Колючка и стихоплёт

Татьяна Александровна Грачева, 2019

Они выросли в соседних квартирах, но казалось, будто в разных мирах. Отец с трудом справлялся с драчливой и неугомонной Маликой, ведущей себя как мальчишка. Кирилл вырос в мире женщин, окутанный вниманием и заботой. Мама и бабушка лепили из него верного, доброго, надёжного мужчину, как раз такого, о каком мечтали, но не встретили сами. Успев подраться не один раз, дети стали лучшими друзьями, для окружающих – братом и сестрой. Помогли друг другу пережить трагедии безответной первой любви и определиться с призванием в жизни. Но, может, их умение общаться глазами и привычка делиться самым сокровенным – это признаки чего-то большего, чем дружба?

2 глава. Профессор

Целую неделю до начала взрослой студенческой жизни друзья провели в деревне. Объели все кусты смородины у Антонины Сергеевны и перешли на соседские, не огороженные забором, а зря. Не будет теперь варенья у доброй тёти Веры. Загадка внезапного расположения Профессора к Кириллу осталась неотгаданной: особой дружелюбности отец Малики не проявлял, сохранял холодную отстранённость, но и не гнал его взашей, как раньше, не грубил, а словно присматривался. Обещанная новость так и осталась тайной. Малика и Кирилл только переглянулись, видимо, у отца не хватило смелости признать когда-то брошенного сына. Малике не терпелось выяснить подробности, как это могло случиться, что соседский мальчишка оказался её братом, а Кирилл, наоборот, этот факт признавал с прохладцей и деталей знать не желал.

Уже к вечеру местные прознали о приезде Профессора, и началось паломничество страждущих с ним пообщаться. Напрямую никто ничего не говорил, гости заводили беседу издалека, прощупывая почву, и, к досаде своей, получали отказ, такой же завуалированный, но вполне понятный. Однако на следующий день забредали новые желающие заглянуть в будущее и разворошить прошлое.

Со дня знакомства с Кириллом Дима понял, что всё уже не будет как раньше. Его лето было украдено вездесущим Эдькой. Они с Маликой не прогоняли Мышкина, тот участвовал во всех приключениях, но теперь чувствовал себя лишним. Особенно бесила их привычка перекидываться началами предложений и договаривать друг за другом. А иногда они вообще обходились без слов, разговаривали глазами. Из обрывков фраз сложилась безрадостная картина: Кирилл и Малика поступили в педагогический институт и жить будут в одном общежитии. Хорошо хоть на разных этажах. Кирилл по праву кандидата в мастера спорта без экзаменов попал на физкультурный факультет. Тренер постарался, хотя серебряная медаль и так открывала широкие двери на бюджетное отделение.

Вплоть до одиннадцатого класса Малика не утруждала себя учёбой, но по нужным для поступления предметам успела подготовиться и сдала их почти без проблем. Ей предстояло обучаться на биолого-химическом факультете. О выборе призвания Малика даже не думала, потянулась за другом, как нитка за иголкой. Второй, но не менее важной причиной послужило желание выскользнуть из-под утомительной опеки бдительного отца, вкусить студенческой разудалой свободы и наконец пожить без оглядки на репутацию Профессора.

За день перед отъездом друзья решили сходить на речку Калинку, встретить рассвет. Солнце едва окрасило ватный небосклон, как Дима просвистел у забора. Малика проснулась мгновенно, без мягкого перехода, будто спрыгнула со взлетающих качелей. Натянула ещё влажный после вчерашних заплывов купальник, поверх накинула белую футболку Кирилла. Почистила зубы, расправила волосы пальцами, не утруждая себя расчёсыванием, и выбежала на веранду. Поперёк узкой застеклённой комнаты расположился надувной матрас, на котором, раскинувшись звездой, сладко спал Кирилл. В одних трусах.

Малика принялась его тормошить.

— Эдька, хватит дрыхнуть, рассвет пропустишь.

Парень не шелохнулся, едва всхрапнул, проваливаясь в глубокий сон.

Малика низко наклонилась над лицом Кирилла, пряди волос мазнули по его щекам. Она хитро ухмыльнулась и по-собачьи лизнула его в нос.

Кирилл растерянно заморгал и сфокусировал на ней взгляд.

— Уже утро? — произнёс он хриплым после сна голосом.

— Мышкин уже у калитки свистит, весь дом сейчас разбудит, — Малика кинула в друга шорты, а немного погодя и футболку, — успокаивай своё утреннее безобразие, умывайся и пойдём.

От яркого румянца Кирилла спасла смуглая кожа. Он сел, повернувшись спиной к подруге, и натянул шорты.

— Кирюха, могла бы сделать вид, что не заметила. Биолог хренов. Это нормальный физиологический процесс.

Несмотря на шокирующую прямоту, Кирилл слишком хорошо знал подругу, чтобы обманываться той лёгкостью, с которой она это сказала. Ей самой было неловко, но именно так она боролась с собственным смущением: изображая цинизм и даже грубость, словно используя противоядие от окружающего мира, с которым до сих пор продолжала воевать.

Малика уже стояла в дверях, сливаясь с предрассветной дымкой. Невысокая, но фигуристая, ничего мальчишеского в её стане не проглядывалось, как бы она на это ни надеялась. Трудно было поверить, что всего несколько лет назад её запросто можно было спутать с мальчиком — со спины, да и спереди тоже. В заблуждение вводили широкие плечи, теперь уже уравновешенные округлыми бёдрами.

Малика оглянулась, сверкнув улыбкой.

— Будущий. И вообще, не биолог, а учитель биологии.

Кирилл натянул футболку и приблизился к подруге.

— В таком случае это непедагогично, Кирюха.

Малика неопределённо хмыкнула и легко сбежала по ступеням во двор.

Не успел Дима насладиться беседой с ней, как показался Кирилл. Он уже почистил зубы и даже умылся холодной водой, но всё ещё выглядел сонным.

До речки друзья добрались на велосипедах за каких-то десять минут. Обгоняя их, в небе разрастался рассветный пожар. Выехав на пригорок, они бросили транспорт и уже пешком закончили путь на краю высокого берега. В торжественном молчании уселись рядком, касаясь плечами. Малика оказалась посередине, но, даже окружённая теплом тел, немного зябла от утренней росы.

Мутно-серое небо постепенно окрашивалось оранжевыми всполохами, белые облака смущённо краснели, обретая чёткие очертания. Первые лучи несмело ощупали подготовленный алыми пятнами небосвод и уже увереннее прорезали воздух. Стремительно светлело, серый цвет отступал, возвращая в мир краски. Природа просыпалась одновременно с восходящим солнцем. Вдалеке несколько раз прокукарекал петух, забрехали собаки. Воздух наполнялся звуками, стирая очарование момента.

Дима первым нарушил тишину.

— Теперь можно домой.

Малика раздражённо шикнула на друга, резко положила ладонь на его колено. В сторону Мышкина она не повернулась, смотрела на одухотворённое лицо Кирилла. Тот не двигался и даже прикрыл глаза, позволяя первым несмелым лучам скользить по щекам. Губы слегка шевелились, проговаривая строчки будущего стихотворения.

Через несколько секунд Кирилл вздрогнул, распахнул глаза: момент, когда его покинуло вдохновение, ощутил болезненным уколом.

Малика поймала его взгляд.

— Покажешь?

— Это?

— Да.

— Потом.

Дима страдальчески закатил глаза. Ну вот опять начались шифры и пароли. Эти двое его не замечали, радовала только горячая ладонь Малики, прожигающая ногу сквозь джинсы. А она и не заметила, какие перемены в лице Мышкина вызвал этот дружеский жест.

Малика вскочила первой и принялась стаскивать через голову футболку. Дима растерянно отвернулся, а Кирилл, наоборот, открыто рассматривал подругу, и лицо его выглядело озабоченным.

— Кирюха, не пора бы тебе купальник на размер больше приобрести?

Малика замерла напротив него, её глаза смеялись.

— Буду ещё деньги тратить в конце лета на новый купальник. Этот почти новый, год назад всего купила.

Кирилл, склонив голову к плечу, пристально её рассматривал: малиновые треугольники ткани натянулись на круглой и аппетитной груди. Его рука в непосредственной близости от купальника изобразила несколько описывающих взмахов.

— Выглядит опасно. Твой бюст так и просится на свободу из тесного заключения. Сейчас ткань треснет — и произойдёт побег.

Дима решился глянуть в сторону друзей и опешил от смелости наглого, беспардонного Эдьки. Он не только открыто таращился на грудь Малики, но и не стеснялся махать пальцем в каких-то миллиметрах от неё, едва не касаясь. И при этом выглядел непростительно безразличным к выдающимся прелестям.

Малика равнодушно отмахнулась от указующего перста.

— Отвали. Пока ты не приехал, никто и не замечал этого, да, Мышкин? — оглянулась она в поисках поддержки на другого друга, но, получив в ответ испуганный взгляд, снова пошла в наступление на Кирилла. — Нечего пялиться на мои сиськи.

— Да как на них не пялиться, сами в глаза лезут. Так и хочется сказать: горшочек, не вари²!

Малика беззлобно толкнула ладонью Кирилла в грудь, приблизилась к краю берега и спрыгнула в реку.

Несколько часов друзьям было не до разговоров. Вслед за Маликой в холодную воду погрузился Кирилл. Дима поначалу наблюдал с берега, он вообще не планировал купаться этим утром, думал встретить рассвет и вернуться домой. Теперь же не хотелось оставлять Малику наедине с Кириллом. Он никак не мог уверовать, что братское отношение Кирилла не прикрытие для хитросплетённой интриги, цель которой — соблазнить девушку.

Когда же Дима решился окунуться в воду, Малика и Кирилл, наоборот, вышли на берег обсохнуть и согреться. Пришлось купаться, чтоб его поспешное бегство из реки не выглядело подозрительным. Мало того что вода оказалась по-осеннему студёной, так он еще никак не мог сосредоточиться на плавании и оторвать взгляд от поляны.

Малика и Кирилл сидели рядом, касаясь бёдрами, тяжёлая рука парня покоилась на плече подруги. Он притянул к себе замёрзшую Малику и энергично растёр ладонью кожу на её спине.

— Твой Мышкин меня ночью прирежет. С виду тихий и мирный, а внутри такой вулкан кипит! По идее, тебе должно быть жарко от его горячего взгляда.

Малика мелко дрожала, зубы выстукивали дробь, искажая слова.

— Не мой. В-в-вообще не в-в-в моём в-в-вкусе.

— А кто в твоём?

Малика тяжело вздохнула.

— Ты з-з-знаешь кто.

Кирилл какое-то время молчал. Накинул на неё свою футболку, нехотя спросил:

— Стас? — в голосе послышалось замешательство, переходящее в раздражение.

Малика подняла на него взгляд.

— Он даже не позвонил, представляешь? Не попытался меня найти и поговорить. Просто растворился в воздухе, будто и не было выпускного вечера, того танца и…

Кирилл заметил заминку и закончил сам.

— Поцелуя?

Малика выдержала пристальный взгляд друга.

— Ненавижу твой чёрный глаз, он всегда меня осуждает. А зелёный — всегда на моей стороне, — она прикрыла ладонью левую половину лица Кирилла. — Это я его поцеловала.

Кирилл моргнул, жёсткие ресницы защекотали ладонь Малики, вынуждая убрать руку.

— А он как отреагировал? — в голосе сквозила насторожённость.

— Странный вопрос. Поцеловал в ответ. А что он должен был сделать? Отплеваться и убежать от меня?

— Почему нет? Ты же ядовитая сколопендра.

Малика боднула его плечом, он едва не потерял равновесие, но быстро выровнялся.

— Уже неважно. Он не позвонил, а когда звонила я — не взял трубку. Так что, видимо, на этом всё. Несчастный конец моей первой любви, — она постаралась пошутить, но печаль в голосе скрыть не сумела.

Кирилл притянул к себе подругу, поцеловал в макушку.

— Кирюха, Кирюха. Нашла, о ком слёзы лить. Он тебе совсем не пара. Вот лучше на Мышкина своего посмотри. Хороший же парень, хоть и мелковат. Почему только он башку налысо бреет?

— У него кудрявые волосы, и выглядит он с ними очень… мило.

— Понятно. Что для парня может быть хуже характеристики «мило»?

Кирилл приподнялся, готовясь встать, но Малика потянула его за руку, заставляя снова опуститься рядом.

— Куда собрался? Признавайся. Было?

— Что было? — предпринял он попытку изобразить непонимание.

— Вижу, что было. Ты другой. Такой опасный. Словно вегетарианец, впервые вкусивший мяса и нацеленный отведать все котлеты мира.

— Ну, ты права, в общем, — нехотя согласился Кирилл.

Малика сдавленно хихикнула.

— Ну и какая итальянская старушенция откупорила тебя? Надеюсь, ты дорого продал свою девственность?

— Злючка. Я тебе не гейша после мидзуагэ³, — он наигранно обиделся.

— Лучше бы ты оспорил слово «старушенция». — Малика помахала рукой Диме, призывая выбираться на берег.

— Беатриче всего двадцать семь, — признался Кирилл, ожидая реакции подруги.

Малика в притворном ужасе закатила глаза.

— Нет жизни после двадцати.

Кирилл не успел ответить на это спорное утверждение, на поляну выбрался мокрый Мышкин, он звонко клацал зубами и неравномерно синел.

Малика окинула друга тревожным взглядом.

— Теперь точно пора домой.

Пришлось сворачивать водные процедуры и собираться обратно в деревню.

Дождавшись, когда Дима натянет вещи, Кирилл взял Малику за руку и направился к оставленным у подножья подъёма велосипедам.

— Профессор, наверное, тебя уже обыскался.

Споткнувшись, Малика опёрлась на его локоть и недовольно пробурчала:

— Он всегда знает, где я. А вот Антонина Сергеевна всю душу вытрясет.

Бабушка чихвостила их недолго, но качественно. Дима не успел тихо улизнуть к себе домой, и ему тоже досталось. Правда, после головомойки Антонина Сергеевна ублажила вкусным завтраком.

Через пару часов Мышкину всё-таки пришлось уйти и оставить Малику наедине с опасным Эдькой, а тот как нарочно франтил голым мускулистым торсом. Можно подумать, его смуглой коже не хватило солнца в Италии, где он провёл два месяца на спортивных сборах!

До вечера друзья нежились в тени берёзы. Разложили покрывало прямо на траве, позади беседки, воспользовались ею как укрытием от солнца. Перекусили варёной кукурузой и наслаждались последними днями безделья. Кирилл записывал в блокнот строчки, навеянные утренней вылазкой к речке, а Малика заснула, уложив голову на его колени. Одурманивающе пахло спелыми яблоками и чабрецом, и вскоре Кирилл тоже поддался дрёме.

Сумерки на юге скоротечные и плотные, день угас быстро, без плавных переходов, за какие-то минуты сменившись ночью. Рядом с задремавшими друзьями прошуршали шаги, вслед за ними раздалось цоканье каблуков.

Малика открыла глаза и приподняла голову.

— Эдька, проснись. В беседке, кажется, Профессор, и не один. Кто-то всё-таки уговорил его поработать.

Кирилл не умел выпадать из грёз так же быстро, как Малика. Сначала плавал в каком-то промежуточном состоянии. Органы чувств работали хаотично, по очереди. Только спустя минуту он мог мыслить и двигаться полноценно.

В беседке зажегся свет, маломощная лампочка накаливания без абажура горела над макушками посетителей, оставляя под скамейками непроглядную первозданную тьму. Первым в круг света вошёл невысокий мужчина в чёрной рубашке с воротником стойкой. На его груди мрачно поблёскивали металлические цепи, надетые в несколько рядов. Некоторые из них заканчивались амулетами, в основном собственного изготовления. Выглядел он не слишком представительно, даже комично из-за обилия кустарных украшений на шее и руках. Но стоило заглянуть в его матовые, лишённые блеска чёрные глаза, и пропадало желание насмехаться над нелепым, словно из низкопробного театра, костюмом доморощенного ведьмака.

Малика подползла на коленях к низкому проёму и нашла взглядом отца. Он сидел к ней боком, напротив него стояла слегка полноватая ухоженная женщина с толстой косой на плече. Гостья остановилась у входа в беседку, неосознанно выбрав такое местоположение: если возникнет необходимость, то помчится без оглядки. Женщина чувствовала себя неловко и явно боялась того, к кому пришла за помощью, её пальцы сжали край деревянного стола, потемневшего от времени и пролитых напитков.

Рядом со щекой Малики шевельнулся воздух, прямо над ухом раздался напряжённый шёпот.

— Если Профессор увидит, что мы подглядываем, хана обоим. — Кирилл придвинулся к Малике и слегка надавил ладонью на её голову, заставляя пригнуться.

— Тсс. Пару секунд посмотрим.

Она заворожённо смотрела на тонкие кисти с узловатыми пальцами, ловко и даже изящно тасующие колоду карт. Это были обычные карты, не Таро, самые стандартные игральные, купленные в составе большой партии в магазине. Единственное, что делало их особенными — на каждой колоде, перед тем как использовать её для гадания, по нескольку минут в качестве непорочной девицы сидела Малика. Она с ужасом ожидала дня, когда придётся отказаться от этой почести и признаться в своём грехопадении. Скрыть это не удастся, и полетит тогда бракованная, не обсиженная девственницей колода прямо с балкона вслед за самой Маликой.

Насколько она помнила, отец всегда зарабатывал на жизнь именно таким экстравагантным способом — гаданием на картах, кофейной гуще, иногда баловался хиромантией. Доходы получались нестабильными, скачкообразными. Выдавались дни, когда они ели креветки и ананасы, но случались и периоды на картошке и воде.

Около двадцати лет назад Андрей Иванович Рейтерн носил статус преподавателя в институте. Профессором, несмотря на теперешнюю кличку, не был, остановился на звании кандидата наук. Уже тогда умело пользовался рентгеновским взглядом, вызывая оторопь и уважение в студентах. К тридцати восьми годам друзей среди коллег не заимел, но не страдал от одиночества. Ему хватало собственного общества, пока судьба не свела со студенткой Лерой.

Непутёвая второкурсница провалила сессию из-за не сданного даже с третьего раза предмета Андрея Ивановича. На одном из индивидуальных занятий она не придумала ничего лучше, чем соблазнить строгого лектора. Не обласканный женским вниманием, он легко попал в ловушку более опытной по части отношений студентки.

Сессию Лера так и не сдала, вскоре была отчислена, зато преуспела кое в чём другом — она забеременела. Профессор не отказался от ребёнка, сразу же предложил девушке сожительство, но не штамп в паспорте, на который она так рассчитывала. А вскоре сама Лера была рада, что узы брака не приковывают её к странному мужчине. За три с половиной года их совместной жизни он сильно переменился.

Андрей Иванович и раньше был мрачным и немногословным, но уважаемая должность преподавателя, приличная зарплата и вменяемое поведение какое-то время удерживали Леру от побега. Когда родилась Малика, увлечение Профессора оккультизмом и мистикой перешло границу обычного хобби, всецело завладев его временем и мыслями. Из института его попросили уйти. Это не расстроило Андрея Ивановича, наоборот, стало толчком к тому, чтобы превратить своеобразное увлечение в работу. В узких кругах он получил прозвище Профессор. Кличка приклеилась намертво.

Внешние изменения происходили постепенно, сначала затронули привычку одеваться. Чёрный методично вытеснял остальные цвета из гардероба и, как только одержал победу в замкнутом пространстве, стал переселяться в квартиру. Исключение делалось только для спальни Малики, здесь вообще не происходило никаких трансформаций. Даже когда она родилась, в комнате не появилось ничего явно детского. Ни кроватки, ни ходунков, ни ярких игрушек. Малику просто вписали в существующее пространство, решив, что детство слишком короткая пора, чтобы о нём беспокоиться. Покупалось только самое необходимое, никаких излишеств. Спала она на одной кровати с мамой, играла чем придётся: прищепками, крышками, пуговицами.

Уже через год кухня приняла облик таинственного логова чернокнижника. Профессор обрёл определённую известность и, несмотря на увещевания сожительницы, к прежней жизни возвращаться не планировал.

Первое время Лера терпела и методически тратила накопления, в основном на себя. А если внезапно просыпался материнский инстинкт — и на маленькую дочку. Через год, очистив до блеска счета в банке и распотрошив заначки мужа, она отпраздновала трёхлетие Малики, а на следующий день сбежала в неизвестном направлении.

После побега Леры в жизни Андрея Ивановича почти ничего не изменилось. Малика ходила в детский сад, а вечером занимала себя сама. Ела хорошо, слушалась, не приставала с расспросами. Иногда он забывал о существовании дочери и вспоминал лишь тогда, когда приходила квитанция об оплате детского сада. Уже через год дочь самостоятельно выходила во двор, и клиенты стали приходить гораздо чаще. Видя очередную опасливую незнакомку на подходе к подъезду, старушки на скамейках кривились, шушукались, укоризненно качали головами и тайком сами наведывались к Профессору.

Андрей Иванович имел особенный взгляд на воспитание — строгость в тех моментах, которые он считал необходимыми, и полная вседозволенность там, где общество ставит границы. В принципе, запрещалось то, что ему самому не нравилось или доставляло неудобство. Поэтому Малика очень скоро научилась быть невидимой и всё, что можно, утаивать.

Профессор не скрывал от дочки своего рода занятий, рано научил раскладывать карты, считывать с них информацию. Малика не слишком хорошо запомнила классические названия мастей, да и считать тогда не умела. То, что для кого-то выглядело как крестовый туз, для неё представлялось казённым домом, а пиковая шестёрка — поздней дорогой. Андрей Иванович удовлетворённо заметил, что в дочке есть неуловимая способность заглядывать в будущее и по заказу ворошить прошлое.

Интерес к оккультизму отец поощрял, но подглядывать за процессом гадания клиентам строго запрещалось. Профессор сулил конфиденциальность своим посетителям. На это делался упор в рекламе, размещённой в местной газете и на нескольких сайтах в интернете, и он держал своё обещание.

Малика слушалась отца, пока в ней не проснулось любопытство. Оно завладело её натурой, подавляя другие черты характера и даже трепет перед Профессором. Противиться этому зудящему чувству оказалось решительно невозможно.

Случайно подслушав телефонный разговор отца с очередной клиенткой, Малика решилась тайно посетить сеанс гадания. Она заранее вытащила из буфета банки и коробки, освободив место для себя. Скорчившись в неудобной позе, легла так, чтобы щель между дверцами оказалась как раз напротив глаз. Ждать долго не пришлось. Клиенткой оказалась молодая особа в роскошной светло-рыжей шубе. Малика сразу решила, что гостья — самая красивая девушка на свете, хотя бы потому, что ни одна деталь её гардероба не была чёрной. Шубу та расстегнула, но не сняла, обозначая кратковременность своего визита.

Первым сел отец, после недолгого колебания на край стула опустилась и девушка. Без экивоков и предисловий она приступила к делу.

— Мне нужно, чтобы вы помогли избавиться от ребёнка.

Профессор нахмурился.

— Может, вам в женскую консультацию обратиться?

Девушка заёрзала на стуле.

— Ребёнок не мой. Беременна другая женщина.

Профессор приподнял бровь, его пальцы нервно теребили колоду карт.

— И какой же помощи вы от меня ждёте?

Девушка на мгновенье растерялась.

— Сделайте заговор на смерть ребёнка.

Андрей Иванович наклонил голову к плечу, став похожим на чёрного нахохлившегося ворона. Малика затаила дыхание, ощутив напряжение, искрящее в воздухе. А вот гостья не почувствовала, как изменилось настроение Профессора.

Внешне он оставался спокойным, но голос уже дрожал.

— Как вы обо мне узнали?

— Какая разница? — Гостья встала и сделала шаг к двери.

Андрей Иванович проявил редкостное хладнокровие, не выгнав девушку сразу же, и нашёл в себе силы произнести:

— Я не занимаюсь такими вещами. Мог бы погадать, но, пожалуй, откажусь.

Девушка отрицательно мотнула головой.

— Я без вашего гадания знаю своё будущее. Сергей женится на Валерии из-за ребёнка и навсегда будет для меня потерян. Я хорошо вам заплачу.

— Нет. Уходите.

Малика явно слышала в голосе отца гнев, который всё ещё оставался незаметным для гостьи. Какое-то время девушка смотрела на Профессора, словно пытаясь убедить взглядом, но, не получив ответа, ринулась к выходу.

Андрей Иванович около минуты не шевелился, смотрел в одну точку. Резко вздрогнув, будто его тело прошибло током, опустился на стул и разложил карты. Молча рассматривал стол, будто вообще ничего не видел. Разозлившись, смахнул получившийся расклад со стола и вышел из комнаты.

Выждав на всякий случай минут пять, Малика выбралась из буфета. Её взгляд наткнулся на несколько карт, оставшихся на столе. Три из четырёх мастей — пики, в том числе перевёрнутый туз. Насколько она помнила, это означало для кого-то верную смерть. В тот день это слово не взволновало Малику, она вообще не задумывалась о смерти до семи лет.

***

Малика хорошо запомнила последний день лета, но не потому, что ей предстояло пойти в первый класс. В тот день она впервые увидела похороны.

Малика выбежала во двор и остановилась на крыльце, обдумывая, чем заняться: половить ящериц на пустыре или забраться на ничейное персиковое дерево во дворе и достать последние в этом году плоды с самой верхушки. Её озабоченный взгляд прошёлся по детской площадке, губы скривились в презрительной усмешке: на краю песочницы сидел Кирилл. Он больше не играл в одиночестве, легко и быстро влился в дворовую компанию и даже временами верховодил, придумывая новые развлечения. Задиристые Сенька и Виталик были старше на целый год и учились уже во втором классе, но иногда позволяли ему руководить.

Будучи школьниками, они обычно пытались помыкать малышнёй, гоняли ребят по выдуманным поручениям и нередко задирали. По отдельности Сеньку и Виталика не воспринимали, только вдвоём, хотя выглядели они противоположностями друг друга. Сенька — весь удлинённый, тонкий, как цапля, с белёсыми бровями и такими же невыразительными ресницами. Виталик — коренастый, как бочонок, смуглолицый, с одной пушистой бровью над угольно-чёрными глазами.

Кирилл, казалось, не сделал ничего для того, чтобы стать заводилой, просто не боялся высказывать своё мнение и знал много необычных игр. Если он появлялся во дворе, Малика находила себе другое занятие где-нибудь подальше, злясь на друзей, предавших её, и на саму себя за упрямство.

Она раздражённо фыркнула и отвернулась, взглядом наткнулась на странный деревянный сундук у соседнего подъезда. Подъехала машина, из неё выбрались незнакомые люди, одинаково хмурые и ссутуленные горем. Из подъезда вышли ещё несколько человек, таких же печальных и молчаливых, они молча обнялись с приезжими.

Малика подкралась поближе и остановилась возле лакированной крышки гроба, пристроенной у стены. Коснулась гладкой поверхности и, найдя в группе людей Карину Карловну, обратилась к ней:

— Это что за сундук такой?

— Это гроб, — тихо отозвалась пожилая женщина, подходя ближе к Малике.

— Что там будут хранить?

— В него положат Вениамина Михайловича.

Малика опешила.

— За что? — она оглянулась на крышку гроба, оценила её узость и заволновалась. — Там же совсем неудобно, на бок не ляжешь.

Старушка тяжело вздохнула.

— Он умер, деточка. И в этом гробу его похоронят на кладбище.

Малика смутно помнила упомянутого мужчину. Он редко выходил на улицу, а с зимы и вовсе не показывался. В животе завязался узел страха, кожа покрылась мурашками. Её ужаснула мысль о том, что кого-то могут уложить в деревянный ящик и закопать в землю. И эта земля будет давить сверху, ни вздохнуть, ни встать, кричи — никто не услышит. Малика помнила, как выглядит кладбище в деревне. Она ходила туда с Профессором навещать дедушку, которого никогда не видела. Но раньше она не задумывалась, что там под землёй лежат люди. Очень много людей. Мёртвых людей.

Малика попятилась назад, боясь закричать. Самого Вениамина Михайловича ещё не вынесли, и видеть, как это произойдёт, совсем не хотелось. Она убежала на пустырь, не оглянувшись, хотя слышала, как Сенька и Виталик звали её играть в мяч. Ящериц она не ловила, не до того было. Сидела на большом валуне абсолютно неподвижно: переживала сделанное открытие. При полной внешней неподвижности внутри у неё бушевал ураган чувств, довлеющим из которых был страх. Никогда Малика так не боялась чего-то непонятного, невидимого, неотвратимого. И никто не мог ей помочь пережить это чувство. Ужас перед смертью погрузился в подсознание, но порой прорывался жуткими снами и фобией закрытых пространств.

С того дня Малика начала бояться темноты, но признаться в этой слабости не могла ни отцу, ни друзьям. Каждый раз, когда она заходила вечером в неосвещённый подъезд, её накрывала волна паники, и Малика сломя голову летела по ступенькам к спасительной лампочке над дверью своей квартиры.

Несколько часов Малика бродила по пустырю вдоль канавы, собирая колючие репейники и складывая их в карман. У неё зародилось смутное предчувствие, что сегодня снаряды ещё пригодятся. Во двор она вернулась к обеду, сразу направилась к персиковому дереву. Недалеко расположилась местная компания. Прямо на асфальте они играли в карты, постоянно оглядываясь на окна, чтобы не пропустить бдительного родителя, который захочет отобрать у них азартную забаву.

Малика какое-то время прислушивалась к игре, поедая добытый с верхушки персик, потом прошлась по краю забора и спрыгнула чуть ли не в центр круга, образованный игроками.

Не дожидаясь шквала протестующих воплей, надменно процедила сквозь зубы:

— Нудятина. Я лучше придумала. Кто не трусит, тому погадаю.

Кирилл принялся собирать свои карты, избегая взгляда соседки. Танечка резко встала.

— Ну я. Раз уж ты дочка ведьмака, расскажи, куда делся мой любимый котёнок?

Малика села прямо на асфальт, сложив ноги по-турецки, через рваные джинсы выглянули острые коленки, молча протянула руку.

Кирилл собрал карты в аккуратную стопку и вложил в её ладонь.

— Не сомни, они новые.

Малика ловко перетасовала карты и сделала первый расклад. Дети нависли со всех сторон, опасаясь пропустить сеанс гадания. Затихли в ожидании и предвкушении.

Уже через секунду Малика поняла, что не будет озвучивать то, что увидела, и придумала свою версию.

— Твоего котёнка украли. Люди на машине ехали, увидели, какой он хорошенький, и забрали себе домой. Балуют его теперь вкусняшками.

Танечка скривилась:

— Вот гады! — кратковременно возмутилась она и тут же забыла о котёнке. — А что ещё карты говорят?

Малика собрала колоду и снова разложила, только по-другому. Ничего плохого и неприятного карты не обещали. Именно это разозлило Малику, поэтому она начала выдумывать язвительный вариант.

— В первом классе ты будешь учиться хуже всех. С тобой никто не будет дружить, будут называть тебя ябедой и обкидывать в столовой едой.

Танечка аж задохнулась от возмущения.

— Дура, дебилка! Сама будешь хуже всех! Ты даже читать ещё не умеешь, а я весь год ходила на подготовительные занятия. Мама за них, знаешь, сколько заплатила?!

Малика не ответила, резко встала, вынула из кармана комок репейников и закинула их прямо в рыжую шевелюру Танечки.

Та затопала ногами и заверещала. Кинуться на Малику не посмела, слишком у девчонки репутация была опасная. В бессильной ярости сжала кулаки и зловеще пообещала:

— Ты ещё пожалеешь.

Малика не стала дожидаться окончания истерики и, оставив ребят в разной степени удивления, направилась к своему подъезду. Сзади её догнал Кирилл.

— Я видел, как котёнка машина раздавила. Не стал говорить, чтобы не расстраивать Танечку. Сан Саныч его на пустыре закопала.

Малика резко остановилась и грубо его оттолкнула.

— Чего привязался? Отвали.

Кирилл изумлённо отступил.

— Мы же с завтрашнего дня в одном классе будем учиться. И Танечка тоже. Вместе будем в школу ходить.

Малика скривилась.

— Я сама по себе. Отвали, говорю, по-хорошему, а то нос тебе раскровякаю.

Кирилл рассердился.

— Знаешь, кто ты? Скорпионша ядовитая! Это ты про себя на картах всё увидела. Колючка!

Вылетевшее сгоряча обзывание из уст воспитанного Кирилла надолго превратилось в прозвище Малики. Но открыто так её называть мало кто решался. Первые смельчаки заполучили фингалы и другие телесные повреждения, а новых желающих испытать ядовитость скорпионши долгое время не появлялось.

Примечания

2

Выражение из сказки «Горшочек каши». По велению хозяина горшочек начинал варить кашу и варил её столько, что она вываливалась через край. А переставал варить только после произнесения приказа: «Горшочек, не вари!»

3

Мидзуагэ — в данном случае Кирилл имеет в виду обряд взросления гейши, сопровождающийся выставлением девственности на продажу.