает. Кто-то сказал ему».

— Не дергайся, щенок, — кучер Генри с силой толкнул его на стул, подставленный грумом. — Руки убери за спину и возьмись за ножки стула. Не смей отводить взгляд. Делай, как говорю.

Когда его связали, Перси с осторожностью взглянул на лорда Говарда. Тот же смотрел на него, как на червяка, с отвращением. Подмышкой у мужа Фрэнсис была черная трость с позолоченным круглым набалдашником.

— Ты Персифаль Чарльтон, правнук баронета Чарльтона, сын Мэри Чарльтон из Бишопс Касл в Шропшире? Помощник управляющего Эдварда Харли? — Чарльз Говард-младший приблизился. Перси молчал.

— Отвечай! — лорд Говард ударил Перси тростью по голени.

— Это я, — Перси сжался от боли.

— Он надежно связан, Генри? — лорд Говард взял стул и уселся напротив пленника.

— Еще как надежно, милорд, — Смит еще раз проверил узлы на веревке, обошел Перси со всех сторон. — Нам подождать на улице?

— Да, останься поблизости, Майкл пусть проверит, что с каретой и лошадьми. И брата пусть возьмет с собой, — Чарльз крутил трость в руках.

Генри Смит и оба грума вышли за дверь. Шаги братьев Леннокс стали удаляться в сторону конюшни. Откуда-то справа раздался голос Генри: — Если что-то нужно, я тут, милорд.

Чарльз Говард-младший еще раз оглядел Чарльтона и его убогое жилище. Боже мой, сюда его жена приходила январскими морозными ночами, чтобы предаваться греху с этим тощим ребенком. Он же хуже слуги, судя по его одежде, слуги лучше одеты. Насколько должна была обезуметь Фрэнсис, чтобы соблазнить это нищее ничтожество в человеческом обличье.

— Я служу графу Оксфорду и Мортимеру, милорд, — пленник вдруг заговорил. — Его милость будет недоволен вторжением в свое поместье и насилием над его слугой.

— А насилием своего слуги над женой благородного господина, лорда, наследника герцога его милость будет доволен? — зло спросил Чарльз. — Плодом этого греха, преступления, незаконным ребенком, зачатым в его поместье, его милость будет доволен?

Перси побледнел и умолк. Чарльз Говард-младший встал и, наклонившись над Чарльтоном, угрожающим голосом произнес. — Ты, жалкий болван, знаешь хотя бы, чью жену ты обесчестил? Я наследник девятого герцога Норфолка, двадцать седьмого графа Арундела, седьмого граф Суррея, четвертого графа Нориджа, и так далее. Моя семья самая могущественная в стране, после королевской. Мне по силам превратить твою жизнь в ад, в сплошной кошмар, я могу добиться для тебя виселицы и каторги по приговору суда, пустить всех твоих родных по миру. Могу приказать своим слугам переломать тебе ноги, просто пристрелить и выбросить в реку. Скажи, что понял меня.

— Я понял вас, милорд, — Перси била мелкая дрожь.

— Говори, как ты совратил мою жену, леди Фрэнсис Говард. И не смей мне врать, недоносок, — Чарльз Говард-младший снова сел, покрутил трость в руках.

— Это было в январе, когда вы гостили тут, — Перси запинался. — Я… Она заблудилась, я позвал ее сюда. Мы были одни, это ночью случилось. Она смотрела, как я работаю, у меня камзол испачкался в стружке. Она стряхивала ее с меня, нескромно прикоснулась ко мне, я не удержался и обнял ее, поцеловал.

— Поцеловал, — Чарльз стиснул зубы. — И от твоих поцелуев она понесла ребенка. Через шесть месяцев ей рожать. Я никогда не смогу принять этого ребенка и не могу огласить ее положение. Не могу развестись с ней, не покрыв позором свой и ее род. Чем ты думал, негодяй, когда возлежал в этой грязной норе с благородной женщиной?

— Я во всем виноват, милорд. Это все моя вина, — Перси опустил голову.

— Вот в этом я с тобой согласен, — лорд Говард встал, взял пленника за подбородок и заставил смотрел ему в глаза. — Сейчас я пойду в дом, говорить с моей женой. Мы примем решение. А ты примешь наше решение и свое наказание без обсуждений. Это ясно?

— Ясно, милорд. Я готов понести любую кару, — Перси не пытался отвести взгляд.

— С тобой останутся мои слуги. Не вздумай кричать, звать на помощь, пытаться освободиться и убежать. Они убьют тебя без жалости сразу же, как только попытаешься, — Чарльз открыл дверь и жестом позвал Генри.

Смит вошел в комнату и. ухмыляясь, стал рядом с Чарльтоном.

— Генри, тебе не трудно переломать ноги этому подонку, чтобы он никогда уже не смог ходить? — спросил лорд Говард слугу, не сводя глаз с Перси.

— Мне прямо сейчас это сделать? — слуга взял от камина толстое полено.

— Подожди пока, — Чарльз подмигнул Смиту. — Если я буду зол, когда вернусь, сделаешь это.

Глава 6

«Договор»

Покинув дом садовника, Чарльз Говард-младший остановился у дверей. Ему как будто послышались голоса. Чарльтон что-то спросил у Генри? Нет, ветер. В апреле бывают такие дни, когда ветер вдруг усиливается во время полного штиля, а потом также внезапно ослабевает. Кроны деревьев шумели. С Чарльзом иногда случалось такое, что выйдя на улицу в незнакомом месте, он вдруг терялся и не знал, куда идти. Вот и сейчас лорд Говард огляделся, потом сообразил, где парадный вход Брэмптон Брайан Холла, и поспешил к Сьюзен. Дворецкий все еще был в прихожей. Он молча стоял справа от лестницы, жестом приглашая его в гостиную.

«Вот ведь проныра. Улыбается, а сам недоволен, что то подозревает. Нужно проследить, чтобы не подслушивал» — подумал Чарльз.

Когда он вошел гостиную, леди Сьюзен Харли стоял у окна. Лорд Говард отпустил лакея, дождался, когда тот закрыл дверь, прошел к камину и остановился возле него. Леди Сьюзен приблизилась, села на диван рядом с ним и жестом пригласила его сесть:

— Где ты был целый час после приезда, Чарли? Я вся извелась.

— Улаживал наше дело, любовь моя, — лорд Говард опустился на диван, ослабил галстук. — Не мог же я говорить при дворецком, в холле. Говоришь, ты извелась. А как думаешь, каково мне было после твоего письма? Хорошо, теперь я тут, мы вместе. Ты бледна, любовь моя. Тебе нездоровится?

— В моем положении я впервые, подлинно знать не могу. Слабость очень сильная, по утрам, тошнит, а порой и за обедом, преужасно кружится голова, — Сьюзен старалась не встречаться с ним взглядом. Направление беседы, видимо, ее не радовало.

— Я слышал, так бывает в положении. В письме своем ты написала, что была у доктора. Кто он? Бывал раньше при родах? — лорд Говард выглядел встревоженным.

— Некий Бернс. На вид не авантажный. Лицо как у хорька, какой то прощелыга. Его предложила моя камеристка. Он практикует в двадцати милях отсюда. Луиза говорит, что у него сильный соперник по соседству, поэтому Бернс никому не отказывает и проявляет всяческое понимание в деликатных вопросах. Я посещала его дважды инкогнито. Целый день провела в карете, устала. Встречались в доме его матери, он меня выслушал, осмотрел и подтвердил, что я в положении. Стала вопросы ему задавать, так он заявил мне, что я сама должна понять, что не больна, что ношу ребенка. Перечислил, какие могут быть опасности, когда крови много выделяется, боли сильные и все такое. Пригласить его сюда я, как ты знаешь, не могу. Посему, видеться с ним мы будем не часто, — леди Сьюзен поморщилась. — Какое у тебя дело в поместье отца? И ты решил, как мне помочь, Чарльз?

— Решил, моя милая, — лорд Говард протянул руку и погладил девушку по подбородку. — Сейчас расскажу, как нам все устроить. Но для начала открой мне, что за человек Персифаль Чарльтон, правнук баронета Чарльтона.

— Перси? — Сьюзен удивленно подняла брови. — Что тебе до Перси? Какая от него польза в нашем деле?

— Потом узнаешь, сначала ответь, — лорд Говард опустил руку и коснулся холодных пальцев своей любовницы.

— Я его весьма плохо знаю, Чарльз, — Сьюзен пожала плечами. — Они, Чарльтоны, нам очень дальняя родня. Его отец разорился много лет назад. Моя семья когда то давно вела с ним дела. Очень невеликие дела, гораздо меньше, чем выгодные. Больше, чтобы им от нас помочь. Отец Перси был правнуком сына первого баронета Чарльтона от второго брака. Гилберта, кажется. Мать Перси, когда ей дядя мой однажды сказал при всех о нерадении покойного супруга ее, взяла и закичилась происхождением мужа своего. Дескать, он ведет род от короля Эдварда Первого, что у мужа ее отняли наследство бесчестным образом. Я и кузены мои там были и все слышали. После мы с сестрой Перси рассорились на пруду, она меня обозвала, и я сказала ей, что она деревенщина, а не правнучка короля. Кузены стали ее с Перси дразнить и разнесли по всей округе эту историю. Они вскоре съехали. Взрослой женщине сказать такую чепуху моему дяде Томасу. Потомки короля! Вообрази!

— А что ту воображать? Такое может статься, в моей семье забавные анекдоты рассказывают все, кому не лень, — Чарльз Говард-младший пожал плечами. — В каких он отношениях с баронетом Чарльтоном?

— Ни в каких. Мы о них долго не слышали после их отъезда. Они на другой год не приехали по приглашению отца, а потом уж и отец их не приглашал. Дядя Томас сказывал, что они как покинули Брэмптон Брайан Холл тем летом, так явились к четвертому баронету Чарльтону, оставшись без крыши над головой, а этот гнусный старик их выгнал. Дальше они где-то бедствовали, с года два назад совсем обнищали и отец с кузиной приютили их. Отец взял Перси помощником управляющего, а кузина вдову и Кэтрин, сестру Перси. Теперь мать Перси живет у моей кузины Элизабет, виконтессы Веймут, на правах бедной родственницы, помогает по хозяйству. А сестра Перси все дни возится с детьми Элизабет. Кузина платит ей, немного больше, чем прислуге, но обращается деликатно, как с родней. Джонсону, нашему управляющему не нужен был помощник, он сперва подумал, что его подсиживают ради родственника. Отец его разубедил. Мол, как мальчишке тягаться с Джонсоном, и разве было бы разумно графу имение свое доверить ребенку и через такое легкомыслие разорить. Джонсон затем сдружился с Перси, они везде вместе ходят, тот обучает его делам, чтобы он набрался опыта и смог потом устроиться управляющим в какое-нибудь поместье. Для отца это не обременительно. Сама я почти не вижу Перси. Он все время в полях, садах, занимается скотом, торчит на конюшне. За два года я говорила с ним не больше трех раз. Он тихий и застенчивый, никогда не смотрит в глаза.

— Правда? — лорд Говард усмехнулся. — Тогда ты изумишься, милая моя. Этот твой родственник, будь он неладен, наставил мне рога в то время, пока мы гостили у тебя в январе. Теперь Фрэнсис носит его ребенка.

— Что? — Сьюзен была потрясена. — Как это возможно? Перси живет в домике садовника, он не бывает в Холле, а твоя жена не показывалась на улицу всю неделю. Как они проделали это?

— Хотелось бы мне это знать точно, — лорд Говард вздохнул. — Жена говорит, что ей стало тошно от растопленного камина той ночью, когда я пришел к тебе в январе. Марта заснула, так она встала, наделась плащ Марты и решила прогуляться. Вышла из дома, побродила по парку, увидела свет в доме садовника, постучала. Он принял ее за служанку. Говорит, она смотрела, как этот Перси мастерил какие-то инструменты, и кто там кого соблазнил, я до конца не выяснил. У него в доме кровать на втором этаже, там они и согрешили. Представляешь, она сбегала к нему три ночи подряд до тех пор, пока мы не уехали.

— Господи, — Сьюзен прикрыла рот ладонью. — Ты не шутишь, Чарльз? Когда она тебе открылась?

— Шесть дней назад. Как у нее был выкидыш в том году, я к ней ночью с той поры не приходил, — лорд Говард продолжать сжимать пальцы возлюбленной, время от времени лаская ее ладонь. — Эта безумная намеревалась сбежать в Шотландию к своей подруге, чтобы там тайно родить. Якобы та в письме пригласила ее пожить. Фрэнсис уговаривала меня поехать с ней. Детская хитрость, ей Богу. Мол, поехали вместе, а если не хочешь, оставайся в Лондоне, я могу пожить в Шотландии одна. Я сразу почуял подвох и вытащил из нее правду за минуту. Как же она рыдала, бросившись передо мной на колени, я едва не пообещал ей признать плод ее греха своим ребенком. Но это, конечно, невозможно. Вдруг родится сын, я не могу узаконить наследником бастарда, хотя бы из уважения к отцу.

— Разумеется, — Сьюзен вздохнула. — Как все немыслимо. Что же нам теперь делать? Ты меня просто убил этими новостями. И как она держится? Что с Перси? Он знает?

— Она, как всегда, в тоске, — Чарльз встал, подошел к камину, взял лопатку, наполнил ее углем из ведра и подбросил в камин. — Сейчас спит наверху, твоя экономка уложила ее отдохнуть с дороги. Мы с Генри Смитом нагрянули к твоему родственнику Чарльтону сразу после приезда. Генри ударил его дверью, когда он стал ее открывать, пару раз врезал. Хотел припугнуть. Привязал к стулу и дал нам побеседовать с глазу на глаз. Он мне нехотя признался в блуде, подтвердил слова Фрэнсис, раскаялся, согласился понести наказание. Генри теперь остался с Чарльтоном, пока мы не решим наше с тобой дело.

— Вот странно как все случилось в январе, — Сьюзен покачала головой. — Но зачем вы избили Перси, Чарльз? Ваша служанка не уследила за твоей женой, и ты решил выместить гнев на нем? Он разозлится, что его избили, и разболтает все. Обо мне, ты, надеюсь, ему ничего не порассказал?

— Нет, — лорд Говард махнул рукой, как бы отметая страхи возлюбленной. — Я могу быть вежливым и сдержанным с человеком, равным мне по рождению и положению. Но кто он такой, чтобы доставлять мне такие неприятности?

— Потомок Эдварда Первого, — глупо хихикнула леди Сьюзен.

— Прекрати уже, это ребячество, — лорд Говард нахмурился. — Его необходимо было проучить. Но не волнуйся так. Он не проболтается, милая. Генри обещал сломать ему ноги, если он совершит какую-нибудь глупость. Я же намекнул ему, что мать и сестра могут пострадать за него, если он не будет делать так, как я скажу.

— И что он должен сделать? — Сьюзен недоумевала. — Увезти твою жену во Францию и жить там с ней во грехе?

— Нет, конечно. — лорд Говард покачал головой. — Зачем раздувать скандал? Этот твой родственник может помочь решить наше дело. Он мне весьма вовремя подвернулся. Не иначе как сами небеса нам его послали.

— Я не понимаю, — Сьюзен пожала плечами. — Как он может помочь?

— Да почему же ему и не помочь? — лорд Говард вернулся к дивану, сел рядом с Сьюзен, снова взял ее руку в свою ладонь и тихо произнес. — Очень скоро твое положение будет не скрыть, любовь моя. Самое позднее через неделю ты должна выйти замуж, чтобы соблюсти приличия. Это необходимо сделать. Без этого нельзя.

— Замуж? За неделю? Без родительского благословения? — Сьюзен побледнела. — Как это возможно, во имя Бога? Ты сможешь развестись с женой за неделю?

— Развестись с ней я не смогу ни за неделю, ни за год, — Чарльз покачал головой. — Подумай сама. Я мог бы закрыть глаза на ее проделки, оставить все как есть, если бы она раньше родила мне сыновей. Признал бы ее ребенка и делу конец. Но если я обвиню жену в прелюбодеянии и потребую развода, тяжба продлится очень долго. Может быть, годы. Ей придет на помощь ее отец Фицрой-Скудамор и остальные фицрои. Они пойдут в суд. Скажут, что она больна, что я пренебрегал ею, что этот твой родственник Чарльтон ей насилие учинил, пока она гостила у тебя. Выставят меня злодеем, который выгоняет больную, обесчещенную, беременную жену, чтобы получить развод и не возвращать приданое. Тебе же придется родить ребенка вне брака. Когда я смогу жениться на тебе и признать ребенка своим, для тебя и ребенка настанут трудные времена. Вас, да и меня вслед за вами, изгонят из общества, заклеймят позором, откажутся принимать. А родственники жены скажут, что ты и я подстроили насилие и вероломство в твоем поместье, чтобы пожениться.

— Боже мой, — Сьюзен высвободила свою руку из ладони лорда Говарда. Ее нижняя губа дрожала — Что же делать, Чарльз? Если я не могу выйти за тебя замуж, кто возьмет меня в жены в положении? Знаешь, что я от слуг слышала о себе, как мне суждено было родиться и какие тяготы от этого отцу были? Мать не переживет еще один скандал. Может быть лучше мне выносить и родить ребенка тайно, а потом отдать его бесплодной женщине, которой нужно дитя, или в какую семью?

— Ты готова на это, дорогая? — лорд Говард вздохнул. — Ты больше никогда не увидишь своего ребенка. И как ты собираешься уклоняться от встреч с отцом и родней шесть месяцев кряду? Они будут искать тебя, допрашивать прислугу. Ты сможешь отцу солгать и перечить, если он тебя найдет? А если все откроется? Такой позор не скроешь, не забудешь. Какой урон ты нанесешь положению отца, дяде-архидиакону? Ты представляешь, что тебя ждет?

— Нет, не представляю, — Сьюзен была бледна как мел. — Я даже думать об этом боюсь. Это какой то рок. Что нам делать?

— Тут нам и нужен этот Перси, — лорд Говард наклонился, обнял Сьюзен и притянул к себе:

— Я уже все продумал в дороге. Он сильно виноват передо мной. Я предложу ему жениться на тебе. Потомок баронета, пусть и нищий, это не так уж плохо для дочери графа. Знаешь, я наводил о нем справки в Лондоне. Он хотел пойти на флот, но денег на обучение не у его семьи не было. Мы через поверенного заключим с ним договор. Поверенного я с собой прихватил из Лондона. Чарльтон напишет письмо, признает твоего ребенка своим. Откажется от твоего состояния. Он, его сестра и мать получат только небольшое приданное. Это будет во всем фиктивный брак. Он не будет жить с тобой ни одного дня. Обвенчаетесь, и я сразу увезу его в Лондон или Плимут, пристрою на какой-нибудь корабль. Мои друг, Биши Шелли сделает так, что он уйдет в море или уедет в Америку. У твоей родни не будет возможности у него все выпытать. В море он будет в руках Божьих. Я же буду с тобой. Пока смерть не разлучит нас.

— Это так низко, так тяжело, у меня не укладывается в голове, — Сьюзен тихо плакала на плече своего возлюбленного. — Невероятно, что он согласится.

— Вполне вероятно, — Говард погладил Сьюзен по голове. — Я не стану его убивать или калечить. Ему не предъявят обвинений в прелюбодеянии, он женится на богатой женщине, улучшит положение матери и сестры, получит место на флоте. Какой у него выбор? Стать участником скандала и вовлечь в него мать, сестру? Лишиться должности в поместье твоего отца? Когда я уходил, он трясся, как осиновый лист и был готов на все.

— Ты в самом деле хочешь решить все так скоро? — Сьюзен освободилась из объятий лорд Говарда, встала, разгладила юбки. — Для быстрого венчания нужно специальное разрешение. Если отпустить Перси за ним, он может не вернуться. Он до сих пор не сбежал, потому что вы его удерживаете.

— Разрешение у меня в комнате. Шелли вчера помог. Не бойся, милая, я ему ничего не говорил. В бумагу можно вписать любые имена.

— Не знаю, — Сьюзен вернулась к окну, у которого стояла в начале разговора, и посмотрела на улицу. — Скандала, пусть и меньшего, нам не избежать. Если я выйду замуж тайком за Перси, без благословения, батюшка будет рвать и метать. Родители возвращаются сюда на днях, мы с Перси не сможем тут остаться, Перси уж точно. Будет жуткая сцена. Если я скажу, что в положении от Перси Чарльтона, отец ему голову оторвет. Где нам тогда венчаться и укрыться? Местный священник хорошо знает отца и полностью от него зависит, он обязан венчать людей, но без согласия моих родителей трудно сказать, как он поступит. Запрет церковь и уедет искать отца. Может быть, спрятаться в поместье Ай? Это собственность семьи, мы купили дом совсем недавно, в нем никто не живет, даже слуг нет, он заперт. Рядом с домом есть старая церковь Петра и Павла. Не знаю, есть там священник или нет, проводится ли служба. Церковь видна прямо из дома.

— Может и так, любовь моя, — Чарльз говард-младший оживился. — Я сам хотел искать какой-нибудь дом, в котором ты могла бы переждать, пока шум не утихнет, а Чарльтон не оставит тебя. А если в этой церкви можно обвенчать тебя с Чарльтоном, мы сделаем два дела разом.

— Значит поместье Ай, — Сьюзен вздохнула. — Скажи, мне нужно будет присутствовать сейчас при разговоре с Перси?

— Пока нет, — лорд Говард ходил по комнате в волнении. — Я могу потянуть время до завтра. Обговорить условия, получить согласие, взять с него клятвы. Уладить все с его ребенком от Фрэнсис. Когда дело дойдет до подписей под договором, тебе придется присутствовать. Это ваше поместье Ай, оно в Харефордшире? Твой отец не решит в него нагрянуть, когда станет искать тебя?

— Я оставлю отцу письмо. Напишу, что еду в Лондон, в городской дом. Мы с ним как бы разминемся. В поместье Ай можно обвенчаться и остаться там мне, а Перси ты устроишь, куда хотел, — Сьюзен снова заплакала. — Господи, как мне стыдно. Не дави на Перси сильно Чарльз, иначе он меня возненавидит. Все время говори ему, как он тебя оскорбил, какое горе тебе принес. Но уступи в чем-нибудь. Не угрожай, прошу тебя. Неизвестно, как все потом сложится. Я не хотела бы, чтобы он был зол на меня и пытался отомстить.

— Постараюсь, — лорд Говард подошел к девушке, обнял за талию, поцеловал ее волосы.

— Ладно, я согласна, — Сьюзен не пыталась высвободиться из объятий, но ее тело было напряжено. — Иди же, договаривайся. Я пойду в кабинет отца, возьму ключ от дома в поместье Ай и повешу на его место другой, похожий. Луизу спрошу. Она посещала местную церковь в прошлом году. Когда вернешься, будем ужинать. Хотя не знаю, как смогу есть теперь. Твоя жена спустится?

— Не имею понятия, — Чарльз вздохнул. — Но будь готова приказать подать ей ужин наверх.

Он разомкнул объятия, поцеловал Сьюзен в шею, проследовал к двери и вышел из гостиной.

* * *

Когда лорд Говард вернулся в домик садовника, тени заметно удлинились. В комнате кто-то зажег свечу. Генри Смит расположился на бочке за спиной Персифаля Чарльтона, чтобы видеть его связанные руки. Юноша сидел, опустив голову. Лицо его немного отекло после ушибов, он безучастно смотрел в пол на пятно собственной крови. Грумы играли в карты за столом у окна. На столе стоял кувшин с элем. Лорд приказал грумам выйти на улицу, а когда они удалились, обратился к Генри. — Как наш юный друг? Не жаловался на судьбу?

— Нет, — Смит усмехнулся. — Пребывает в отчаянии. Даже по нужде не просился. Терпеливый, шельмец.

— Значит знает, что виноват, — Говард-младший подошел к столу, сделал пару глотков эля прямо из кувшина, сел на стул перед пленником, положил трость себе на колени. — Прогуляйся, Генри.

Смит встал и вышел на улицу. С минуту лорд Говард изучал лицо Чарльтона, потом тихо спросил. — Ты испортил мне жизнь, Чарльтон. Знаешь ли ты, что у нас с женой нет еще детей? Мы женаты всего год. Понимаешь, в какое положение вы меня поставили? Вчера я хотел убить тебя, но пока добирался сюда, поразмыслил и понял, чем ты можешь быть мне полезен. Искупить свою вину не желаешь?

— А это возможно? — юноша поднял голову. — Скажите, что хотите.

— Моя жена не вполне здорова, — начал лорд Говард издалека. — Ты и сам, наверное, это понял из разговоров с ней. Или вы с ней не разговаривали, а только грешили? Она все время плачет, тоскует, затворница. Фрэнсис и до свадьбы такой была, но ее отец скрыл это от меня, паршивец. Мы пытались жить вместе, принять супружество, но все больше отдалялись. В январе сего года я впервые позволил себе увлечься другой женщиной. И представь себе, угодил в такую же переделку, что и ты. Она понесла от меня, и я теперь должен ей помочь. У нее нет мужа. А я не могу отвергнуть жену. Если ты меня выручишь, мы забудем все плохое между нами, клянусь.

— Как угодно, чтобы я вас выручил? — Перси насторожился. — Вы хотите, чтобы я увез вашу жену и остался с ней?

— Нет. Это не годится. Я не могу стать двоеженцем. Моей возлюбленной нужен муж, который закроет глаза на ее положение и, когда она родит, признает ребенка своим. Ты мог бы пойти на это? — лорд Говард внимательно следил за лицом Чарльтона. — Мог бы жениться на женщине в положении и подписать договор, который ограничит твои права на ее имущество и состояние? Взамен я помирюсь с тобой. Чтобы и тебе не бедствовать, я куплю тебе место на флоте и помогу попасть на корабль к достойному капитану. Поддержу деньгами твою мать и сестру. Только не думай, что я предлагаю это с легким сердцем. Ты совершил великую глупость, наставив рога наследнику герцога Норфолка. Если мы не договоримся, Генри позаботится, чтобы ты уже никому не разболтал о своей связи с моей женой.

— Я понимаю, — Перси облизал сухие губы. — И я могу согласиться на это. На ком мне придется жениться?

— Ее имя ты узнаешь завтра, когда мой поверенный напишет договор. Могу лишь сказать, что она благородная, обеспеченная, молодая женщина, без каких либо физических недостатков, болезней и пороков. Женщина, на которую ты не достоин даже взглянуть.

— Ясно, — Персифаль Чарльтон постарался улыбнуться разбитыми губами, но у него получилась лишь болезненная гримаса. — У меня к вам есть смиренное встречное условие.

— Смиренное условие? — лорд Говард усмехнулся. — Разве бывают смиренные условия? Ты удивляешь меня, Чарльтон. Ладно, говори.

— Я хочу позаботиться о вашей супруге и ее ребенке, — пробормотал Перси.

— О своей жене я сам позабочусь, Чарльтон, — в голосе лорда Говарда звучало раздражение. — Но твое желание позаботиться о своем ребенке похвально. Что ты хочешь?

— Если ваша супруга благополучно разрешится от бремени, я бы хотел, чтобы она передала нашего ребенка моей будущей жене, а та его признала, — начал Перси. — Женившись, я ведь не смогу иметь других законных детей в этом браке. Я желал бы видеть своего ребенка время от времени, делать подарки, завещать моему ребенку то, что смогу нажить. Это можно было бы отразить в договоре.

— Ты слишком многого хочешь, Чарльтон, — Говард-младший хмурился. — Я подумаю, но последнее слово за мной. И ни слова в договоре об этом. Если я соглашусь, тебе придется верить мне на слово. Я не допущу, чтобы мое имя, имя моей жены были упомянуты в договоре. Это исключено. В договоре не будет ни слова, что я как то в этом участвовал. И я не уверен, что ты сможешь получить согласие будущей жены на то, что она примет твоего ребенка как своего. Она может возбранить такое дело, женщины непредсказуемы.

— Я знаю. Но все равно хочу усыновить своего ребенка. Хотя бы после женитьбы. Это лучше, чем отдать его в чужую семью, — Перси выглядел уставшим. — Я не настаиваю. Это не требование, а прошение к вам и моей будущей супруге. Я был бы ей очень обязан, согласись она принять моего ребенка.

— Хорошо, я спрошу свою жену и твою невесту об этом, — лорд Говард нетерпеливо прошелся по комнате. — Так мы договорились?

— Да, — Персифаль Чарльтон вздохнул. — Я могу дать сейчас те клятвы, которых вы требуете. У меня затекли руки, я их не чувствую.

— Пусть так, — Говард кивнул. — Когда ты дашь эти клятвы, Генри тебя развяжет. Спать будете здесь. Ты, Генри и мои слуги. Утром подпишешь бумаги с поверенным, и нам всем нужно уезжать. На днях в Брэмптон Брайан Холл возвращается его милость граф. Я бы не хотел с ним встречаться и объясняться. И не вздумай пытаться убежать и обмануть меня, Чарльтон, это будет стоить тебе жизни и принесет горе твоим родным.

* * *

На улице быстро смеркалось. Со стороны конюшен было слышно, как перекликаются конюхи. В особняке зажгли свечи на первом этаже, лестнице и в нескольких помещениях второго этажа. На обратном пути в дом Чарльз Говард-младший размышлял. Условие Чарльтона ему понравилось тем, что ничего ему не стоило, при этом решало проблему с беременностью Фрэнсис и связывало юношу в браке с Сьюзен с помощью его собственного, а не чужого ребенка. Клятвы клятвами, а взаимный долгосрочный интерес, как считал лорд Говард, надежнее любых клятв. В таком браке Чарльтон не сможет раскрыть его обстоятельства или навредить ему и Сьюзен, не навредив своему ребенку. Оставалось уговорить жену и Сьюзен. В первом случае лорд Говард не предвидел возражений, жена должна подчиниться, а вот Сьюзен могла отказаться. Однако, через два часа лорд Говард еще не добился согласия женщин, но не по вине Сьюзен. Она, к его удивлению, повела себя спокойно, услышав условие Чарльтона, сразу с ним согласилась и предложила спрятать Фрэнсис в поместье Ай до родов вместе с ней, чтобы не вовлекать в их тайну новых людей и уменьшить риск огласки. С женой же у лорда Говарда возникли настолько серьезные разногласия, что ему потребовалось дважды прибегать к угрозе развода, чтобы уговорить ее отдать своего ребенка Сьюзен. Для этого пришлось лгать и представить ту не своей любовницей, а весьма обязанной его семье доброй самаритянкой, согласившейся пойти на огромную жертву и принять чужое дитя во имя долга чести. Мысли Фрэнсис, как всегда, блуждали. Сначала она решила, что сможет оставить ребенка при себе и со слезами умоляла мужа пойти на это. Когда он категорически отказал ей в этом, она стала высказывать претензии к образу жизни и характеру Сьюзен, имея о них очень смутное представление. Сетовала, что ее дитя попадет в плохие руки. Лорд Говард осторожно заявил на это, что она еще не выносила и не родила, и что Персифаль Чарльтон, как будущий отец ее ребенка, согласился принять на себя ответственность и обвенчаться со Сьюзен. Фрэнсис некоторое время обдумывала услышанное. Она не знала, что произошло в последние два часа, такой поворот событий ее обескуражил. Леди Фрэнсис долго стояла у окна, опустив плечи, потом ходила по спальне, бормотала какую то чушь. Заламывала руки, стонала, чем чуть не довела Говарда до бешенства. Но в конце концов сдалась и согласилась отдать ребенка. Впрочем, этим дело не кончилось. Фрэнсис тут же начала ставить новые условия. Сначала она потребовала, чтобы ей позволили стать крестной матерью младенца и после этого навещать его в любое время, на правах крестной. Лорд Говард в ответ на это заявил, что Сьюзен и ее родня никогда на такое не согласятся. Отступив в этом требовании, Фрэнсис сказала, что отдаст ребенка, если ей позволят видеть его ежемесячно, а когда опять получила отказ, умоляла обещать два свидания в год. Сошлись на том, что она сможет увидеть ребенка два раза в год, но право приблизиться к нему и говорить у нее не будет, пока это не разрешит Сьюзен. Когда соглашение между супругами было достигнуто, лорд Говард решил для себя, что не повезет жену домой, в Норфолк-Хаус за вещами, а сразу запрет ее в поместье Ай, которое предложила леди Сьюзен, под надзором Генри Смита, вплоть до родов. Только бы в поместье Ай не нагрянул Эдвард Харли и не обнаружил там его жену в положении. Говарда пугало душевное состояние Фрэнсис, ее импульсивность и желание поступать так, как ей кажется правильно, насколько бы безумно это не было. То, что она трижды убегала от сиделки на всю ночь и изменила ему с совершенно незнакомым человеком, не на шутку его встревожило. Если раньше он воспринимал ее поведение как результат плохого воспитания, меланхолию и легкую неуравновешенность, теперь ему стало ясно, насколько она действительно безумна. Предстоящее материнство уже сказывалось на ней не лучшим образом. Лорд Говард страшился огласки. Он был наследником герцога Норфолка, человека очень строгих моральных устоев. А вдруг супруга снова убежит с явными признаками беременности и будет ходить по Лондону, посещать знакомых? Ей нужен был строгий надзор, уединение, ограничение любых случайных встреч. Поместье Ай в Харефордшире идеально для этого подходило. Если все сделать как надо, граф Оксфорд и Мортимер может ничего не заподозрить и не узнать. Сьюзен окажет содействие, а Генри Смит обо все позаботится. Вещи жены можно было доставить спустя какое то время. Чтобы не привлекать посторонних, Говард решил сделать это сам.

* * *

Ужинать сели поздно, когда давно стемнело. Ужин успел остыть, его несколько раз подогревали в кухне. Едва гости появились в столовой, Сьюзен поднялась с банкетки у камина и жестом пригласила их за стол. Чарльз Говард-младший извинился за опоздание, выдвинул стул жене, потом помог сесть хозяйке и приказал подавать блюда. Леди Фрэнсис попросила наполнить ее бокал вином, лакей бросился к столу, но Говард жестом остановил его и кивнул в сторону графина с компотом. Сьюзен Харли ожидала, что леди Франсис возмутится, но та лишь улыбнулась и сделала вид, что ее все устраивает. Ели молча. Хозяйка страдала от головной боли, которая сковала ей обручем лоб и давила на глаза, есть ей не хотелось. Она с ужасом представляла потрясение матери и гнев отца, когда они не обнаружат ее в поместье и узнают, что она вышла замуж за Перси, которого все считали почти слугой. Чарльз напряженно обдумывал планы на завтра, но ел с присущим ему аппетитом, опрокидывая при этом один бокал вина за другим. Когда трапеза почти закончилась, гостья вдруг обратилась к хозяйке и едва ли не шепотом произнесла. — Ах, любезная сестра моя, благодарю вас за вашу благородную помощь. Я места себе не находила все эти дни, так терзалась душа, а Чарльз не хотел мне помочь, он не знает мою сердечную муку. Я у вас в вечном, неоплатном долгу.

Конец ознакомительного фрагмента.