Как целует хулиган

Стася Андриевская, 2023

Вернувшись из армии, Данила знакомится с девчонкой, от которой ему с первой же их безумной ночки начисто сносит крышу. Ради неё он готов свернуть горы и даже, покончив с хулиганкой, начать новую жизнь. Однако всё летит к чёрту, когда выясняется, что эта девчонка – девушка его лучшего друга. Третий должен уйти, это факт. Вот только не понятно, кто из них троих третий…

Глава 4

— Так это ещё не всё! Ты дальше слушай! — Щёки уже сводило, но прекратить смеяться не было сил. — Короче, папа в ярости и давай там кипешить — вокзальных ментов дёргать, свидетелей собирать, ну короче, как обычно. Слава богу, поезд подошёл! В общем, встретили Оксану с Тёмкой, туда сюда, время как бы упущено, ну и всё. Папа бурчит, конечно, под глазом фингал наливается, но в целом — почти успокоился. Пришли на остановку — автобусов нет. Ну что делать, папа пошёл к таксистам, а мы с Оксанкой ждём. И тут слышу: Марин! А я даже и не туда, что это меня, понимаешь? Опять: Марин! И свистит. Ну я чисто машинально оглянулась, а это он, прикинь! За доской почёта спрятался и подзывает, вот так, знаешь… — загадочно поманила Катьку пальцем.

Та поерзала от нетерпения:

— Ну-ну? А ты?

— А что я, Оксанка-то тоже повернулась! И сразу просекла, что к чему. Говорит — этот тот самый? Я — ну да. Она — ну всё, сейчас ему отец бошку оторвёт… А мне что-то так жалко его стало, думаю, ну придурок, конечно, но так-то прикольный. Ну то есть, как бы, по большому-то счёту не за что его на пятнадцать суток! А Оксанка такая — хочешь, я с ним поговорю, ну, чтобы отстал по-хорошему? А я ей — нет, лучше ты посмотри отца, а с этим я сама разберусь.

— Ой, ой, ой… — захихикала Катька. — Кажется, кто-то просто любит хулиганов…

— Да прям! — смутилась Маринка. — Просто он идиот, который даже не представляет, какими проблемами ему светят тёрки с опером Ивановым. Только поэтому!

— Ага, ага… Конечно, расскажи, ага…

— Короче, — снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, — подхожу, говорю, типа: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Дурак. А потом такой: «Не кипеши, мала́я, я просто извиниться хотел» — и, опа, руку из-за спины вынимает, а в ней укроп!

— Чего?

— Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!

И они на пару расхохотались.

— Девочки, — постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, — мне вообще-то на сутки завтра к шести.

— Да, мам, мы всё уже, ложимся! — крикнула Катька, и перешла на шёпот: — Ну, а ты?

— Ну говорю же — офигела я! И взяла.

— А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! — азартно воскликнула Катька. — Цветы взяла — считай, дала! — и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. — А дальше?

— А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!

— Оу, как романтичненько, — подёргала Катька бровями. — Симпотный хоть?

Маринка пожала плечами.

— Такое ощущение, что я его уже где-то видела. А так — ну… обыкновенный. Кир намного лучше!

— А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! — фыркнула Катька. — Хотя, на самом деле, просто рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется так себе!

В стену снова постучали:

— Кать, ну я прошу, потише!

— Всё, давай спать, — поднялась она с диванчика, разложенного в гостевой, и кинула него постельное. — Сама застелишь, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.

Пытаясь притупить ревность, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло. Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то… Пожалела вдруг, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька!

Не удержалась, стерва, напомнила… Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?

Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо. Невыносимо! Вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах… Запах?

Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была в наволочке — видно с прошлого раза, когда на ней спал кто-то другой… Кто-то другой? Завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче… Это же парфюм Кира, разве нет?!

Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала, чувствовала это! Просто прятала голову в песок, дура, но…

Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг… Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки, и нащупала вдруг что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем…

С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты:

— Это что?!

Катька испуганно подскочила с пуфика.

— Что это? — потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. — Ну ты и гадина… Ну ты… — И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в подругу. — Сука!

— Ты офонарела, Иванова? — увернувшись, пришла та в себя. — Ты чего творишь, истеричка?!

— Что это?

— Да откуда я знаю?!

— Хватит из меня дуру делать, Махонина!

— Да сколько можно?! — заорала за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась — та стояла в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. — Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? — жёстко тряхнула Катьке пальцем: — Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! А ты иди туда, где тебе постелили!

Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.

Фонари не горели, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала. В голос. И хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке — половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги…

В конце улицы, проходя мимо дома Кирилла, остановилась.

Какой же он гад… Какой же он…

Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в высокие ворота. Кулончик слабо звякнул об них и упал куда-то в траву.

— Пошёл к чёрту, Круглов!

Но в ответ, лишь сонно ругнулся из-за забора Мухтар.

— Козёл… — осев на корточки, уткнулась Маринка лицом в ладони. — Сволочь… Да пошёл ты, гад… — и, вскочив вдруг, снова заорала: — Пошёл ты, понял?! — и, в сердцах плюнув в сторону ворот, кинулась к трассе.