Глава 13
Доктор Уилсон объявляется пару дней спустя — зажимая, как и в прошлый раз, под локтем блокнот и улыбаясь во все зубы, будто безмерно счастлив находиться в моей камере за решетками.
— Расскажи про Джуда Лиланда.
Я до боли прикусываю язык.
— Откуда вы знаете про Джуда?
— Ты же говорила о нем полиции, забыла? После операции.
Я морщу лоб, пытаясь вспомнить дни, проведенные в больнице.
— Да, приходил один детектив…
— Он отметил в протоколе, что ты говорила о каком-то юноше, Джуде. Я немного покопался, побеседовал кое с кем из ваших жен. Они рассказали, что в вечер пожара ты приходила в Общину с молодым человеком. Но по документам его не существует. У него нет ни свидетельства о рождении, ни номера социальной страховки, ни медицинской карты.
— Он родился уже в лесу.
Доктор Уилсон кивает.
— Итак, значит, последний раз ты видела Джуда в день, когда случился пожар?
— В день, когда его убили, вы хотите сказать?
— А ты уверена, что он мертв? — спрашивает доктор Уилсон. — В Общине, конечно, нашли человеческие останки, однако пока установили личность только одного погибшего — Пророка. Как я понял, у вас там случались и естественные смерти. Люди умирали и прежде, до пожара: от старости или при родах. Одну девочку задрали в лесу звери… Мы не знаем наверняка, что Джуд мертв.
— Вас там не было, — выдавливаю я. — Вы его не видели.
— Между прочим, — неуверенно начинает доктор Уилсон, — многие жены и даже кое-кто из детей утверждают, будто ты, Минноу, тоже погибла в огне.
Я вздрагиваю.
— Ну вот же я, сижу перед вами, разговариваю.
— Твой младший брат Хершиль, например, не верит, что ты жива. Он клялся, будто своими глазами видел, как ты бросаешься в пламя. Именно ты, потому что у погибшей не было рук.
В животе тревожно екает.
— Хершилю всего шесть лет. Вряд ли он помнит, как я выгляжу.
Уилсон многозначительно глядит на меня и деловито складывает ладони домиком.
— Мне вот что интересно… Ты сдружилась с Джудом просто так или, скорее, в пику родным? С человеком, который, по вашим убеждениям, олицетворяет собою истинное зло?
Я пристально гляжу на него.
— Значит, вы уже знаете про райманитов?
Тот кивает.
— Любопытная, кстати, история. Кевинианцы, с которыми я беседовал, поведали ее во всех красках. Как Райман взбунтовался, взяв в жены девушку другой веры, а потом ослушался отца и отказался ее убить… В наказание Дух Божий покинул его тело, навеки обуглив кожу.
— И теперь потомки Раймана обречены до скончания веков носить эту печать и таить в сердце бесконечную злобу, — завершаю я.
— Выходит, ты сознавала, что твоя семья никогда не одобрит Джуда?
— Я дружила с ним не ради бунта, если вы об этом. Я дружила с ним, потому что он такой, какой есть.
— И все же позволь уточнить. Ты замечала, какого цвета у него кожа?
— Конечно, замечала! Что за глупый вопрос?
— Почему глупый?
— Потому что… Потому что я же не слепая! Как я могла не замечать, когда мы общались чуть ли не каждый день?
— Тебя воспитывали в ненависти к темнокожим людям.
Я в раздражении дергаю плечом.
— Я ненавижу тех, кто меня так воспитывал.
— Кстати, а когда ты первый раз это поняла? Когда заметила, что дела в Общине обстоят не совсем гладко?
— Не думаю, что можно назвать какое-то конкретное событие, — после паузы говорю я. — За один раз от своей веры не отречься.
— Тогда расскажи про какой-нибудь случай. Когда, например, ты поняла, что не согласна с остальными?
Я прикусываю пересохшую губу.
— Та девочка, про которую вы говорили, будто ее задрали в лесу звери…
Доктор Уилсон кивает.
— Ты про Роберту Холлуэй? Ее мать сказала, что это, скорее всего, был гризли.
Я мрачно хмыкаю:
— Гризли?..
Протягиваю руку и культей указываю на блокнот.
— Берите карандаш.
* * *
Первое лето в Общине выдалось лучшим в моей жизни. Мне было всего пять, и я благоговела перед Пророком. Меня окружали сильные, как на подбор, мужчины и умелые женщины. Даже тела наши, казалось, испускают святое сияние. Из земли на глазах выползали тысячи колосьев кукурузы. Мужчины вырыли пруд с коричнево-илистой водой. Мы облачились в новые грубые одеяния.
А еще увидели первую смерть.
Берти было всего шестнадцать. Светлые волосы, складка на верхней губе… Отчего-то жены называли ее «вульгарной». Она вечно выставляла шею напоказ и слишком громко разговаривала. В городе у Берти остался парень, и родители притащили ее в Общину силком.
Донна Джо, вторая жена моего отца, уже носившая к тому времени одного из моих братьев, как-то раз велела принести из пруда воды. Еле таща за собой ведро, я вдруг заметила под ивой на берегу Берти — та сидела, склонившись над чем-то на коленях. Разинув от удивления рот, я подошла ближе и увидела, что Берти бережно, словно драгоценное сокровище, поглаживает страницы книги.
— Это же грех! — выдохнула я.
Берти подняла голову:
— Минноу, иди куда шла.
— Где ты ее взяла?
— Нашла.
— Здесь нет книг! — возмутилась я.
Берти вздохнула.
— Ладно. Я привезла ее с собой.
— Что, прямо из города?
— Откуда же еще? Конечно, из города. И не вздумай никому рассказывать!
— Но это запрещено! Господь тебя покарает!
— Думаю, Господу без разницы.
— Девушки не умеют читать.
— Я умею читать с трех лет и никогда уже не разучусь. И плевать, чего хотят другие. Хоть Пророк, хоть сам Господь.
Берти в тот момент приняла на удивление строгий вид. Когда вспоминаю ее, всякий раз вижу это выражение у нее на лице — как будто за глазами таится необъятное пространство. И понимаю, что возникло оно благодаря книге.
— А о чем там пишут? — робко спросила я, подходя ближе.
— Сперва ты должна поклясться, что никому не расскажешь. Никому, даже родителям!
Набрав полную грудь воздуха, я выдохнула:
— Клянусь!
— Тогда иди сюда.
Я села рядом на густой мох, ползущий к самому краю пруда. Воздух звенел от птичьих трелей и жужжания пчел.
— Это называется сказки. Помнишь такие?
— Наверное… — неуверенно ответила я.
— Давай прочитаю тебе одну.
Берти открыла книгу и со знанием дела принялась листать страницы. Их края пожелтели от пальцев, касавшихся бумаги на протяжении долгих лет.
— Господи, — выдохнула я.
Букв оказалось так много, что голова шла кругом. А еще к каждой истории была нарисована черно-белая картинка, изображавшая королей, гномов или русалок. На некоторых девушки прижимались губами к рыцарю. Это значит, они целовались; это значит, они были влюблены. Не помню даже, когда я последний раз видела такую любовь!..
Берти прочитала мне одну сказку, потом, поддавшись уговорам, вторую, третью… Так пролетел целый час.
— Это все было взаправду? — спросила я.
— Нет, просто выдумки для детей.
— А почему они злые?
— И вовсе они не злые! — строго сказала Берти, нахмурив брови. — Это Пророк так говорит. Он не хочет, чтобы мы умели читать. Ведь тогда мы сможем вывести его на чистую воду.
Тем летом Берти обучила меня буквам, поэтому я могу разобрать некоторые слова, если они не очень длинные и сложные. Научиться остальному я не успела — мать нашла книгу у нее под подушкой и отнесла прямиком Пророку.
У Пророка была пара железных туфель. Просто два стальных бруска с кожаными ремнями по краям. Один из дьяконов положил туфли в очаг и дал раскалиться докрасна. Когда их поднимали щипцами, во все стороны сыпанули искры. Люди столпились во дворе, чтобы посмотреть.
Дьяконы втиснули Берти ногами в туфли. Она прыгала по двору, вопя от боли; кожа лопалась, и вокруг расползался запах паленой плоти, дымный и мертвый. Когда Берти упала, Пророк подал знак, и ее снова поставили на ноги, заставляя плясать, и тяжелая коса взмывала хлыстом при каждом прыжке.
Остальные глядели, и по их лицам я ничего не могла понять.
Через несколько дней Пророку был дарован знак жениться на Берти. Он часто брал в жены девушек, которые тем или иным образом нарушили закон, и ему всегда удавалось их усмирить. В день свадьбы Берти сломалась. Возле повязок у нее на ногах жужжали мухи. Пророк безгубо улыбался.
— Пробил час! — гулко пел он.
— Господь услышит нас, — тихо вторила ему Берти.
Ноги у нее в конце концов зажили, но она так и осталась хромой и поникла всем телом. Несколько недель спустя, когда Пророк читал очередную проповедь на улице, Берти встала, оглядела нас, застегнутых на все пуговицы, укрытых шляпами, и заковыляла прочь. Я единственная видела, как она проходит между деревьями и теряется в тени. Однако говорить ничего не стала, пусть даже каждую минуту Берти могла погибнуть от пуль язычников. Отчего-то мне казалось, что там ей будет безопаснее, чем с нами.
Когда ее хватились, глаза у Пророка стали похожи на сжатые кулаки. Он велел найти ее и вернуть любой ценой.
Вскоре Берти притащили обратно. Я мельком, в мешанине тел, увидела ее лицо. На первый взгляд оно показалось обычным, но потом я заметила другую щеку — ее ударили с такой силой, что череп буквально смяло, как скорлупу.
Больше всего меня поразило то, что никто не произнес ни слова.
* * *
Мы знали, что за грехи неизбежно ждет наказание, хотя Берти досталось сильнее многих. Вначале было трудно. Люди заносили руку для удара неуверенно, будто преодолевая в духе сомнения.
Тогда сомнениям еще оставалось место — мы только привыкали к холоду, грязи и к тому, что значит быть святым.
Когда я впервые рассказала про Берти Джуду, тот нахмурился.
— А что сделают с тобой, если поймают в лесу?
— Я ведь не сбежала.
Моя семья знала, что я люблю долгие прогулки, но я всегда возвращалась и исправно выполняла все обязанности по дому, поэтому мои отлучки не вызывали лишних вопросов. Обычное дело для многодетных семей. Многие и не замечали, что меня нет.
— А если они узнают, что ты со мной? — спросил Джуд.
— Тогда… тогда меня убьют, — пожала я плечами.
— И ты не боишься? — поразился он.
Положа руку на сердце я бы ответила, что нет. Страх никогда не отпускал нас, но со временем к нему вырабатывался иммунитет. Просто в какой-то момент терпению пришел конец. Перемены были неизбежны; они надвигались как стремительный лесной пожар.
